Эксперимент
Я очнулась в кромешной тьме. Тело дрожало от холода, сердце стучало медленно и слабо. Головокружение, мерзкая слабость и тошнота не давали сосредоточиться. Несколько минут я лежала в полной прострации, без единой мысли в голове. Потом сообразила: «Артериальная гипотензия, возможно, гипогликемия».
-Сейчас все пройдет, - решительным движением головы сдвинула в сторону дыхательную маску, - пройдет…
Чуть слышно попискивали приборы, их привычный ритмичный звук немного успокоил. Значит, все в порядке. Эксперимент удался. Только почему я лежу одна в палате в темноте? Почему вокруг меня не стоят друзья и коллеги? Почему не поздравляют? Не приветствуют?
Я просканировала собственное тело. Медленно наполнила воздухом легкие, глубоко вдохнула, выдохнула, еще раз, и еще… Похлопала глазами, пошевелила пальцами рук, ног. Напрягла пресс, бедра, ягодицы. Вены тут же заныли в местах крепления катетеров. Ничего страшного. Две недели мое тело кормили и поили через трубки, не мудрено венам устать. Я опять огляделась. Слабые мигающие огоньки приборов едва освещали небольшое пространство вокруг купола кровати. Дальше, увы, я ничего не смогла разглядеть – чернильный мрак и пугающее безмолвие.
Где же все?
Я прокашлялась и сиплым голосом позвала на помощь.
-Есть кто-нибудь? – Из отвыкшего разговаривать горла вырвался едва слышный хрип, - помогите…
Тишина. Я нащупала экстренную кнопку на койке под правой рукой и нажала. Опять ничего…
Где персонал больницы? Коллеги? Друзья? Что случилось? Мы все так ждали окончания исследования. Этот день должен был стать нашим триумфом, к которому мы шли так долго.
Для эксперимента нужен был доброволец, и я вызвалась сама. Кто лучше опробует оборудование и технологию, чем специалист, который его и разработал?
Три года назад я защитила докторскую диссертацию. Тема была «Искусственное погружение тела в стазис с минимальной выживаемостью раковых клеток. Автономное жизнеобеспечение на пределе выносливости». Суть была в том, что больного помещали в полностью автономную камеру. Температура тела поддерживалась на минимуме, редкое кормление так же осуществлялось автоматически, через катетер. Все функции организма приостанавливались. Голод, холод, полный покой (точнее его можно назвать искусственной комой), мембранный плазмаферез с постоянным поступлением в кровь химических препаратов экспериментальных разработок должны были замедлить и даже полностью остановить распространение в организме раковых клеток. Диагностика состава эритроцитов, лейкоцитов, тромбоцитов, показателей глюкозы, белков и прочего осуществлялась автоматически, сразу подстраиваясь под заложенные программой минимальные показатели. При отклонении от нормы по многочисленным капельницам поступало в тело необходимое количество лекарств. Так как обмен веществ в организме приостанавливался, очисткой служил только аппаратный гемодиализ. Чтобы кишечник был пуст, перед экспериментом я голодала несколько дней. Были еще несколько эксклюзивных изобретений, которые держались в строгом секрете, так как они еще не были протестированы даже на животных.
В теории развитие болезни приостанавливалось в среднем на 1-2 года при пребывании в камере минимум 2 недели каждые 3-4 месяца. Пока не много, но я работала над более длительной ремиссией. Противники моей теории твердили, что мое изобретение – это не лечение от рака, а просто продление агонии. Но я парировала следующим. Да, это не лечение. Но дать человеку еще год, два или пять лет – это подарить надежду на то, что за это время изобретут лекарство. Дать талантливому инженеру или музыканту возможность творить еще несколько лет. На животных было стопроцентно доказано, что нахождение в камере полностью прекращает деление раковых клеток на несколько месяцев.
