— Ничего не понимаю! Чары распутал, но почему меня пропустили?!
Медленно обернулась, ругая себя за то, что мне вообще хочется обернуться и проверить первое впечатление — так ли он хорош, как показался?
Хорош. Даже еще лучше! Он снял форменную куртку, остался в футболке, плотно обтягивающей плечи и широкую грудь и не скрывающей бицепсы, крепкую шею… я моргнула, вдруг осознав, что беззастенчиво на него пялюсь. А он продолжал, обращаясь к бабушке и словно вообще меня не замечая:
— По всем параметрам — не должны были. Даже на кровь проверил — не должны.
— На кровь-то зачем?! — ошалела я. — Был бы ты кровной родней, наверное, знал бы? И мы бы знали?
— Не факт, — хмуро сказал он. — Я приютский, ничего о родне не знаю. Но по крови не сходится. Совсем. А это что? — уставился он на собранный рюкзак. Тут же позабыл все свои вопросы и включил полицейского при исполнении!
— Это мои каникулы, — сообщила, крепко взявшись за лямки. — Я ведь не под домашним арестом, правда, стажер?
Кстати, как его хоть зовут? Вроде бы говорил, а не помню. Совсем мозги отключились!
— Мое задание — тебя охранять, — напомнил он.
— Ну и охраняй себе.
— Где-то у меня был старый дорожный мешок, — ба в задумчивости потерла кончик носа. — На чердаке? Нет, кажется, в чулане. Схожу поищу.
— Зачем?! — возмутилась я.
— Почему бы и нет, — спокойно отозвалась бабуля. И вышла, а мы со стажером остались сверлить друг друга взглядами. То есть, это я пыталась выразить взглядом всю глубину своего «фи!», хотя не знаю, получалось ли — в глубине души, и даже не очень-то глубоко, было никакое не «фи», а сплошное «вау». А он смотрел спокойно, и с каждой секундой я все больше понимала, что от охранничка не отвяжусь никак. И от своей реакции на него — тоже не отделаюсь. Только смириться и принять как данность.
— С надежным попутчиком всегда лучше, чем одной, — сказал он, будто мысли мои прочитал и срочно решил досыпать аргументов «за».
— Ты же даже не знаешь, куда, зачем… и вообще!
— А есть разница?
— А разве нет?
Он пожал плечами:
— Опасно может оказаться везде. Даже на школьном матче по ведьмоболу.
— Прокляну, — мрачно пообещала я. Вот зачем, спрашивается, напоминать о моем позоре? И без него вспомнить тошно, а когда весь из себя крутой парень воспринимает тебя как слабачку, это же… В общем, сплошное «не везет»!
— Главное, чтобы тебя не прокляли, — деловито отозвался он. — А то шеф меня в уборщики переведет.
Ну и переведет, не расстроюсь!
— Почему твоему шефу вообще есть до меня дело?! — не выдержала я. Ведь это тот инспектор из полиции сказал папе, что пришлет для меня охрану! Папа разве просил?
Не знаю, что бы он ответил — наверное, ничего! — но тут вернулась бабушка. В руках она держала серую бесформенную то ли сумку, то ли торбу, место которой было, если судить по виду, на помойке, но выглядела ба такой довольной, что я тут же заподозрила подвох.
— Что нашла, сама не верю! Вы только посмотрите — дорожный мешок Христобаля Кирча! Зачарованный, между прочим, им самим, — добавила с гордостью, посмотрев в наши недоуменные лица.
Вот так бабуля! Сколько у нее еще «то ли на чердаке, то ли в чулане» такого, за что папа с дядей Виктором душу бы запродали?!
— Ну, если зачарованный… — протянул стажер.
— Не нравится — себе возьму! — отрезала я. Ишь какой, ему бесценный раритет дают, а он нос воротит! — Христобаль Кирч, если хочешь знать, семейная легенда. Каждый артефакт его работы уникален.
— Всё-всё! — парень картинно вскинул руки. — Понял, осознал, каюсь! Правда, спасибо, — добавил серьезно, — я ценю. Просто вы не обязаны. Я полицейский все-таки, нас на задание без снаряжения не выпускают.
