Тошнотный позыв последовал за собой обильной рвотой желчью, извергающей из и так слабого, истощенного тела последние соки. Конечности становились ватными, пальцы онемели и холодели, будто Леон сама готовилась умереть. Не успевая утереть с губ кислотный привкус рвоты, к шлейфу крови и мяса добавился запах гари. Она все еще, битая дрожью, повернула голову назад, и перед ней предстала очередная ужасающая картина, на этот раз сотворенная ее собственными руками. В момент падения Леон случайно задела тяжелый металлический канделябр с зажжёнными свечами, и, как ни странно, пламя с выпавших свечей с жадностью перекинулось на бархатные ковры, а после – на шторы.
Девушка, находясь в полной панике, принялась тушить огонь голыми руками, оставляя на них ожоги. Леон истерически хлопала ладонями по огню, постепенно покрываясь волдырями. Она не чувствовала боли, страх полностью забрал на себя это ощущение, предавая ее душу более тяжелым мукам. Огонь будто адский бес, наслаждаясь попытками Леон, словно еще больше раззадорившись, начал перебираться на другие части интерьера, распространяясь по дому.
Леон, выбившаяся из сил, принимает единственное верное решение – бежать. Она последний раз смотрит на травмировавшую ее картину и выбегает через главные двери во внутренний двор. Теперь она понимает: то, что было внутри дома, совсем не конец кошмара, а только его начало. По всему двору, который некогда был цветущим садом, распласталась кровавая баня. Тела слуг, горничных, фрейлин, стражи – все были разбросаны вокруг, заменяя собой цветущие кустарники. Кого-то насадили на пики, как декорацию, кого-то усадили в карикатурных позах. Леон закрыла глаза, не в силах выдержать это зрелище, и бежала прочь от своего дома, постепенно укрывающегося черным дымом.
В какой-то момент пробежка с закрытыми глазами не может не напомнить, насколько это плохая идея, поэтому девушка спотыкается и кубарем летит с высокой насыпи, на которой находился ее дом. Скатываясь вниз, она получает несколько хлестких ударов ветками кустарников по лицу и телу, оставляя на них еще больше новых отметин.
Силы Леон на исходе, она просто рухнула на землю, словно тяжелый мешок картошки. Зная, что никто не поможет ей, она продолжает попытки борьбы, когда весь пережитый ужас выкрошил все ее нутро. Девушка встает и идет по палисаднику, когда каждый сделанный ею шаг становится тяжелее предыдущего. И это дает плоды. Леон выходит на холм, с которого видно небольшой город у подножья Королевства – Трущобы.
С этого момента Леон начинает свой путь становления и, что не маловажно, отмщения.
Глава 2. Пес берет след.
Пять лет прошло с тех пор, как громкое дело потрясло всю Океанию. На дом Каппелла было совершено жестокое вооруженное преступление, включающее в себя массовое убийство и поджог. До сих пор неизвестно, в чем заключался мотив – личные счеты или ограбление? Несмотря на долгий срок, нельзя достоверно сказать, кто спланировал такое жестокое и кровопролитное правонарушение. Если вы что-то знаете или знаете тех, кто может помочь, обратитесь по номеру…
Девушка слушала новости вместе с толпой, собравшейся у старого магазинчика техники. Его обветшалый вид красноречиво говорил: без покупателей он долго не протянет. Однако, кем бы ни был тот рисковый владелец, открыться в самом заброшенном и нищем городе Океании было ужасной идеей. Люди копят на хлеб, а он торгует техникой.
Она вырвалась из толпы, явив миру свою обновленную за эти годы версию. Потрёпанная сорочка горничной осталась в прошлом, ее сменил лаконичный бирюзовый крой в лучших традициях Океании. За те годы Леон открыла в себе не только талант к воровству и криминалу, но и страсть к золотым побрякушкам. Ими она увешивала себя, словно избалованная принцесса. Взмахнув длинными волосами, собранными в низкий хвост – такую причёску она никогда не могла бы себе позволить в доме Каппелла, – Леон бодро зашагала по грязным улочкам Трущоб.
