наша классная дама фрау Гауптман в очередной раз провела с нами беседу о том, как нужно держаться перед попечителем, как вести себя на молитве и как отвечать на вопросы, если попечителю захочется индивидуально побеседовать с какой-нибудь из учениц. Всё это было нам уже знакомо, так как подобные посещения случались и раньше. Но именно на этом соблюдении заведённого раз и навсегда порядка строился мой план.
С утра в классе никого не будет. Ученицы, собравшись, дружно отправятся в актовый зал на молитву. Вещи они оставят в классе. Марен Кюрст в эту неделю дежурная, а значит, у неё в вещах наверняка будут спички и ветошь. Вряд ли она успеет их сразу выложить. А в этот день вторым уроком у нас математика, с которой у Марен уже давно явные проблемы, и Бекермайер обещал контрольную. Если воспользоваться всем этим…
Возвращаясь домой вместе с Сарой и Милой Гранчар, я, как бы между прочим, завела разговор о завтрашней контрольной. И о том, что Марен на неё лучше не ходить, сказавшись больной, или придумать что-то такое, чтобы контрольная не состоялась, так как математик в прошлый раз сказал, что знания математики у неё почти нулевые.
Сара и Мила, у которых положение было не лучше, отнеслись к моим словам равнодушно, но я очень надеялась, что они меня услышали и запомнили мои слова.
С утра, когда почти все девочки собрались в классе, я демонстративно заглянула в дверь и крикнула:
— Все классы уже спускаются в актовый зал, надо поторопиться!
Выглядело это так, как будто меня послал кто-то из учителей, и одноклассницы толпой устремились к дверям, из-за чего у дверей возникла даже некоторая потасовка, а я побежала вперёд, но, завернув за угол коридора, не последовала вниз по лестнице, а забежала в ближайший туалет.
Я знала, что внизу в коридорах первого этажа ещё толпятся младшие классы со своими классными дамами, заходить в зал, прежде всего, будут они, а наш класс окажется в общей толпе, и вспомнить, кто на месте, а кого нет, потом будет сложно. А вот то, что я побежала вниз первая, наверняка запомнили многие.
Дождавшись, когда топот одноклассниц стих, я выскочила из туалета и побежала обратно в класс. Конечно же, дежурные, у которых был ключ, не потрудились запереть двери. Двери в класс посредине дня почти никогда не запирались, хотя по правилам дежурным следовало это делать. Что ж, тем лучше! Ещё один камешек в огород вороны Марен Кюрст!
Я бросилась к третьей парте в среднем ряду, за которой сидела Марен и начала копаться в её сумке. Так, вот и спички. На случай, если Марен забудет принести спички, у меня были свои, но они не понадобились. Я вытащила комок ветоши, какие-то бумажки и тетрадь Марен по математике. Всё это я положила в парту и подожгла бумажный уголок.
Сначала огонь не хотел разгораться. Бумажка скрючилась, почернела и погасла. Тогда я вытащила ветошь и бумагу и положила сверху на парту. Маленький костёр ожил, яркие язычки пламени весело заплясали. В них было что-то завораживающие. Так бы и стояла, глядя на огонь, но надо было спешить. Я выскочила из класса и по чёрной лестнице спустилась на первый этаж. Успела я как раз вовремя. Наш класс как раз входил в широкие двери актового зала.
На молитве мне очень трудно было устоять на месте. Я переминалась с ноги на ногу, кусала губы и с трудом воспринимала окружающее. Перед моими глазами продолжали плясать яркие язычки огня. Я представляла себе, как они разрастаются, перескакивают с парты на пол, добираются до стены и охватывают рамочку с сочинением Марен Кюрст вместе со всеми дипломами и портретами, которые висят рядом.
