– Я вот о чём тебе говорила, деточка.
Я закрываю глаза ладонями и начинаю рыдать уже ничего не понимая.
Я падаю на колени и не могу отнять руки от лица. Это не страх, это безысходность. Слезы горячим потоком стекают по щекам. Резко встаю на ноги и быстрым шагом подхожу к озеру. Вижу, как обойти его, чтобы оказаться там, где было Усморье. Теперь моей самой главной задачей становиться возвращение к Ланке и Антону. Знахарка что-то говорит мне, но я не хочу её слышать. Я просто иду вперёд. В какой-то момент я опускаю взгляд на воду. Остатки слёз капают вниз. Сквозь Мутное и грязное озеро невероятная сила больно бросает меня на землю. В моей голове почему-то всплывают слова ДЭ: «День и ночь, инь и янь». То, что озеро с Чистого стало Мутным, точно как-то с этим связано!
В полу шоке я подпрыгиваю и бегу вперёд, к Усморью. В этот момент меня мощно отшвыривает метров на двадцать – тридцать в сторону Веды. Всё моё тело сотрясается от сильного удара. Я просто лежу распластанная на траве и еле шевелю руками. Знахарка хромающим шагом подходит ко мне. «Дитятко, зачем ты разбудила эту стихию! Теперь она тебя не захочет отпускать. По крайней мере живой» – тихо и обреченно говорит Веда.
Я понимаю, что знахарка говорит мне об озере.
–Что мне делать? Что? Это всё бред, этого не может быть! Там они ждут меня, понимаете, ждут помощи!
– Это ты не понимаешь. Их там нет. Та реальность, в которой они есть уже помогает им. Ты выпала из неё, вырвалась, выскочила почти случайно. Ты не можешь туда вернуться. Детонька, просто послушай меня сейчас внимательно, времени у тебя очень мало. То, что ты пытаешься сделать – бесполезно. Твои поступки разбудили много десятков лет спящее Дно озера. Дно голодное и одинокое. Всё что оно сейчас хочет – забрать тебя вниз к себе. И оно сделает это, но только ночью.
Тебе нельзя терять даже минуты. Не думай о тех, кого ты оставила в Усморье. Это выбор их духов. Они навсегда остались в той реальности, поэтому их больше нет в этой реальности. Здесь быстро течёт время. Скоро потемнеет. Дно озера съест остатки света, чтобы быстрее овладеть тобой. Такая глупая старуха как я – ему не нужна. Ты – другое дело.
В той реальности, в которой я оказалась тоже существует Зло. Это – Дно озера. И мне кажется странным и страшным то, что прежнее Зло перестало казаться мне совершенным. Новая реальность приоткрыла ту завесу Знаний, о которых говорил мне Дэ. Однако, что делать со всем этим – не понятно.
Веда берёт мою руку в свою и буквально тянет куда-то вперёд, за огромное, цветущее тёмно – синими цветами, дерево. Эти цветы напоминают мне глаза человека на бархатном изображении.
– Быстрее детонька, быстрее. Ты потом всё поймешь. Быстрее.
Её голос вводит меня в лёгкий транс. Я верю всему, что она говорит. Даже не верю, а просто понимаю, что иначе нельзя.
Метров через пятьсот совершенно внезапно появляется довольно оживлённая автобусная станция. На ней надпись: Верхотулье, сорок второй километр. Несколько человек, щёлкают семечки и ведут переговоры. Им и дела нет до остальных. Видно, что это вполне обычные люди, жизнь которых наполнена каждодневными и однообразными событиями.
– Сейчас подъедет автобус, на нём ты доберёшься до дома. Я договорюсь с водителем.
Я еле доплетаюсь до лавки и обессиленно плюхаюсь на неё. Неожиданно подъезжает автобус – старый и маленький, как из чёрно-белых фильмов. Знахарка стоит и о чём-то говорит с пузатым водителем. Потом быстро подходит ко мне со словами «Слава духам, ты в безопасности. Всё пройдёт, всё изменится, всё забудется. Езжай с миром».
Автобус полупустой. Я сажусь в самый конец у окна. Почти сразу как он отправляется я засыпаю.