Я просто опробовала новую аппаратуру. Системы были наполнены глюкозой и витаминами. Следующими добровольцами должны были стать настоящие больные, у которых диагностировали рак второй или третьей стадии. На очереди были несколько кандидатов, давших свое согласие. Через несколько недель мы собирались запустить первую партию больных.
Три года я боролась за свое детище. Искала спонсоров, обращалась в благотворительные организации, читала лекции. Обошла все больницы, госпитали и научно-исследовательские институты. За это время появились единомышленники, последователи, друзья, а затем и спонсоры.
Я со школы знала, что стану врачом. И не просто врачом, а исследователем, экспериментатором. Когда мне было пятнадцать, моя мама умерла от рака груди. Трагедия перевернула мироздание с ног на голову. Мама вела борьбу с болезнью долго и упорно. На десять лет наш дом превратился в поле битвы, на котором с попеременным успехом велись сражения. От меня она скрывала отчаяние и боль, периодическое лечение в хосписах, химию (в это время я гостила у бабушки или меня отправляли на море), но что-то я понимала даже в таком юном возрасте.
Отца я не знала, он ушел из семьи еще до моего рождения. После смерти мамы я мыкалась по родственникам до восемнадцати лет, потом поступила в медицинский, и дальше двигалась только вперед. За двенадцать лет я успела закончить институт, защитить диссертацию, найти спонсоров и построить три экспериментальных образца камер. Сейчас мне тридцать и я совершенно серьезно считаю, что достигла поставленной цели. И пусть вся жизнь проходит на работе, пусть у меня не нет ни семьи, ни детей, я не жалею. Еще успеется.
Слабость по-прежнему накатывала волнами. Мысли разбегались.
Руки и ноги были не плотно зафиксированы мягкими тканевыми ремнями. Только для того, чтобы я во сне не перевернулась на бок и не выдернула случайно иглу. Матрац был оснащен крошечными подушечками, наполненными гелем. Программа автоматически меняла местоположение шариков, создавался эффект массажа. Разработка противопролежневого матраса была детищем Кирилла, с которым мы познакомились год назад на конференции по проблемам реабилитации восстановления жизненных функций организма больного. Плазмаферез с автоматической диагностикой разработал Джон. Я собрала прекрасную сильную команду и гордилась тем, что мы вместе.
-Только где-же вы, дорогие друзья? - Пробормотала я себе под нос.
Сначала нужно было вытащить хоть одну руку, потом развязать ноги, снять ремни, выдернуть иглы, отключить приборы. Никто не идет мне помогать, нужно собраться с силами и решиться.
Едва двигаясь от слабости, мне удалось освободиться от опутавших мое тело трубок и ремней. Казалось, на это ушло несколько часов. Холод пронизывал до костей, пальцы соскальзывали, тряслись крупной дрожью, не давая ухватиться за катетер. Состояние на грани истощения плюс низкая температура тела делали движения медленными и неуверенными.
-Перво-наперво нужно выбраться отсюда и согреться, - решила я, - потом еда.
Тело должно было вскоре восстановиться, меня же не лечили в полном понимании этого слова. Просто от двухнедельной неподвижности затекли мышцы. Я с трудом встала на ноги, сделала несколько шагов, разминая руки, ладонями обхватывая плечи, растирая шею, бедра, живот. Тонкое больничное белье не защищало от холода.
Я не боялась темноты. Темнота – это просто отсутствие света. Когда глаза привыкли, я уже различала в комнате все предметы. Содрала с матраца текстильное покрытие, завернулась. Стало чуть теплее.
Дошла до включателя – тот не работал. Или отключили электричество или сломался. Дернула дверь, она оказалась заперта. Я села на кушетку и задумалась. Экспериментальная комната находилась в подвале городского госпиталя. Была хорошо экранирована и защищена от излучений. Аппаратура работала на аккумуляторах, те могли поддерживать жизнеобеспечение до года. «А если я не смогу выбраться?» – Пришла в голову паническая мысль. Я сразу же отбросила ее прочь.
