— Родник — где?
— Да вот же, — махнула та рукой. — Дойдешь сам?
Родник оказался здесь же на полянке, на самом краю, под корнями невесть каким чудом выросшего посреди болота дуба. А неподалеку от него теплился почти прогоревший уже костер, и тянуло от него запахом чего-то съедобного…
— Дойду, — от этого запаха, и близости чистой родниковой воды, и от не слишком явного, но все-таки заметного смущения Лесты Хельм приободрился. И даже вполне лихо соскочил с телеги на землю. А уверившись, что его не шатает от ран и упадка сил, заторопился: их, вроде бы, отсюда не гнали, но все же провести еще одну ночь в болотах не хотелось.
Он смыл с себя остатки крови и грязи — именно остатки, потому что Леста, похоже, тоже позаботилась о его чистоте, пока он валялся без чувств. Напился вволю — вода отдавала не тиной, как можно было бы подумать, а терпкой кислинкой. Переоделся в чистое, спрятавшись от девушки за телегой. Хотя та тем временем ворошила что-то в костре и в его сторону вроде бы не смотрела.
Только, едва он закончил с переодеванием, позвала:
— Иди поешь. Древень репой угостил, я запекла.
Печеная в углях репа — не та еда, что способна быстро восстновить силы, но Хельм был достаточно голоден, чтобы и этой пище обрадоваться. А потом он запряг Заплатку, и та размеренно пошагала по тропе, которая открывалась почти перед самым ее носом и смыкалась позади телеги, будто не было. А они с Лестой сидели рядом на козлах, Хельм отчетливо ощущал ее тепло и не торопился начинать разговор — чтобы не спугнуть и не испортить неожиданно спокойное и уютное молчание.
Пока выезжали из болотных мест по проложенной тропинке — удобной, надежной, как раз под Заплатку с телегой — Леста все вглядывалась в торчащие то тут, тот там замшелые коряги, здоровые деревья и растопырившиеся кусты. Хотела хоть махнуть древню на прощание, наверняка ведь затаился где-то и подглядывает — тоже прощается. Но как ни вглядывалась, так ничего и не разглядела. Сейчас было как-то особенно жаль, что она, наслушавшись детских страшилок и взрослых баек, не заглянула сюда раньше. Такой знакомец ей бы ой как пригодился. Особенно по первости, когда она, как ополоумевшая, металась из кошачьего обличья в человеческое, пытаясь осознать, что она вообще такое. Может, таких, как она, древень раньше и не встречал, но всякой всячины знал немало. Может, даже Освальда, с его заморским опытом, сумел бы обскакать.
Правда, поговорить древень слишком уж любил, скрипел без умолку весь вечер и ночь напролет, хуже самых болтливых деревенских болтушек. Да и было с чего — с кем ему тут словом перекинуться? Болотники с болотницами, насколько Леста успела понять из парочки оговорок, его недолюбливали — слишком уж привык свои законы наводить и над всеми верховодить. Требовал порядка, тишины, а самое главное — не вмешиваться в людские дела. Детей в трясину не заманивать. От взрослых держаться подальше. Потому что понимал — каким бы слабым ни казался человек, если довести его до крайности или озлобить, то можно остаться и без леса, и без болота. Топор и огонь в руках озверевшей толпы страшнее засухи и гнили.
Леста не стала уточнять, чуяла, что древень хранит в памяти что-то больное, страшное, да и обгоревшие, черные куски коры на его обличье намекали, что связываться с людьми он не хочет не из пустой прихоти.
А вот пришла бы раньше, познакомились, попривыкли друг к другу, глядишь, и без намеков узнала бы, как было дело. Но что уж теперь жалеть. Разве что помнить о собственной дурости и знать наперед, что не все то страшное, чего другие боятся.
