— Кого? — невольно переспросила я.
— Господина Феликса Зальтена, писателя, поэта и драматурга, отрывок из произведения которого я читала вам на этом уроке.
— Я не делала этого, — сказала я, глядя в пол, хотя прекрасно понимала, что Инга уже давно сложила два и два, и поняла, что наедине с её портфелем оставалась только я.
В это время у Эльзы Шнайдер, спешившей побыстрее покинуть класс, бечёвка, связывающая учебники, развязалась, и вместе с книгами, прямо под ноги фройляйн Лауэр на пол выпала злополучная фотография с украшавшими её рогами.
— Какая ты всё-таки дрянь. Я считала тебя честной девочкой, — грустно сказала Инга, глядя на меня, и вышла из класса.
Я потеряла симпатию единственного человека в гимназии, который меня поддерживал. «Мерзость», — последнее, что я услышала от Инги.
Эстер, тем временем, наблюдала за нашей учительницей в коридоре на некотором расстоянии с чуть заметным злорадством.
— Видала, как её перекосило? Ох и устроит она мелким весёлую жизнь, а!
— Заткнись! — буркнула я, испытывая чувство вины перед Ингой.
Перед глазами опять возникла Мила Гранчар. Даже мне было противно от того, как перемывали кости её отцу, а Ингу наверняка наша с Эстер выходка чуть до слёз не довела. Я уже представляла, как Бекермайер торжественно заключит: «Вот, Инга, к чему привело твоё к ним отношение».
— Ну чего ты обиделась? Инга, конечно, мелочна, но выносить все эти интимные подробности на всеобщее обозрение… Да ну, постесняется. Но теперь-то видишь, что вся её к нам «любовь» до первой проказы? Это будет Цербер похуже Жерди.
Злые розыгрыши Эстер любила не меньше Хильды Майер, однако вредить предпочитала исподтишка и чужими руками. Остаток дня прошёл, как в тумане. И снова Эстер пригласила меня к себе.
— Ой, слушай, — спросила она, пройдя в комнату. — А кто это был-то? Она сказала тебе?
— Феликс Зальтен, писатель.
— У-у-у… — покачала головой Келлер. — Инга не мелочится. А хотя вкус у неё так себе. Она бы ещё в контуженного влюбилась, вот была бы умора.
— Это тот человек, чьё произведение она нам сегодня читала на уроке, — тяжело вздохнула я, - поэтому его фотография была у неё в портфеле. Она просто хотела нам её показать. Я думаю, что он никакой не её любовник.
— Да ладно, — грубо воскликнула Эстер, — любовник, ясно же! Зачем бы она его с собой таскала. Вот, награда тебе!
Хихикнув, Эстер достала из ящика уже знакомую мне золотую шкатулочку.
В этот раз я вдохнула кокаин более удачно, но, кажется, переусердствовала.
— Э-э-э! Ты только не отдай тут Богу душу! — закричала Эстер.
Эти звуки доносились как будто из дальнего угла комнаты. Я не чувствовала ног, голова у меня кружилась, а сердце, казалось, готово было выскочить из груди. «Только бы не грохнуться в обморок…»
Но вдруг я почувствовала необыкновенную лёгкость мыслей. Я вдруг в один миг получила ответы на все вопросы, которые занимали меня в последнее время. Казалось, что все тайны бытия открыты передо мной. Казалось, что я теперь смогу решить любую проблему. Одноклассницы не дают мне жить? Какая ерунда! Я теперь одним только словом смогу не только успокоить их, но и повести за собой! Они будут ловить каждое моё движение! Я стану лидером, объектом для подражаний, поводом для гордости родителей!
Я обидела Ингу? Какая чепуха! Это просто чепуха, я потом подумаю, что с этим делать. Она же не может не понимать, что такая умная, как я, такая по-настоящему глубокая личность… Да кто она такая! Почему я должна думать о ней?! Все эти, так называемые преподаватели, мелкие людишки, разве они ценят меня? Разве получаю я от них того, что заслуживаю, того уважения, как чрезвычайно умная и глубокая личность, которая может дать ответ на любой вопрос, но не просто какой-то там ответ, который они считают правильным, а такой ответ, который на самом деле правильный, ГЛУБИННЫЙ ответ… Какая интересная, оказывает, штука этот кокаин! Это он помог мне понять свой ум, свою ценность, свою способность проникать в самую глубину предметов и явлений, только почему его действие так быстро заканчивается?.. Теперь я понимаю фразу Эстер: «У меня так много идей!» Теперь и у меня так много идей! Наверняка, побольше, чем у Эстер, только вот нет сил их высказать или записать…
Внезапно мне захотелось спать, я склонила голову на кровать Эстер, но если и спала, то только пару минут.