Молитва продолжалась не более десяти минут, но она казалась мне бесконечной. Потом фрау Вельзер ещё что-то говорила о том, что мы все очень рады принимать у себя попечителя, а попечитель отвечал ей с масляной улыбкой о том, что и он рад побывать в этом образцовом учебном заведении… Мне казалось, что ещё немного и я не выдержу. Закричу изо всех сил. Но как раз тут всё закончилось, и попечитель пошёл по рядам девочек. Иногда он останавливался и спрашивал у какой-нибудь ученицы, как её фамилия и довольна ли она обучением. В этом случае полагалось приседать, и, опустив глаза, отвечать:
— Благодарю Вас, очень довольна.
До меня попечитель, к счастью, не дошёл. Не знаю, смогла бы ли я ему что-то ответить. Начальница гимназии увела своего гостя в собственный кабинет пить чай, а мы пошли обратно на свой этаж. На лестнице девочки обсуждали наряд фрау Вельзер и неожиданно длинное общение попечителя с ученицами. Учителя ещё не было, поэтому мы не торопились.
Только Сара почуяла запах дыма, тотчас громко и смачно выругалась и поспешила к классу. Остальные ученицы уже спешили туда, я видела, как из-под двери валит дым. Стоило гренадерше открыть дверь, дым тотчас вырвался в коридор. Несколько одноклассниц влетело в кабинет и, схватив с подоконника лейку для полива цветов, залили горящую крышку парты. Огонь потух, но крики не смолкали. Вскоре на шум сбежалась вся школа.
Урон нанесённый огнём был не так уж велик, хотя дыма было очень много, и заниматься в пропахшем дымом помещении класса в тот день было невозможно. К моему сожалению, сгорели только вещи, разложенные мною на парте и внешняя поверхность парты. Огонь не успел перекинуться на пол, и всё остальное осталось целым.
Кто-то распахнул все окна, и в классе сразу стало очень холодно. Наша классная дама была почти в обмороке. Толку от неё никакого не было. Несколько старших учениц под руководством учителя ботаники отпаивали её в уголке успокаивающими каплями. Фройляйн Гауптманн была белой, как мел, и держалась за сердце.
Общую панику кое-как утихомирил Гельмут Бекермайер, который вскоре прибежал на крики с указкой в руке. Его чёрный сюртук развевался на бегу.
— Так, опять Зигель, — скорее сказал, чем спросил он.
— Нет, господин учитель, я здесь ни при чём, я была со всеми на молитве, — ответила я.
— Да, она была с нами, — раздалось несколько неуверенных голосов моих одноклассниц. В коридоре показалась донельзя встревоженная начальница гимназии. За ней, как привязанный семенил попечитель учебного округа, неся впереди себя своё объёмистое брюхо.
— Что здесь происходит? — издали визгливо закричала фрау Вельзер.
Математик выступил вперёд.
— Ничего страшного, случайное возгорание от оставленной по недомыслию свечи, — твёрдо ответил он.
— Свечи? — недоумённо переспросил попечитель, глядя на окно, за которым был белый день.
— Да, свечи, — так же твёрдо продолжил математик. — В этом классе должен был быть урок физики, на котором ученицы должны были проводить опыт со свечой. По легкомыслию одна из учениц зажгла свечу и позабыла её загасить перед тем, как идти на молитву.
При этом он посмотрел на Сару, решив, видимо, что раз она таскает с собой зажигалку и, если верить слухам, курит, стало быть, нельзя исключать и её причастности. Манджукич инстинктивно сделала два шага назад, поёжившись от пристального взгляда математика.
— Какой ужас, — воскликнул попечитель, по-женски всплеснув руками, — ведь мог случиться настоящий пожар.
— Несомненно виновница происшествия будет наказана, — заверил математик.
— Я надеюсь, что не слишком строго, — пробормотал толстяк, — ведь девочка сделала это не со зла, а только по забывчивости.
— Да, конечно, — ответил серьёзно Бекермайер.
— Фройляйн Гауптманн, — начальница гимназии нашла глазами несчастную старую деву, стоящую в уголке в окружении старших учениц, — попрошу вас через час подойти в мой кабинет и объяснить, каким это образом во вверенном вашему попечению классе едва не случился пожар.
