Лена удивилась. Она всегда считала, что благотворительность как раз ничего общего не имеет с субсидиями правительства.
— Но ведь вы представляете комитет по оказанию помощи семьям солдат, при чём же тут производители товаров? — робко спросила она.
Лариса вздохнула:
— Схема достаточно сложная, я вам не буду сейчас её полностью объяснять, попробую ответить наиболее коротко и понятно. Очень часто, почти всегда, жизнь и здоровье наших воинов зависит впрямую от того, каким оружием они воюют, какую одежду и амуницию имеют. Но производители всего этого жалуются, что при отсутствии субсидий не могут обеспечить необходимое качество товаров для фронта. Нам очень нужны грамотные молодые девушки для ведения переписки и посещения чиновников.
Лена сидела поражённая. Как она представляла себе деятельность дамского комитета? Собираются дамочки, вышивают кошельки и платочки, посылают это всё потом на фронт со слезливыми записочками. Ну, денежек немного соберут на подарки детям солдат. Ведение переписки? Посещение чиновников? А когда она будет заниматься уроками для собственного пропитания? Она-то не увечный воин и помощь от благотворительной организации ей не положена.
Лариса же, совершенно не понимая ни мотивов, которые заставили обратиться к ней девушку, ни её мыслей в текущий момент, продолжала говорить:
— Я понимаю, вы хотите, конечно, попасть на ближайшее заседание, когда с нами будет государыня. Я могу это устроить в виде исключения, так как вас очень хвалил генерал Бахметов. Это ведь вы преподаёте его дочери арифметику?
— Да, — пробормотала Лена, — и арифметику, и другие науки.
— Сочувствую вам, — тепло улыбнулась Лене Лариса, — между нами говоря, бедная Катенька не слишком одарена умом. Но зато у неё золотое сердце. Хотя иногда и может показаться, что это не так.
Лена раньше совершенно не думала ни о какой встрече с государыней. Монаршие лица вообще оставались вне круга её мыслей. Предположение Липницкой о том, что желание Лены принять участие в деятельности комитета продиктовано именно такими соображениями показалось ей абсурдным, но собеседница, видимо, не замечала в этом ничего особенного.
— На ближайшем заседании, в четверг, мы рассмотрим два вопроса, — продолжала она, — принятие заявления фабрики кожевенных изделий Ломова о предоставлении субсидии на изготовление товаров для фронта и предоставление содержания членам внебрачных семей воинов.
— Как Ломова?! — неожиданно для себя воскликнула Лена, — но ведь он…- она вспомнила письмо брата Сони Никиты с упоминанием гнилых сёдел и разлезающегося сукна.
Лариса заинтересованно вскинула глаза:
— Вы что-то знаете об этой фабрике?
Немного смущаясь, Лена в общих чертах пересказала ей то, что прочла ей Соня.
— Да, такое сплошь и рядом, — грустно проговорила Лариса, — конечно, перед тем как назначать предприятиям субсидии, будут устроены проверки на предприятиях. Только двигается это всё медленно, очень медленно. И не в наших силах что-то изменить. Боюсь, что вопрос будет решён не ранее, чем через два-три месяца. Но не будем унывать! Да?
Лена улыбнулась, кивнула и задала следующий вопрос:
— А разве возможно назначить содержание внебрачным семьям? Ведь как можно доказать, что у женщины ребёнок именно от этого мужчины?
— Ну, это довольно просто, — улыбнулась Лариса, — обычно отцы сами помогают своим внебрачным семьям. Соседи, знакомые — их не обманешь. Если женщина предоставляет таких свидетелей, вот и доказательство.
— А если она их подкупит? — заинтересовалась вопросом Лена.
— К сожалению, пособие, которое мы можем выделить, очень невелико. Вдовы получают не более пятидесяти рублей в год. А на эти деньги, не думаю, что можно кого-то подкупить. Мы хотим приравнять женщин, которые были в браке и тех, кто по каким-то причинам жили невенчанными.