— Эй, вставай, всё, хватит! — закричала Эстер.
— Так бывает каждый раз, когда ты это вдыхаешь? — поражённо спросила я.
Прошло не более получаса, но для меня как будто промелькнула целая жизнь, полная необыкновенных открытий. К сожалению, я теперь не могла их сформулировать, но отчётливо помнила, что они были. Поэтому теперь чувствовала лёгкую грусть и желание повторить.
— В первый раз у всех сильнее, чем потом, — ответила Эстер, — но и потом тоже неплохо. Ты меня слушайся, и я тебя иногда буду радовать. А теперь спрячем, мать должна прийти скоро с репетиции. Она без кокаина вообще жить не может. Говорит, что он ей помогает хорошо играть. Между нами, играет она так себе. Хоть с кокаином, хоть без него. Но это не важно, главное правильно выбрать покровителей.
Эстер усмехнулась и подмигнула мне. В тот момент она мне казалась не только совершенно взрослой и чрезвычайно опытной. Она казалась мне всемогущей. Я забыла все прошлые мысли о ней, всё своё слегка презрительное осуждение.
— Можно я к тебе завтра приду? — спросила я.
— Не так часто, — усмехнулась Эстер, — ты придёшь тогда, когда я тебя сама позову.
И она вытолкала меня за двери.
На следующий день травля со стороны одноклассниц усилилась. Не знаю откуда, в класс проникла новость, что на фотографии никакой не любовник Инги, а просто какой-то известный писатель и журналист из Будапешта. И что выкрала из портфеля фотографию я. И что именно я объявила известного писателя любовником Ингрид.
Конечно же, рассказала об этом Эстер, до моего прихода в класс. Она от сложившейся ситуации получала необыкновенное удовольствие. Выросшая в театральных кругах, она, как опытный режиссёр, заранее расписала все роли, поставила сцену, подала нужные реплики и теперь с удовольствием наблюдала дело рук своих, как из зрительного зала.
Несмотря на вчерашние развлечения с портретом, мои одноклассницы Ингу по-настоящему любили. Забыть собственную жестокость и бессердечность к ней, им помогала новая жестокость ко мне — якобы виновнице всего случившегося.
Едва я вошла в класс, там сразу же воцарилась гнетущая тишина. Отовсюду на меня уставились враждебные взгляды. Потом в спину что-то ударило. Я обернулась и увидела потрёпанный учебник истории, лежащий у моих ног. Пока я смотрела на него в недоумении, в меня полетели со всех сторон книжки, кусочки мела, огромный деревянный треугольник, с помощью которого Жердь чертил фигуры на доске. Мне разбили губу. Пытаясь вытереть руками тонкую струйку крови, я только размазала её по всему подбородку. В кармане передника лежал платок, но я о нём забыла.
— Ууу, вампирша, — кричали отовсюду, — вот тебе за нашу Ингу!
И предметы продолжали лететь мне в голову.
Бросив свои книги в классе, я выбежала в коридор и побежала по нему на улицу, прочь от гимназии. Мне казалось, что разъярённая толпа бежит следом, продолжая выкрикивать оскорбления. Сердце выпрыгивало из груди, я плохо соображала. Реветь я перестала давно – много чести.
Так продолжалось несколько дней. Стоило мне показаться в классе, на меня бросались, как хищники на жертву.
А потом... Потом с трудом вырвалась от одноклассниц, набросившихся на меня толпой. Даже кто-то мелкий и злобный стремился выместить на мне всю злость. Вырвавшись, я бросилась беежать. Я стремглав влетела в первую попавшуюся дверь, и на некоторое время остановилась, как вкопанная. Это была лавка того чудаковатого любителя старины, которого все просто звали по имени — Зепп.