Древень рассказал много такого, что она и сама понимала или о чем догадывалась. А о чем-то только упомянул, чтобы своей головой дошла, если не совсем глупая. Хотелось верить, что все-таки не глупая, просто неопытная и еще много чего не знающая. Хотя те сны, о которых рассказала древню, может, и были тем самым опытом. Опытом памяти. Опытом ее бывших жизней, если он прав. Эта идея ей особенно сильно понравилась. Ведь в самом деле: то, что она видела, было слишком уж ясным, слишком подробным. Да и снилось иногда такое, чему она и названия не знала, а значит, и придумать сама не могла. Даже после невероятных баек Освальда. Может, и то странное, что случилось с ней внутри могильника, пока Хельмут сражался со скелетами, — тоже не морок, а всего лишь ее собственная память?
Со странного и невероятного мысли предсказуемо скакнули на Хельмута. Она покосилась на него с беспокойством. Отметила прямую уверенную осанку — так не сидят, когда что-то еще не до конца зажило, спокойное выражение лица. Спокойное, но… сосредоточенное. С самого пробуждения Хельмут не задал ей ни одного неудобного вопроса. И это могло значить только одно: она не ошиблась вчера, когда, настроившись на его дыхание, слышала и чувствовала, как он то выплывает из больного забытья, то проваливается обратно. Сколько из того, что успел услышать, он осознал и понял? Какие выводы сумел сделать? Судя по тому, что молчание его не угрожающее, спокойное, разве что сдержанное не в меру, ни хватать ее за шкирку и требовать объяснений, ни впадать в неприязнь или оторопь перед ее то ли человечьей, то ли кошачьей сутью, он не собирался.
То есть оторопь-то была. В самом начале. Когда и он на нее таращился как угодно, только не со страхом и неприязнью, и она не знала, каким боком к нему повернуться и как в глаза посмотреть. Да еще этот глупый древень со своими разговорами о «самой той» поре и «бесстыднице»! Вот же коряга твердолобая, и чего ему удумалось снова и снова мусолить про девичьи чары и хорошего парня, которого того и гляди заморочит беспутная кошка. Все он виноват! Теперь даже казавшееся ей таким простым и правильным кошачье желание касаться Хельмута то плечом, то боком, да пусть даже просто руками, с которым она так упорно боролась с самого их знакомства, стало восприниматься не таким уж кошачьим. Или не только кошачьим. Только этого не хватало!
В конце концов, чтобы совсем не погрязнуть в странном беспокойстве, связанном с Хельмутом, и попытках вспомнить все-все непонятные сны, Леста не выдержала. Пусть тишина между ними и не была угрожающей, но у Хельмута, что бы он ни успел услышать, наверняка полно вопросов, а значит, пора поговорить.
— Молчишь, — сказала Леста и уселась так, чтобы смотреть и видеть уже не искоса, стараясь, правда, ненароком не задеть ни бедром, ни коленкой. Вот дурная коряга! Теперь ведь не отделаешься от его наставлений! — Я знаю, что ты и видел, пока дрался, и слышал, пока в горячке метался, не знаю только, насколько много и подробно. Спрашивай про то, что интересно, дорога-то еще не близкая.
— Чтобы спрашивать, надо понять, о чем, а я не понимаю, — признался он. — Ты кто на самом деле? Ведь не оборотница же. Если только все, что я слышал насчет оборотников, не пустые выдумки…
— Да если б я знала, — невесело усмехнулась Леста. — Когда ты с рождения живешь кошкой, а потом вдруг раз — и ни с того ни с сего оборачиваешься девицей, а потом обратно, а потом снова, да еще в неподходящий момент… последнее, что тебя волнует — как ты называешься. А самый важный вопрос — как научиться управлять этими… переходами из кошки в девицу. Мне не успели ничего объяснить. Ну, я так думаю.
Под внимательным взглядом она натянула на плечо снова сползающую слишком широкую рубаху. Как ни подвязывай на поясе, ворот от этого, увы, уже не станет, даже застегнутый.
— А оборотни… — она нахмурилась, припоминая все, что когда-нибудь слышала об этих созданиях, одни разговоры о которых обычно наводили на деревенских панику похлеще, чем реальные истории о разбойниках, появлявшихся то здесь, то там в окрестностях. — Мне кажется, они несут в себе что-то плохое. Может, болезнь, может, проклятье, может, еще какую темную магию. Теряют себя и даже в человечьем облике не всегда находят. Хотя… если об оборотнях болтают столько же правды, сколько о “Порченом древне”, который оказался и не чудовищем вовсе, то я совсем ни в чем не уверена.
