Imagine Dragons – Believer
Мне тринадцать лет. Я стою в коридоре нашего небольшого домика и смотрю на женщину, которую привёл отец. Чужую и незнакомую, с тошным запахом сирени и прищуренными карими глазами. На ней серые брюки и синяя заправленная в них полупрозрачная рубашка. Её руки костлявые с длинными ногтями, которые царапают мне кожу, когда Элис хватается за мой подбородок, чтобы взглянуть в глаза. За её спиной прячется тощая исхудалая девчонка с выпирающими острыми лопатками и огромными, как мне показалось, серыми глазами, спрятанными за очками с тонкой оправой.
Женщину зовут Элис Кристалл, а ту девчонку: Трейси. Они мне не нравятся и я не хочу, чтобы эти двое стояли в нашем коридоре, но моего мнения никто никогда не спрашивает.
- Стив, - отец пытается смягчить свой голос, но у него это плохо получается.
Он работает надзирателем в тюрьме, которая находится в часе езды от нашего города. У него грубый командирский голос, садистские замашки, которыми он нахватался за пятнадцать лет службы и которые с трудом контролирует, находясь за пределами стен колонии. У него крепкое телосложение, руки в чём-то испачканы, потому что отец только что копался в своей машине, складка между бровями похожа на куриные крылышки.
- Элис теперь твоя новая мама.
Вот, что говорит мой отец, пока цепкие пальцы женщины сжимают мой подбородок и вглядываются в мои глаза. Я чувствую, словно тону в карих омутах напротив меня, но разрастающееся чувство злости и отвращения вспыхивает в груди настолько сильно, что я отталкиваю руку Элис и отшатываюсь.
- Она мне не мать! – кричу я, отпихивая в сторону женщину и проскальзывая под рукой отца, которая норовит перехватить меня и наказать за грубость.
Я проношусь мимо дочери Элис, которая хлопает своими огромными глазами и удивлённо провожает меня взглядом, словно не понимая, как я могу вот так просто перечить своему отцу и её матери, и выбегаю на улицу, громко хлопая дверью.
«Она мне не мать, - повторяю я, пытаясь убедить себя в этом. – Она мне не мать».
Это был первый раз, когда я почувствовал жгучее неутолимое желание что-нибудь поджечь, и тогда я подумал: было бы здорово, если бы мир превратился в пепел под натиском адского пламени и исчез навсегда, а я бы стоял на сгоревших костях и хохотал.
Вскоре отец женился на Элис, продал дом и мы переехали в небольшой коттедж семейства Кристалл. Элис была психиатром и постоянно заставляла меня проходить различные тесты и обследования, словно пыталась найти у меня неизлечимое расстройство, и каждый раз, когда она оставалась ни с чем, подозрительно прищуривалась, из-за чего её глаза окончательно прятались за веками, словно бы мачеха подозревала, что я обманываю её, но я даже понятия не имел, как это делается. Тесты же всё-таки.
У неё были морщины из-за постоянных прищуров и родимое пятно на скуле, которое женщина каждое утро тщательно замазывала тональником.
Я же считал, что Элис просто выжала из своей дочери все возможные соки, поэтому и принялась за меня, видя в моей персоне новый объект для своих исследований. Чтобы избежать нудных тестов и бесед, я постоянно сбегал из дома и пропадал до темноты.
Я был замкнутым ребёнком и чертовски проблемным. У меня не было друзей, и со сверстниками мне сложно было найти общий язык. Я казался им странным, таким и оставался. Даже когда я перешёл в новую школу так и не смог найти единомышленников среди своих одноклассников.
Никто не обращал на меня внимания: тихий, необщительный и пугливый подросток тринадцати лет был для всех лишь предметом насмешек и издевательств. Я злился и ненавидел всех, а потом меня в какой-то момент переклинило, и я начал давать сдачи. Меня часто отстраняли от занятий за драки, учился я отвратно, отца вечно вызывали к директору. Школьный психолог в ответ твердил одно и то же: ребёнок потерял мать и не принимает мачеху в качестве её замены, отсюда хулиганство и вызывающее поведение.