— Кто здесь? — недовольно спросил он, надевая очки, чтобы получше рассмотреть нарушителя спокойствия, так сильно толкнувшего дверь, что колокольчики чуть не оторвались.
Я не ответила, я всё пыталась отдышаться, оттого какое-то время просто смотрела в сторону прилавка, откуда всё ещё шёл столб табачного дыма. Мокрые волосы прилипли к моим шее и лбу, с сумки и пальто падали тяжёлые капли.
— Ах ты, Господи! — воскликнул лавочник, увидев меня растрёпанную с синяками и ссадинами на лице.
— Ты чего красная вся? Дышишь ещё, как лошадь… За тобой что, полиция гонится? — взгляд лавочника стал каким-то неприветливым, даже злым, отчего я попятилась назад, — Дверь закрой, а то дует, — неожиданно сменил тему Зепп.
— Да я это…
— От кого бегала? Ну-ка признавайся!
— От одноклассниц, — с трудом выдавила я.
Зепп присвистнул.
— Вот так номер! А почему?
— Они… они пристают ко мне.
— Каким же образом?
— В школе прохода не дают. Кричат всякое. Толкаются и дразнят меня.
— А как дразнят?
— «Шайба», — процедила я сквозь зубы. Противно было даже вслух произносить своё гадкое прозвище, — а ещё «блохастая». Ещё набросились на меня сегодня. «Разыграли» недавно, заперев в шкафу… Я и сказала потом, кто меня затолкал туда, а сегодня они меня подкараулили и вот, лицо всё расцарапали… Да ещё и толкнули так, что я головой в ограду.
— Вот звери, а, — сочувственно покачал головой лавочник, — понимаю тебя… Когда-то сам таким был до поры до времени. Только думал, что у девочек по-другому. А вот оказалось, что нет. Что-то злые нанче бабы стали, палец им в рот не клади… А ты их сама «разыграть» не хочешь? Вот смотри, — он достал наган, после чего, раскрыв барабан, продемонстрировал холостые патроны.
Странно, он утверждал, что оружие у него чисто сувенирное и нерабочее. Но, похоже, он просто пару важных деталей отвинтил, а так оно вполне себе настоящее. Похоже, он когда-то работал на оружейном заводе — ведь только «тех самых, которыми Шерлок Холмс выбивал рожицу» у него было штуки три. И ещё два или около того — копий револьвера «Ле Ма» с гравировкой американских конфедератов.
— Ишь, глазёнки как загорелись, — улыбнулся Зепп, наблюдая за моей реакцией. — Не бойся, боевых патронов не держу.
Поразительно! Он уже сколько лет мастерит огнестрельное оружие, и до сих пор ни у кого не возникло и тени подозрения! Зеппа все считали безобидным чудаком, но глядя на него сейчас, я начинала в этом сомневаться.
— Вы дадите мне… — я не договорила, но было и так понятно, что именно я хотела получить.
— Советую тебе решить конфликт более мягкими методами, поговори с родителями, учителями. Знаю, о чём ты думаешь. Наверное, о том, что я, как все взрослые, ничего не понимаю, — улыбнулся Зепп, — но если станет совсем невмоготу, тогда приходи. Мы их напугаем.
Лвочник для верности выглянул и проверил, не приталился ли кто за углом с единствнной цлью подкараулить меня и продолжить разборки. Убедившись, что на улице никого нет, он кивнул, мол иди, там нет никого.
— И язык-то не распускай при ком попало, — напутствовал меня Зепп.
С того дня к моим ежевечерним мечтам перед сном прибавилась ещё одна: я поднимаю тяжёлый красивый револьвер и стреляю. Бах! — и на пол падает Хильда Майер. Бах! — Ирма Нойманн. Пафф, пафф, пафф — оставшиеся в живых бегут к двери и визжат! Какое это упоительное чувство — чувство власти на ними! Над их страхом! Над их жалкими жизнями! Пафф — и падает начальница гимназии. Такая важная, такая всемогущая! Один выстрел — и нет её! Как хорошо бы было, если бы у меня была хоть одна из этих чудесных штук, которыми торгует Зепп в своей неприметной лавке…
Я засыпала в сладких мечтах о мести, не замечая, как постепенно эти мечты превращаются в пусть пока ещё очень приблизительные и неосуществимые, но вполне реальные желанные планы.