Не знаю сколько точно проходит времени, но, когда я открываю глаза солнце светит ярко. На меня смотрит водитель и ехидно улыбается. «Ой, красавица, я думал – ты жить со мной останешься! Приехали уже минут пятнадцать как, даже не сразу увидел тебя.» Я быстро встаю, что-то буркаю на прощание и выхожу в город.
Ещё никогда так сильно мой город не радует меня. Какое-то время я ориентируюсь в потоке мыслей. Всё это время двигаюсь вперёд к своему дому. У подъезда я вспоминаю, что запасные ключи есть у консьержки Зины. Она, как всегда, сидит на своём посту. Я прошу у неё ключи, а она накрывает меня волной сплетен дома. Сама не знаю зачем, я спрашиваю – не видела ли она Антона. Та смотрит на меня озадаченно и говорит: «А это кто?»
В этом доме мы живём уже года два, и Зина отлично знает и Антона, и даже Ланку, поэтому я, выпучив глаза говорю: «Как кто – мой Антон!» Зина лукаво подмигивает и отвечает: «Аааа, жониха завела!»
Я понимаю, что треш продолжается и тупо киваю ей: «Угу»
Когда я открываю квартиру, то первое, что бросается мне в глаза – раскиданные по полу яблоки. Они кажутся мне очень похожими на яблоки у дома Акулины и те, которыми она угощала Ланку.
«Антооон?» – зову я. Ответа нет. Быстро скинув кеды, я захожу в комнату, на кухню, в ванную. Никого. Я открываю шкаф и вижу, что вещей Антона нет. Тогда я начинаю выдвигать все ящики, доставать документы. Я делаю это быстро и неаккуратно. Всё падает и рассыпается. Мои руки дрожат, потому что ВЕЩИ АНТОНА ПРОПАЛИ. Исчезло абсолютно всё – фотографии, документы, одежда, даже зубная щётка, всё!
Я начинаю звонить его родителям – трубку берёт какой-то дед, который посылает по дальше. Он орёт, что этот телефон не для приколов малолеток, а для него ещё тридцать лет назад установил Военкомат. В телефонной книжке есть только номера МОИХ родных и друзей.
Я звоню маме и спрашиваю, когда она в последний раз видела Антона. «Доченька, а кто это?» – с любопытством спрашивает мама. В этот момент я понимаю, что он действительно пропал из этой реальности, как говорила Веда. У меня невыносимо начинает болеть голова. Сажусь в кресло, на минуту прикрываю глаза и вырубаюсь. Просыпаюсь я уже в кровати, раздетая под простыней. За окном начинается утро. Моё сознание стало ясным, как после сна на свежем воздухе. В какой-то момент кажется, что всё, что было раньше – Усморье, Антон, Лана, – приснилось.
Я осматриваюсь – в квартире действительно только мои вещи. На стене висят фотки с друзьями и родителями. В органайзере описаны события прошлых недель и планы на будущее. Я включаю телевизор – новости всё те же. На календаре – суббота. На столе я вижу свой мобильник. Быстро беру его: смотрю почту, социальные сети, сообщения на телефоне – но там только переписки с друзьями, флирт с соседом, назначенное на вечер свидание с парнем с работы. Никаких признаков существования Антона и Ланы.
Это действительно был сон. «Ну надо же, какие странные объятия Морфея» – думаю я и улыбаюсь. Становится спокойно. Я смотрю в окно на город и вдруг замечаю на подоконнике горшок с кактусом. Память возвращает меня в тот день, когда кактус появился в нашей квартире.
Это был Новый Год. Вместо ёлки Антон приволок кактус. Я очень злилась на него за то, что ёлки, как символа снежного праздника, нет в нашем доме. Под бой курантов мы написали записку, которую засунули в пупырчатом пакете куда-то вглубь керамического горшка с растением. Я резко засовываю руку в землю горшка и, разрывая корни, начинаю искать записку. Плотный пупырчатый комок оказывается в моей ладони. Грязными от земли пальцами я начинаю судорожно разворачивать спресованную бумагу.
На листе размытым подчерком Антона написано: «Прячем под защиту кактуса все наши неприятности.»
Я ясно вспоминаю, как двумя руками держась за ручку мы рисовали в конце этой записки сердечки, а потом обнимали друг друга и смотрели на город в окно, роняю записку и спускаюсь по стене на полу. Усморье не сном, а явью опять возвращается в мою жизнь.