— Но разве это не является поощрением безнравственности?
— Нравственностью пусть занимается церковь, — печально вздохнула Лариса, — а нам бы дать этим несчастным хоть какие-то средства к существованию.
Возвращаясь домой, Лена шла навстречу ледяному пронизывающему ветру, не замечая холода. «Куда я ввязалась?» — думала она. Всё сказанное Ларисой имело совсем не тот вид, который она ожидала. Серьёзная общественная деятельность, деятельность, как Лена подозревала действительно нужная, это уже не грошовые уроки с непонятливыми девочками. Такая работа будет занимать огромное количество времени, а оплачиваться не будет. Может ли она себе позволить брать на себя такие обязанности? Да и название фабрики злополучного Ломова неприятно поразило её. Мелькнула мысль, а не используются ли такие благотворительные организации хитрыми дельцами для своих интересов?
Образ избалованных дамочек, который раньше вставал перед глазами, когда она произносила про себя слова «дамский комитет», побледнел, и на его место пришло грустное, доброе лицо Ларисы Липницкой, а ещё длинная шеренга раненных из санитарного поезда.
«Ну, ничего, — тряхнула головой Лена, прогоняя неприятные мысли, — один раз сходить можно, там посмотрю, что к чему».
Пряча лицо от ветра, она смотрела под ноги и не сразу заметила небольшую толпу на углу улицы. Толпа состояла, в основном, из мастеровых и мальчишек, расположенного неподалёку ремесленного училища. Все кричали, некоторые бросали камни в витрину ближайшего магазинчика. Чисто одетый господин в каракулевой шапке, быстро протискиваясь вперёд, задел Лену плечом.
— Что там происходит? — спросила она, дотронувшись до его рукава.
— Аптеку немецкую громят, — ответил он, презрительно скривившись.
Волна протестов против немцев пронеслась в первый раз по городу ещё в самом начале войны, когда город ещё носил своё старое имя Петербург. Но некоторые немецкие магазинчики выстояли. Особенно много было немецких аптек. И вот одной из них, кажется, станет сейчас меньше. Толпа росла. Лена попыталась идти вслед за ответившим ей господином, но её оттолкнули и увлекли со всей массой людей к дверям аптеки.
— Бей немчуру! — орал дурниной какой-то конопаный парень в надетой криво шапке. Окружающие одобрительно ревели, наседая на закрытую дубовую дверь. Часть народа уже лезла в дыру, пробитую камнями в стеклянной витрине, остальные не оставляли надежды выдавить двери.
Внезапно раздался свист.
— Городовые! — крикнул кто-то, и нападающие кинулись в рассыпную. Лену сбили с ног, и она обязательно упала бы на мокрую, обледеневшую мостовую, но тут крепкие руки подхватили её и поставили на ноги. У самого своего лица она увидела улыбающегося человека в одежде мастерового, который показался ей странно знакомым.
— Что ж вы опять так неосторожны, барышня, — с холодной ласковостью проговорил он и побежал за угол. Под мышкой у него был какой-то предмет, наскоро завёрнутый в коричневую клеёнку. Лена с удивлением поняла, что это весы, на которых взвешивают младенцев.
«Зачем ему эти весы? Неужели у него есть ребёнок», — успела подумать Лена до того, как её вежливо взял под руку полицейский.
— Пройдёмте, барышня, не нужно здесь стоять. Видите, опасно здесь, беспорядки-с.
Через минуту всё было кончено. Несколько нападавших, не более четырёх человек, полиция грузила на пролётку. Остальные разбежались. Аптекарь Шульц в этот раз отделался разбитой витриной. И если он был неглупый человек, ему нужно было срочно менять вывеску и фамилию. Вместо «Немецкой аптеки Шульца» должна была появиться «Народная аптека Шумова».
На такой трюк шли многие, чтобы спасти своё дело. И немецкие фамилии в патриотическом порыве меняли массово.