Хельмут подумал — Лесте казалось, по нахмуренному лбу и сосредоточенным глазам видно было, как скрипят в его голове непонятные мысли о странном и непривычном — и спросил:
— Значит, там, куда ты собралась плыть, могут найтись ответы? А Освальд? Он что-то знал? Как ты у него оказалась? Почему?
— Ты задаешь вопросы, на которые я не могу ответить. Первое связное, что я помню, — ужасный страх, огромное море, хлопанье парусов и жуткие волны. И большую ладонь Освальда. Я на ней умещалась почти целиком.
Леста улыбнулась, припомнив, как Освальд таскал ее тогда то в ладони, то за пазухой. Она орала, царапалась, а он ругался, но держал, и даже почему-то в море не выкинул такой надоедливый и неудобный груз.
— А до того… До того только обрывки. Женщина. Ее все называли бабушкой, и она представлялась мне ужасно старой. Огромное дерево. Ветки спускались почти до земли. По ним было до ужаса весело карабкаться. Рыжие, черные, белые, полосатые котята. Такие же, как я. Чья-то тяжелая ладонь на голове. И женщины. Много очень разных и очень красивых женщин.
Она вздохнула. Теперь иногда казалось, что всего этого и не было, просто приснилось однажды или придумалось. Но если те воспоминания почти стерлись из памяти, то новые и непонятные, наоборот, чем старше она становилась, тем ярче и четче они приходили во снах. А еще голос.
— Хьендесваль. Торсен. Это то, что я слышу и днем, и по ночам. Голос. То шепчет на ухо. То звенит как колокол, аж в голове больно. Мне кажется, Освальд забрал меня оттуда как-то неправильно. Все должно было быть по-другому. Мы… такие, как я, на Торсене не живем, это я откуда-то точно знаю. Каждая уходит рано или поздно. Наверное, к людям. Но, думаю, я ушла слишком рано и не так, как следовало.
— Ясно, что ничего не ясно, — вздохнул Хельм. — Но если твои голоса и воспоминания не врут, тебе и в самом деле нужно туда вернуться. Вот только… Как ты собираешься плыть? Кошкой? Мне кажется, или я точно слышал, что тебе сейчас нельзя проводить много времени в том облике? А если человеком… — Он снова нахмурился, покачал головой: — Нет. Девушка без защиты на корабле — это самоубийство, и, мне кажется, не самое приятное.
— Все настолько плохо? — удивилась Леста. — Странно. Освальд не раз рассказывал, что с ними плавали и жены зажиточных горожан, и негоцианты по торговым делам, а среди них иногда тоже встречаются женщины. Одна такая однажды даже целиком зафрахтовала их корабль, потому что ей уж слишком сильно надоел старый муж и захотелось отправиться в путешествие. У меня ведь… есть, чем заплатить за проезд.
— Зажиточный горожанин не отправит свою жену в далекий путь без слуг и охраны. Негоцианты тоже путешествуют с охраной, и немаленькой, ведь им нужно охранять товар. К тому же на берегу всегда остается тот, кто знает, на каком именно корабле отправил в путь своих близких, и сможет спросить за них с капитана. Потому таких пассажиров и берегут, как ценный груз. А тут — одинокая девчонка, не богатая и не знатная, если судить по ее виду, без сопровождения, и за ее жизнь и честь никто не спросит. И мужчины, которым в море не хватает женщин. А твое “есть, чем заплатить”... оно все сделает только хуже. Капитан всегда сможет сказать: “Я решил, что она кого-нибудь обокрала и убегает от стражи”.
— Звучит пугающе, — Леста улыбнулась. — Но пока ты говорил, я придумала аж три выхода. Первый. Нам всего-то нужно произвести впечатление знатных господ. Тебе это ничего не стоит, а я подстроюсь.