Прошло около недели. Тем пасмурным утром я вновь опоздала на уроки. Так и не сняв пальто, я шла по коридору, стараясь не смотреть по сторонам. Кое-откуда доносились приглушённые голоса учителей и самих учениц. Путь как раз лежал мимо кабинета начальницы гимназии. Не знаю, зачем, но я остановилась, услышав разговор через приоткрытую дверь. Недавно пронёсся слух, что у нас в классе будет новенькая. Возможно, это она. Я прислушалась, стараясь не пропустить ни слова.
— Так… Напомни своё имя.
— Сара, — ответила ученица.
Говорит она с довольно явным акцентом, причём экономит на гласных и выделяет «р». Подобный говор в нашем классе характерен только Миле Гранчар. Стало быть, новенькая — славянка. Она либо из Хорватии, либо из Чехии.
— Откуда ты приехала? — вновь заговорила начальница, но не получив ответа настояла: — Сара, ты почему молчишь? Я задала тебе чёткий вопрос. Почему из тебя каждое слово надо клещами тянуть?
— Там всё написано.
Она кажется какой-то заторможенной, может устала с дороги, а может просто напускное.
— Знаю. Но надо свериться, — терпеливо говорит фрау Вельзер.
— Из… Э-э… До этого жила в Карлштадте.
Говорила она сухо и односложно. В этом она чем-то напоминала меня.
— Сара, я тут получила характеристику на тебя… Что ты на это скажешь?
Фрау Вельзер стала зачитывать документ, в то время, как ученица молчала. Я могла видеть, что она всё время сидит, сцепив пальцы, при этом нервно притаптывая.
— «…Близких друзей не имеет, мнение коллектива игнорирует. Уровень дисциплины оставляет желать лучшего. Конфликтна, склонна к ссорам…» Это правда?
— Ну…
— Это правда? — повторила фрау Вельзер, очевидно убедившись в том, что новая ученица не любит болтать.
— Да, — наконец ответила хорватка.
На этом моменте я, заприметив в коридоре припозднившегося математика, поспешила в класс. Моё любимое место на задней парте пустовало, я сидела одна. Келлер то прогуливала, то сама садилась куда-то на крайний ряд. Ко мне никто не подсаживался, но от этого я особо не страдала.
Прежде, чем начать урок, Бекермайер оглядел класс и спросил за новенькую.
— Её тут нет, — послышался тихий голосок Милы Гранчар.
— Хмм… Ну может подойдёт ещё, — спокойно ответил математик и сделал пометку в журнал.
Спустя пару минут, подошла и новенькая — девчонка среднего роста с типичной южной внешностью. Её чёрные волосы были собраны в строгий хвост, её лицо было весьма подвижным, при этом она активно жестикулировала во время разговора. Иногда у неё подрагивала челюсть, видимо, она нервная. Что сразу бросилось в глаза, это украшения, которые она носила. Не сказать, чтобы они были очень дорогие, но как блестели! Она настоящая ворона, любит блестящее.
— Как вас зовут, напомните? — спросил математик.
— Сара Манджукич! — неожиданно громко выпалила ученица.
— Так… Откуда вы родом?
— Из… Из Хорватии, — у неё как-то выпала «о», отчего послышалось «Хрватия». Но главное, она говорит на повышенных тонах. Откуда такая привычка?
— Тише, Сара, тише, — миролюбиво заметил Бекермайер. — Я не глухой, знаешь ли. Так, садись-ка вон, к Зигель, там свободно.
Сара дважды кивнула и прошла за мою парту. Я почувствовала какое-то напряжение от её присутствия, она же не обратила внимания. Начался урок. В это время сидящая неподалёку Мила Гранчар шепнула что-то на хорватском. Сара ответила, и в следующий миг обе девчонки начали уже разговаривать между собой на родном языке, фактически игнорируя всё происходящее в классе. Их было слышно хорошо, но Сара и Мила так увлеклись, что не сразу поняли, что за ними наблюдает весь класс. Математик решил вмешаться.