«Где же я его видела?» — думала Лена про мастерового. Только у самого дома она вспомнила вокзал и пропавший тюк с Сониной одеждой. Кстати вспомнились и весы для младенцев. Именно эта вещь ещё вчера стояла на витрине аптеки Шульца. Второй раз уже этот улыбчивый незнакомец попадается ей в столь огромном городе. Случайно ли это? Кто он такой? И если он вор, то почему одежду Сони вернул назад? На этот вопрос Лена пока не могла ответить, зато стала теперь более беспокойной и подозрительной.
«Где же я его видела?» — думала Лена про мастерового. Только у самого дома она вспомнила вокзал и пропавший тюк с Сониной одеждой. Кстати, вспомнились и весы для младенцев. Именно эта вещь ещё вчера стояла на витрине аптеки Шульца.
«Как странно: в огромном городе можно годами не встречать знакомого, а тут два раза подряд один и тот же человек, и оба раза он мне помогает, — размышляла она, — какой-то подозрительный человек». В глубине души она прекрасно понимала, что оба раза ей помог самый обыкновенный вор. Но формулировать это определение прямо, даже для себя самой, она не торопилась. Воспоминание о здоровом, румяном лице и широкой, хотя и несколько холодной, улыбке было скорее приятным, чем тревожным. В обоих случаях было нечто необъяснимое, даже чудесное. А какая девушка не любит чудеса?
Заседание дамского благотворительного комитета, на котором должна была присутствовать государыня, произошло через десять дней после встречи Лены с Ларисой Липницкой. Через Катюшу Лариса передала Лене просьбу подойти немного раньше условленного срока, «чтобы помочь подготовиться». Лена не имела понятия, в чём должна была заключаться подготовка к заседанию, - в голову лезли самые нелепые мысли, начиная от произносимых вслух совместных клятв не причинять вреда царственным особам до заполнения огромной горы бланков, которые потом зачем-то надо будет раздавать всем явившимся. Поэтому прибежала она одной из первых, когда слуги ещё только расставляли длинный стол и выносили в зал кресла и большие кадки с цветущими растениями.
Собирались в особняке Будкевичей на Мойке. Дом был старым, и слегка обветшалая пышность парадного зала напоминала времена Екатерины. На потолке вокруг люстры водили хоровод нимфы и купидоны, мебель была широкой и тяжёлой. Хотя было ещё только три часа дня, плотные портьеры отгораживали хорошо натопленную нарядную комнату от холодного света питерской поздней осени.
Липницкая уже была на месте. Лариса рассеянно улыбнулась Лене, проходя мимо с какими-то бумагами, но не остановилась, чтобы объяснить, в чём же должна была заключаться её помощь. Здесь же бегали девочки — Шура Липницкая и Катюша Бахметова, хорошенькая, как картинка.
Они раскладывали перед каждым креслом изящные письменные приборы и стопки писчей бумаги.
— Вот видите, Елена Васильевна, — подбежала к Лене Катюша, — тут мы делаем полезное дело! Сейчас начнут собираться гости, вот будет весело!
Видимо, глупенькая девочка не видела разницы между заседанием комитета и детским праздником. Так и не поняв, в чём бы она могла пригодиться, Лена отошла к окну, и, отогнув портьеру, выглянула на улицу. Шёл снег. Он падал на мокрую мостовую и почти сразу таял. Только по краям проезжей части скапливались невысокие сугробы. Дальше, за парапетом, чернела покрытая мелкими барашками река. Несмотря на ужасную погоду, у парапета со скучающим видом через каждые двадцать шагов стояли прилично одетые мужчины, как будто любуясь панорамой замерзающей реки. Лена внезапно поняла — охрана. Значит, приезд государыни действительно состоится.
Постепенно начинали собираться члены комитета.