Она мечтательно прикрыла глаза. Подстроиться будет не так уж сложно. Судя по снам, ей доводилось обитать не только в деревенских домах. А раз уж все эти воспоминания о прошлых жизнях ей так настойчиво снятся, должна же и от них быть какая-то польза!
— Наймем парочку охранников — создать видимость свиты. Ты проводишь меня со всеми почестями на корабль, заплатишь и поговоришь с капитаном. Правильно поговоришь, как мужчина, у которого есть возможности и деньги. Мне в сопровождение до ближайшего или не очень порта тоже можем найти толкового парня, которому ты пообещаешь заплатить после, если позаботится о моем благополучии. Второй — я могу попробовать найти тех, кто знал Освальда. Помню несколько имен. Представлюсь дочкой, попрошу совета. Ну и третий. Я опасаюсь задерживаться в кошачьем облике надолго, это ты правильно услышал. Но если другого выхода не будет… Что ж. Значит, задержусь. Кошки умеют быть очень ловкими и незаметными. Даже такие ужасно рыжие, как я.
— Ты совсем не “ужасно” рыжая, — усмехнулся чему-то Хельм. — А твои три выхода… — Он помолчал немного, видно, прокручивал их в голове так и эдак. — Третий оставь на крайний случай. Второй мне не нравится: те, кто знал Освальда, могут знать и о его настоящих детях, и о тебе, и у них могут найтись причины вместо помощи навредить. Или воспользоваться тобой, если они что-то знают о тебе, чего не знаешь ты сама. Зачем-то ведь Освальд увез тебя с твоего острова. Первый — да, хорош. Только, кроме надежного парня в сопровождение, придется нанять и служанку. По-хорошему, одной даже мало, но… найдем причину, почему вместо горничной, камеристки, компаньонки и дуэньи с тобой всего одна служанка и один охранник. А если подвернется толковая женщина в возрасте, то будет у тебя и дуэнья, как положено. И надо заранее позаботиться о правильной одежде. Покупать ее в Майсене — все равно что всем объявить о твоем притворстве. У нас на пути есть небольшой городок, Бриквил. Если там найдется приличная портниха, закажем платья. И учти, тебе нужно будет привыкнуть в них ходить и держаться как знатная девушка. — Он посмотрел задумчиво и вдруг сказал: — Хотя это, мне кажется, у тебя получится легко.
— Вот и узнаем, прав ли ты. Я-то совсем не против примерить что-нибудь получше ношеной юбки и траченного молью сарафана, — улыбнулась Леста, но тут же посерьезнела, вспомнив о важном: — Послушай, а в этом… Бриквиле найдется маг? Нам надо избавиться от могильных мечей как можно скорее. Древню они страшно не понравились. Сказал, и разбойников этих наверняка они к нам притянули. Хотя те и обретались неподалеку, без причины бы искать и поджидать нас не стали. Темная сила в них, сказал. Предлагал даже в болоте утопить от греха, да я не дала. Ну, силу-то я, предположим, и без него чуяла, но не думала, что она будет тащить к нам без разбору всяких встречных-поперечных приблуд, от которых даже мечом запросто не отмашешься.
— Маг должен быть в любом городе, — медленно сказал Хельм; заметно было, что слова о могильных мечах очень ему не понравились. — Только “должен быть” не значит “есть”. Приедем — разузнаем.
________________________
На этом мы заканчиваем выкладку текста. Спасибо всем, кто был с нами с первой главы, поддерживал комментариями и неравнодушием к истории Лесты и Хельмута!
Напоминаем, что 29.06 книга полностью выйдет в продажу на Призрачных Мирах, а те, кто купил ее по предзаказу, получат файл уже 28-го. А сегодня у вас еще есть возможность приобрести книгу по предзаказу со скидкой 30%
Приятного чтения!
https://feisovet.ru/магазин/Рыжий-хвост-и-ложка-счастья-Виктория-Светлая-Алена-Кручко?utm_content=286273602_286312435_0
— Да вот же, — махнула та рукой. — Дойдешь сам?