Подкатила к двери аппарат искусственного дыхания (он давал больше всего света). Мне повезло - замок был кодовый. Я не знала комбинацию, но зато знала всех людей, которые могли бы его закрыть. Вначале я перебрала дни рождения. Свой, близких друзей, коллег. Сначала правильно, потом наоборот. Ничего. Ввела дату начала эксперимента. Опять мимо. Адрес госпиталя, количество участников проекта, телефон главного спонсора, миллионера Уильяма Вандера, еще сотню разнообразных дат и цифр, которые только приходили на ум. Дверь не открывалась. Я побегала по комнате, поприседала, попрыгала.
-Зайкари! – вдруг в голову пришла ошеломляющая мысль, я хихикнула, - неужели ты…
Наш диагност Зайкари Файберг своим кумиром вполне серьезно считал Грегори Хауса из сериала «Доктор Хаус». Я набрала 16112004, день выхода первой серии. Замок негромко щёлкнул. «Слава Богу, - выдохнула я, - ну я ему задам, когда выйду отсюда. Это же надо, додуматься!» Если бы я хорошо не знала своих друзей, их хобби, увлечения, я бы ни за что не открыла замок.
Не мешкая, повернула ручку. В нос тут же ударил отвратительный гнилостный запах. Я сморщилась. Что происходит? Почему так воняет? Это же госпиталь. Сколько себя помню, палаты, коридоры и подсобные помещения содержались в идеальной чистоте. Зажимая нос рукавом, я побрела по темному коридору в сторону лестницы. Похоже, отключили свет во всем здании…
Поднялась на первый этаж. Мертвая тишина беспокоила. Ни персонала, ни больных, ни охранников. Никого. Запах усилился. Я зашла в знакомую подсобку, надела пару больничных халатов, тапочки, рассовала по карманам несколько хирургических масок, тут же натянув две на лицо. Дышать стало легче. Что все-таки происходит? Краем глаза зацепила движение в правом коридоре. Подошла ближе. Некрупная черная собака прошмыгнула под ногами и скрылась за поворотом. Я крупно вздрогнула, покрывшись липким потом.
Стараясь не поддаваться панике, потопала на второй этаж в ординаторскую. Нужно найти хоть кого-нибудь. Серый рассеянный свет лился из окна. Ранее утро? Вечер? На улице было ни огонька. Напротив госпиталя, почти впритык, находилось новое офисное здание. Когда в прошлом году построили эту двадцатипятиэтажную громадину, мы все дико возмущались. Больничный парк уменьшился почти вдвое, горизонт скрылся за блестящей стеклянной колонной. Госпиталь находился в пригороде Чарлстона, вдалеке от шумного центра города, так зачем же здесь было строить офисы? Башня и днем и ночью сияла, как новогодняя елка, но сейчас стояла темная и унылая.
Ноги уже не дрожали. Я согрелась, осталось разобраться с происходящим. Первый труп я увидела прямо по коридору. Раздувшись, он лежал возле двери охранника лицом вниз. Я подошла поближе. На вид - около недели. Гниение уже охватило его целиком. Кисти рук, выглядывающие из-под одежды, были грязно-зеленоватого цвета. Никаких видимых повреждений не видно. Крови тоже. Чтобы понять из-за чего умер человек, нужно было его осмотреть. Я давно не пугалась мертвых тел. На практику студентов регулярно оправляли в морг проводить вскрытие, и я была частым гостем на экспертизах.
«Нет, не буду. Ему ничем нельзя уже помочь, а мне нужно спешить », - решила я и двинулась дальше, так и не дотронувшись до тела. Запах стоял такой, что слезились глаза. Маска не спасала. Я быстро шла по коридору и распахивала двери в больничные палаты. В некоторых на койках лежали тела, в той же стадии разложения, что и труп в коридоре. Но их было немного. Когда я уходила в подвал на эксперимент, палаты были переполнены. А трупов я насчитала всего около десятка. Значит ли это, что остальные выжили? И где они? Но, чтобы здесь не случилось, это произошло давно. Больше недели назад.