Впорхнула молоденькая и весёлая Анна Семёновна Щепановская, следом за ней прибыли жена банкира Лидова — Александра Николаевна и его сестра Анфиса Андреевна, затем пожилой лакей ввёл под руку баронессу фон Таубе. Баронесса сразу пустилась в какие-то малопонятные разговоры о неизвестных Лене лицах и своим резким громким голосом заполнила весь зал.
Народ прибывал. Первым прибывшим Лариса Липницкая представляла Лену. Но людей становилось всё больше. Её покровительница куда-то отошла, и Лена оказалась в этой парадной толпе незнакомых людей предоставлена самой себе.
Несмотря на недавно проведённое в особняк электрическое освещение, горничные в белых передниках расставили вдоль стола большие старинные подсвечники. Кто-то позади Лены шептал, что государыня не любит электрического света. Прошли два часа. Зал гудел, как улей. Люди переговаривались, разбившись на группки. Заседание не начинали, так как ждали императрицу.
Отправляясь в этот день на занятия, Лена успела только торопливо попить чаю и вскоре к своему огромному конфузу услышала, что от голода у неё урчит в животе. Впрочем, в общем шуме, вряд ли это услышал кто-то, кроме неё. Она с интересом гадала, а не будет ли после заседания комитета хоть какого-нибудь угощения? Или так и придётся идти домой голодной…
Стало жарко, и горничные открыли форточки. На улице уже было темным-темно. И только вдалеке под фонарём маячила у парапета неприкаянная парочка «любующихся на реку».
Лена чувствовала себя очень неловко. Поговорить ей было не с кем, заняться нечем. К тому же куда-то скрылись девочки: видимо, Липницкая их увела во внутренние помещения особняка. А зря: если бы они были тут, Лена могла бы сыграть при них роль гувернантки. Роль, конечно, так себе, но это лучше, чем вообще никакой.
Но вдруг на улице замаячили огни приближающегося экипажа. Лошади резко остановились у подъезда и толпа зашумела:
— Приехали! Государыня!
Все хлынули вниз, встречать царственную гостью. Лена осталась стоять в зале у окна, справедливо полагая, что нижний вестибюль всё равно не вместит одновременно всех прибывших на собрание. Вскоре все вернулись в зал. Посередине толпы шла, заметно прихрамывая, высокая, очень широкоплечая, статная женщина с тонкогубым лицом и мелко завитыми светло-каштановыми волосами. Императрица. На ней было тёмно-серое платье сестры милосердия и более светлый серый передник с нашитым на груди красным крестом. Рядом с ней шла спокойная круглолицая девушка в такой же одежде. Из перешёптываний окружающих Лена узнала, что это великая княжна Татьяна. Их одежда разительно отличалась от нарядов всех собравшихся дам.
Именно это больше всего выделяло императрицу и её дочь среди всех присутствующих.
Дамы кланялись и целовали царственным особам ручки.
Откуда-то опять появились девочки, Шурочка и Катюша, и присели перед царицей в низком реверансе. Императрица не обратила на них ни малейшего внимания. Но княжна Татьяна дружески улыбнулась и ласково потрепала хорошенькую Катюшу по голове.
Несмотря на то, что благотворительный комитет назывался дамским, среди собравшихся присутствовало и несколько мужчин.
Пожилой одышливый князь Михаил Александрович Сигаев, успевший побывать на фронте, с рукой на перевязи, полковник Воронов, но особенное внимание привлекал ссохшийся от старости, в три погибели скрючившийся Хрисанф Чеславский.
Старичок потянулся к ручке государыни и случайно наступил на край скатерти, покрывавшей стол. Лицо императрицы вспыхнуло и покрылось красными пятнами.
«Уж не больна ли она?» — подумала Лена.
Ей совершенно не хотелось проталкиваться вперёд и прикладываться к монаршей ручке.
И вообще, обстановка в зале казалась какой-то странной и неправдоподобной.
- Простите нас за задержку, — произнесла императрица с заметным акцентом. — Мы только что из госпиталя. Ольга и Мария тоже хотели заехать к Вам, но очень устали; присутствовали сегодня на трёх операциях.