Когда попечитель и фрау Вельзер снова удалились в кабинет начальницы, учениц остальных классов разобрали учителя и увели заниматься, наш класс был собран в актовом зале.
Начальницы гимназии пока не было, видимо, она продолжала ублажать попечителя. Собрались только несколько свободных в тот момент от уроков учителей и наша бедная классная дама.
— А теперь, — сказал математик, — послушаем, что нам скажет Анна Зигель.
— Но я правда не имею отношения к пожару! — воскликнула я. Странно, но в тот момент я почти верила, что так оно и есть, поэтому голос мой звучал вполне убедительно.
— Надо обыскать её, — вдруг сказала Хильда Майер, — у неё должны быть спички.
Спички лежали в кармане моего передника, те спички, которые я взяла на всякий случай из дома. Коробку спичек из сумки Марен, я оставила на её парте и она сгорела. Поэтому я решила идти в наступление и ни в коем случае не допустить, чтобы меня обыскивали.
— Все знают, что спички были у Марен Кюрст, сказала я, — и сгорела её парта, а не моя! И я знаю почему!
— Почему же? — вкрадчиво спросил математик.
— Потому что она до смерти боится контрольной по математике!
— Это неправда, — запротестовала Марен, — у меня есть спички, но я не устраивала пожара. Она рылась в своей сумке в поисках спичек и не могла их найти.
— Это правда, ты боялась контрольной, — неожиданно пришла мне на помощь Мила Гранчар, которая до того смотрела на всё происходящее с отсутствующим видом.
— А не ты ли, ворона хорватская, устроила всё это? — вдруг бросил кто-то в адрес Сары.
— Ты в своём уме?! — окрысилась Манджукич. — С чего ты взяла?
— Ага, а кто курит тайком? Бросила папироску и не потушила. Так?
— Чем докажешь? — процедила сквозь зубы Сара, устремившись на обвинительницу с таким видом, что та предпочла скрыться за спиной математика. — Я не курю — это раз, я бы пропахла гарью — это два! То, что я ношу зажигалку, не значит, что я собралась что-то или кого-то жечь!
Хорватка отбивалась уверенно и держалась твёрдо. Математик смешался и задумался.
Разбирательство продолжалось. Марен плакала и твердила, что не виновата. Мила спокойно и туповато утверждала обратное. Сара, на помощь которой я надеялась, помалкивала. Некоторые одноклассницы обвиняли меня, просто потому, что привыкли во всём, что случается в классе, обвинять именно меня. Вскоре к нам присоединилась начальница гимназии. Но доказательств против меня, как впрочем, и против Марен, не было.
В этот день уроков в нашем классе не было. Когда мы все расходились домой, математик схватил меня за плечо своими худыми длинными пальцами, которые показались мне железными.
— Я ведь знаю, что это ты устроила пожар, — сказал он тихо, — и я позабочусь о том, чтобы тебя не было в нашей гимназии. Ты опасна и для себя и для окружающих.
Он резко отвернулся и зашагал вдоль коридора. А я стояла и смотрела, как развеваются полы его чёрного сюртука.
Последние два дня я была, как на иголках. Мне не помогали ни лошадиные дозы кокаина, ни долгие прогулки по зимнему лесу, после которых мои пальцы просто коченели. Мама всерьёз обеспокоилась моим состоянием, видимо сочла, что я слишком впечатлительная для таких вещей, как пожар прямо в классе.
На самом деле, меня мучил страх разоблачения. Если Бекермайер выполнит свои угрозы, мне не поздоровится. Наш грозный математик никогда не бросал слов на ветер. Вот и сейчас он, возможно, приводит свои доводы начальнице, и похоже, имеет очень даже приличные шансы убедить её в своей правоте.