— Не обязаны, — согласилась бабуля. — Поэтому бери и не сомневайся. Знаю я ваше снаряжение, без слез не взглянешь. Пойдем, соберу еды в дорогу. А ты, — посмотрела на меня насмешливо, — не пыхти.
— Я пыхчу?!
— Как закипающий чайник. А я вам обоим так скажу: случайных совпадений не бывает.
И к чему она это? В чем тут, спрашивается, совпадение? Чего-то я, кажется, снова не понимаю. А такое же непонимание в синих глазах стажера неожиданно примиряет с ним. А еще…
Еще, когда он вот так чешет в затылке, весь из себя озадаченный, жесткие черные волосы встают торчком, а брови лезут вверх под челку, он совсем не похож на полицейского. Какой-то почти свой, почти понятный. Только чуть старше наших мальчишек, хотя совсем не «чуть» круче…
— Чего ты? — спросил вдруг он.
Ой, это я что, снова на него пялилась, да так, что даже заметил?
— Ничего, — и я сделала вид, что проверяю рюкзак. Хотя как проверять, все ли уложила, когда перед глазами все равно стоит сногсшибательная картинка: широкий разворот плеч, веселое удивление на лице и синющий взгляд из-под черной челки?
Вылетели мы примерно через полчаса. Вот тоже странность: хоть и не слишком долгие сборы, а под конец так меня утомили, что аж зудело вскочить на метлу! Где-то когда-то читала, что «в пути» — это пограничное, подвешенное состояние. Ничего подобного! «Пограничное и подвешенное» — это сборы! Ни то ни сё — уже не дома, но еще и не в дороге. И на душе в это время как-то особенно тягостно.
Но, стоило сесть на метлу и взмыть в воздух, словно невидимый переключатель щелкнул — на душе стало легко и радостно, и откуда-то взялась та самая уверенность, которой мне не хватало: всё получится. Я сделала круг над бабулиным садом. Вишни уже цвели и сверху казались зелеными волнами, покрытыми нежной белой пеной. А вот яблони пока только выпускали почки. У бабушки вкусные яблоки, красные, сочные, сладкие, нигде больше таких не ела. Кажется, она сунула с десяток мне с собой…
Ну и куда лететь?
Моя любимая карта с бескрайними лесами, таинственными башенками и странными зверями лежала, бережно свернутая, в кармашке рюкзака. Не обязательно было ее доставать, я и так помнила: к северу от Витчтауна синела извилистая нитка реки. Туда и полечу — а почему нет? Заодно пойму, насколько эта карта правдива.
Принятое решение будто спустило туго натянутую пружину, тут же захотелось петь, смеяться, выписать в воздухе что-нибудь замысловато-опасное, чего не одобряет наш школьный тренер… Я покосилась на стажера — он пристроился чуть позади и выше меня, без слов показывая, что путь выбирать мне, а ему — охранять.
Я тайком вздохнула, полюбовавшись на его уверенную посадку и мощную метлу полицейской модели. Вот бы на чем полетать! Спортивные «Лидеры» и «Суперведьмы» считаются самыми-самыми только потому, что полицейские «Ураганы» — для служебного пользования. А уж моя «Веселая ведьмочка» — верхний сегмент школьной линейки — и рядом не стояла.
— Стажер, а тебя звать как? — спросила, подлетев к нему поближе. — Или у меня помутнение памяти, или ты не представлялся, когда явился.
— Люк Хэрриот, — ответил он.
— Хэрриот? Как инспектор? Ты же сказал, что приютский?
— Ну да, — ничуть не смутившись, ответил он. — Это традиция. Ребенку дают фамилию того, кому он больше всего обязан. Жизнью, можно сказать. Кто, к примеру, нашел младенца на улице в мороз, или отобрал у дурной мамаши, которая собиралась принести в жертву, или еще что-нибудь такое же веселое.
Я поежилась: вот уж веселое так веселое! Трудно было даже поверить, что в Витчтауне такое случается, но я почему-то поверила.
— Значит, инспектор тебя спас когда-то. Ты поэтому в полицию пошел? — спросила осторожно.
