Белослава обернулась и покачала головой.
- Не хочу.
- Злишься?
- За Милицу, да… но больше на Такшаку. И на тебя, Оля. А мальчик спас меня, даже рукой пожертвовал. Просто тяжело ему сейчас меня видеть. А мне – его.
- Ага… Втюрился в тебя, имуги рассказывали. Да и все об этом здесь болтают! Ты красивая… очень. Жалко парня. Его рука-то… моя вина. Вылечить не могу, увы… живой огонь как-то так хитро подействовал, сама ничего не поняла. Законы эти магические, что б их! Сколько веков на свете живу, а до сих пор – голова прощай. Но я помогу. Еще не знаю как, но помогу. А что до Милицы… Хэми наговорил тут всякого. Мы вообще-то с ним так мило по душам побеседовали. Ты знала, кстати, что он – родной правнук Вадима?
- Знала.
- А я – нет! Черные трепачи даже это от меня скрыли… Я не тупая, конечно, понимала – раз в Хэми русская кровь, то, скорее всего, наша. Очень уж похож на Вадима. Еще подумала, может, поэтому он и услышал зов Полоза. Но чтобы вот так… правнук! Не через столетия какие-то потомок. Эх!.. а я так ждала, когда брат возродится и со всеми по совести рассчитается за услугу. И с Милицей тоже, кстати. А эти… использовали меня. Да и друг друга. Каждый свою паутину плел, не змеи даже, а пауки какие-то. От Великого Полоза им сила понадобилась, а его самого не жаль и в расход, да... Кто поплачет о злодее, кроме глупой сестры. Хотя правнучек-то боролся за любовь. Но я, кстати, так и не поняла, каким образом Хэми спасал свою девушку от Вадима. Не захотел рассказать.
- Неужели ты и правда веришь, - с грустью спросила Белослава, - что Вадим бы воплотился, не навредив Милице?
- Само собой! Она же тоже – наша кровь. Слушай, ну я могу поверить, что у него с девушками что-то там не ладилось. И даже, вон, с тобой почти насмерть подрался. Но любовь она такая… сегодня есть, завтра нет. А кровь – не водица! Не вытравишь, не разбавишь, не перельешь куда-то! Это твое, навсегда. Ты же знаешь, как в Запределье к кровному родству относятся.
- Я не в Запределье родилась, - тихо ответила княгиня. – На Руси. А у людей брат на брата войной идет ради власти, а то и травит втихомолку. Многое я повидала. Ты и вправду совсем еще дитя, Оля. Да и сама же говоришь, ни отец с матерью, ни сестрица ваша старшая за Полоза не вступились, когда его изначальные лишили силы и изгнали.
- Так и есть! – опять взвилась Ольга. – Говорю же, предали. Но не верю в то, что Вадим Милицу бы угробил. Не верю – и все тут. Хэми говорит, вроде она не справлялась с силой. Но сам же помог, и я бы потом для нее что угодно сделала. Не хотел Вадимка ей вредить, не хотел! Даже если и вышли осложнения… она ходит, живет, говорит. Как мы с тобой! Целуется со своим имуги. А Вадим… его нет, понимаешь? И он есть! Запертый в своей же чешуе, без тела, без голоса, без воли… А знаешь, каково это, а? Держать на ладони камень… Камень, невестка, даже не чешуйку! Превратили… чтобы заточить уж основательно… частицы чтобы не осталось… - Слезы потекли по побледневшему личику Огневушки, но она даже вытирать их не стала, словно не замечая. - И вот… на ладони... бьется как сердце… Ясно, да? Для меня лишь. Никто другой не почувствует. Потому что – ага, родная кровь! И мне страшно. Вот это – мой брат. Все, что осталось. И уже не дотронешься до щеки, за руку не возьмешь, за волосы не дернешь… да лучше б помер как человек или полукровка, чем вот так! Но мы, дети изначальных… мы не можем умереть.
- Больно это, понимаю... А все же жизнью девушки никак нельзя было рисковать, – упрямо возразила Белослава. – От веры в придуманное правда не поменяется. Жестоким он был, Вадим Темным. Жестоким, безжалостным…
- А сама его любила!
- Любовь не разбирает… да и со мной он… по-другому… ласковый… теплел как будто. А я и вовсе разума лишилась, дальше носа не видела. Потом-то многое узнала, поняла, да все едино… когда любишь и правда прощаешь. Но все же до некоего предела. Совсем разладилось у нас из-за дочки. Другие дочери, не от меня, были Полозы безразличны, все отцовское чувство на Златовласку обрушил. Казалось, обовьет ее огромными своими кольцами и не пустит за порог совсем.