Родник оказался здесь же на полянке, на самом краю, под корнями невесть каким чудом выросшего посреди болота дуба. А неподалеку от него теплился почти прогоревший уже костер, и тянуло от него запахом чего-то съедобного…
— Дойду, — от этого запаха, и близости чистой родниковой воды, и от не слишком явного, но все-таки заметного смущения Лесты Хельм приободрился. И даже вполне лихо соскочил с телеги на землю. А уверившись, что его не шатает от ран и упадка сил, заторопился: их, вроде бы, отсюда не гнали, но все же провести еще одну ночь в болотах не хотелось.
Он смыл с себя остатки крови и грязи — именно остатки, потому что Леста, похоже, тоже позаботилась о его чистоте, пока он валялся без чувств. Напился вволю — вода отдавала не тиной, как можно было бы подумать, а терпкой кислинкой. Переоделся в чистое, спрятавшись от девушки за телегой. Хотя та тем временем ворошила что-то в костре и в его сторону вроде бы не смотрела.
Только, едва он закончил с переодеванием, позвала:
— Иди поешь. Древень репой угостил, я запекла.
Печеная в углях репа — не та еда, что способна быстро восстновить силы, но Хельм был достаточно голоден, чтобы и этой пище обрадоваться. А потом он запряг Заплатку, и та размеренно пошагала по тропе, которая открывалась почти перед самым ее носом и смыкалась позади телеги, будто не было. А они с Лестой сидели рядом на козлах, Хельм отчетливо ощущал ее тепло и не торопился начинать разговор — чтобы не спугнуть и не испортить неожиданно спокойное и уютное молчание.
Прода от 20.06.2024, 10:11
ГЛАВА 8
Пока выезжали из болотных мест по проложенной тропинке — удобной, надежной, как раз под Заплатку с телегой — Леста все вглядывалась в торчащие то тут, тот там замшелые коряги, здоровые деревья и растопырившиеся кусты. Хотела хоть махнуть древню на прощание, наверняка ведь затаился где-то и подглядывает — тоже прощается. Но как ни вглядывалась, так ничего и не разглядела. Сейчас было как-то особенно жаль, что она, наслушавшись детских страшилок и взрослых баек, не заглянула сюда раньше. Такой знакомец ей бы ой как пригодился. Особенно по первости, когда она, как ополоумевшая, металась из кошачьего обличья в человеческое, пытаясь осознать, что она вообще такое. Может, таких, как она, древень раньше и не встречал, но всякой всячины знал немало. Может, даже Освальда, с его заморским опытом, сумел бы обскакать.
Правда, поговорить древень слишком уж любил, скрипел без умолку весь вечер и ночь напролет, хуже самых болтливых деревенских болтушек. Да и было с чего — с кем ему тут словом перекинуться? Болотники с болотницами, насколько Леста успела понять из парочки оговорок, его недолюбливали — слишком уж привык свои законы наводить и над всеми верховодить. Требовал порядка, тишины, а самое главное — не вмешиваться в людские дела. Детей в трясину не заманивать. От взрослых держаться подальше. Потому что понимал — каким бы слабым ни казался человек, если довести его до крайности или озлобить, то можно остаться и без леса, и без болота. Топор и огонь в руках озверевшей толпы страшнее засухи и гнили.
Леста не стала уточнять, чуяла, что древень хранит в памяти что-то больное, страшное, да и обгоревшие, черные куски коры на его обличье намекали, что связываться с людьми он не хочет не из пустой прихоти.
А вот пришла бы раньше, познакомились, попривыкли друг к другу, глядишь, и без намеков узнала бы, как было дело. Но что уж теперь жалеть. Разве что помнить о собственной дурости и знать наперед, что не все то страшное, чего другие боятся.