— Но ведь вы представляете комитет по оказанию помощи семьям солдат, при чём же тут производители товаров? — робко спросила она.
Лариса вздохнула:
— Схема достаточно сложная, я вам не буду сейчас её полностью объяснять, попробую ответить наиболее коротко и понятно. Очень часто, почти всегда, жизнь и здоровье наших воинов зависит впрямую от того, каким оружием они воюют, какую одежду и амуницию имеют. Но производители всего этого жалуются, что при отсутствии субсидий не могут обеспечить необходимое качество товаров для фронта. Нам очень нужны грамотные молодые девушки для ведения переписки и посещения чиновников.
Лена сидела поражённая. Как она представляла себе деятельность дамского комитета? Собираются дамочки, вышивают кошельки и платочки, посылают это всё потом на фронт со слезливыми записочками. Ну, денежек немного соберут на подарки детям солдат. Ведение переписки? Посещение чиновников? А когда она будет заниматься уроками для собственного пропитания? Она-то не увечный воин и помощь от благотворительной организации ей не положена.
Лариса же, совершенно не понимая ни мотивов, которые заставили обратиться к ней девушку, ни её мыслей в текущий момент, продолжала говорить:
— Я понимаю, вы хотите, конечно, попасть на ближайшее заседание, когда с нами будет государыня. Я могу это устроить в виде исключения, так как вас очень хвалил генерал Бахметов. Это ведь вы преподаёте его дочери арифметику?
— Да, — пробормотала Лена, — и арифметику, и другие науки.
— Сочувствую вам, — тепло улыбнулась Лене Лариса, — между нами говоря, бедная Катенька не слишком одарена умом. Но зато у неё золотое сердце. Хотя иногда и может показаться, что это не так.
Лена раньше совершенно не думала ни о какой встрече с государыней. Монаршие лица вообще оставались вне круга её мыслей. Предположение Липницкой о том, что желание Лены принять участие в деятельности комитета продиктовано именно такими соображениями показалось ей абсурдным, но собеседница, видимо, не замечала в этом ничего особенного.
— На ближайшем заседании, в четверг, мы рассмотрим два вопроса, — продолжала она, — принятие заявления фабрики кожевенных изделий Ломова о предоставлении субсидии на изготовление товаров для фронта и предоставление содержания членам внебрачных семей воинов.
— Как Ломова?! — неожиданно для себя воскликнула Лена, — но ведь он…- она вспомнила письмо брата Сони Никиты с упоминанием гнилых сёдел и разлезающегося сукна.
Лариса заинтересованно вскинула глаза:
— Вы что-то знаете об этой фабрике?
Немного смущаясь, Лена в общих чертах пересказала ей то, что прочла ей Соня.
— Да, такое сплошь и рядом, — грустно проговорила Лариса, — конечно, перед тем как назначать предприятиям субсидии, будут устроены проверки на предприятиях. Только двигается это всё медленно, очень медленно. И не в наших силах что-то изменить. Боюсь, что вопрос будет решён не ранее, чем через два-три месяца. Но не будем унывать! Да?
Лена улыбнулась, кивнула и задала следующий вопрос:
— А разве возможно назначить содержание внебрачным семьям? Ведь как можно доказать, что у женщины ребёнок именно от этого мужчины?
— Ну, это довольно просто, — улыбнулась Лариса, — обычно отцы сами помогают своим внебрачным семьям. Соседи, знакомые — их не обманешь. Если женщина предоставляет таких свидетелей, вот и доказательство.
— А если она их подкупит? — заинтересовалась вопросом Лена.
— К сожалению, пособие, которое мы можем выделить, очень невелико. Вдовы получают не более пятидесяти рублей в год. А на эти деньги, не думаю, что можно кого-то подкупить. Мы хотим приравнять женщин, которые были в браке и тех, кто по каким-то причинам жили невенчанными.
— Но разве это не является поощрением безнравственности?