Несколько раз меня навязчиво преследовали видения — я смотрюсь в зеркало, а мне кажется, что кто-то аршинными буквами написал на стекле «ИСКЛЮЧЕНА». Это было и тем утром, незадолго до рождественских каникул. Я вскрикнула и заметалась по комнате, точно муха. Как ни странно, в этот момент мозг стал работать чётче, подкидывая одну за другой идеи, как переиграть Бекермайера. Сам он не сможет принять решение о моём исключении, до экзаменов ещё долгих полгода. Значит, он, подключив свою молодую коллегу, Ингрид, попытается надавить на начальницу. И ведь в предвзятости его не обвинишь — он один из немногих, кто напрочь отверг мою причастность к кражам. Но зато можно сказать, что он опрометью решил обвинить меня в поджоге, сочтя факт наличия у меня спичек достаточным основанием для выдвижения обвинения. И теперь я боюсь, что он искусственно устроит для меня провал на экзамене. Точно! Надо играть на опережение и вырвать из рук математика его моральное оружие! Лучшей тактикой будет чередовать правду и ложь, когда у начальницы не будет времени вычленять, где я говорю правду, а где — наоборот, недоговариваю.
— Анна! — мои размышления прервал голос матери. — Иди завтракать.
— Сейчас, — ответила я. — Только мне не слишком много.
— Анна, мне это не нравится, — повысила голос мама. — Ты уже три дня подряд почти ничего не ешь. Посмотри на себя: на мумию похожа!
Действительно — под левым глазом у меня уже появилась впадина и, кажется, тёмный круг стал прорисовываться. «И что, я должна быть похожа на этих гусынь?!» — с некоторым раздражением подумала я, вспоминая растолстевших кузин.
— Не волнуйся, мам, — отвечала я подчёркнуто дружелюбно. — Всё со мной нормально, просто переволновалась… Немного.
Я старалась отвечать беспечно, даже дружелюбно. Мама отнюдь не сняла с меня подозрения, что я подсела на опиум и периодически затевала новые уборки и ревизию моих вещей. Если я буду грубить, только усилю её подозрения. Да и мама наверняка заметила, что в определённый период я становилась раздражительной, быстро утомлялась, не могла сосредоточиться.
— Ну, смотри мне… — пробормотала мама.
Остальную часть времени мы молчали. Я съела за завтраком всё и, одевшись, поспешила в гимназию. Сегодня я зайду к начальнице и сыграю на опережение.
Сдав пальто, шапку и шарф в гардероб, я поспешила в кабинет начальницы. Фрау Вельзер была на месте, и я, робко постучавшись, вошла.
— Фрау Вельзер, можно? — с некоторой дрожью спросила я.
В следующий миг начальница посмотрела на меня своим холодным, немигающим взглядом. Чувствовалась в ней властность, педагогическая строгость.
— Зигель? Что вы хотели?
Я опустила голову. Если бы я только видела своё лицо! Выражение у меня было, как перед казнью.
— Я хотела… — я мастерски изображала растерянность и волнение.
Долгое общение с Эстер пошло на пользу. Она мне как-то сказала, что успех замысла зависит вовсе не от того, как я замела следы, а от того, какая я актриса. Фрау Вельзер, видимо, убедила моя игра. Она встала, вышла из-за стола и, подойдя ко мне, положила свою ладонь мне на плечо.
— Дитя моё, — тихо проговорила она. — Присядьте вот на стул. Пожалуйста, не волнуйтесь и расскажите мне всё, что хотели.
Я села напротив начальницы и, сбиваясь, начала свой рассказ.
— Вы знаете, недавно в нашем классе был пожар. И… Я не знаю, как это случилось, но наш математик… — я сбилась и мои плечи затряслись, словно я готова была разреветься сию же минуту. Кажется, это взволновало начальницу. Она искренне поверила, что я ни при чём. Конечно, математик наверняка посеял семена сомнения в её голове, но теперь был мой ход.
— Он сказал, что это сделала я и пообещал способствовать моему исключению, — сдавленно произнесла я, закрыв лицо руками.
Начальница была растрогана, она вновь подошла ко мне и положила свои руки мне на плечи.