— Господина Феликса Зальтена, писателя, поэта и драматурга, отрывок из произведения которого я читала вам на этом уроке.
— Я не делала этого, — сказала я, глядя в пол, хотя прекрасно понимала, что Инга уже давно сложила два и два, и поняла, что наедине с её портфелем оставалась только я.
В это время у Эльзы Шнайдер, спешившей побыстрее покинуть класс, бечёвка, связывающая учебники, развязалась, и вместе с книгами, прямо под ноги фройляйн Лауэр на пол выпала злополучная фотография с украшавшими её рогами.
— Какая ты всё-таки дрянь. Я считала тебя честной девочкой, — грустно сказала Инга, глядя на меня, и вышла из класса.
Я потеряла симпатию единственного человека в гимназии, который меня поддерживал. «Мерзость», — последнее, что я услышала от Инги.
Эстер, тем временем, наблюдала за нашей учительницей в коридоре на некотором расстоянии с чуть заметным злорадством.
— Видала, как её перекосило? Ох и устроит она мелким весёлую жизнь, а!
— Заткнись! — буркнула я, испытывая чувство вины перед Ингой.
Перед глазами опять возникла Мила Гранчар. Даже мне было противно от того, как перемывали кости её отцу, а Ингу наверняка наша с Эстер выходка чуть до слёз не довела. Я уже представляла, как Бекермайер торжественно заключит: «Вот, Инга, к чему привело твоё к ним отношение».
— Ну чего ты обиделась? Инга, конечно, мелочна, но выносить все эти интимные подробности на всеобщее обозрение… Да ну, постесняется. Но теперь-то видишь, что вся её к нам «любовь» до первой проказы? Это будет Цербер похуже Жерди.
Злые розыгрыши Эстер любила не меньше Хильды Майер, однако вредить предпочитала исподтишка и чужими руками. Остаток дня прошёл, как в тумане. И снова Эстер пригласила меня к себе.
— Ой, слушай, — спросила она, пройдя в комнату. — А кто это был-то? Она сказала тебе?
— Феликс Зальтен, писатель.
— У-у-у… — покачала головой Келлер. — Инга не мелочится. А хотя вкус у неё так себе. Она бы ещё в контуженного влюбилась, вот была бы умора.
— Это тот человек, чьё произведение она нам сегодня читала на уроке, — тяжело вздохнула я, - поэтому его фотография была у неё в портфеле. Она просто хотела нам её показать. Я думаю, что он никакой не её любовник.
— Да ладно, — грубо воскликнула Эстер, — любовник, ясно же! Зачем бы она его с собой таскала. Вот, награда тебе!
Хихикнув, Эстер достала из ящика уже знакомую мне золотую шкатулочку.
В этот раз я вдохнула кокаин более удачно, но, кажется, переусердствовала.
— Э-э-э! Ты только не отдай тут Богу душу! — закричала Эстер.
Эти звуки доносились как будто из дальнего угла комнаты. Я не чувствовала ног, голова у меня кружилась, а сердце, казалось, готово было выскочить из груди. «Только бы не грохнуться в обморок…»
Но вдруг я почувствовала необыкновенную лёгкость мыслей. Я вдруг в один миг получила ответы на все вопросы, которые занимали меня в последнее время. Казалось, что все тайны бытия открыты передо мной. Казалось, что я теперь смогу решить любую проблему. Одноклассницы не дают мне жить? Какая ерунда! Я теперь одним только словом смогу не только успокоить их, но и повести за собой! Они будут ловить каждое моё движение! Я стану лидером, объектом для подражаний, поводом для гордости родителей!
Я обидела Ингу? Какая чепуха! Это просто чепуха, я потом подумаю, что с этим делать. Она же не может не понимать, что такая умная, как я, такая по-настоящему глубокая личность… Да кто она такая! Почему я должна думать о ней?! Все эти, так называемые преподаватели, мелкие людишки, разве они ценят меня? Разве получаю я от них того, что заслуживаю, того уважения, как чрезвычайно умная и глубокая личность, которая может дать ответ на любой вопрос, но не просто какой-то там ответ, который они считают правильным, а такой ответ, который на самом деле правильный, ГЛУБИННЫЙ ответ… Какая интересная, оказывает, штука этот кокаин! Это он помог мне понять свой ум, свою ценность, свою способность проникать в самую глубину предметов и явлений, только почему его действие так быстро заканчивается?.. Теперь я понимаю фразу Эстер: «У меня так много идей!» Теперь и у меня так много идей! Наверняка, побольше, чем у Эстер, только вот нет сил их высказать или записать…
Внезапно мне захотелось спать, я склонила голову на кровать Эстер, но если и спала, то только пару минут.