Письмо с фронта/ Вика Беляева
«Более дурацкого имени придумать было нельзя» – размышлял Валька, разбирая старые вещи. Недавно умерла бабушка и он решил продать квартиру. Деньги нужны были для переезда в Германию. «Уж лучше б нас немцы захватили в сорок первом, за что боролись на то и напоролись» – мужчина скидывал потрёпанные книги в картонные коробки.
На свалку готовились отправиться вышитые прабабкой подушки, парадный китель прадеда Валентина и большая семейная библиотека. В квартире пахло остатками корвалола, чабрецом, сушёной мятой, сыростью и забытым детством.
Почти все книги были уложены. Одна, синяя с трухлявыми страницами, привлекла Вальку. На ней было написано: "Песенник". И он вспомнил о том, как с прадедом запевал громко и невпопад «Бьётся в тесной печурке огонь». На минуту он улыбнулся воспоминаниям и открыл книгу.
?И вдруг, прямо на колени ему упал желтоватый, выцветший треугольник письма. Валентин отложил песенник и раскрыл бумагу. Вверху, сине – серым грифелем было угловато написано:
«Ноябрь 1942 года. Милые мои Зоя, Людочка и мама! Пишет любящий вас сержант гвардии – муж, отец, сын –Валька. Давно не писал. Ранило в левую ногу, ранение не опасное. Сделали операцию, осколок достали, заштопали – теперь как новенький. Хоть польку плясать!
?Полагался мне отпуск дня два, но я отдал его соседу – у парнишки под Орлом фашист всю семью расстрелял. Осталась только сестрица, вот надо разыскать. Он вам паёк передаст лечебный и письмо это. Вы уж не серчайте, после войны вся жизнь впереди вместе.
Зоя, милая, не экономь, купи Людочке к зиме шубку и сапожки, а себе мыла ароматного от меня в подарок. А вы, мама, одевайтесь тепло, отдыхайте больше, не забывайте о таблетках. Знаю, тяжко вам, по две смены на заводе – не шутка, держитесь.
?Да, всё забываю поблагодарить за носки и табак. Носки до сих пор живы. И я жив – заговорённые точно! Так что не умру. Скоро вернусь на фронт, опять буду бить немецкую гадину за измученный наш советский народ, за вас, мои родные. До самой Победы. Крепко обнимаю»
Валька распрямил письмо. Низкое и спокойное небо смотрело в окно. «Черт его все дери, остаюсь я, остаюсь! Не куда мне ехать, да и не за чем» -сказал он вслух, глядя на фото под рамкой.
10. Спросите о страданиях у Франкла / Алинда Ивлева
-Горько! Горько! – жених с восхищением, будто выиграл в лотерею пару миллионов у.е., в охапку схватил невесту.
- Ух, медвежья хватка, не руки, а лапищи, дикарь,– щебетнула, прикрыв рот ладошкой, подружка новоиспечённой жены свидетельнице.
- Завидуешь, завидуй молча! – отрезала та, поддержав громогласный речитатив,– Тридцать пять, тридцать шесть!
- Хватит, нацелуетесь еще! – мама жениха постучала рукой по микрофону,– Мы с папой хотим сделать свой подарок молодым!
Свет в ресторане погас. По ногам побежал сквозняк. Сгустились запахи виски, колы, сладко-терпкого "Ангел и Демон" Живанши, и табака от пиджака дядь Жени.
?На тележке еле вполз в проем перламутровый прянично-мармеладный домик, точь-в-точь как в сказке про Гензеля и Гретхель. Царственная ваниль будоражила фантазию гостей.
– Карина и Леон! В этом домике две двери, понятное дело, если есть вход, то будет и выход! – хмыкнул в кулак отец. На счет три открывайте каждый дверцу в домике, кто найдет спрятанный сюрприз, тот и главный! – довольный собой папаша хлопнул стопку. Пронесся ропот поддержки. На счет три, под аплодисменты, Карина вытащила ключ от их нового дома.
Пролетело пять теплых, наполненных эмоциями, как песни Ободзинского, лет.