Элис же считала, что у меня просто проблемы с головой, поэтому принялась ещё усерднее изучать мою психику. Иногда мне казалось, что со мной действительно что-то не так, и чем больше времени я проводил со своей мачехой, чем сильнее я её ненавидел.
В конце концов, я просто перестал её слушать и сбегал каждый раз, когда женщина собиралась «поговорить» со мной. Это дико её бесило.
Элис Кристалл казалась мне назойливой учительницей, которая ненавидела своих студентов и ставила поголовно всем неудовлетворительные оценки. Она была ворчливая и неприятная, и каждый раз, когда мачеха злилась, её светлый пучок на голове опасливо покачивался. К моему счастью, большую часть времени она находилась на работе. Она была директором психиатрической лечебницы и постоянно проводила эксперименты на своих больных, изучая различные отклонения и расстройства.
Элис была первой причиной, которая заставила меня взять в руки зажигалку. Огонь меня успокаивал, и злость на весь мир, в том числе и на отца, который женился на такой сварливой бабе, исчезала как призрачная дымка.
Тогда я ещё ничего не поджигал, я просто подносил к глазам небольшое пламя и рассматривал его, словно завороженный. Огонь подрагивал из-за моего дыхания, иногда обжигал пальцы, словно предупреждая, что не стоит так сильно приближаться к нему.
Я не боялся пламени, наоборот, оно казалось мне частью меня. Иногда я представлял, как я контролирую огонь своими мыслями и движениями рук, словно а каком-нибудь фильме про людей икс. Там тоже был парнишка, который умел подчинять себе пламя, но потом он перешёл на сторону Магнито и… Я не помню, что с ним случилось. Вроде бы, он умер в последней битве, или же просто потерял силы. Да это и не важно.
Речь сейчас идёт не о вымышленном парне из комиксов и фильмов, а обо мне.
Итак. Мне было тринадцать, у меня не было друзей, моя мама умерла два года назад, отец нашёл себе новую женщину и женился на ней, у меня появилась нежеланная сводная сестра и всё, о чём я мог тогда думать, это успокаивающий и вытаскивающий меня из одиночества огонь.
Зажигалка стала мои другом, пламя – моими счастливыми моментами. Вот, с чего начинается моя история, заканчивающаяся в психиатрической лечебнице, где я, накаченный успокоительным, сижу и рисую различные картинки, на которых огонь уничтожает всё, что я только пожелаю.
Эмма Вудс, девушка, которую я полюбил всем своим израненным сердцем, которую оттолкнул, потому что не мог позволить себе быть рядом с ней, которая сидит сейчас напротив меня и читает письмо, якобы адресованное мне от моего старого забытого во времени друга, и которая обещает, что вытащит меня отсюда, кажется мне просто воображением. Я настолько сильно притуплён таблетками, что уже не понимаю, кто меня окружает и что от меня хотят.
Мне дают в руки ложку, и я ем из тарелки, стоящей передо мной.
Мне дают таблетки, и я глотаю их.
Мне дают карандаш, и я рисую.
Кто я теперь и кем я был до этого? Если вам интересно, я расскажу, и право за вами, осуждать меня или же сочувствовать.
Как я и сказал, первая причина, по которой я взял в руки зажигалку, Элис Кристалл, моя мачеха, новая мама, как сказал мне отец, женщина, навещающая меня каждый день и пытающаяся вылечить. Я вижу ликование в её взгляде каждый раз, когда она смотрит на меня. Я вижу человека, который победил и который наслаждается своим триумфом. Что ж, Элис. Первая история будет про тебя…
Misha Mishenko – Wabi Sabi
Моя мама умела играть на пианино, и иногда она учила меня читать ноты и наигрывать лёгкие мелодии. В прочем, фортепиано – это единственное, что у меня осталось после её смерти. Воспоминание, которое не стирается временем и которое накрепко засело в моей голове. Наверное, это был второй способ, после зажигалки, который успокаивал меня.