На самом деле хотелось спросить, что случилось с ним, но, наверное, это будет уже слишком. Мне бы не понравилось, если бы совсем незнакомый человек начал выспрашивать о таком. Да и знакомый, пожалуй, тоже. Но он ответил легко:
— И поэтому, и вообще — куда-то же надо было идти, правда? Полиция — хороший вариант для парня.
Тут меня осенило очевидным: приютским наверняка не так-то просто устроиться в городе, где больше половины по-настоящему хорошей работы — чей-то потомственный бизнес. Даже стыдно стало. На самом-то деле полицейских мало кто любит. Даже если не за что не любить, если ни тебе лично, ни твоей семье, друзьям и знакомым никто из них ничего плохого не сделал. Что-то вроде неписаной традиции, никем не утвержденной, но всем известной классификации: быть спортсменом или боевиком — круто, держать лавочку, кафе, кондитерскую, какой-нибудь салон — хлопотно, зато престижно, делать артефакты или варить зелья — не очень круто, но денежно, а полиция — отстой. Я никогда не задумывалась, почему так. Вряд ли стоит спрашивать у… у Люка Хэрриота, повторила я мысленно имя.
— Наверное, хороший, — согласилась. —Просто у нас в школе никто из мальчишек в полицию не собирается.
— Из вашей школы никого и не возьмут, — поддел этот вредный Хэрриот-младший.
— Почему вдруг?
— Потому. Ни знаний, ни опыта. Не берут к нам после школы.
— А ты?
— Долго рассказывать.
Интересно, это значит «не лезь» или «не сейчас»? И мне захотелось чем-то его уколоть. Не так чтобы прям больно, а просто чтобы не зазнавался и не задирал нос со своей полицией! Ну… и чтобы не показать, что на самом деле я как-то даже расстроилась за него. Мальчишки ведь на жалость или сочувствие даже больше обижаются, чем на подначки, вдруг и он тоже обидится? И я сказала:
— А бабулины сторожевые чары просто на папино письмо среагировали. То есть, как раз не среагировали. Ничего сложного, простой аурный допуск! И никакие кровные изыскания не нужны были.
Люк посмотрел на меня долгим взглядом и сказал:
— Ну да, очень просто. Если не считать того, что у меня амулет, экранирующий ауру.
И вот тут я озадачилась. Потому что это действительно было очень странно. Хотя-я… Если амулет какой-нибудь из дешевеньких, то не очень-то он экранирует. От датчиков работы Кирчей — точно не закроет.
— Значит, смени амулет, — посоветовала я. — Если тебе нужно капитально ауру прикрывать, только кирчевский нужен, и то… Ну, знаешь, есть попроще и подешевле, на продажу, так вот не такой. Эти сильными сканами пробиваются.
— Объясни, — попросил он. — Я не очень разбираюсь в амулетах. Что выдают, тем и пользуюсь.
Вот уж о чем можно рассказывать часами! А если тебя слушают не строгие бабушка Анна Кирч и тетка Мирабель, которые вдалбливали мне в голову все эти знания и обожали устраивать проверки, а классный парень, которому действительно интересно… Оказывается, я даже могу и сама увлечься!
Мы летели рядом, и я объясняла Люку все тонкости о нашей линейке аурных артефактов. Даже трех линейках: мы делаем экранки, сканы и «маски», хотя о «масках» широкой публике знать не рекомендуется. Но ведь Люк — не какая-нибудь просто «публика», а полиция! Ему это для работы нужно. И вопросы он задавал дельные, честное слово, даже бабушке Кирч понравилось бы такое внимание! Правда, бабуля оценила бы только внимание к семейному делу, а у меня горячели щеки, когда замечала уважительное одобрение во взгляде Люка. Потому что смотрел-то он на меня, а не на какие-то там амулеты! И даже сказал однажды:
— Ты здорово разбираешься.
А я, вместо того чтобы честно сказать, что просто-напросто в меня всю жизнь это вдалбливали, ответила, покраснев, кажется, еще сильнее:
— Семейное дело, что ты хочешь.
Хотя, если подумать, смысл тот же, да?
Вдалеке показалась блестящая на солнце нитка реки.
— Смотри! — я радостно вскинула руку. — Смотри, Люк, там река! Точно река!