Шумно и весело отметили юбилей. Гости только разошлись. Карина отпустила домоправительницу и загнала собаку в дом. Муж ушел еще в разгар праздника на второй этаж укладывать сына, да так к торжеству и не вернулся. Он, уставший после командировки, заснул в объятиях скучающего по папе малыша. Девушка взглянула на часы, потом в зеркало. Красные глаза, ладно, еще часик есть, подредактирую проект.
Снятся ей цветастые проблески зарниц, чарующие причуды природы. Скачут будто огневушки – поскакушки Бажовские сначала где-то в небе, потом по крыше дома, по бежевым гардинам. Засвербело в носу. Карина вырвалась из плена дремы, когда почувствовала – что-то навалилось на нее как печатный пресс и душит. Открыла глаза. Едкий пластмассовый дым. Она распласталась на полу, придавленная тяжеловесным карнизом. Шторы опутали в воздухонепроницаемый кокон. Малыш, мой малыш. Хищной львицей хрупкая девушка, раздирая бежевую ткань гардин зубами, вылезла и прижав плед к носу, рванула наверх. Глаза слезились, воздух был настолько раскалён, что плавились ресницы и волоски на руках. Трещала, охала обшивка. Рядом с комнатой сына душ, полностью облилась водой. Облегчение, экономила кислород. Рукой, замотанной в плед, дернула дверь. Безуспешно. Еще раз. В комнате что-то рвануло, словно от выстрела петард. Дверь выгнулась, вспучилась и, скрипя, открылась. Сплошная стена пламени. Карина раздумывала долю секунды – смысл ее жизни был в том пожарище. Последние обрывки памяти услужливо возвращали ее снова и снова к той зловещей, черной, расплавленной скульптуре мужчины и младенца в объятиях Его Величества Огня. Снова и снова.
Белые стены в серый ромбик. На стене напротив картина "Домик у речки". Взвыла. Верещала сиреной сквозь бинты, аппликации и примочки. Но связки были сожжены, вместо крика – сиплый скрежет. Лицо, руки, душа – сожжены. Обгоревшая безжизненная пустыня. Карина помнила только ту ночь, дымовую завесу и свои плавящиеся руки.
– Сейчас поставлю успокоительное! Уже месяц здесь, сиротинка. Так никто и не проведал! – пухлая медсестра с добрыми глазами склонилась над Кариной. Бедняжка заметалась головой по подушке. Заживающие шкварки вместо роскошных золотых волос оставляли следы на наволочке. На выписку тебя завтра, надо потихоньку уже вставать. Сейчас пациентку привезут, тоже погорелицу. Воспользовавшись тишиной, наполненная решимостью, Карина намотала трубку от капельницы вокруг шеи. Другой конец к оконной ручке. Кровать на колёсиках облегчала задачу. Перелезла через подоконник, свесив ноги. Раз, два, я иду к вам, шею стянула тугая петля, срывая только прижившиеся лоскуты кожи.
– Дура, девка, второй этаж, не убилась бы, но еще паче "калекой" стала б, итить твою колотить, – санитарка Баба Дуня за шкирку, как нашкодившего кота, скинула вниз. Карина тихо рыдала.
– Девка, сходи – ка на могилку завтра, и полегчает! – бабка со знанием дела дала совет. – Я всех своих схоронила, если бог не прибрал, видать тутать кому-то и нужнехоньки.
Волонтеры набрали денег на первое время для одинокой женщины, выбили через администрацию покосившийся дом бесхозный из маневренного фонда. Но ноги, как непослушные муллы, притащили несчастную на пепелище. Цветы, игрушки. Девушка упала на землю и скребла ее, пока от золы не почернели бинты. «Зачем мне жить?».
?Карина доехала до кладбища в ночи. Оторопела, когда увидела на лавке, возле могилок мужа и сына, одинокую фигуру. Села рядом.
– Ты кто?
– Лена, а ты?
– Карина! Это мои здесь!
– А я здесь каждую ночь. Тут наливают и пожрать оставляют! Каждый день баба ходит! Вот подъедаюсь! Мои – то недалеко здесь лежат, муж и сын. Авария. Муж -сразу. Сын два года мучился. Я все продала, чтоб его спасти, – затряслась беззвучно.
– Лен, пойдем домой! – Карина обняла подругу по несчастью.