Древень рассказал много такого, что она и сама понимала или о чем догадывалась. А о чем-то только упомянул, чтобы своей головой дошла, если не совсем глупая. Хотелось верить, что все-таки не глупая, просто неопытная и еще много чего не знающая. Хотя те сны, о которых рассказала древню, может, и были тем самым опытом. Опытом памяти. Опытом ее бывших жизней, если он прав. Эта идея ей особенно сильно понравилась. Ведь в самом деле: то, что она видела, было слишком уж ясным, слишком подробным. Да и снилось иногда такое, чему она и названия не знала, а значит, и придумать сама не могла. Даже после невероятных баек Освальда. Может, и то странное, что случилось с ней внутри могильника, пока Хельмут сражался со скелетами, — тоже не морок, а всего лишь ее собственная память?
Со странного и невероятного мысли предсказуемо скакнули на Хельмута. Она покосилась на него с беспокойством. Отметила прямую уверенную осанку — так не сидят, когда что-то еще не до конца зажило, спокойное выражение лица. Спокойное, но… сосредоточенное. С самого пробуждения Хельмут не задал ей ни одного неудобного вопроса. И это могло значить только одно: она не ошиблась вчера, когда, настроившись на его дыхание, слышала и чувствовала, как он то выплывает из больного забытья, то проваливается обратно. Сколько из того, что успел услышать, он осознал и понял? Какие выводы сумел сделать? Судя по тому, что молчание его не угрожающее, спокойное, разве что сдержанное не в меру, ни хватать ее за шкирку и требовать объяснений, ни впадать в неприязнь или оторопь перед ее то ли человечьей, то ли кошачьей сутью, он не собирался.
То есть оторопь-то была. В самом начале. Когда и он на нее таращился как угодно, только не со страхом и неприязнью, и она не знала, каким боком к нему повернуться и как в глаза посмотреть. Да еще этот глупый древень со своими разговорами о «самой той» поре и «бесстыднице»! Вот же коряга твердолобая, и чего ему удумалось снова и снова мусолить про девичьи чары и хорошего парня, которого того и гляди заморочит беспутная кошка. Все он виноват! Теперь даже казавшееся ей таким простым и правильным кошачье желание касаться Хельмута то плечом, то боком, да пусть даже просто руками, с которым она так упорно боролась с самого их знакомства, стало восприниматься не таким уж кошачьим. Или не только кошачьим. Только этого не хватало!
В конце концов, чтобы совсем не погрязнуть в странном беспокойстве, связанном с Хельмутом, и попытках вспомнить все-все непонятные сны, Леста не выдержала. Пусть тишина между ними и не была угрожающей, но у Хельмута, что бы он ни успел услышать, наверняка полно вопросов, а значит, пора поговорить.
Прода от 24.06.2024, 08:34
— Молчишь, — сказала Леста и уселась так, чтобы смотреть и видеть уже не искоса, стараясь, правда, ненароком не задеть ни бедром, ни коленкой. Вот дурная коряга! Теперь ведь не отделаешься от его наставлений! — Я знаю, что ты и видел, пока дрался, и слышал, пока в горячке метался, не знаю только, насколько много и подробно. Спрашивай про то, что интересно, дорога-то еще не близкая.
— Чтобы спрашивать, надо понять, о чем, а я не понимаю, — признался он. — Ты кто на самом деле? Ведь не оборотница же. Если только все, что я слышал насчет оборотников, не пустые выдумки…
— Да если б я знала, — невесело усмехнулась Леста. — Когда ты с рождения живешь кошкой, а потом вдруг раз — и ни с того ни с сего оборачиваешься девицей, а потом обратно, а потом снова, да еще в неподходящий момент… последнее, что тебя волнует — как ты называешься. А самый важный вопрос — как научиться управлять этими… переходами из кошки в девицу. Мне не успели ничего объяснить. Ну, я так думаю.
Под внимательным взглядом она натянула на плечо снова сползающую слишком широкую рубаху. Как ни подвязывай на поясе, ворот от этого, увы, уже не станет, даже застегнутый.
— А оборотни… — она нахмурилась, припоминая все, что когда-нибудь слышала об этих созданиях, одни разговоры о которых обычно наводили на деревенских панику похлеще, чем реальные истории о разбойниках, появлявшихся то здесь, то там в окрестностях. — Мне кажется, они несут в себе что-то плохое. Может, болезнь, может, проклятье, может, еще какую темную магию. Теряют себя и даже в человечьем облике не всегда находят. Хотя… если об оборотнях болтают столько же правды, сколько о “Порченом древне”, который оказался и не чудовищем вовсе, то я совсем ни в чем не уверена.