Он поймал мой взгляд и спросил озадаченно:
— Хочешь сказать, ты не знала, куда летела?
Вот уж точно, на некоторые вопросы лучше не отвечать! Но Люк так искренне удивился, что меня прошибло на смех, и я ответила, пафосно указав рукой вперед:
— Конечно, знала! Туда!
— И куда же? — прищурился Люк.
Я крутанула вокруг него мертвую петлю и крикнула:
— Догоняй!
И помчалась так, что верхушки деревьев внизу смазались в пятнистый буро-зеленый ковер. Ветер трепал волосы, бил в лицо, и чего-то привычного не хватало — шума трибун, может быть? Свиста, гама, необходимости жестко контролировать пространство вокруг, отслеживать мяч и держать щиты от порчи? Вот только лететь над незнакомым лесом к незнакомой реке мне, пожалуй, нравилось гораздо больше. Свобода! Такая невероятная, полная, абсолютная свобода, которой у меня никогда не было!
Над рекой я оказалась даже слишком быстро.
Сбросила скорость, покружила, осматриваясь. Река была не слишком широкой, наверное, метров сто в ширину. А может, и гораздо шире — дальняя ее сторона заросла камышом, огромной, широченной полосой камыша, и где там начинается твердый берег, я угадывать не взялась бы. И глубину тоже, в зеленовато-мутной воде не то что дна, даже какую-нибудь подплывшую к самой поверхности рыбу нереально разглядеть. Да уж, это вам не школьный бассейн!
Люк завис рядом, спросил:
— Сюда? Серьезно?
Я ответила честно:
— Хотела проверить, правда ли тут есть река. А куда дальше, пока не знаю.
Он кивнул, и я немедленно задумалась, что это значит. Понял? Согласен? Принял к сведению? В чем-то Джессика права, иногда я совсем не понимаю людей. А может, и не «иногда», просто обычно даже не задумываюсь об этом? Но, если ты с кем-то вдвоем путешествуешь по неизведанным местам, понимать его все-таки нужно, правда? Даже если не считать того, что постоянно тянет на него пялиться, расспрашивать обо всяком, что не принято спрашивать у посторонних, и вообще… не считать того, что он просто тебе интересен! И безумно хочется понять, есть ли хоть какой-то, хоть вот такой крохотный ответный интерес!
Поэтому, когда мы приземлились на узкий песчаный пляж, я спросила:
— Что ты думаешь?
Люк огляделся, заслонив глаза от солнца ладонью, и сказал:
— Думаю, что место не самое безопасное, но если хорошо оградить охранными чарами, то сойдет.
Вот черт! А мне и в голову не пришло, что здесь может быть небезопасно. Привыкла полагаться на свои амулеты. Хотя только вчера убедилась, что не слишком это надежная защита!
Но спрашивала-то я не о том!
— Нам не обязательно здесь задерживаться, — тем более что купаться еще холодно, а сидеть на берегу и смотреть на воду будет грустно, наверное. — На самом деле я просто хотела свериться с картой.
— Карта, — повторил этот достойный ученик инспектора Хэрриота. Несколькими отточенными до красивого автоматизма жестами (я снова залипла на том, как он двигается!) оградил чарами участок берега, на котором мы стояли, и спросил: — Значит, у тебя все-таки есть какая-то цель?
Я скинула рюкзак, положила на крупный светлый песок метлу.
— А ты думал, что какая-то прогульщица просто так погулять полетела непонятно куда, лишь бы в школу не ходить? Ну да, есть. Только не надо, пожалуйста, смотреть на меня, как полицейский на подозреваемого! Имею полное право летать, где хочу.
Достала два яблока, бабушкиных, красных и сладких. Протянула одно Люку:
— Угощайся. А если додумаешься сказать, что это взятка полицейскому при исполнении — огрею метлой по башке.
— Взятка, да еще и угрозы, — подхватил он шутку. С хрустом откусил и сказал уже серьезно: — Проблема в том, что юридически ты не имеешь такого права. Ты школьница без аттестата, без лицензии на выход за стены, и даже когда навещаешь бабку, можно при желании припаять административное нарушение. И выписать твоим родителям такой штраф, что никаких доходов вашей знаменитой мастерской не хватит выплатить.