Со стороны могло показаться, что жизнь Леон пошла в гору – заметно улучшилась, расцвела новыми красками. Но можно ли считать истинным благом рост, основанный на грабеже и страданиях других? Наемница ловко обманывала себя, выстраивая хрупкую логику: «Робин Гуд был хорошим, не так ли? А я… я всего лишь забираю всё у богатых и… ну, просто оставляю это себе. Никто ведь не пострадает по-настоящему, кроме тех, кто и так пресыщен.» Каким бы плодородным полем ни казалась эта несправедливость для взращивания настоящего героя – спасителя бедных и обездоленных, – Леон прекрасно усвоила одно золотое правило, выбитое в её душе клинком суровой реальности: «Каждый сам за себя.» И, надо признать, эта философия работала безотказно.
За эти годы аксиома эгоиста вшивалась в душу Леон новыми стежками. В голове начали всплывать образы из прошлого, привязанные к местам Трущоб, мимо которых она проходила. На глаза попалась пекарня, одно из первых мест, куда повезло попасть четырнадцатилетней Леон пять лет назад. Девушка улыбнулась, вспомнив, как тамошний пекарь, завидев худую и слабую девочку, дал ей буханку из черствой партии. Мнимое милосердие пекаря к голодному ребёнку лишь послужило ему дорогой к “райским вратам”, тогда как голод девочки никуда не делся. На следующий день её, пришедшую за едой, вышвырнули прочь, как бездомное животное.
Миновав неприятную пекарню с никому ненужным хлебом по повышенной цене, Леон подошла к вымощенной красным кирпичом стене, ограждающей местный сквер. В первое время она приходила сюда спать на скамейках. Тихий и безопасный, этот район всегда притягивал бездомных – здесь они находили покой и могли помочь друг другу. Но “выскочки” из нижних палат, сами едва поднявшиеся из нищеты, возмутились: их скамейки заняты “вонючими и грязными”, хотя сами они тут редко бывали. Вскоре на лавочках появились мешающие перила, лишая последних места для сна.
Леон также вспоминала, как ее прогоняли отовсюду, где она останавливалась, чтобы попросить мелочи на еду. Гоняли такие же нищие, как она сама. В трущобах каждого заботит только их шкура, и наемница понимает почему – помогая всем, всех не спасешь. А себя – погубишь.
В какой-то момент, когда жизнь Леон и вправду была на волоске от смерти, ее нашла группа из детей, похожих на нее. Нет, они не были бастардами герцога, и они никогда не видели дворца ближе, чем на картинках. Их схожесть была глубже: они были такими же брошенными, такими же никому не нужными изгоями. По своей натуре, Леон никогда бы не примкнула к какой-либо группе. Для неё любое сближение, любое присоединение к “стае” означало лишь одно – уязвимость, открытая рана, в которую мир непременно ударит.
Однако жизнь стала проще. Группа из взрослых, которые делили обязанности и в равной степени боролись друг за друга. Благодаря тому, что всю осознанную жизнь Леон была лишь тенью в углах дома Каппелла, она быстро зарекомендовала себя как проворного и скрытного дозорного. Карьерный рост быстро сделал из неё грозную наёмницу, не брезгующую любой добычей, отдающей блеском.
Там же она познакомилась и с единственным на данный момент другом. Среди остальных история Лилит была ей ближе всех. Когда все вокруг были беглецами из приютов или просто отбившимися от рук детьми, Лилит и Леон объединяло нечто жуткое, с привкусом крови – потеря покровителя. Леон никогда не рассказывала о своём происхождении, как о бастарде Каппелла, её история звучала для всех строго и выдержанно, без ярких подробностей – “Отец и мать воровали, вот их и забили. Классика Трущоб.”