- Этого представить не могу, - буркнула Огневушка. – Мой-то отец – камень. Где я, что со мной – да кому какая разница. Ладно, ерунда… поживешь с людьми, и что только в голову не лезет. Тоска. Вот Вадимке я была… нужна? Не знаю. Чуточку интересна. И он позвал… говорил - «кроме тебя у меня никого не осталось». Поверил, что не предам, не отмахнусь. И кем бы я была, если б отказала? Просто сделала как он говорил. А Милица… не знаю, что сказать. А чего ты к ней не идешь-то? К правнучке своей?
- Любопытная ты, Ольга. Боюсь…
Ольга недоверчиво прищурилась.
- Боишься? Ты? Чего?
- Сама не знаю… все-таки в ней дух его… Вадима. А вдруг…
- Почувствует тебя?
Белая змея кивнула, но ответить не успела – сам Такшака величаво выполз на крыльцо. С ним Огневушка разговоров вести не желала и тут же скрылась с глаз.
- Что здесь делала эта девушка? – угрюмо спросил наг.
- Не знаю. Случайно меня увидела, побеседовать захотела.
- Пока она в Варанаги, мне не спокойно. Но дочь Озема и Сумерлы нелегко изгнать силой.
- И не нужно. Она дитя. Зла в ней нет, просто… Очень уж брата любит… может, одного его и любит во всем свете.
- Нашла кого любить…
- А вот о том у нас и речь была. Родная кровь, близкий друг или сердечная зазноба – сердцу не прикажешь. К кому прикипит, с тем и знаешься.
Такшака взял тонкую руку Белославы в свою большую сильную ладонь, мягко, бережно сжал.
- Сердце… Мое разбивалось дважды, но ты его исцелила. Как звезды отражаются в глубине вод, так и свет твоих глаз озаряет тьму моей души. Что станется с ней, если ты меня оставишь?
- Странные речи, махараджа, - удивилась белая змея. – Почему я должны тебя оставить?
- Ты сердишься. А твой тихий гнев страшнее яростной бури.
- Я сержусь, но не думала уходить. Здесь мой дом.
Такшака помолчал – похоже, несмотря на свою мощь и древность, набирался смелости для откровенного разговора с женой. Наконец тяжело вздохнул.
- И снова Полоз… Я слышал, что русские любят прощать. Особенно тех, кто страдал. Если Вадим Темный возродится – ты простишь и вернешься к нему?
- Так вот что тебя волнует! – княгиня явно не ожидала такого поворота.
- Как же мне не думать об этом, сама посуди. Та, что была перед тобой… тоже белая змея… возвратилась к первому супругу. Все повторяется в колдовском мире. Таков порядок вещей.
- Повторяется, верно. Но не со мной.
Белослава развернулась к Такшаке и положила тонкие белые пальцы ему на плечи, заглянула в глаза.
- Я сержусь, это правда! Оставь прошлое в прошлом, владыка. Твое сердце горело в огне и обливалось кровью. Словно вино, ты пил опьяняющую горечь мести. Но все изменилось. Не из благодарности я осталась с тобой – всей душой полюбила. Так зачем вновь склоняешься ко злу? Я-то от тебя только доброе видела.
Марахаджа осторожно обнял жену, прижал к могучей груди так, словно она была из ломкого стекла.
- Я обезумел, едва тебя не потеряв, моя Белослава. И от мысли, что может вернуться проклятый соперник… Но теперь сожалею, что причинил зло этой девочке. Я искуплю его как смогу. Мне сложно принять людей… понять их. Они, зовущие моих сородичей демонами, никогда не были кем-то важным и значительным. Я не жил рядом с ними, как ты. У меня нет среди них потомков. Но отныне попытаюсь приблизить то, что в отдалении, и взглянуть на миры глазами моей возлюбленной! Тьма, что во мне, не оскорбит твою чистоту, я смиренно склоняюсь перед мудростью белой змеи. Любимая. Бесценная... Что угодно сделаю – только не покидай…
Белослава тепло улыбнулась и легонько поцеловала мужа в губы.
- Не терзайся больше, владыка. Я останусь.
Миг – и огромная змея сплела с рубиновым хвостом древнего нага свой белоснежный хвост. Ее чешуя поблескивала в колдовском свете серебром, и лишь на голове крупные чешуйки золотисто сверкали подобием яркой короны. Белая змея положила золотую голову на плечо Такшаке, и древний наг наконец-то расслабленно улыбнулся.