Медленно обернулась, ругая себя за то, что мне вообще хочется обернуться и проверить первое впечатление — так ли он хорош, как показался?
Хорош. Даже еще лучше! Он снял форменную куртку, остался в футболке, плотно обтягивающей плечи и широкую грудь и не скрывающей бицепсы, крепкую шею… я моргнула, вдруг осознав, что беззастенчиво на него пялюсь. А он продолжал, обращаясь к бабушке и словно вообще меня не замечая:
— По всем параметрам — не должны были. Даже на кровь проверил — не должны.
— На кровь-то зачем?! — ошалела я. — Был бы ты кровной родней, наверное, знал бы? И мы бы знали?
— Не факт, — хмуро сказал он. — Я приютский, ничего о родне не знаю. Но по крови не сходится. Совсем. А это что? — уставился он на собранный рюкзак. Тут же позабыл все свои вопросы и включил полицейского при исполнении!
— Это мои каникулы, — сообщила, крепко взявшись за лямки. — Я ведь не под домашним арестом, правда, стажер?
Кстати, как его хоть зовут? Вроде бы говорил, а не помню. Совсем мозги отключились!
— Мое задание — тебя охранять, — напомнил он.
— Ну и охраняй себе.
— Где-то у меня был старый дорожный мешок, — ба в задумчивости потерла кончик носа. — На чердаке? Нет, кажется, в чулане. Схожу поищу.
— Зачем?! — возмутилась я.
— Почему бы и нет, — спокойно отозвалась бабуля. И вышла, а мы со стажером остались сверлить друг друга взглядами. То есть, это я пыталась выразить взглядом всю глубину своего «фи!», хотя не знаю, получалось ли — в глубине души, и даже не очень-то глубоко, было никакое не «фи», а сплошное «вау». А он смотрел спокойно, и с каждой секундой я все больше понимала, что от охранничка не отвяжусь никак. И от своей реакции на него — тоже не отделаюсь. Только смириться и принять как данность.
— С надежным попутчиком всегда лучше, чем одной, — сказал он, будто мысли мои прочитал и срочно решил досыпать аргументов «за».
— Ты же даже не знаешь, куда, зачем… и вообще!
— А есть разница?
— А разве нет?
Он пожал плечами:
— Опасно может оказаться везде. Даже на школьном матче по ведьмоболу.
— Прокляну, — мрачно пообещала я. Вот зачем, спрашивается, напоминать о моем позоре? И без него вспомнить тошно, а когда весь из себя крутой парень воспринимает тебя как слабачку, это же… В общем, сплошное «не везет»!
— Главное, чтобы тебя не прокляли, — деловито отозвался он. — А то шеф меня в уборщики переведет.
Ну и переведет, не расстроюсь!
— Почему твоему шефу вообще есть до меня дело?! — не выдержала я. Ведь это тот инспектор из полиции сказал папе, что пришлет для меня охрану! Папа разве просил?
Не знаю, что бы он ответил — наверное, ничего! — но тут вернулась бабушка. В руках она держала серую бесформенную то ли сумку, то ли торбу, место которой было, если судить по виду, на помойке, но выглядела ба такой довольной, что я тут же заподозрила подвох.
— Что нашла, сама не верю! Вы только посмотрите — дорожный мешок Христобаля Кирча! Зачарованный, между прочим, им самим, — добавила с гордостью, посмотрев в наши недоуменные лица.
Вот так бабуля! Сколько у нее еще «то ли на чердаке, то ли в чулане» такого, за что папа с дядей Виктором душу бы запродали?!
— Ну, если зачарованный… — протянул стажер.
— Не нравится — себе возьму! — отрезала я. Ишь какой, ему бесценный раритет дают, а он нос воротит! — Христобаль Кирч, если хочешь знать, семейная легенда. Каждый артефакт его работы уникален.
— Всё-всё! — парень картинно вскинул руки. — Понял, осознал, каюсь! Правда, спасибо, — добавил серьезно, — я ценю. Просто вы не обязаны. Я полицейский все-таки, нас на задание без снаряжения не выпускают.