— Дитя моё, — ласково произнесла она. — Не расстраивайтесь вы так. Произошло небольшое недоразумение. Это очень серьёзное обвинение, Гельмут всегда был грубоват и упрям. Не в первый раз он, не разобравшись в ситуации, начинает вешать ярлыки на кого попало. Я всё улажу, не волнуйтесь.
С утра в классе никого не будет. Ученицы, собравшись, дружно отправятся в актовый зал на молитву. Вещи они оставят в классе. Марен Кюрст в эту неделю дежурная, а значит, у неё в вещах наверняка будут спички и ветошь. Вряд ли она успеет их сразу выложить. А в этот день вторым уроком у нас математика, с которой у Марен уже давно явные проблемы, и Бекермайер обещал контрольную. Если воспользоваться всем этим…
Возвращаясь домой вместе с Сарой и Милой Гранчар, я, как бы между прочим, завела разговор о завтрашней контрольной. И о том, что Марен на неё лучше не ходить, сказавшись больной, или придумать что-то такое, чтобы контрольная не состоялась, так как математик в прошлый раз сказал, что знания математики у неё почти нулевые.
Сара и Мила, у которых положение было не лучше, отнеслись к моим словам равнодушно, но я очень надеялась, что они меня услышали и запомнили мои слова.
С утра, когда почти все девочки собрались в классе, я демонстративно заглянула в дверь и крикнула:
— Все классы уже спускаются в актовый зал, надо поторопиться!
Выглядело это так, как будто меня послал кто-то из учителей, и одноклассницы толпой устремились к дверям, из-за чего у дверей возникла даже некоторая потасовка, а я побежала вперёд, но, завернув за угол коридора, не последовала вниз по лестнице, а забежала в ближайший туалет.
Я знала, что внизу в коридорах первого этажа ещё толпятся младшие классы со своими классными дамами, заходить в зал, прежде всего, будут они, а наш класс окажется в общей толпе, и вспомнить, кто на месте, а кого нет, потом будет сложно. А вот то, что я побежала вниз первая, наверняка запомнили многие.
Дождавшись, когда топот одноклассниц стих, я выскочила из туалета и побежала обратно в класс. Конечно же, дежурные, у которых был ключ, не потрудились запереть двери. Двери в класс посредине дня почти никогда не запирались, хотя по правилам дежурным следовало это делать. Что ж, тем лучше! Ещё один камешек в огород вороны Марен Кюрст!
Я бросилась к третьей парте в среднем ряду, за которой сидела Марен и начала копаться в её сумке. Так, вот и спички. На случай, если Марен забудет принести спички, у меня были свои, но они не понадобились. Я вытащила комок ветоши, какие-то бумажки и тетрадь Марен по математике. Всё это я положила в парту и подожгла бумажный уголок.
Сначала огонь не хотел разгораться. Бумажка скрючилась, почернела и погасла. Тогда я вытащила ветошь и бумагу и положила сверху на парту. Маленький костёр ожил, яркие язычки пламени весело заплясали. В них было что-то завораживающие. Так бы и стояла, глядя на огонь, но надо было спешить. Я выскочила из класса и по чёрной лестнице спустилась на первый этаж. Успела я как раз вовремя. Наш класс как раз входил в широкие двери актового зала.
На молитве мне очень трудно было устоять на месте. Я переминалась с ноги на ногу, кусала губы и с трудом воспринимала окружающее. Перед моими глазами продолжали плясать яркие язычки огня. Я представляла себе, как они разрастаются, перескакивают с парты на пол, добираются до стены и охватывают рамочку с сочинением Марен Кюрст вместе со всеми дипломами и портретами, которые висят рядом.
Молитва продолжалась не более десяти минут, но она казалась мне бесконечной. Потом фрау Вельзер ещё что-то говорила о том, что мы все очень рады принимать у себя попечителя, а попечитель отвечал ей с масляной улыбкой о том, что и он рад побывать в этом образцовом учебном заведении… Мне казалось, что ещё немного и я не выдержу. Закричу изо всех сил. Но как раз тут всё закончилось, и попечитель пошёл по рядам девочек. Иногда он останавливался и спрашивал у какой-нибудь ученицы, как её фамилия и довольна ли она обучением. В этом случае полагалось приседать, и, опустив глаза, отвечать:
— Благодарю Вас, очень довольна.