— Нравственностью пусть занимается церковь, — печально вздохнула Лариса, — а нам бы дать этим несчастным хоть какие-то средства к существованию.
Возвращаясь домой, Лена шла навстречу ледяному пронизывающему ветру, не замечая холода. «Куда я ввязалась?» — думала она. Всё сказанное Ларисой имело совсем не тот вид, который она ожидала. Серьёзная общественная деятельность, деятельность, как Лена подозревала действительно нужная, это уже не грошовые уроки с непонятливыми девочками. Такая работа будет занимать огромное количество времени, а оплачиваться не будет. Может ли она себе позволить брать на себя такие обязанности? Да и название фабрики злополучного Ломова неприятно поразило её. Мелькнула мысль, а не используются ли такие благотворительные организации хитрыми дельцами для своих интересов?
Образ избалованных дамочек, который раньше вставал перед глазами, когда она произносила про себя слова «дамский комитет», побледнел, и на его место пришло грустное, доброе лицо Ларисы Липницкой, а ещё длинная шеренга раненных из санитарного поезда.
«Ну, ничего, — тряхнула головой Лена, прогоняя неприятные мысли, — один раз сходить можно, там посмотрю, что к чему».
Пряча лицо от ветра, она смотрела под ноги и не сразу заметила небольшую толпу на углу улицы. Толпа состояла, в основном, из мастеровых и мальчишек, расположенного неподалёку ремесленного училища. Все кричали, некоторые бросали камни в витрину ближайшего магазинчика. Чисто одетый господин в каракулевой шапке, быстро протискиваясь вперёд, задел Лену плечом.
— Что там происходит? — спросила она, дотронувшись до его рукава.
— Аптеку немецкую громят, — ответил он, презрительно скривившись.
Волна протестов против немцев пронеслась в первый раз по городу ещё в самом начале войны, когда город ещё носил своё старое имя Петербург. Но некоторые немецкие магазинчики выстояли. Особенно много было немецких аптек. И вот одной из них, кажется, станет сейчас меньше. Толпа росла. Лена попыталась идти вслед за ответившим ей господином, но её оттолкнули и увлекли со всей массой людей к дверям аптеки.
— Бей немчуру! — орал дурниной какой-то конопаный парень в надетой криво шапке. Окружающие одобрительно ревели, наседая на закрытую дубовую дверь. Часть народа уже лезла в дыру, пробитую камнями в стеклянной витрине, остальные не оставляли надежды выдавить двери.
Внезапно раздался свист.
— Городовые! — крикнул кто-то, и нападающие кинулись в рассыпную. Лену сбили с ног, и она обязательно упала бы на мокрую, обледеневшую мостовую, но тут крепкие руки подхватили её и поставили на ноги. У самого своего лица она увидела улыбающегося человека в одежде мастерового, который показался ей странно знакомым.
— Что ж вы опять так неосторожны, барышня, — с холодной ласковостью проговорил он и побежал за угол. Под мышкой у него был какой-то предмет, наскоро завёрнутый в коричневую клеёнку. Лена с удивлением поняла, что это весы, на которых взвешивают младенцев.
«Зачем ему эти весы? Неужели у него есть ребёнок», — успела подумать Лена до того, как её вежливо взял под руку полицейский.
— Пройдёмте, барышня, не нужно здесь стоять. Видите, опасно здесь, беспорядки-с.
Через минуту всё было кончено. Несколько нападавших, не более четырёх человек, полиция грузила на пролётку. Остальные разбежались. Аптекарь Шульц в этот раз отделался разбитой витриной. И если он был неглупый человек, ему нужно было срочно менять вывеску и фамилию. Вместо «Немецкой аптеки Шульца» должна была появиться «Народная аптека Шумова».
На такой трюк шли многие, чтобы спасти своё дело. И немецкие фамилии в патриотическом порыве меняли массово.