В конце коридора белела открытая дверь ординаторской. Я боялась увидеть мертвые тела своих друзей, коллег, но комната оказалась пустой. В шкафу нашла свою одежду, оставленную мной две недели назад. Торопливо переоделась. Жутко хотелось есть. Я обнаружила в сумке энергетический батончик и проглотила его за два укуса. Желудок протестующе сжался. Я прижала ладонь к животу, пережидая резь, приговаривая: «Ты просто отвык от пищи. Успокойся».
По столам, кушеткам в беспорядке валялись кипы газет и листовок. «Наконец, - прошептала я под нос, - узнаю хоть что-то». Сгребла всю кучу, рассортировала по датам.
«Мощная вспышка в сто раз выше класса Х и десять вспышек класса М произошли на Солнце 3 ноября 2018 года, сообщает Гелиогеофизическая служба США…»
Я перевернула страницу.
«Самая грандиозная геомагнитная буря за всю историю человечества охватила Землю…»
«Вышли из строя спутники, электронные приборы, связь… Аварии на атомных станциях… Коллапс в энергетике… Люди умирают… Сердечная недостаточность… Электромагнитные волны разрушают…»
«Еще одна вспышка 5 ноября… Паника среди населения… Больницы и морги переполнены… Подачу электричества еще не восстановили... Правительство призывает к спокойствию… Все под контролем…»
«6 ноября 2018 года от сердечной недостаточности умер президент США Алан Рон. Ему было всего сорок два года. Страна скорбит…»
«По официальным данным трети населения Америки удалось пережить вспышки. Полиция пытается взять под контроль стратегически важные объекты, отвоевывая их у бандформирований…»
«Крематории не справляются. Врачи работают круглосуточно. После солнечных вспышек у каждого второго человека на планете развился синдром сердечно-сосудистой недостаточности. Особенно пострадали дети…»
«Мародеры на улицах Чарлстона…» «Из тюрем сбежали заключенные…» «Власти не справляются…»
Мороз продрал по коже… За окном послышался треск автоматных очередей. Я резко обернулась к окну и пристально всмотрелась в темноту, делая короткие рваные вздохи. Ужас произошедшего не умещался в голове. Пока я лежала в экранированном коконе, тестируя свое изобретение, мои коллеги боролись за жизнь… Свою и жителей города. Как все произошло? Почему меня не разбудили? Зайкари сам заблокировал дверь в мой подвал или это было решение обоюдное? А может, все было не так? Может, после первых вспышек паника была такой силы, что никто про меня и не вспомнил? Слезы потекли из глаз… Я сидела в ординаторской и оплакивала свой мир, мир, который ушел безвозвратно.
Здесь оставаться нельзя. Воздух отравлен, трупы гниют и разлагаются. Здание госпиталя было трехэтажным. Защиты не давало никакой. Домой ехать тоже смысла нет. Я жила в малоэтажном кондоминиуме в центре. Район был престижным, но находился далеко от госпиталя. Через весь город? Через банды мародеров и убийц? Ну, уж нет…
Я перевела взгляд на офисный центр. Высокое громадное здание – то, что нужно. С последних этажей видно город как на ладони. Буду наблюдать сверху.
Дыша ртом, я стала собирать сумку. Напялила на себя всю найденную одежду, стараясь не думать, кому она принадлежала. Два свитера, кожанка, парка. Осень скоро сменит зима, электричества нет, отопления тоже. Завернула в несколько одеял бутыль со спиртом. Пригодится. Следом пошли упаковки антибиотиков, поливитамины, йод, вата, жгуты, пластырь. Сумка раздулась, как тот труп в коридоре. Нужно спешить – почти рассвело. Потом вернусь, если будет еще что-то нужно. Прошлась по ящикам стола, нашла еще два батончика и сморщенное яблоко, забрала и это…
Вышла из госпиталя через черный ход. Как удобно построили офисный центр! Больничный парк соединялся с подземной парковкой, через нее я и попала внутрь.