Мне удалось уговорить отца, перед тем, как он продал дом, чтобы мы забрали пианино мамы и перевезли в коттедж Кристалл, но проблема была в том, что Элис это не понравилось. Она считала, что эта вещь тянет меня на дно, что она уничтожает меня. Я же знал, что мачеха просто бесится из-за того, что вещь бывшей жены её нового мужа теперь стоит в её доме, как напоминание, как предмет, который может вызвать тоскливые, но приятные воспоминания.
Пианино поставили в гостиную в самый дальний угол, чтобы оно сливалось с интерьером и не особо привлекало внимание. Элис не нравилось, когда я играю на нём, и каждый раз, когда женщина заставала меня за этим занятием, она тащила меня в свой кабинет и промывала мозги своими бессмысленными разговорами. Она пыталась вызвать во мне стыд, пытаясь повернуть всё таким образом, чтобы каждый раз, когда я садился бы за инструмент, стыд машинально окутывал бы моё сознание, но единственное, что у неё получалось вытащить из меня, - это злость и раздражение.
Чтобы избежать скучных разговоров, я играл на пианино в те моменты, когда в коттедже никого не было, но, чем старше я становился, тем мне труднее было вообще находиться в этом доме.
Я открыто недолюбливал Элис, и она это прекрасно понимала. К счастью, мачеха никогда не жаловалась на меня отцу, потому что знала, что тот со мной нянчится не станет.
Одна из историй, связанных с Элис Кристалл, произошла 5 марта, когда на улице дул холодный неприятный ветер, голое мёртвое дерево скрипело в нашем саду, словно чудище, а калитка, неплотно закрытая на крючок, металась и стонала из-за внезапных порывов. Мне было четырнадцать. Я сидел в гостиной и играл на пианино. Дома никого не было, свет был приглушён и тоскливая мелодия разрывала пространство, пока мои пальцы скользили по клавишам и пытались собрать воедино что-нибудь связное и приятно. Я иногда фальшивил, и мне приходилось начинать всё сначала.
Я был на взводе, и мне дико хотелось что-нибудь поджечь. Спалить весь этот дом к чертям, чтобы даже пепла не осталось. Вместе с этим пианино и с этими ужасными фотографиями, на которых отец с Элис счастливо улыбаются, Трейси хохочет, а я изображаю самого позитивного человека на Земле. Всё это фальшь, всё неправда.
Моя болезнь, если это можно было так назвать, развивалась быстро. Только-только я просто смотрел на огонь зажигалки, а теперь сжигаю всё, что только подвернётся под руку. И с каждым днём мне трудно контролировать себя, но вся проблема в том, что я не хочу этого делать. Не хочу держать свои поступки в клетке, словно дикого зверя. Я хочу уничтожать, испепелять всё, сжигать и наслаждаться этим.
Я хочу…
- Стив.
Руки вздрагивают и замирают – последние ноты эхом разлетаются по гостиной и медленно исчезают. Спокойный женский голос обрушивается на меня, словно потолок, придавливая к полу, и я не могу даже пошевелится.
- Почему ты не в школе?
Я не оборачиваюсь, но прекрасно знаю, что Элис стоит в арочном проходе в своей повседневной рубашке и в серых брюках. Она смотрит на меня сквозь очки и, наверное, пытается прочитать все мои мысли лишь по движениям моего тела. Но я замираю и не позволяю ей ничего разглядеть во мне.
- Мне там нечего делать, - наконец, опускаю руки на колени.
- А здесь – есть?
Я сжимаю зубы, сдерживая нарастающее раздражение. Вот чего она опять прицепилась ко мне? Какого чёрта ей всё нужно? Я не отвечаю, продумывая, каким лучше способом сбежать отсюда, чтобы не нарваться на очередные нравоучительные разговоры.
- Не хочешь поговорить о чём-нибудь?
- Нет, - отрезаю я. – Я занят.