— Не обязаны, — согласилась бабуля. — Поэтому бери и не сомневайся. Знаю я ваше снаряжение, без слез не взглянешь. Пойдем, соберу еды в дорогу. А ты, — посмотрела на меня насмешливо, — не пыхти.
— Я пыхчу?!
— Как закипающий чайник. А я вам обоим так скажу: случайных совпадений не бывает.
И к чему она это? В чем тут, спрашивается, совпадение? Чего-то я, кажется, снова не понимаю. А такое же непонимание в синих глазах стажера неожиданно примиряет с ним. А еще…
Еще, когда он вот так чешет в затылке, весь из себя озадаченный, жесткие черные волосы встают торчком, а брови лезут вверх под челку, он совсем не похож на полицейского. Какой-то почти свой, почти понятный. Только чуть старше наших мальчишек, хотя совсем не «чуть» круче…
— Чего ты? — спросил вдруг он.
Ой, это я что, снова на него пялилась, да так, что даже заметил?
— Ничего, — и я сделала вид, что проверяю рюкзак. Хотя как проверять, все ли уложила, когда перед глазами все равно стоит сногсшибательная картинка: широкий разворот плеч, веселое удивление на лице и синющий взгляд из-под черной челки?
Вылетели мы примерно через полчаса. Вот тоже странность: хоть и не слишком долгие сборы, а под конец так меня утомили, что аж зудело вскочить на метлу! Где-то когда-то читала, что «в пути» — это пограничное, подвешенное состояние. Ничего подобного! «Пограничное и подвешенное» — это сборы! Ни то ни сё — уже не дома, но еще и не в дороге. И на душе в это время как-то особенно тягостно.
Но, стоило сесть на метлу и взмыть в воздух, словно невидимый переключатель щелкнул — на душе стало легко и радостно, и откуда-то взялась та самая уверенность, которой мне не хватало: всё получится. Я сделала круг над бабулиным садом. Вишни уже цвели и сверху казались зелеными волнами, покрытыми нежной белой пеной. А вот яблони пока только выпускали почки. У бабушки вкусные яблоки, красные, сочные, сладкие, нигде больше таких не ела. Кажется, она сунула с десяток мне с собой…
Ну и куда лететь?
Моя любимая карта с бескрайними лесами, таинственными башенками и странными зверями лежала, бережно свернутая, в кармашке рюкзака. Не обязательно было ее доставать, я и так помнила: к северу от Витчтауна синела извилистая нитка реки. Туда и полечу — а почему нет? Заодно пойму, насколько эта карта правдива.
Принятое решение будто спустило туго натянутую пружину, тут же захотелось петь, смеяться, выписать в воздухе что-нибудь замысловато-опасное, чего не одобряет наш школьный тренер… Я покосилась на стажера — он пристроился чуть позади и выше меня, без слов показывая, что путь выбирать мне, а ему — охранять.
Я тайком вздохнула, полюбовавшись на его уверенную посадку и мощную метлу полицейской модели. Вот бы на чем полетать! Спортивные «Лидеры» и «Суперведьмы» считаются самыми-самыми только потому, что полицейские «Ураганы» — для служебного пользования. А уж моя «Веселая ведьмочка» — верхний сегмент школьной линейки — и рядом не стояла.
— Стажер, а тебя звать как? — спросила, подлетев к нему поближе. — Или у меня помутнение памяти, или ты не представлялся, когда явился.
— Люк Хэрриот, — ответил он.
— Хэрриот? Как инспектор? Ты же сказал, что приютский?
— Ну да, — ничуть не смутившись, ответил он. — Это традиция. Ребенку дают фамилию того, кому он больше всего обязан. Жизнью, можно сказать. Кто, к примеру, нашел младенца на улице в мороз, или отобрал у дурной мамаши, которая собиралась принести в жертву, или еще что-нибудь такое же веселое.
Я поежилась: вот уж веселое так веселое! Трудно было даже поверить, что в Витчтауне такое случается, но я почему-то поверила.
— Значит, инспектор тебя спас когда-то. Ты поэтому в полицию пошел? — спросила осторожно.
На самом деле хотелось спросить, что случилось с ним, но, наверное, это будет уже слишком. Мне бы не понравилось, если бы совсем незнакомый человек начал выспрашивать о таком. Да и знакомый, пожалуй, тоже. Но он ответил легко:
— И поэтому, и вообще — куда-то же надо было идти, правда? Полиция — хороший вариант для парня.