— Эй, вставай, всё, хватит! — закричала Эстер.
— Так бывает каждый раз, когда ты это вдыхаешь? — поражённо спросила я.
Прошло не более получаса, но для меня как будто промелькнула целая жизнь, полная необыкновенных открытий. К сожалению, я теперь не могла их сформулировать, но отчётливо помнила, что они были. Поэтому теперь чувствовала лёгкую грусть и желание повторить.
— В первый раз у всех сильнее, чем потом, — ответила Эстер, — но и потом тоже неплохо. Ты меня слушайся, и я тебя иногда буду радовать. А теперь спрячем, мать должна прийти скоро с репетиции. Она без кокаина вообще жить не может. Говорит, что он ей помогает хорошо играть. Между нами, играет она так себе. Хоть с кокаином, хоть без него. Но это не важно, главное правильно выбрать покровителей.
Эстер усмехнулась и подмигнула мне. В тот момент она мне казалась не только совершенно взрослой и чрезвычайно опытной. Она казалась мне всемогущей. Я забыла все прошлые мысли о ней, всё своё слегка презрительное осуждение.
— Можно я к тебе завтра приду? — спросила я.
— Не так часто, — усмехнулась Эстер, — ты придёшь тогда, когда я тебя сама позову.
И она вытолкала меня за двери.
На следующий день травля со стороны одноклассниц усилилась. Не знаю откуда, в класс проникла новость, что на фотографии никакой не любовник Инги, а просто какой-то известный писатель и журналист из Будапешта. И что выкрала из портфеля фотографию я. И что именно я объявила известного писателя любовником Ингрид.
Конечно же, рассказала об этом Эстер, до моего прихода в класс. Она от сложившейся ситуации получала необыкновенное удовольствие. Выросшая в театральных кругах, она, как опытный режиссёр, заранее расписала все роли, поставила сцену, подала нужные реплики и теперь с удовольствием наблюдала дело рук своих, как из зрительного зала.
Несмотря на вчерашние развлечения с портретом, мои одноклассницы Ингу по-настоящему любили. Забыть собственную жестокость и бессердечность к ней, им помогала новая жестокость ко мне — якобы виновнице всего случившегося.
Едва я вошла в класс, там сразу же воцарилась гнетущая тишина. Отовсюду на меня уставились враждебные взгляды. Потом в спину что-то ударило. Я обернулась и увидела потрёпанный учебник истории, лежащий у моих ног. Пока я смотрела на него в недоумении, в меня полетели со всех сторон книжки, кусочки мела, огромный деревянный треугольник, с помощью которого Жердь чертил фигуры на доске. Мне разбили губу. Пытаясь вытереть руками тонкую струйку крови, я только размазала её по всему подбородку. В кармане передника лежал платок, но я о нём забыла.
— Ууу, вампирша, — кричали отовсюду, — вот тебе за нашу Ингу!
И предметы продолжали лететь мне в голову.
Бросив свои книги в классе, я выбежала в коридор и побежала по нему на улицу, прочь от гимназии. Мне казалось, что разъярённая толпа бежит следом, продолжая выкрикивать оскорбления. Сердце выпрыгивало из груди, я плохо соображала. Реветь я перестала давно – много чести.
Так продолжалось несколько дней. Стоило мне показаться в классе, на меня бросались, как хищники на жертву.
А потом... Потом с трудом вырвалась от одноклассниц, набросившихся на меня толпой. Даже кто-то мелкий и злобный стремился выместить на мне всю злость. Вырвавшись, я бросилась беежать. Я стремглав влетела в первую попавшуюся дверь, и на некоторое время остановилась, как вкопанная. Это была лавка того чудаковатого любителя старины, которого все просто звали по имени — Зепп.