Я очнулась в кромешной тьме. Тело дрожало от холода, сердце стучало медленно и слабо. Головокружение, мерзкая слабость и тошнота не давали сосредоточиться. Несколько минут я лежала в полной прострации, без единой мысли в голове. Потом сообразила: «Артериальная гипотензия, возможно, гипогликемия».
-Сейчас все пройдет, - решительным движением головы сдвинула в сторону дыхательную маску, - пройдет…
Чуть слышно попискивали приборы, их привычный ритмичный звук немного успокоил. Значит, все в порядке. Эксперимент удался. Только почему я лежу одна в палате в темноте? Почему вокруг меня не стоят друзья и коллеги? Почему не поздравляют? Не приветствуют?
Я просканировала собственное тело. Медленно наполнила воздухом легкие, глубоко вдохнула, выдохнула, еще раз, и еще… Похлопала глазами, пошевелила пальцами рук, ног. Напрягла пресс, бедра, ягодицы. Вены тут же заныли в местах крепления катетеров. Ничего страшного. Две недели мое тело кормили и поили через трубки, не мудрено венам устать. Я опять огляделась. Слабые мигающие огоньки приборов едва освещали небольшое пространство вокруг купола кровати. Дальше, увы, я ничего не смогла разглядеть – чернильный мрак и пугающее безмолвие.
Где же все?
Я прокашлялась и сиплым голосом позвала на помощь.
-Есть кто-нибудь? – Из отвыкшего разговаривать горла вырвался едва слышный хрип, - помогите…
Тишина. Я нащупала экстренную кнопку на койке под правой рукой и нажала. Опять ничего…
Где персонал больницы? Коллеги? Друзья? Что случилось? Мы все так ждали окончания исследования. Этот день должен был стать нашим триумфом, к которому мы шли так долго.
Для эксперимента нужен был доброволец, и я вызвалась сама. Кто лучше опробует оборудование и технологию, чем специалист, который его и разработал?
Три года назад я защитила докторскую диссертацию. Тема была «Искусственное погружение тела в стазис с минимальной выживаемостью раковых клеток. Автономное жизнеобеспечение на пределе выносливости». Суть была в том, что больного помещали в полностью автономную камеру. Температура тела поддерживалась на минимуме, редкое кормление так же осуществлялось автоматически, через катетер. Все функции организма приостанавливались. Голод, холод, полный покой (точнее его можно назвать искусственной комой), мембранный плазмаферез с постоянным поступлением в кровь химических препаратов экспериментальных разработок должны были замедлить и даже полностью остановить распространение в организме раковых клеток. Диагностика состава эритроцитов, лейкоцитов, тромбоцитов, показателей глюкозы, белков и прочего осуществлялась автоматически, сразу подстраиваясь под заложенные программой минимальные показатели. При отклонении от нормы по многочисленным капельницам поступало в тело необходимое количество лекарств. Так как обмен веществ в организме приостанавливался, очисткой служил только аппаратный гемодиализ. Чтобы кишечник был пуст, перед экспериментом я голодала несколько дней. Были еще несколько эксклюзивных изобретений, которые держались в строгом секрете, так как они еще не были протестированы даже на животных.
В теории развитие болезни приостанавливалось в среднем на 1-2 года при пребывании в камере минимум 2 недели каждые 3-4 месяца. Пока не много, но я работала над более длительной ремиссией. Противники моей теории твердили, что мое изобретение – это не лечение от рака, а просто продление агонии. Но я парировала следующим. Да, это не лечение. Но дать человеку еще год, два или пять лет – это подарить надежду на то, что за это время изобретут лекарство. Дать талантливому инженеру или музыканту возможность творить еще несколько лет. На животных было стопроцентно доказано, что нахождение в камере полностью прекращает деление раковых клеток на несколько месяцев.
Я просто опробовала новую аппаратуру. Системы были наполнены глюкозой и витаминами. Следующими добровольцами должны были стать настоящие больные, у которых диагностировали рак второй или третьей стадии. На очереди были несколько кандидатов, давших свое согласие. Через несколько недель мы собирались запустить первую партию больных.