До меня попечитель, к счастью, не дошёл. Не знаю, смогла бы ли я ему что-то ответить. Начальница гимназии увела своего гостя в собственный кабинет пить чай, а мы пошли обратно на свой этаж. На лестнице девочки обсуждали наряд фрау Вельзер и неожиданно длинное общение попечителя с ученицами. Учителя ещё не было, поэтому мы не торопились.
Только Сара почуяла запах дыма, тотчас громко и смачно выругалась и поспешила к классу. Остальные ученицы уже спешили туда, я видела, как из-под двери валит дым. Стоило гренадерше открыть дверь, дым тотчас вырвался в коридор. Несколько одноклассниц влетело в кабинет и, схватив с подоконника лейку для полива цветов, залили горящую крышку парты. Огонь потух, но крики не смолкали. Вскоре на шум сбежалась вся школа.
Урон нанесённый огнём был не так уж велик, хотя дыма было очень много, и заниматься в пропахшем дымом помещении класса в тот день было невозможно. К моему сожалению, сгорели только вещи, разложенные мною на парте и внешняя поверхность парты. Огонь не успел перекинуться на пол, и всё остальное осталось целым.
Кто-то распахнул все окна, и в классе сразу стало очень холодно. Наша классная дама была почти в обмороке. Толку от неё никакого не было. Несколько старших учениц под руководством учителя ботаники отпаивали её в уголке успокаивающими каплями. Фройляйн Гауптманн была белой, как мел, и держалась за сердце.
Общую панику кое-как утихомирил Гельмут Бекермайер, который вскоре прибежал на крики с указкой в руке. Его чёрный сюртук развевался на бегу.
— Так, опять Зигель, — скорее сказал, чем спросил он.
— Нет, господин учитель, я здесь ни при чём, я была со всеми на молитве, — ответила я.
— Да, она была с нами, — раздалось несколько неуверенных голосов моих одноклассниц. В коридоре показалась донельзя встревоженная начальница гимназии. За ней, как привязанный семенил попечитель учебного округа, неся впереди себя своё объёмистое брюхо.
— Что здесь происходит? — издали визгливо закричала фрау Вельзер.
Математик выступил вперёд.
— Ничего страшного, случайное возгорание от оставленной по недомыслию свечи, — твёрдо ответил он.
— Свечи? — недоумённо переспросил попечитель, глядя на окно, за которым был белый день.
— Да, свечи, — так же твёрдо продолжил математик. — В этом классе должен был быть урок физики, на котором ученицы должны были проводить опыт со свечой. По легкомыслию одна из учениц зажгла свечу и позабыла её загасить перед тем, как идти на молитву.
При этом он посмотрел на Сару, решив, видимо, что раз она таскает с собой зажигалку и, если верить слухам, курит, стало быть, нельзя исключать и её причастности. Манджукич инстинктивно сделала два шага назад, поёжившись от пристального взгляда математика.
— Какой ужас, — воскликнул попечитель, по-женски всплеснув руками, — ведь мог случиться настоящий пожар.
— Несомненно виновница происшествия будет наказана, — заверил математик.
— Я надеюсь, что не слишком строго, — пробормотал толстяк, — ведь девочка сделала это не со зла, а только по забывчивости.
— Да, конечно, — ответил серьёзно Бекермайер.
— Фройляйн Гауптманн, — начальница гимназии нашла глазами несчастную старую деву, стоящую в уголке в окружении старших учениц, — попрошу вас через час подойти в мой кабинет и объяснить, каким это образом во вверенном вашему попечению классе едва не случился пожар.
Когда попечитель и фрау Вельзер снова удалились в кабинет начальницы, учениц остальных классов разобрали учителя и увели заниматься, наш класс был собран в актовом зале.