— Кто здесь? — недовольно спросил он, надевая очки, чтобы получше рассмотреть нарушителя спокойствия, так сильно толкнувшего дверь, что колокольчики чуть не оторвались.
Я не ответила, я всё пыталась отдышаться, оттого какое-то время просто смотрела в сторону прилавка, откуда всё ещё шёл столб табачного дыма. Мокрые волосы прилипли к моим шее и лбу, с сумки и пальто падали тяжёлые капли.
— Ах ты, Господи! — воскликнул лавочник, увидев меня растрёпанную с синяками и ссадинами на лице.
— Ты чего красная вся? Дышишь ещё, как лошадь… За тобой что, полиция гонится? — взгляд лавочника стал каким-то неприветливым, даже злым, отчего я попятилась назад, — Дверь закрой, а то дует, — неожиданно сменил тему Зепп.
— Да я это…
— От кого бегала? Ну-ка признавайся!
— От одноклассниц, — с трудом выдавила я.
Зепп присвистнул.
— Вот так номер! А почему?
— Они… они пристают ко мне.
— Каким же образом?
— В школе прохода не дают. Кричат всякое. Толкаются и дразнят меня.
— А как дразнят?
— «Шайба», — процедила я сквозь зубы. Противно было даже вслух произносить своё гадкое прозвище, — а ещё «блохастая». Ещё набросились на меня сегодня. «Разыграли» недавно, заперев в шкафу… Я и сказала потом, кто меня затолкал туда, а сегодня они меня подкараулили и вот, лицо всё расцарапали… Да ещё и толкнули так, что я головой в ограду.
— Вот звери, а, — сочувственно покачал головой лавочник, — понимаю тебя… Когда-то сам таким был до поры до времени. Только думал, что у девочек по-другому. А вот оказалось, что нет. Что-то злые нанче бабы стали, палец им в рот не клади… А ты их сама «разыграть» не хочешь? Вот смотри, — он достал наган, после чего, раскрыв барабан, продемонстрировал холостые патроны.
Странно, он утверждал, что оружие у него чисто сувенирное и нерабочее. Но, похоже, он просто пару важных деталей отвинтил, а так оно вполне себе настоящее. Похоже, он когда-то работал на оружейном заводе — ведь только «тех самых, которыми Шерлок Холмс выбивал рожицу» у него было штуки три. И ещё два или около того — копий револьвера «Ле Ма» с гравировкой американских конфедератов.
— Ишь, глазёнки как загорелись, — улыбнулся Зепп, наблюдая за моей реакцией. — Не бойся, боевых патронов не держу.
Поразительно! Он уже сколько лет мастерит огнестрельное оружие, и до сих пор ни у кого не возникло и тени подозрения! Зеппа все считали безобидным чудаком, но глядя на него сейчас, я начинала в этом сомневаться.
— Вы дадите мне… — я не договорила, но было и так понятно, что именно я хотела получить.
— Советую тебе решить конфликт более мягкими методами, поговори с родителями, учителями. Знаю, о чём ты думаешь. Наверное, о том, что я, как все взрослые, ничего не понимаю, — улыбнулся Зепп, — но если станет совсем невмоготу, тогда приходи. Мы их напугаем.
Лвочник для верности выглянул и проверил, не приталился ли кто за углом с единствнной цлью подкараулить меня и продолжить разборки. Убедившись, что на улице никого нет, он кивнул, мол иди, там нет никого.
— И язык-то не распускай при ком попало, — напутствовал меня Зепп.
С того дня к моим ежевечерним мечтам перед сном прибавилась ещё одна: я поднимаю тяжёлый красивый револьвер и стреляю. Бах! — и на пол падает Хильда Майер. Бах! — Ирма Нойманн. Пафф, пафф, пафф — оставшиеся в живых бегут к двери и визжат! Какое это упоительное чувство — чувство власти на ними! Над их страхом! Над их жалкими жизнями! Пафф — и падает начальница гимназии. Такая важная, такая всемогущая! Один выстрел — и нет её! Как хорошо бы было, если бы у меня была хоть одна из этих чудесных штук, которыми торгует Зепп в своей неприметной лавке…
Я засыпала в сладких мечтах о мести, не замечая, как постепенно эти мечты превращаются в пусть пока ещё очень приблизительные и неосуществимые, но вполне реальные желанные планы.