Три года я боролась за свое детище. Искала спонсоров, обращалась в благотворительные организации, читала лекции. Обошла все больницы, госпитали и научно-исследовательские институты. За это время появились единомышленники, последователи, друзья, а затем и спонсоры.
Я со школы знала, что стану врачом. И не просто врачом, а исследователем, экспериментатором. Когда мне было пятнадцать, моя мама умерла от рака груди. Трагедия перевернула мироздание с ног на голову. Мама вела борьбу с болезнью долго и упорно. На десять лет наш дом превратился в поле битвы, на котором с попеременным успехом велись сражения. От меня она скрывала отчаяние и боль, периодическое лечение в хосписах, химию (в это время я гостила у бабушки или меня отправляли на море), но что-то я понимала даже в таком юном возрасте.
Отца я не знала, он ушел из семьи еще до моего рождения. После смерти мамы я мыкалась по родственникам до восемнадцати лет, потом поступила в медицинский, и дальше двигалась только вперед. За двенадцать лет я успела закончить институт, защитить диссертацию, найти спонсоров и построить три экспериментальных образца камер. Сейчас мне тридцать и я совершенно серьезно считаю, что достигла поставленной цели. И пусть вся жизнь проходит на работе, пусть у меня не нет ни семьи, ни детей, я не жалею. Еще успеется.
****
Слабость по-прежнему накатывала волнами. Мысли разбегались.
Руки и ноги были не плотно зафиксированы мягкими тканевыми ремнями. Только для того, чтобы я во сне не перевернулась на бок и не выдернула случайно иглу. Матрац был оснащен крошечными подушечками, наполненными гелем. Программа автоматически меняла местоположение шариков, создавался эффект массажа. Разработка противопролежневого матраса была детищем Кирилла, с которым мы познакомились год назад на конференции по проблемам реабилитации восстановления жизненных функций организма больного. Плазмаферез с автоматической диагностикой разработал Джон. Я собрала прекрасную сильную команду и гордилась тем, что мы вместе.
-Только где-же вы, дорогие друзья? - Пробормотала я себе под нос.
Сначала нужно было вытащить хоть одну руку, потом развязать ноги, снять ремни, выдернуть иглы, отключить приборы. Никто не идет мне помогать, нужно собраться с силами и решиться.
Едва двигаясь от слабости, мне удалось освободиться от опутавших мое тело трубок и ремней. Казалось, на это ушло несколько часов. Холод пронизывал до костей, пальцы соскальзывали, тряслись крупной дрожью, не давая ухватиться за катетер. Состояние на грани истощения плюс низкая температура тела делали движения медленными и неуверенными.
-Перво-наперво нужно выбраться отсюда и согреться, - решила я, - потом еда.
Тело должно было вскоре восстановиться, меня же не лечили в полном понимании этого слова. Просто от двухнедельной неподвижности затекли мышцы. Я с трудом встала на ноги, сделала несколько шагов, разминая руки, ладонями обхватывая плечи, растирая шею, бедра, живот. Тонкое больничное белье не защищало от холода.
Я не боялась темноты. Темнота – это просто отсутствие света. Когда глаза привыкли, я уже различала в комнате все предметы. Содрала с матраца текстильное покрытие, завернулась. Стало чуть теплее.
Дошла до включателя – тот не работал. Или отключили электричество или сломался. Дернула дверь, она оказалась заперта. Я села на кушетку и задумалась. Экспериментальная комната находилась в подвале городского госпиталя. Была хорошо экранирована и защищена от излучений. Аппаратура работала на аккумуляторах, те могли поддерживать жизнеобеспечение до года. «А если я не смогу выбраться?» – Пришла в голову паническая мысль. Я сразу же отбросила ее прочь.