Начальницы гимназии пока не было, видимо, она продолжала ублажать попечителя. Собрались только несколько свободных в тот момент от уроков учителей и наша бедная классная дама.
— А теперь, — сказал математик, — послушаем, что нам скажет Анна Зигель.
— Но я правда не имею отношения к пожару! — воскликнула я. Странно, но в тот момент я почти верила, что так оно и есть, поэтому голос мой звучал вполне убедительно.
— Надо обыскать её, — вдруг сказала Хильда Майер, — у неё должны быть спички.
Спички лежали в кармане моего передника, те спички, которые я взяла на всякий случай из дома. Коробку спичек из сумки Марен, я оставила на её парте и она сгорела. Поэтому я решила идти в наступление и ни в коем случае не допустить, чтобы меня обыскивали.
— Все знают, что спички были у Марен Кюрст, сказала я, — и сгорела её парта, а не моя! И я знаю почему!
— Почему же? — вкрадчиво спросил математик.
— Потому что она до смерти боится контрольной по математике!
— Это неправда, — запротестовала Марен, — у меня есть спички, но я не устраивала пожара. Она рылась в своей сумке в поисках спичек и не могла их найти.
— Это правда, ты боялась контрольной, — неожиданно пришла мне на помощь Мила Гранчар, которая до того смотрела на всё происходящее с отсутствующим видом.
— А не ты ли, ворона хорватская, устроила всё это? — вдруг бросил кто-то в адрес Сары.
— Ты в своём уме?! — окрысилась Манджукич. — С чего ты взяла?
— Ага, а кто курит тайком? Бросила папироску и не потушила. Так?
— Чем докажешь? — процедила сквозь зубы Сара, устремившись на обвинительницу с таким видом, что та предпочла скрыться за спиной математика. — Я не курю — это раз, я бы пропахла гарью — это два! То, что я ношу зажигалку, не значит, что я собралась что-то или кого-то жечь!
Хорватка отбивалась уверенно и держалась твёрдо. Математик смешался и задумался.
Разбирательство продолжалось. Марен плакала и твердила, что не виновата. Мила спокойно и туповато утверждала обратное. Сара, на помощь которой я надеялась, помалкивала. Некоторые одноклассницы обвиняли меня, просто потому, что привыкли во всём, что случается в классе, обвинять именно меня. Вскоре к нам присоединилась начальница гимназии. Но доказательств против меня, как впрочем, и против Марен, не было.
В этот день уроков в нашем классе не было. Когда мы все расходились домой, математик схватил меня за плечо своими худыми длинными пальцами, которые показались мне железными.
— Я ведь знаю, что это ты устроила пожар, — сказал он тихо, — и я позабочусь о том, чтобы тебя не было в нашей гимназии. Ты опасна и для себя и для окружающих.
Он резко отвернулся и зашагал вдоль коридора. А я стояла и смотрела, как развеваются полы его чёрного сюртука.
Глава 20. Ход конём
Последние два дня я была, как на иголках. Мне не помогали ни лошадиные дозы кокаина, ни долгие прогулки по зимнему лесу, после которых мои пальцы просто коченели. Мама всерьёз обеспокоилась моим состоянием, видимо сочла, что я слишком впечатлительная для таких вещей, как пожар прямо в классе.
На самом деле, меня мучил страх разоблачения. Если Бекермайер выполнит свои угрозы, мне не поздоровится. Наш грозный математик никогда не бросал слов на ветер. Вот и сейчас он, возможно, приводит свои доводы начальнице, и похоже, имеет очень даже приличные шансы убедить её в своей правоте.