Тут меня осенило очевидным: приютским наверняка не так-то просто устроиться в городе, где больше половины по-настоящему хорошей работы — чей-то потомственный бизнес. Даже стыдно стало. На самом-то деле полицейских мало кто любит. Даже если не за что не любить, если ни тебе лично, ни твоей семье, друзьям и знакомым никто из них ничего плохого не сделал. Что-то вроде неписаной традиции, никем не утвержденной, но всем известной классификации: быть спортсменом или боевиком — круто, держать лавочку, кафе, кондитерскую, какой-нибудь салон — хлопотно, зато престижно, делать артефакты или варить зелья — не очень круто, но денежно, а полиция — отстой. Я никогда не задумывалась, почему так. Вряд ли стоит спрашивать у… у Люка Хэрриота, повторила я мысленно имя.
— Наверное, хороший, — согласилась. —Просто у нас в школе никто из мальчишек в полицию не собирается.
— Из вашей школы никого и не возьмут, — поддел этот вредный Хэрриот-младший.
— Почему вдруг?
— Потому. Ни знаний, ни опыта. Не берут к нам после школы.
— А ты?
— Долго рассказывать.
Интересно, это значит «не лезь» или «не сейчас»? И мне захотелось чем-то его уколоть. Не так чтобы прям больно, а просто чтобы не зазнавался и не задирал нос со своей полицией! Ну… и чтобы не показать, что на самом деле я как-то даже расстроилась за него. Мальчишки ведь на жалость или сочувствие даже больше обижаются, чем на подначки, вдруг и он тоже обидится? И я сказала:
— А бабулины сторожевые чары просто на папино письмо среагировали. То есть, как раз не среагировали. Ничего сложного, простой аурный допуск! И никакие кровные изыскания не нужны были.
Люк посмотрел на меня долгим взглядом и сказал:
— Ну да, очень просто. Если не считать того, что у меня амулет, экранирующий ауру.
И вот тут я озадачилась. Потому что это действительно было очень странно. Хотя-я… Если амулет какой-нибудь из дешевеньких, то не очень-то он экранирует. От датчиков работы Кирчей — точно не закроет.
— Значит, смени амулет, — посоветовала я. — Если тебе нужно капитально ауру прикрывать, только кирчевский нужен, и то… Ну, знаешь, есть попроще и подешевле, на продажу, так вот не такой. Эти сильными сканами пробиваются.
— Объясни, — попросил он. — Я не очень разбираюсь в амулетах. Что выдают, тем и пользуюсь.
Вот уж о чем можно рассказывать часами! А если тебя слушают не строгие бабушка Анна Кирч и тетка Мирабель, которые вдалбливали мне в голову все эти знания и обожали устраивать проверки, а классный парень, которому действительно интересно… Оказывается, я даже могу и сама увлечься!
Мы летели рядом, и я объясняла Люку все тонкости о нашей линейке аурных артефактов. Даже трех линейках: мы делаем экранки, сканы и «маски», хотя о «масках» широкой публике знать не рекомендуется. Но ведь Люк — не какая-нибудь просто «публика», а полиция! Ему это для работы нужно. И вопросы он задавал дельные, честное слово, даже бабушке Кирч понравилось бы такое внимание! Правда, бабуля оценила бы только внимание к семейному делу, а у меня горячели щеки, когда замечала уважительное одобрение во взгляде Люка. Потому что смотрел-то он на меня, а не на какие-то там амулеты! И даже сказал однажды:
— Ты здорово разбираешься.
А я, вместо того чтобы честно сказать, что просто-напросто в меня всю жизнь это вдалбливали, ответила, покраснев, кажется, еще сильнее:
— Семейное дело, что ты хочешь.
Хотя, если подумать, смысл тот же, да?
Вдалеке показалась блестящая на солнце нитка реки.
— Смотри! — я радостно вскинула руку. — Смотри, Люк, там река! Точно река!
Он поймал мой взгляд и спросил озадаченно:
— Хочешь сказать, ты не знала, куда летела?