- Не хочу.
- Злишься?
- За Милицу, да… но больше на Такшаку. И на тебя, Оля. А мальчик спас меня, даже рукой пожертвовал. Просто тяжело ему сейчас меня видеть. А мне – его.
- Ага… Втюрился в тебя, имуги рассказывали. Да и все об этом здесь болтают! Ты красивая… очень. Жалко парня. Его рука-то… моя вина. Вылечить не могу, увы… живой огонь как-то так хитро подействовал, сама ничего не поняла. Законы эти магические, что б их! Сколько веков на свете живу, а до сих пор – голова прощай. Но я помогу. Еще не знаю как, но помогу. А что до Милицы… Хэми наговорил тут всякого. Мы вообще-то с ним так мило по душам побеседовали. Ты знала, кстати, что он – родной правнук Вадима?
- Знала.
- А я – нет! Черные трепачи даже это от меня скрыли… Я не тупая, конечно, понимала – раз в Хэми русская кровь, то, скорее всего, наша. Очень уж похож на Вадима. Еще подумала, может, поэтому он и услышал зов Полоза. Но чтобы вот так… правнук! Не через столетия какие-то потомок. Эх!.. а я так ждала, когда брат возродится и со всеми по совести рассчитается за услугу. И с Милицей тоже, кстати. А эти… использовали меня. Да и друг друга. Каждый свою паутину плел, не змеи даже, а пауки какие-то. От Великого Полоза им сила понадобилась, а его самого не жаль и в расход, да... Кто поплачет о злодее, кроме глупой сестры. Хотя правнучек-то боролся за любовь. Но я, кстати, так и не поняла, каким образом Хэми спасал свою девушку от Вадима. Не захотел рассказать.
- Неужели ты и правда веришь, - с грустью спросила Белослава, - что Вадим бы воплотился, не навредив Милице?
- Само собой! Она же тоже – наша кровь. Слушай, ну я могу поверить, что у него с девушками что-то там не ладилось. И даже, вон, с тобой почти насмерть подрался. Но любовь она такая… сегодня есть, завтра нет. А кровь – не водица! Не вытравишь, не разбавишь, не перельешь куда-то! Это твое, навсегда. Ты же знаешь, как в Запределье к кровному родству относятся.
- Я не в Запределье родилась, - тихо ответила княгиня. – На Руси. А у людей брат на брата войной идет ради власти, а то и травит втихомолку. Многое я повидала. Ты и вправду совсем еще дитя, Оля. Да и сама же говоришь, ни отец с матерью, ни сестрица ваша старшая за Полоза не вступились, когда его изначальные лишили силы и изгнали.
- Так и есть! – опять взвилась Ольга. – Говорю же, предали. Но не верю в то, что Вадим Милицу бы угробил. Не верю – и все тут. Хэми говорит, вроде она не справлялась с силой. Но сам же помог, и я бы потом для нее что угодно сделала. Не хотел Вадимка ей вредить, не хотел! Даже если и вышли осложнения… она ходит, живет, говорит. Как мы с тобой! Целуется со своим имуги. А Вадим… его нет, понимаешь? И он есть! Запертый в своей же чешуе, без тела, без голоса, без воли… А знаешь, каково это, а? Держать на ладони камень… Камень, невестка, даже не чешуйку! Превратили… чтобы заточить уж основательно… частицы чтобы не осталось… - Слезы потекли по побледневшему личику Огневушки, но она даже вытирать их не стала, словно не замечая. - И вот… на ладони... бьется как сердце… Ясно, да? Для меня лишь. Никто другой не почувствует. Потому что – ага, родная кровь! И мне страшно. Вот это – мой брат. Все, что осталось. И уже не дотронешься до щеки, за руку не возьмешь, за волосы не дернешь… да лучше б помер как человек или полукровка, чем вот так! Но мы, дети изначальных… мы не можем умереть.
- Больно это, понимаю... А все же жизнью девушки никак нельзя было рисковать, – упрямо возразила Белослава. – От веры в придуманное правда не поменяется. Жестоким он был, Вадим Темным. Жестоким, безжалостным…
- А сама его любила!
- Любовь не разбирает… да и со мной он… по-другому… ласковый… теплел как будто. А я и вовсе разума лишилась, дальше носа не видела. Потом-то многое узнала, поняла, да все едино… когда любишь и правда прощаешь. Но все же до некоего предела. Совсем разладилось у нас из-за дочки. Другие дочери, не от меня, были Полозы безразличны, все отцовское чувство на Златовласку обрушил. Казалось, обовьет ее огромными своими кольцами и не пустит за порог совсем.