Решительно захлопываю крышку пианино, случайно задевая верхние октавы, и поднимаюсь на ноги, наконец, смотря в сторону Элис. Она как обычно выглядит, словно строгая учительница, ей лишь указки не хватает. И на ней действительно бордовая рубашка и серые брюки.
- Я всё-таки настаиваю, - она немного опускает голову и смотрит поверх очков, прожигая меня своими карими глазами.
Я прищуриваюсь, представляя у себя в голове, как обливаю эту женщину бензином и с удовольствием чиркаю спичкой, наблюдая за тем, как огонь обволакивает тело Элис, которая неистово вопит, сбросив маску своего безразличия и профессиональности.
А потом я моргаю, и картинка исчезает.
- Я уже не маленький, - бросаю я, пряча руки в карманах и направляясь в сторону выхода, чтобы уйти из этого дома и больше не пересекаться ни с Элис, ни с кем-либо другим, живущим здесь. – Ты не можешь меня заставлять, - я подхожу к ней и останавливаюсь в паре шагов, не успевая прикусить язык, чтобы не сказать что-нибудь лишнее. – В гробу я видал и тебя и твои разговоры, Элис. Засунь себе их в задницу, пока я это сам не сделал.
Её глаза неестественно расширяются, и, прежде чем я успеваю среагировать, рука взлетает вверх и залепляет мне громкую пощёчину. Щёку обжигает, и из-за удара голова поворачивается влево. Я удивлённо хлопаю глазами, поворачиваясь к Элис. Она глубоко дышит, и прядь её волос выбивается из идеального светлого пучка. Очки съезжают на кончик носа, так и норовя упасть на пол.
Я впервые вижу злость на лице мачехи, и это настолько сильно удивляет, что я теряю дар речи. Обычно Элис спокойная, держащая всё под контролем и не реагирующая вообще ни на какие провокации, женщина, но сейчас она выглядит, словно бешеная собака.
Я отвечаю ей тем же взглядом, демонстративно разворачиваюсь и поспешно выхожу в коридор. Щека всё ещё пылает, и я потираю ей рукой, чтобы избавиться от неприятного ощущения. Хватаю куртку, наспех натягиваю ботинки и вырываюсь на улицу, громко хлопая дверью.
Ветер тут же окутывает меня, и я ёжусь, надевая куртку и застёгиваю её до самого горла. Надо было прихватить шапку – уши моментально замерзают, и тело пробирает дрожь. Я сбегаю с крыльца, выхожу на дорогу и бреду в сторону пирса, расположенного в нескольких кварталах отсюда.
Я люблю там бывать, даже в такую погоду, не смотря на то, что возле реки ветер гораздо сильнее и холоднее, чем в городе, где можно спрятаться за зданиями или в уютных магазинчиках. Я добираюсь туда быстро – холод остужает мой пыл, но не до конца. На своём излюбленном месте я останавливаюсь и облокачиваюсь предплечьями о перила, смотря на неспокойную ледяную гладь воды. Вдали виднеются корабли и рыбацкие судна, и я вспоминаю, как в детстве отец брал меня с собой и мы закидывали сети, чтобы поймать рыбу на ужин. Мне не особо нравились такие моменты, потому что я не любитель сидеть и ждать, пока глупая рыба клюнет на приманку, но мама любила жарить её по выходным или же иногда делать суши, а я всегда делал всё, чтобы она улыбалась.
- Вот ты где, - весёлый голос вырывает меня из своих мыслей, и я оборачиваюсь. – Знал, что найду тебя здесь.
Я пожимаю плечом, вглядываясь в очертания парня, чьи зелёные глаза прищурены в улыбке, а шапка натянута настолько сильно, что почти скрывает их. Он останавливается рядом со мной и смотрит на гладь воды, безмятежно вздыхая.
- Тебя не было в школе, - бросает парень.
- Да. Настроения не было. Элис опять прицепилась, - жалуюсь я. – Достала меня уже. Корчит из себя мою мать, аж бесит.
Парень толкает меня локтём в бок и усмехается.
- Может, ты ей нравишься? Ну, знаешь. Есть такие мамаши, которые любят молоденьких…
- Иди ты, - толкаю его локтём в ответ, улыбаясь.