Подкатила к двери аппарат искусственного дыхания (он давал больше всего света). Мне повезло - замок был кодовый. Я не знала комбинацию, но зато знала всех людей, которые могли бы его закрыть. Вначале я перебрала дни рождения. Свой, близких друзей, коллег. Сначала правильно, потом наоборот. Ничего. Ввела дату начала эксперимента. Опять мимо. Адрес госпиталя, количество участников проекта, телефон главного спонсора, миллионера Уильяма Вандера, еще сотню разнообразных дат и цифр, которые только приходили на ум. Дверь не открывалась. Я побегала по комнате, поприседала, попрыгала.
-Зайкари! – вдруг в голову пришла ошеломляющая мысль, я хихикнула, - неужели ты…
Наш диагност Зайкари Файберг своим кумиром вполне серьезно считал Грегори Хауса из сериала «Доктор Хаус». Я набрала 16112004, день выхода первой серии. Замок негромко щёлкнул. «Слава Богу, - выдохнула я, - ну я ему задам, когда выйду отсюда. Это же надо, додуматься!» Если бы я хорошо не знала своих друзей, их хобби, увлечения, я бы ни за что не открыла замок.
Не мешкая, повернула ручку. В нос тут же ударил отвратительный гнилостный запах. Я сморщилась. Что происходит? Почему так воняет? Это же госпиталь. Сколько себя помню, палаты, коридоры и подсобные помещения содержались в идеальной чистоте. Зажимая нос рукавом, я побрела по темному коридору в сторону лестницы. Похоже, отключили свет во всем здании…
Поднялась на первый этаж. Мертвая тишина беспокоила. Ни персонала, ни больных, ни охранников. Никого. Запах усилился. Я зашла в знакомую подсобку, надела пару больничных халатов, тапочки, рассовала по карманам несколько хирургических масок, тут же натянув две на лицо. Дышать стало легче. Что все-таки происходит? Краем глаза зацепила движение в правом коридоре. Подошла ближе. Некрупная черная собака прошмыгнула под ногами и скрылась за поворотом. Я крупно вздрогнула, покрывшись липким потом.
Стараясь не поддаваться панике, потопала на второй этаж в ординаторскую. Нужно найти хоть кого-нибудь. Серый рассеянный свет лился из окна. Ранее утро? Вечер? На улице было ни огонька. Напротив госпиталя, почти впритык, находилось новое офисное здание. Когда в прошлом году построили эту двадцатипятиэтажную громадину, мы все дико возмущались. Больничный парк уменьшился почти вдвое, горизонт скрылся за блестящей стеклянной колонной. Госпиталь находился в пригороде Чарлстона, вдалеке от шумного центра города, так зачем же здесь было строить офисы? Башня и днем и ночью сияла, как новогодняя елка, но сейчас стояла темная и унылая.
Ноги уже не дрожали. Я согрелась, осталось разобраться с происходящим. Первый труп я увидела прямо по коридору. Раздувшись, он лежал возле двери охранника лицом вниз. Я подошла поближе. На вид - около недели. Гниение уже охватило его целиком. Кисти рук, выглядывающие из-под одежды, были грязно-зеленоватого цвета. Никаких видимых повреждений не видно. Крови тоже. Чтобы понять из-за чего умер человек, нужно было его осмотреть. Я давно не пугалась мертвых тел. На практику студентов регулярно оправляли в морг проводить вскрытие, и я была частым гостем на экспертизах.
«Нет, не буду. Ему ничем нельзя уже помочь, а мне нужно спешить », - решила я и двинулась дальше, так и не дотронувшись до тела. Запах стоял такой, что слезились глаза. Маска не спасала. Я быстро шла по коридору и распахивала двери в больничные палаты. В некоторых на койках лежали тела, в той же стадии разложения, что и труп в коридоре. Но их было немного. Когда я уходила в подвал на эксперимент, палаты были переполнены. А трупов я насчитала всего около десятка. Значит ли это, что остальные выжили? И где они? Но, чтобы здесь не случилось, это произошло давно. Больше недели назад.