- Этого представить не могу, - буркнула Огневушка. – Мой-то отец – камень. Где я, что со мной – да кому какая разница. Ладно, ерунда… поживешь с людьми, и что только в голову не лезет. Тоска. Вот Вадимке я была… нужна? Не знаю. Чуточку интересна. И он позвал… говорил - «кроме тебя у меня никого не осталось». Поверил, что не предам, не отмахнусь. И кем бы я была, если б отказала? Просто сделала как он говорил. А Милица… не знаю, что сказать. А чего ты к ней не идешь-то? К правнучке своей?
- Любопытная ты, Ольга. Боюсь…
Ольга недоверчиво прищурилась.
- Боишься? Ты? Чего?
- Сама не знаю… все-таки в ней дух его… Вадима. А вдруг…
- Почувствует тебя?
Белая змея кивнула, но ответить не успела – сам Такшака величаво выполз на крыльцо. С ним Огневушка разговоров вести не желала и тут же скрылась с глаз.
- Что здесь делала эта девушка? – угрюмо спросил наг.
- Не знаю. Случайно меня увидела, побеседовать захотела.
- Пока она в Варанаги, мне не спокойно. Но дочь Озема и Сумерлы нелегко изгнать силой.
- И не нужно. Она дитя. Зла в ней нет, просто… Очень уж брата любит… может, одного его и любит во всем свете.
- Нашла кого любить…
- А вот о том у нас и речь была. Родная кровь, близкий друг или сердечная зазноба – сердцу не прикажешь. К кому прикипит, с тем и знаешься.
Такшака взял тонкую руку Белославы в свою большую сильную ладонь, мягко, бережно сжал.
- Сердце… Мое разбивалось дважды, но ты его исцелила. Как звезды отражаются в глубине вод, так и свет твоих глаз озаряет тьму моей души. Что станется с ней, если ты меня оставишь?
- Странные речи, махараджа, - удивилась белая змея. – Почему я должны тебя оставить?
- Ты сердишься. А твой тихий гнев страшнее яростной бури.
- Я сержусь, но не думала уходить. Здесь мой дом.
Такшака помолчал – похоже, несмотря на свою мощь и древность, набирался смелости для откровенного разговора с женой. Наконец тяжело вздохнул.
- И снова Полоз… Я слышал, что русские любят прощать. Особенно тех, кто страдал. Если Вадим Темный возродится – ты простишь и вернешься к нему?
- Так вот что тебя волнует! – княгиня явно не ожидала такого поворота.
- Как же мне не думать об этом, сама посуди. Та, что была перед тобой… тоже белая змея… возвратилась к первому супругу. Все повторяется в колдовском мире. Таков порядок вещей.
- Повторяется, верно. Но не со мной.
Белослава развернулась к Такшаке и положила тонкие белые пальцы ему на плечи, заглянула в глаза.
- Я сержусь, это правда! Оставь прошлое в прошлом, владыка. Твое сердце горело в огне и обливалось кровью. Словно вино, ты пил опьяняющую горечь мести. Но все изменилось. Не из благодарности я осталась с тобой – всей душой полюбила. Так зачем вновь склоняешься ко злу? Я-то от тебя только доброе видела.
Марахаджа осторожно обнял жену, прижал к могучей груди так, словно она была из ломкого стекла.
- Я обезумел, едва тебя не потеряв, моя Белослава. И от мысли, что может вернуться проклятый соперник… Но теперь сожалею, что причинил зло этой девочке. Я искуплю его как смогу. Мне сложно принять людей… понять их. Они, зовущие моих сородичей демонами, никогда не были кем-то важным и значительным. Я не жил рядом с ними, как ты. У меня нет среди них потомков. Но отныне попытаюсь приблизить то, что в отдалении, и взглянуть на миры глазами моей возлюбленной! Тьма, что во мне, не оскорбит твою чистоту, я смиренно склоняюсь перед мудростью белой змеи. Любимая. Бесценная... Что угодно сделаю – только не покидай…
Белослава тепло улыбнулась и легонько поцеловала мужа в губы.
- Не терзайся больше, владыка. Я останусь.
Миг – и огромная змея сплела с рубиновым хвостом древнего нага свой белоснежный хвост. Ее чешуя поблескивала в колдовском свете серебром, и лишь на голове крупные чешуйки золотисто сверкали подобием яркой короны. Белая змея положила золотую голову на плечо Такшаке, и древний наг наконец-то расслабленно улыбнулся.