«Где же я его видела?» — думала Лена про мастерового. Только у самого дома она вспомнила вокзал и пропавший тюк с Сониной одеждой. Кстати вспомнились и весы для младенцев. Именно эта вещь ещё вчера стояла на витрине аптеки Шульца. Второй раз уже этот улыбчивый незнакомец попадается ей в столь огромном городе. Случайно ли это? Кто он такой? И если он вор, то почему одежду Сони вернул назад? На этот вопрос Лена пока не могла ответить, зато стала теперь более беспокойной и подозрительной.
Прода от 06.01.2019, 15:03
Глава VIII
«Где же я его видела?» — думала Лена про мастерового. Только у самого дома она вспомнила вокзал и пропавший тюк с Сониной одеждой. Кстати, вспомнились и весы для младенцев. Именно эта вещь ещё вчера стояла на витрине аптеки Шульца.
«Как странно: в огромном городе можно годами не встречать знакомого, а тут два раза подряд один и тот же человек, и оба раза он мне помогает, — размышляла она, — какой-то подозрительный человек». В глубине души она прекрасно понимала, что оба раза ей помог самый обыкновенный вор. Но формулировать это определение прямо, даже для себя самой, она не торопилась. Воспоминание о здоровом, румяном лице и широкой, хотя и несколько холодной, улыбке было скорее приятным, чем тревожным. В обоих случаях было нечто необъяснимое, даже чудесное. А какая девушка не любит чудеса?
Заседание дамского благотворительного комитета, на котором должна была присутствовать государыня, произошло через десять дней после встречи Лены с Ларисой Липницкой. Через Катюшу Лариса передала Лене просьбу подойти немного раньше условленного срока, «чтобы помочь подготовиться». Лена не имела понятия, в чём должна была заключаться подготовка к заседанию, - в голову лезли самые нелепые мысли, начиная от произносимых вслух совместных клятв не причинять вреда царственным особам до заполнения огромной горы бланков, которые потом зачем-то надо будет раздавать всем явившимся. Поэтому прибежала она одной из первых, когда слуги ещё только расставляли длинный стол и выносили в зал кресла и большие кадки с цветущими растениями.
Собирались в особняке Будкевичей на Мойке. Дом был старым, и слегка обветшалая пышность парадного зала напоминала времена Екатерины. На потолке вокруг люстры водили хоровод нимфы и купидоны, мебель была широкой и тяжёлой. Хотя было ещё только три часа дня, плотные портьеры отгораживали хорошо натопленную нарядную комнату от холодного света питерской поздней осени.
Липницкая уже была на месте. Лариса рассеянно улыбнулась Лене, проходя мимо с какими-то бумагами, но не остановилась, чтобы объяснить, в чём же должна была заключаться её помощь. Здесь же бегали девочки — Шура Липницкая и Катюша Бахметова, хорошенькая, как картинка.
Они раскладывали перед каждым креслом изящные письменные приборы и стопки писчей бумаги.
— Вот видите, Елена Васильевна, — подбежала к Лене Катюша, — тут мы делаем полезное дело! Сейчас начнут собираться гости, вот будет весело!
Видимо, глупенькая девочка не видела разницы между заседанием комитета и детским праздником. Так и не поняв, в чём бы она могла пригодиться, Лена отошла к окну, и, отогнув портьеру, выглянула на улицу. Шёл снег. Он падал на мокрую мостовую и почти сразу таял. Только по краям проезжей части скапливались невысокие сугробы. Дальше, за парапетом, чернела покрытая мелкими барашками река. Несмотря на ужасную погоду, у парапета со скучающим видом через каждые двадцать шагов стояли прилично одетые мужчины, как будто любуясь панорамой замерзающей реки. Лена внезапно поняла — охрана. Значит, приезд государыни действительно состоится.
Постепенно начинали собираться члены комитета.
Впорхнула молоденькая и весёлая Анна Семёновна Щепановская, следом за ней прибыли жена банкира Лидова — Александра Николаевна и его сестра Анфиса Андреевна, затем пожилой лакей ввёл под руку баронессу фон Таубе. Баронесса сразу пустилась в какие-то малопонятные разговоры о неизвестных Лене лицах и своим резким громким голосом заполнила весь зал.