Я закрываю глаза ладонями и начинаю рыдать уже ничего не понимая.
Я падаю на колени и не могу отнять руки от лица. Это не страх, это безысходность. Слезы горячим потоком стекают по щекам. Резко встаю на ноги и быстрым шагом подхожу к озеру. Вижу, как обойти его, чтобы оказаться там, где было Усморье. Теперь моей самой главной задачей становиться возвращение к Ланке и Антону. Знахарка что-то говорит мне, но я не хочу её слышать. Я просто иду вперёд. В какой-то момент я опускаю взгляд на воду. Остатки слёз капают вниз. Сквозь Мутное и грязное озеро невероятная сила больно бросает меня на землю. В моей голове почему-то всплывают слова ДЭ: «День и ночь, инь и янь». То, что озеро с Чистого стало Мутным, точно как-то с этим связано!
В полу шоке я подпрыгиваю и бегу вперёд, к Усморью. В этот момент меня мощно отшвыривает метров на двадцать – тридцать в сторону Веды. Всё моё тело сотрясается от сильного удара. Я просто лежу распластанная на траве и еле шевелю руками. Знахарка хромающим шагом подходит ко мне. «Дитятко, зачем ты разбудила эту стихию! Теперь она тебя не захочет отпускать. По крайней мере живой» – тихо и обреченно говорит Веда.
Я понимаю, что знахарка говорит мне об озере.
–Что мне делать? Что? Это всё бред, этого не может быть! Там они ждут меня, понимаете, ждут помощи!
– Это ты не понимаешь. Их там нет. Та реальность, в которой они есть уже помогает им. Ты выпала из неё, вырвалась, выскочила почти случайно. Ты не можешь туда вернуться. Детонька, просто послушай меня сейчас внимательно, времени у тебя очень мало. То, что ты пытаешься сделать – бесполезно. Твои поступки разбудили много десятков лет спящее Дно озера. Дно голодное и одинокое. Всё что оно сейчас хочет – забрать тебя вниз к себе. И оно сделает это, но только ночью.
Тебе нельзя терять даже минуты. Не думай о тех, кого ты оставила в Усморье. Это выбор их духов. Они навсегда остались в той реальности, поэтому их больше нет в этой реальности. Здесь быстро течёт время. Скоро потемнеет. Дно озера съест остатки света, чтобы быстрее овладеть тобой. Такая глупая старуха как я – ему не нужна. Ты – другое дело.
В той реальности, в которой я оказалась тоже существует Зло. Это – Дно озера. И мне кажется странным и страшным то, что прежнее Зло перестало казаться мне совершенным. Новая реальность приоткрыла ту завесу Знаний, о которых говорил мне Дэ. Однако, что делать со всем этим – не понятно.
Веда берёт мою руку в свою и буквально тянет куда-то вперёд, за огромное, цветущее тёмно – синими цветами, дерево. Эти цветы напоминают мне глаза человека на бархатном изображении.
– Быстрее детонька, быстрее. Ты потом всё поймешь. Быстрее.
Её голос вводит меня в лёгкий транс. Я верю всему, что она говорит. Даже не верю, а просто понимаю, что иначе нельзя.
Метров через пятьсот совершенно внезапно появляется довольно оживлённая автобусная станция. На ней надпись: Верхотулье, сорок второй километр. Несколько человек, щёлкают семечки и ведут переговоры. Им и дела нет до остальных. Видно, что это вполне обычные люди, жизнь которых наполнена каждодневными и однообразными событиями.
– Сейчас подъедет автобус, на нём ты доберёшься до дома. Я договорюсь с водителем.
Я еле доплетаюсь до лавки и обессиленно плюхаюсь на неё. Неожиданно подъезжает автобус – старый и маленький, как из чёрно-белых фильмов. Знахарка стоит и о чём-то говорит с пузатым водителем. Потом быстро подходит ко мне со словами «Слава духам, ты в безопасности. Всё пройдёт, всё изменится, всё забудется. Езжай с миром».
Автобус полупустой. Я сажусь в самый конец у окна. Почти сразу как он отправляется я засыпаю.