В конце коридора белела открытая дверь ординаторской. Я боялась увидеть мертвые тела своих друзей, коллег, но комната оказалась пустой. В шкафу нашла свою одежду, оставленную мной две недели назад. Торопливо переоделась. Жутко хотелось есть. Я обнаружила в сумке энергетический батончик и проглотила его за два укуса. Желудок протестующе сжался. Я прижала ладонь к животу, пережидая резь, приговаривая: «Ты просто отвык от пищи. Успокойся».
По столам, кушеткам в беспорядке валялись кипы газет и листовок. «Наконец, - прошептала я под нос, - узнаю хоть что-то». Сгребла всю кучу, рассортировала по датам.
«Мощная вспышка в сто раз выше класса Х и десять вспышек класса М произошли на Солнце 3 ноября 2018 года, сообщает Гелиогеофизическая служба США…»
Я перевернула страницу.
«Самая грандиозная геомагнитная буря за всю историю человечества охватила Землю…»
«Вышли из строя спутники, электронные приборы, связь… Аварии на атомных станциях… Коллапс в энергетике… Люди умирают… Сердечная недостаточность… Электромагнитные волны разрушают…»
«Еще одна вспышка 5 ноября… Паника среди населения… Больницы и морги переполнены… Подачу электричества еще не восстановили... Правительство призывает к спокойствию… Все под контролем…»
«6 ноября 2018 года от сердечной недостаточности умер президент США Алан Рон. Ему было всего сорок два года. Страна скорбит…»
«По официальным данным трети населения Америки удалось пережить вспышки. Полиция пытается взять под контроль стратегически важные объекты, отвоевывая их у бандформирований…»
«Крематории не справляются. Врачи работают круглосуточно. После солнечных вспышек у каждого второго человека на планете развился синдром сердечно-сосудистой недостаточности. Особенно пострадали дети…»
«Мародеры на улицах Чарлстона…» «Из тюрем сбежали заключенные…» «Власти не справляются…»
Мороз продрал по коже… За окном послышался треск автоматных очередей. Я резко обернулась к окну и пристально всмотрелась в темноту, делая короткие рваные вздохи. Ужас произошедшего не умещался в голове. Пока я лежала в экранированном коконе, тестируя свое изобретение, мои коллеги боролись за жизнь… Свою и жителей города. Как все произошло? Почему меня не разбудили? Зайкари сам заблокировал дверь в мой подвал или это было решение обоюдное? А может, все было не так? Может, после первых вспышек паника была такой силы, что никто про меня и не вспомнил? Слезы потекли из глаз… Я сидела в ординаторской и оплакивала свой мир, мир, который ушел безвозвратно.
****
Здесь оставаться нельзя. Воздух отравлен, трупы гниют и разлагаются. Здание госпиталя было трехэтажным. Защиты не давало никакой. Домой ехать тоже смысла нет. Я жила в малоэтажном кондоминиуме в центре. Район был престижным, но находился далеко от госпиталя. Через весь город? Через банды мародеров и убийц? Ну, уж нет…
Я перевела взгляд на офисный центр. Высокое громадное здание – то, что нужно. С последних этажей видно город как на ладони. Буду наблюдать сверху.
Дыша ртом, я стала собирать сумку. Напялила на себя всю найденную одежду, стараясь не думать, кому она принадлежала. Два свитера, кожанка, парка. Осень скоро сменит зима, электричества нет, отопления тоже. Завернула в несколько одеял бутыль со спиртом. Пригодится. Следом пошли упаковки антибиотиков, поливитамины, йод, вата, жгуты, пластырь. Сумка раздулась, как тот труп в коридоре. Нужно спешить – почти рассвело. Потом вернусь, если будет еще что-то нужно. Прошлась по ящикам стола, нашла еще два батончика и сморщенное яблоко, забрала и это…
Вышла из госпиталя через черный ход. Как удобно построили офисный центр! Больничный парк соединялся с подземной парковкой, через нее я и попала внутрь.