Но история Лилит была правдивой, она была такой же на вкус, как и всё существование Леон. Только в отличие от неё, Ли правда любила свою семью, или то, что от неё осталось. Как она рассказывала в один из их вечеров за пинтой эля, дело обстояло очень давно. Матери и отца у неё не было с рождения, одному морскому дьяволу было известно, что стало с семьёй рыбака. Остались только двое детей – Лилит и Эллиот.
Звучание голоса Лили, когда она рассказывает о своём старшем брате, всегда напоминало кошачье мурлыканье, так нежно она его вспоминала. Он словно был соткан из солёного морского ветра и утесных камней. Крепкий, свободный и такой сильный. Ярче всего Лилит помнила его натруженные от рыбацких сетей руки, которые с особой нежностью гладили её по волосам, показывали на небосводе звёзды и заплетали ей косички. Он был её самой успокаивающей мелодией, говорил, что звёзды всегда укажут ей путь. Но в один день все звёзды навсегда померкли для неё.
Всё началось с обычного для них вечера, брат вернулся с рыбалки и на этот раз он выглядел иначе. Он будто был чем-то сильно взволнован и улыбался так широко, что Лилит это начало пугать. Эллиот опустился перед сестрой на одно колено и взял её теплое личико в свои ладони, его слова лились как мёд, и на вкус были так сладки.
– Моя дорогая Лили, – его голос дрожал от волнения, а взгляд нервно метался между её глазами. – С этого дня всё будет по-другому!
Он рассказал, что в его сетях запутался небольшой сундук, поросший моллюсками. Обузданный сильным любопытством, Эллиот открыл крышку и заглянул внутрь. Россыпи золотых украшений с блестящими зелёными камнями, название которых тяжело было бы даже представить, настолько эта находка была необычной для них. Драгоценностей было совсем немного, но этого хватило бы, чтобы переехать в нижние палаты и отдать Лилит в самую примитивную школу. Он был в неистовом предвкушении о том, что он сможет подарить своей любимейшей сестренке шанс на лучшую жизнь.
Маленькие города – большие уши. И рты, полные зависти. Эллиот, по наивности мальчишки, не сдержался и проговорился о предстоящем переезде в нижние палаты. А там, где нужно, сразу возник вопрос: как юнец, едва вышедший из пелёнок, умудрился сколотить состояние для жизни не по средствам?
Вот и люди Катарины пришли задать ему этот вопрос. Эллиот растолкал Лилит посреди ночи, строго наказав той спрятаться и ни в коем случае не вылазить, пока он сам ей этого не дозволит. Девочка, словно запуганный зверёк, юркнула за сундук, набитый рыбацкой мелочёвкой. Перепуганная до смерти, она прижалась к холодным стенам и зажала уши, чувствуя надвигающуюся опасность.
Всё, что она услышала – слабый стук. Приоткрыв уши, она услышала ругань, двое грубых мужчин наседали на её возлюбленного брата. В голову ребёнка сразу закралось подозрение, что их привело сюда желание завладеть их сокровищем. В какой-то момент девочке захотелось взять этот сундук и швырнуть прямо им в лицо и прогнать, сказать: «Прочь отсюда, прочь! Забирайте свои дурацкие камни, мне не нужна жизнь в роскоши, мне нужен только мой Эллиот!»
Но Эллиот не верил в рай в шалаше. Несмотря на возраст, он набил достаточно шишек, чтобы понять, что в трущобах ты рождаешься никем и умираешь, и лишь счастливый случай поможет тебе это изменить. И упускать подаренный им с сестрой шанс он не намерен. Он бойко сопротивлялся жестокому напору двух разбойников, пока спор не перешел на повышенные тона, а после – на драку.
Лилит была хорошей девочкой и вела себя всегда прилично, чтобы брат ею гордился. И сейчас она боялась его немилости, боялась разочаровать его своим непослушанием. Поэтому из своего убежища она слушала глухие удары кулаков, грохот опрокидываемой мебели, яростные крики наемников и отчаянный, надрывный рык Элиана. Он дрался, как зверь, загнанный в угол, используя топор для колки дров против двух вооруженных до зубов бандитов. Он сражался не за бриллианты и сокровища, а за неё. За её жизнь.