Не знаю сколько точно проходит времени, но, когда я открываю глаза солнце светит ярко. На меня смотрит водитель и ехидно улыбается. «Ой, красавица, я думал – ты жить со мной останешься! Приехали уже минут пятнадцать как, даже не сразу увидел тебя.» Я быстро встаю, что-то буркаю на прощание и выхожу в город.
Ещё никогда так сильно мой город не радует меня. Какое-то время я ориентируюсь в потоке мыслей. Всё это время двигаюсь вперёд к своему дому. У подъезда я вспоминаю, что запасные ключи есть у консьержки Зины. Она, как всегда, сидит на своём посту. Я прошу у неё ключи, а она накрывает меня волной сплетен дома. Сама не знаю зачем, я спрашиваю – не видела ли она Антона. Та смотрит на меня озадаченно и говорит: «А это кто?»
В этом доме мы живём уже года два, и Зина отлично знает и Антона, и даже Ланку, поэтому я, выпучив глаза говорю: «Как кто – мой Антон!» Зина лукаво подмигивает и отвечает: «Аааа, жониха завела!»
Я понимаю, что треш продолжается и тупо киваю ей: «Угу»
Когда я открываю квартиру, то первое, что бросается мне в глаза – раскиданные по полу яблоки. Они кажутся мне очень похожими на яблоки у дома Акулины и те, которыми она угощала Ланку.
«Антооон?» – зову я. Ответа нет. Быстро скинув кеды, я захожу в комнату, на кухню, в ванную. Никого. Я открываю шкаф и вижу, что вещей Антона нет. Тогда я начинаю выдвигать все ящики, доставать документы. Я делаю это быстро и неаккуратно. Всё падает и рассыпается. Мои руки дрожат, потому что ВЕЩИ АНТОНА ПРОПАЛИ. Исчезло абсолютно всё – фотографии, документы, одежда, даже зубная щётка, всё!
Я начинаю звонить его родителям – трубку берёт какой-то дед, который посылает по дальше. Он орёт, что этот телефон не для приколов малолеток, а для него ещё тридцать лет назад установил Военкомат. В телефонной книжке есть только номера МОИХ родных и друзей.
Я звоню маме и спрашиваю, когда она в последний раз видела Антона. «Доченька, а кто это?» – с любопытством спрашивает мама. В этот момент я понимаю, что он действительно пропал из этой реальности, как говорила Веда. У меня невыносимо начинает болеть голова. Сажусь в кресло, на минуту прикрываю глаза и вырубаюсь. Просыпаюсь я уже в кровати, раздетая под простыней. За окном начинается утро. Моё сознание стало ясным, как после сна на свежем воздухе. В какой-то момент кажется, что всё, что было раньше – Усморье, Антон, Лана, – приснилось.
Я осматриваюсь – в квартире действительно только мои вещи. На стене висят фотки с друзьями и родителями. В органайзере описаны события прошлых недель и планы на будущее. Я включаю телевизор – новости всё те же. На календаре – суббота. На столе я вижу свой мобильник. Быстро беру его: смотрю почту, социальные сети, сообщения на телефоне – но там только переписки с друзьями, флирт с соседом, назначенное на вечер свидание с парнем с работы. Никаких признаков существования Антона и Ланы.
Это действительно был сон. «Ну надо же, какие странные объятия Морфея» – думаю я и улыбаюсь. Становится спокойно. Я смотрю в окно на город и вдруг замечаю на подоконнике горшок с кактусом. Память возвращает меня в тот день, когда кактус появился в нашей квартире.
Это был Новый Год. Вместо ёлки Антон приволок кактус. Я очень злилась на него за то, что ёлки, как символа снежного праздника, нет в нашем доме. Под бой курантов мы написали записку, которую засунули в пупырчатом пакете куда-то вглубь керамического горшка с растением. Я резко засовываю руку в землю горшка и, разрывая корни, начинаю искать записку. Плотный пупырчатый комок оказывается в моей ладони. Грязными от земли пальцами я начинаю судорожно разворачивать спресованную бумагу.
На листе размытым подчерком Антона написано: «Прячем под защиту кактуса все наши неприятности.»
Я ясно вспоминаю, как двумя руками держась за ручку мы рисовали в конце этой записки сердечки, а потом обнимали друг друга и смотрели на город в окно, роняю записку и спускаюсь по стене на полу. Усморье не сном, а явью опять возвращается в мою жизнь.