Хельмут подумал — Лесте казалось, по нахмуренному лбу и сосредоточенным глазам видно было, как скрипят в его голове непонятные мысли о странном и непривычном — и спросил:
— Значит, там, куда ты собралась плыть, могут найтись ответы? А Освальд? Он что-то знал? Как ты у него оказалась? Почему?
— Ты задаешь вопросы, на которые я не могу ответить. Первое связное, что я помню, — ужасный страх, огромное море, хлопанье парусов и жуткие волны. И большую ладонь Освальда. Я на ней умещалась почти целиком.
Леста улыбнулась, припомнив, как Освальд таскал ее тогда то в ладони, то за пазухой. Она орала, царапалась, а он ругался, но держал, и даже почему-то в море не выкинул такой надоедливый и неудобный груз.
— А до того… До того только обрывки. Женщина. Ее все называли бабушкой, и она представлялась мне ужасно старой. Огромное дерево. Ветки спускались почти до земли. По ним было до ужаса весело карабкаться. Рыжие, черные, белые, полосатые котята. Такие же, как я. Чья-то тяжелая ладонь на голове. И женщины. Много очень разных и очень красивых женщин.
Она вздохнула. Теперь иногда казалось, что всего этого и не было, просто приснилось однажды или придумалось. Но если те воспоминания почти стерлись из памяти, то новые и непонятные, наоборот, чем старше она становилась, тем ярче и четче они приходили во снах. А еще голос.
— Хьендесваль. Торсен. Это то, что я слышу и днем, и по ночам. Голос. То шепчет на ухо. То звенит как колокол, аж в голове больно. Мне кажется, Освальд забрал меня оттуда как-то неправильно. Все должно было быть по-другому. Мы… такие, как я, на Торсене не живем, это я откуда-то точно знаю. Каждая уходит рано или поздно. Наверное, к людям. Но, думаю, я ушла слишком рано и не так, как следовало.
Прода от 27.06.2024, 09:20
— Ясно, что ничего не ясно, — вздохнул Хельм. — Но если твои голоса и воспоминания не врут, тебе и в самом деле нужно туда вернуться. Вот только… Как ты собираешься плыть? Кошкой? Мне кажется, или я точно слышал, что тебе сейчас нельзя проводить много времени в том облике? А если человеком… — Он снова нахмурился, покачал головой: — Нет. Девушка без защиты на корабле — это самоубийство, и, мне кажется, не самое приятное.
— Все настолько плохо? — удивилась Леста. — Странно. Освальд не раз рассказывал, что с ними плавали и жены зажиточных горожан, и негоцианты по торговым делам, а среди них иногда тоже встречаются женщины. Одна такая однажды даже целиком зафрахтовала их корабль, потому что ей уж слишком сильно надоел старый муж и захотелось отправиться в путешествие. У меня ведь… есть, чем заплатить за проезд.
— Зажиточный горожанин не отправит свою жену в далекий путь без слуг и охраны. Негоцианты тоже путешествуют с охраной, и немаленькой, ведь им нужно охранять товар. К тому же на берегу всегда остается тот, кто знает, на каком именно корабле отправил в путь своих близких, и сможет спросить за них с капитана. Потому таких пассажиров и берегут, как ценный груз. А тут — одинокая девчонка, не богатая и не знатная, если судить по ее виду, без сопровождения, и за ее жизнь и честь никто не спросит. И мужчины, которым в море не хватает женщин. А твое “есть, чем заплатить”... оно все сделает только хуже. Капитан всегда сможет сказать: “Я решил, что она кого-нибудь обокрала и убегает от стражи”.
— Звучит пугающе, — Леста улыбнулась. — Но пока ты говорил, я придумала аж три выхода. Первый. Нам всего-то нужно произвести впечатление знатных господ. Тебе это ничего не стоит, а я подстроюсь.