Глава 15. Дьяволёнок
Прошло около недели. Тем пасмурным утром я вновь опоздала на уроки. Так и не сняв пальто, я шла по коридору, стараясь не смотреть по сторонам. Кое-откуда доносились приглушённые голоса учителей и самих учениц. Путь как раз лежал мимо кабинета начальницы гимназии. Не знаю, зачем, но я остановилась, услышав разговор через приоткрытую дверь. Недавно пронёсся слух, что у нас в классе будет новенькая. Возможно, это она. Я прислушалась, стараясь не пропустить ни слова.
— Так… Напомни своё имя.
— Сара, — ответила ученица.
Говорит она с довольно явным акцентом, причём экономит на гласных и выделяет «р». Подобный говор в нашем классе характерен только Миле Гранчар. Стало быть, новенькая — славянка. Она либо из Хорватии, либо из Чехии.
— Откуда ты приехала? — вновь заговорила начальница, но не получив ответа настояла: — Сара, ты почему молчишь? Я задала тебе чёткий вопрос. Почему из тебя каждое слово надо клещами тянуть?
— Там всё написано.
Она кажется какой-то заторможенной, может устала с дороги, а может просто напускное.
— Знаю. Но надо свериться, — терпеливо говорит фрау Вельзер.
— Из… Э-э… До этого жила в Карлштадте.
Говорила она сухо и односложно. В этом она чем-то напоминала меня.
— Сара, я тут получила характеристику на тебя… Что ты на это скажешь?
Фрау Вельзер стала зачитывать документ, в то время, как ученица молчала. Я могла видеть, что она всё время сидит, сцепив пальцы, при этом нервно притаптывая.
— «…Близких друзей не имеет, мнение коллектива игнорирует. Уровень дисциплины оставляет желать лучшего. Конфликтна, склонна к ссорам…» Это правда?
— Ну…
— Это правда? — повторила фрау Вельзер, очевидно убедившись в том, что новая ученица не любит болтать.
— Да, — наконец ответила хорватка.
На этом моменте я, заприметив в коридоре припозднившегося математика, поспешила в класс. Моё любимое место на задней парте пустовало, я сидела одна. Келлер то прогуливала, то сама садилась куда-то на крайний ряд. Ко мне никто не подсаживался, но от этого я особо не страдала.
Прежде, чем начать урок, Бекермайер оглядел класс и спросил за новенькую.
— Её тут нет, — послышался тихий голосок Милы Гранчар.
— Хмм… Ну может подойдёт ещё, — спокойно ответил математик и сделал пометку в журнал.
Спустя пару минут, подошла и новенькая — девчонка среднего роста с типичной южной внешностью. Её чёрные волосы были собраны в строгий хвост, её лицо было весьма подвижным, при этом она активно жестикулировала во время разговора. Иногда у неё подрагивала челюсть, видимо, она нервная. Что сразу бросилось в глаза, это украшения, которые она носила. Не сказать, чтобы они были очень дорогие, но как блестели! Она настоящая ворона, любит блестящее.
— Как вас зовут, напомните? — спросил математик.
— Сара Манджукич! — неожиданно громко выпалила ученица.
— Так… Откуда вы родом?
— Из… Из Хорватии, — у неё как-то выпала «о», отчего послышалось «Хрватия». Но главное, она говорит на повышенных тонах. Откуда такая привычка?
— Тише, Сара, тише, — миролюбиво заметил Бекермайер. — Я не глухой, знаешь ли. Так, садись-ка вон, к Зигель, там свободно.
Сара дважды кивнула и прошла за мою парту. Я почувствовала какое-то напряжение от её присутствия, она же не обратила внимания. Начался урок. В это время сидящая неподалёку Мила Гранчар шепнула что-то на хорватском. Сара ответила, и в следующий миг обе девчонки начали уже разговаривать между собой на родном языке, фактически игнорируя всё происходящее в классе. Их было слышно хорошо, но Сара и Мила так увлеклись, что не сразу поняли, что за ними наблюдает весь класс. Математик решил вмешаться.