Письмо с фронта/ Вика Беляева
«Более дурацкого имени придумать было нельзя» – размышлял Валька, разбирая старые вещи. Недавно умерла бабушка и он решил продать квартиру. Деньги нужны были для переезда в Германию. «Уж лучше б нас немцы захватили в сорок первом, за что боролись на то и напоролись» – мужчина скидывал потрёпанные книги в картонные коробки.
На свалку готовились отправиться вышитые прабабкой подушки, парадный китель прадеда Валентина и большая семейная библиотека. В квартире пахло остатками корвалола, чабрецом, сушёной мятой, сыростью и забытым детством.
Почти все книги были уложены. Одна, синяя с трухлявыми страницами, привлекла Вальку. На ней было написано: "Песенник". И он вспомнил о том, как с прадедом запевал громко и невпопад «Бьётся в тесной печурке огонь». На минуту он улыбнулся воспоминаниям и открыл книгу.
?И вдруг, прямо на колени ему упал желтоватый, выцветший треугольник письма. Валентин отложил песенник и раскрыл бумагу. Вверху, сине – серым грифелем было угловато написано:
«Ноябрь 1942 года. Милые мои Зоя, Людочка и мама! Пишет любящий вас сержант гвардии – муж, отец, сын –Валька. Давно не писал. Ранило в левую ногу, ранение не опасное. Сделали операцию, осколок достали, заштопали – теперь как новенький. Хоть польку плясать!
?Полагался мне отпуск дня два, но я отдал его соседу – у парнишки под Орлом фашист всю семью расстрелял. Осталась только сестрица, вот надо разыскать. Он вам паёк передаст лечебный и письмо это. Вы уж не серчайте, после войны вся жизнь впереди вместе.
Зоя, милая, не экономь, купи Людочке к зиме шубку и сапожки, а себе мыла ароматного от меня в подарок. А вы, мама, одевайтесь тепло, отдыхайте больше, не забывайте о таблетках. Знаю, тяжко вам, по две смены на заводе – не шутка, держитесь.
?Да, всё забываю поблагодарить за носки и табак. Носки до сих пор живы. И я жив – заговорённые точно! Так что не умру. Скоро вернусь на фронт, опять буду бить немецкую гадину за измученный наш советский народ, за вас, мои родные. До самой Победы. Крепко обнимаю»
Валька распрямил письмо. Низкое и спокойное небо смотрело в окно. «Черт его все дери, остаюсь я, остаюсь! Не куда мне ехать, да и не за чем» -сказал он вслух, глядя на фото под рамкой.
10. Спросите о страданиях у Франкла / Алинда Ивлева
-Горько! Горько! – жених с восхищением, будто выиграл в лотерею пару миллионов у.е., в охапку схватил невесту.
- Ух, медвежья хватка, не руки, а лапищи, дикарь,– щебетнула, прикрыв рот ладошкой, подружка новоиспечённой жены свидетельнице.
- Завидуешь, завидуй молча! – отрезала та, поддержав громогласный речитатив,– Тридцать пять, тридцать шесть!
- Хватит, нацелуетесь еще! – мама жениха постучала рукой по микрофону,– Мы с папой хотим сделать свой подарок молодым!
Свет в ресторане погас. По ногам побежал сквозняк. Сгустились запахи виски, колы, сладко-терпкого "Ангел и Демон" Живанши, и табака от пиджака дядь Жени.
?На тележке еле вполз в проем перламутровый прянично-мармеладный домик, точь-в-точь как в сказке про Гензеля и Гретхель. Царственная ваниль будоражила фантазию гостей.
– Карина и Леон! В этом домике две двери, понятное дело, если есть вход, то будет и выход! – хмыкнул в кулак отец. На счет три открывайте каждый дверцу в домике, кто найдет спрятанный сюрприз, тот и главный! – довольный собой папаша хлопнул стопку. Пронесся ропот поддержки. На счет три, под аплодисменты, Карина вытащила ключ от их нового дома.
Пролетело пять теплых, наполненных эмоциями, как песни Ободзинского, лет.