Но шансы были неравны. В один момент всё затихло, Лилит рискнула выглянуть и посмотреть, что происходит. Вокруг разбросанных вещей лежал её брат, а из груди, в которой совсем недавно билось его доброе сердце, торчал наемничий клинок. В его глазах ещё теплилась жизнь, и они встретились взглядом. Кажется, последний его миг был наполнен ужасом, ужасом того, что она ослушалась.
Она быстро дернулась назад, забиваясь в угол, как будто это могло её спасти. Резкое движение в темноте не осталось незамеченным, и один из убийц подошёл к ней. Он широко улыбнулся девочке, оголяя золотые клыки. Лилит с неописуемым страхом во взгляде хмурилась и готова была зарычать, защищая себя. Однако это только забавляло её врага, для него она была ничуть не больше вставшего дыбом котёнка.
Но второй наемник быстро нашёл сундук в небольшой хижине, не имевшей в себе практически ничего, кроме дыр в крыше. И он правда его оставил. Они оба ушли, прекрасно зная, что маленькая девочка вроде неё ни за что не выживет в одиночестве. Но даже такое привычное для них действие, как убийство ребенка, имевшее возможность облегчить мучения Лилит, было слишком благородным поступком для таких уродов.
Остальную часть истории Лилит не помнит и не захочет вспоминать никогда. Как она провела несколько ночей у постепенно разлагающегося Эллиота. Как голод, не знающий пощады даже для ребенка, заставил её выйти наружу и начать скитаться, чтобы выжить. Но одно Лит запомнила точно – в тот день её смыслом жизни стала месть.
Месть…
Воспоминания отступили, оставив Леон на знакомой брусчатке. Неужели ноги сами привели её сюда? Это место всегда манило, словно магнит, шепча о неразрывной связи. Но нет, это было не просто притяжение – нечто большее, древнее, настойчиво возвращало её к руинам прошлой жизни. Наёмница смахнула пот со лба. Что это – аномальная жара сегодняшнего дня или тлеющее эхо пожара, бушевавшего здесь пять лет назад, пожиравшего дворец Каппелла?
Не в силах противиться настойчивому желанию подойти, Леон осторожно ступала по идеально выложенной тропинке из белого булыжника, единственному, что частично уцелело после пожара. Это казалось невозможным, но тут пахло дымом, спустя сколько лет, или это воспоминания усиливались на месте их рождения. Под ногами наемница ощутила острые угольки, холодные, некогда бывшие частью чего-то величественного и роскошного.
Леон продолжила идти, пока не оказалась среди разрушенных стен, и резкой вспышкой по её спине пробежало знакомое чувство страха, ощущение, которое вернулось спустя годы. Оно напомнило, что оно никуда не ушло, просто здесь оно стало сильнее. Этот зал… он был последним прибежищем её семьи, где они нашли и смерть, и упокоение. И едва не стал её собственным надгробием, чудом не поглотив её вместе с ними.
Девушка продолжала бродить по этой братской могиле, останавливаясь в некоторых местах, чтобы вспомнить ту жизнь, которой у неё больше нет. Нет больше крова над головой, за который не нужно бороться, никто не зовёт её завтракать, обедать и ужинать, её работа каждый день связана с сотнями смертей и интригами, а не подметанием пола. Все-таки жизнь тогда была намного проще.
Внезапно в бесконечном схроне пепла и обломков что-то сверкнуло, привлекая её внимание. Наёмница закружила вокруг места, где предположительно находился заинтересовавший её предмет. На глаза попалось что-то круглое, почерневшее от копоти и сажи. Подняв это, Леон оттёрла предмет от грязи и осмотрела.
«Любимая… Арана Франко Катарина.»
Сердце наёмницы екнуло. «Катарина?» – беззвучно пронеслось в голове. Леон вновь пробежала взглядом по предмету, и сомнения рассеялись: это был медальон.