Она мечтательно прикрыла глаза. Подстроиться будет не так уж сложно. Судя по снам, ей доводилось обитать не только в деревенских домах. А раз уж все эти воспоминания о прошлых жизнях ей так настойчиво снятся, должна же и от них быть какая-то польза!
— Наймем парочку охранников — создать видимость свиты. Ты проводишь меня со всеми почестями на корабль, заплатишь и поговоришь с капитаном. Правильно поговоришь, как мужчина, у которого есть возможности и деньги. Мне в сопровождение до ближайшего или не очень порта тоже можем найти толкового парня, которому ты пообещаешь заплатить после, если позаботится о моем благополучии. Второй — я могу попробовать найти тех, кто знал Освальда. Помню несколько имен. Представлюсь дочкой, попрошу совета. Ну и третий. Я опасаюсь задерживаться в кошачьем облике надолго, это ты правильно услышал. Но если другого выхода не будет… Что ж. Значит, задержусь. Кошки умеют быть очень ловкими и незаметными. Даже такие ужасно рыжие, как я.
— Ты совсем не “ужасно” рыжая, — усмехнулся чему-то Хельм. — А твои три выхода… — Он помолчал немного, видно, прокручивал их в голове так и эдак. — Третий оставь на крайний случай. Второй мне не нравится: те, кто знал Освальда, могут знать и о его настоящих детях, и о тебе, и у них могут найтись причины вместо помощи навредить. Или воспользоваться тобой, если они что-то знают о тебе, чего не знаешь ты сама. Зачем-то ведь Освальд увез тебя с твоего острова. Первый — да, хорош. Только, кроме надежного парня в сопровождение, придется нанять и служанку. По-хорошему, одной даже мало, но… найдем причину, почему вместо горничной, камеристки, компаньонки и дуэньи с тобой всего одна служанка и один охранник. А если подвернется толковая женщина в возрасте, то будет у тебя и дуэнья, как положено. И надо заранее позаботиться о правильной одежде. Покупать ее в Майсене — все равно что всем объявить о твоем притворстве. У нас на пути есть небольшой городок, Бриквил. Если там найдется приличная портниха, закажем платья. И учти, тебе нужно будет привыкнуть в них ходить и держаться как знатная девушка. — Он посмотрел задумчиво и вдруг сказал: — Хотя это, мне кажется, у тебя получится легко.
— Вот и узнаем, прав ли ты. Я-то совсем не против примерить что-нибудь получше ношеной юбки и траченного молью сарафана, — улыбнулась Леста, но тут же посерьезнела, вспомнив о важном: — Послушай, а в этом… Бриквиле найдется маг? Нам надо избавиться от могильных мечей как можно скорее. Древню они страшно не понравились. Сказал, и разбойников этих наверняка они к нам притянули. Хотя те и обретались неподалеку, без причины бы искать и поджидать нас не стали. Темная сила в них, сказал. Предлагал даже в болоте утопить от греха, да я не дала. Ну, силу-то я, предположим, и без него чуяла, но не думала, что она будет тащить к нам без разбору всяких встречных-поперечных приблуд, от которых даже мечом запросто не отмашешься.
— Маг должен быть в любом городе, — медленно сказал Хельм; заметно было, что слова о могильных мечах очень ему не понравились. — Только “должен быть” не значит “есть”. Приедем — разузнаем.
________________________
На этом мы заканчиваем выкладку текста. Спасибо всем, кто был с нами с первой главы, поддерживал комментариями и неравнодушием к истории Лесты и Хельмута!
Напоминаем, что 29.06 книга полностью выйдет в продажу на Призрачных Мирах, а те, кто купил ее по предзаказу, получат файл уже 28-го. А сегодня у вас еще есть возможность приобрести книгу по предзаказу со скидкой 30%
Приятного чтения!
https://feisovet.ru/магазин/Рыжий-хвост-и-ложка-счастья-Виктория-Светлая-Алена-Кручко?utm_content=286273602_286312435_0