Несколько раз меня навязчиво преследовали видения — я смотрюсь в зеркало, а мне кажется, что кто-то аршинными буквами написал на стекле «ИСКЛЮЧЕНА». Это было и тем утром, незадолго до рождественских каникул. Я вскрикнула и заметалась по комнате, точно муха. Как ни странно, в этот момент мозг стал работать чётче, подкидывая одну за другой идеи, как переиграть Бекермайера. Сам он не сможет принять решение о моём исключении, до экзаменов ещё долгих полгода. Значит, он, подключив свою молодую коллегу, Ингрид, попытается надавить на начальницу. И ведь в предвзятости его не обвинишь — он один из немногих, кто напрочь отверг мою причастность к кражам. Но зато можно сказать, что он опрометью решил обвинить меня в поджоге, сочтя факт наличия у меня спичек достаточным основанием для выдвижения обвинения. И теперь я боюсь, что он искусственно устроит для меня провал на экзамене. Точно! Надо играть на опережение и вырвать из рук математика его моральное оружие! Лучшей тактикой будет чередовать правду и ложь, когда у начальницы не будет времени вычленять, где я говорю правду, а где — наоборот, недоговариваю.
— Анна! — мои размышления прервал голос матери. — Иди завтракать.
— Сейчас, — ответила я. — Только мне не слишком много.
— Анна, мне это не нравится, — повысила голос мама. — Ты уже три дня подряд почти ничего не ешь. Посмотри на себя: на мумию похожа!
Действительно — под левым глазом у меня уже появилась впадина и, кажется, тёмный круг стал прорисовываться. «И что, я должна быть похожа на этих гусынь?!» — с некоторым раздражением подумала я, вспоминая растолстевших кузин.
— Не волнуйся, мам, — отвечала я подчёркнуто дружелюбно. — Всё со мной нормально, просто переволновалась… Немного.
Я старалась отвечать беспечно, даже дружелюбно. Мама отнюдь не сняла с меня подозрения, что я подсела на опиум и периодически затевала новые уборки и ревизию моих вещей. Если я буду грубить, только усилю её подозрения. Да и мама наверняка заметила, что в определённый период я становилась раздражительной, быстро утомлялась, не могла сосредоточиться.
— Ну, смотри мне… — пробормотала мама.
Остальную часть времени мы молчали. Я съела за завтраком всё и, одевшись, поспешила в гимназию. Сегодня я зайду к начальнице и сыграю на опережение.
Сдав пальто, шапку и шарф в гардероб, я поспешила в кабинет начальницы. Фрау Вельзер была на месте, и я, робко постучавшись, вошла.
— Фрау Вельзер, можно? — с некоторой дрожью спросила я.
В следующий миг начальница посмотрела на меня своим холодным, немигающим взглядом. Чувствовалась в ней властность, педагогическая строгость.
— Зигель? Что вы хотели?
Я опустила голову. Если бы я только видела своё лицо! Выражение у меня было, как перед казнью.
— Я хотела… — я мастерски изображала растерянность и волнение.
Долгое общение с Эстер пошло на пользу. Она мне как-то сказала, что успех замысла зависит вовсе не от того, как я замела следы, а от того, какая я актриса. Фрау Вельзер, видимо, убедила моя игра. Она встала, вышла из-за стола и, подойдя ко мне, положила свою ладонь мне на плечо.
— Дитя моё, — тихо проговорила она. — Присядьте вот на стул. Пожалуйста, не волнуйтесь и расскажите мне всё, что хотели.
Я села напротив начальницы и, сбиваясь, начала свой рассказ.
— Вы знаете, недавно в нашем классе был пожар. И… Я не знаю, как это случилось, но наш математик… — я сбилась и мои плечи затряслись, словно я готова была разреветься сию же минуту. Кажется, это взволновало начальницу. Она искренне поверила, что я ни при чём. Конечно, математик наверняка посеял семена сомнения в её голове, но теперь был мой ход.
— Он сказал, что это сделала я и пообещал способствовать моему исключению, — сдавленно произнесла я, закрыв лицо руками.
Начальница была растрогана, она вновь подошла ко мне и положила свои руки мне на плечи.
— Дитя моё, — ласково произнесла она. — Не расстраивайтесь вы так. Произошло небольшое недоразумение. Это очень серьёзное обвинение, Гельмут всегда был грубоват и упрям. Не в первый раз он, не разобравшись в ситуации, начинает вешать ярлыки на кого попало. Я всё улажу, не волнуйтесь.