Народ прибывал. Первым прибывшим Лариса Липницкая представляла Лену. Но людей становилось всё больше. Её покровительница куда-то отошла, и Лена оказалась в этой парадной толпе незнакомых людей предоставлена самой себе.
Несмотря на недавно проведённое в особняк электрическое освещение, горничные в белых передниках расставили вдоль стола большие старинные подсвечники. Кто-то позади Лены шептал, что государыня не любит электрического света. Прошли два часа. Зал гудел, как улей. Люди переговаривались, разбившись на группки. Заседание не начинали, так как ждали императрицу.
Отправляясь в этот день на занятия, Лена успела только торопливо попить чаю и вскоре к своему огромному конфузу услышала, что от голода у неё урчит в животе. Впрочем, в общем шуме, вряд ли это услышал кто-то, кроме неё. Она с интересом гадала, а не будет ли после заседания комитета хоть какого-нибудь угощения? Или так и придётся идти домой голодной…
Стало жарко, и горничные открыли форточки. На улице уже было темным-темно. И только вдалеке под фонарём маячила у парапета неприкаянная парочка «любующихся на реку».
Лена чувствовала себя очень неловко. Поговорить ей было не с кем, заняться нечем. К тому же куда-то скрылись девочки: видимо, Липницкая их увела во внутренние помещения особняка. А зря: если бы они были тут, Лена могла бы сыграть при них роль гувернантки. Роль, конечно, так себе, но это лучше, чем вообще никакой.
Но вдруг на улице замаячили огни приближающегося экипажа. Лошади резко остановились у подъезда и толпа зашумела:
— Приехали! Государыня!
Все хлынули вниз, встречать царственную гостью. Лена осталась стоять в зале у окна, справедливо полагая, что нижний вестибюль всё равно не вместит одновременно всех прибывших на собрание. Вскоре все вернулись в зал. Посередине толпы шла, заметно прихрамывая, высокая, очень широкоплечая, статная женщина с тонкогубым лицом и мелко завитыми светло-каштановыми волосами. Императрица. На ней было тёмно-серое платье сестры милосердия и более светлый серый передник с нашитым на груди красным крестом. Рядом с ней шла спокойная круглолицая девушка в такой же одежде. Из перешёптываний окружающих Лена узнала, что это великая княжна Татьяна. Их одежда разительно отличалась от нарядов всех собравшихся дам.
Именно это больше всего выделяло императрицу и её дочь среди всех присутствующих.
Дамы кланялись и целовали царственным особам ручки.
Откуда-то опять появились девочки, Шурочка и Катюша, и присели перед царицей в низком реверансе. Императрица не обратила на них ни малейшего внимания. Но княжна Татьяна дружески улыбнулась и ласково потрепала хорошенькую Катюшу по голове.
Несмотря на то, что благотворительный комитет назывался дамским, среди собравшихся присутствовало и несколько мужчин.
Пожилой одышливый князь Михаил Александрович Сигаев, успевший побывать на фронте, с рукой на перевязи, полковник Воронов, но особенное внимание привлекал ссохшийся от старости, в три погибели скрючившийся Хрисанф Чеславский.
Старичок потянулся к ручке государыни и случайно наступил на край скатерти, покрывавшей стол. Лицо императрицы вспыхнуло и покрылось красными пятнами.
«Уж не больна ли она?» — подумала Лена.
Ей совершенно не хотелось проталкиваться вперёд и прикладываться к монаршей ручке.
И вообще, обстановка в зале казалась какой-то странной и неправдоподобной.
- Простите нас за задержку, — произнесла императрица с заметным акцентом. — Мы только что из госпиталя. Ольга и Мария тоже хотели заехать к Вам, но очень устали; присутствовали сегодня на трёх операциях.