Шумно и весело отметили юбилей. Гости только разошлись. Карина отпустила домоправительницу и загнала собаку в дом. Муж ушел еще в разгар праздника на второй этаж укладывать сына, да так к торжеству и не вернулся. Он, уставший после командировки, заснул в объятиях скучающего по папе малыша. Девушка взглянула на часы, потом в зеркало. Красные глаза, ладно, еще часик есть, подредактирую проект.
Снятся ей цветастые проблески зарниц, чарующие причуды природы. Скачут будто огневушки – поскакушки Бажовские сначала где-то в небе, потом по крыше дома, по бежевым гардинам. Засвербело в носу. Карина вырвалась из плена дремы, когда почувствовала – что-то навалилось на нее как печатный пресс и душит. Открыла глаза. Едкий пластмассовый дым. Она распласталась на полу, придавленная тяжеловесным карнизом. Шторы опутали в воздухонепроницаемый кокон. Малыш, мой малыш. Хищной львицей хрупкая девушка, раздирая бежевую ткань гардин зубами, вылезла и прижав плед к носу, рванула наверх. Глаза слезились, воздух был настолько раскалён, что плавились ресницы и волоски на руках. Трещала, охала обшивка. Рядом с комнатой сына душ, полностью облилась водой. Облегчение, экономила кислород. Рукой, замотанной в плед, дернула дверь. Безуспешно. Еще раз. В комнате что-то рвануло, словно от выстрела петард. Дверь выгнулась, вспучилась и, скрипя, открылась. Сплошная стена пламени. Карина раздумывала долю секунды – смысл ее жизни был в том пожарище. Последние обрывки памяти услужливо возвращали ее снова и снова к той зловещей, черной, расплавленной скульптуре мужчины и младенца в объятиях Его Величества Огня. Снова и снова.
Белые стены в серый ромбик. На стене напротив картина "Домик у речки". Взвыла. Верещала сиреной сквозь бинты, аппликации и примочки. Но связки были сожжены, вместо крика – сиплый скрежет. Лицо, руки, душа – сожжены. Обгоревшая безжизненная пустыня. Карина помнила только ту ночь, дымовую завесу и свои плавящиеся руки.
– Сейчас поставлю успокоительное! Уже месяц здесь, сиротинка. Так никто и не проведал! – пухлая медсестра с добрыми глазами склонилась над Кариной. Бедняжка заметалась головой по подушке. Заживающие шкварки вместо роскошных золотых волос оставляли следы на наволочке. На выписку тебя завтра, надо потихоньку уже вставать. Сейчас пациентку привезут, тоже погорелицу. Воспользовавшись тишиной, наполненная решимостью, Карина намотала трубку от капельницы вокруг шеи. Другой конец к оконной ручке. Кровать на колёсиках облегчала задачу. Перелезла через подоконник, свесив ноги. Раз, два, я иду к вам, шею стянула тугая петля, срывая только прижившиеся лоскуты кожи.
– Дура, девка, второй этаж, не убилась бы, но еще паче "калекой" стала б, итить твою колотить, – санитарка Баба Дуня за шкирку, как нашкодившего кота, скинула вниз. Карина тихо рыдала.
– Девка, сходи – ка на могилку завтра, и полегчает! – бабка со знанием дела дала совет. – Я всех своих схоронила, если бог не прибрал, видать тутать кому-то и нужнехоньки.
Волонтеры набрали денег на первое время для одинокой женщины, выбили через администрацию покосившийся дом бесхозный из маневренного фонда. Но ноги, как непослушные муллы, притащили несчастную на пепелище. Цветы, игрушки. Девушка упала на землю и скребла ее, пока от золы не почернели бинты. «Зачем мне жить?».
?Карина доехала до кладбища в ночи. Оторопела, когда увидела на лавке, возле могилок мужа и сына, одинокую фигуру. Села рядом.
– Ты кто?
– Лена, а ты?
– Карина! Это мои здесь!
– А я здесь каждую ночь. Тут наливают и пожрать оставляют! Каждый день баба ходит! Вот подъедаюсь! Мои – то недалеко здесь лежат, муж и сын. Авария. Муж -сразу. Сын два года мучился. Я все продала, чтоб его спасти, – затряслась беззвучно.
– Лен, пойдем домой! – Карина обняла подругу по несчастью.