ГЛАВА 4. Видали вы таких стажеров?!
Вот уж точно, на некоторые вопросы лучше не отвечать! Но Люк так искренне удивился, что меня прошибло на смех, и я ответила, пафосно указав рукой вперед:
— Конечно, знала! Туда!
— И куда же? — прищурился Люк.
Я крутанула вокруг него мертвую петлю и крикнула:
— Догоняй!
И помчалась так, что верхушки деревьев внизу смазались в пятнистый буро-зеленый ковер. Ветер трепал волосы, бил в лицо, и чего-то привычного не хватало — шума трибун, может быть? Свиста, гама, необходимости жестко контролировать пространство вокруг, отслеживать мяч и держать щиты от порчи? Вот только лететь над незнакомым лесом к незнакомой реке мне, пожалуй, нравилось гораздо больше. Свобода! Такая невероятная, полная, абсолютная свобода, которой у меня никогда не было!
Над рекой я оказалась даже слишком быстро.
Сбросила скорость, покружила, осматриваясь. Река была не слишком широкой, наверное, метров сто в ширину. А может, и гораздо шире — дальняя ее сторона заросла камышом, огромной, широченной полосой камыша, и где там начинается твердый берег, я угадывать не взялась бы. И глубину тоже, в зеленовато-мутной воде не то что дна, даже какую-нибудь подплывшую к самой поверхности рыбу нереально разглядеть. Да уж, это вам не школьный бассейн!
Люк завис рядом, спросил:
— Сюда? Серьезно?
Я ответила честно:
— Хотела проверить, правда ли тут есть река. А куда дальше, пока не знаю.
Он кивнул, и я немедленно задумалась, что это значит. Понял? Согласен? Принял к сведению? В чем-то Джессика права, иногда я совсем не понимаю людей. А может, и не «иногда», просто обычно даже не задумываюсь об этом? Но, если ты с кем-то вдвоем путешествуешь по неизведанным местам, понимать его все-таки нужно, правда? Даже если не считать того, что постоянно тянет на него пялиться, расспрашивать обо всяком, что не принято спрашивать у посторонних, и вообще… не считать того, что он просто тебе интересен! И безумно хочется понять, есть ли хоть какой-то, хоть вот такой крохотный ответный интерес!
Поэтому, когда мы приземлились на узкий песчаный пляж, я спросила:
— Что ты думаешь?
Люк огляделся, заслонив глаза от солнца ладонью, и сказал:
— Думаю, что место не самое безопасное, но если хорошо оградить охранными чарами, то сойдет.
Вот черт! А мне и в голову не пришло, что здесь может быть небезопасно. Привыкла полагаться на свои амулеты. Хотя только вчера убедилась, что не слишком это надежная защита!
Но спрашивала-то я не о том!
— Нам не обязательно здесь задерживаться, — тем более что купаться еще холодно, а сидеть на берегу и смотреть на воду будет грустно, наверное. — На самом деле я просто хотела свериться с картой.
— Карта, — повторил этот достойный ученик инспектора Хэрриота. Несколькими отточенными до красивого автоматизма жестами (я снова залипла на том, как он двигается!) оградил чарами участок берега, на котором мы стояли, и спросил: — Значит, у тебя все-таки есть какая-то цель?
Я скинула рюкзак, положила на крупный светлый песок метлу.
— А ты думал, что какая-то прогульщица просто так погулять полетела непонятно куда, лишь бы в школу не ходить? Ну да, есть. Только не надо, пожалуйста, смотреть на меня, как полицейский на подозреваемого! Имею полное право летать, где хочу.
Достала два яблока, бабушкиных, красных и сладких. Протянула одно Люку:
— Угощайся. А если додумаешься сказать, что это взятка полицейскому при исполнении — огрею метлой по башке.
— Взятка, да еще и угрозы, — подхватил он шутку. С хрустом откусил и сказал уже серьезно: — Проблема в том, что юридически ты не имеешь такого права. Ты школьница без аттестата, без лицензии на выход за стены, и даже когда навещаешь бабку, можно при желании припаять административное нарушение. И выписать твоим родителям такой штраф, что никаких доходов вашей знаменитой мастерской не хватит выплатить.