Настроение возвращается, и я вздыхаю, облегчённо осознавая, что злость отступает и оставляет меня в покое.
Я соврал, когда говорил, что у меня нет друзей.
Мне тринадцать лет. Я стою в коридоре нашего небольшого домика и смотрю на женщину, которую привёл отец. Чужую и незнакомую, с тошным запахом сирени и прищуренными карими глазами. На ней серые брюки и синяя заправленная в них полупрозрачная рубашка. Её руки костлявые с длинными ногтями, которые царапают мне кожу, когда Элис хватается за мой подбородок, чтобы взглянуть в глаза. За её спиной прячется тощая исхудалая девчонка с выпирающими острыми лопатками и огромными, как мне показалось, серыми глазами, спрятанными за очками с тонкой оправой.
Женщину зовут Элис Кристалл, а ту девчонку: Трейси. Они мне не нравятся и я не хочу, чтобы эти двое стояли в нашем коридоре, но моего мнения никто никогда не спрашивает.
- Стив, - отец пытается смягчить свой голос, но у него это плохо получается.
Он работает надзирателем в тюрьме, которая находится в часе езды от нашего города. У него грубый командирский голос, садистские замашки, которыми он нахватался за пятнадцать лет службы и которые с трудом контролирует, находясь за пределами стен колонии. У него крепкое телосложение, руки в чём-то испачканы, потому что отец только что копался в своей машине, складка между бровями похожа на куриные крылышки.
- Элис теперь твоя новая мама.
Вот, что говорит мой отец, пока цепкие пальцы женщины сжимают мой подбородок и вглядываются в мои глаза. Я чувствую, словно тону в карих омутах напротив меня, но разрастающееся чувство злости и отвращения вспыхивает в груди настолько сильно, что я отталкиваю руку Элис и отшатываюсь.
- Она мне не мать! – кричу я, отпихивая в сторону женщину и проскальзывая под рукой отца, которая норовит перехватить меня и наказать за грубость.
Я проношусь мимо дочери Элис, которая хлопает своими огромными глазами и удивлённо провожает меня взглядом, словно не понимая, как я могу вот так просто перечить своему отцу и её матери, и выбегаю на улицу, громко хлопая дверью.
«Она мне не мать, - повторяю я, пытаясь убедить себя в этом. – Она мне не мать».
Это был первый раз, когда я почувствовал жгучее неутолимое желание что-нибудь поджечь, и тогда я подумал: было бы здорово, если бы мир превратился в пепел под натиском адского пламени и исчез навсегда, а я бы стоял на сгоревших костях и хохотал.
Вскоре отец женился на Элис, продал дом и мы переехали в небольшой коттедж семейства Кристалл. Элис была психиатром и постоянно заставляла меня проходить различные тесты и обследования, словно пыталась найти у меня неизлечимое расстройство, и каждый раз, когда она оставалась ни с чем, подозрительно прищуривалась, из-за чего её глаза окончательно прятались за веками, словно бы мачеха подозревала, что я обманываю её, но я даже понятия не имел, как это делается. Тесты же всё-таки.
У неё были морщины из-за постоянных прищуров и родимое пятно на скуле, которое женщина каждое утро тщательно замазывала тональником.
Я же считал, что Элис просто выжала из своей дочери все возможные соки, поэтому и принялась за меня, видя в моей персоне новый объект для своих исследований. Чтобы избежать нудных тестов и бесед, я постоянно сбегал из дома и пропадал до темноты.
Я был замкнутым ребёнком и чертовски проблемным. У меня не было друзей, и со сверстниками мне сложно было найти общий язык. Я казался им странным, таким и оставался. Даже когда я перешёл в новую школу так и не смог найти единомышленников среди своих одноклассников.
Никто не обращал на меня внимания: тихий, необщительный и пугливый подросток тринадцати лет был для всех лишь предметом насмешек и издевательств. Я злился и ненавидел всех, а потом меня в какой-то момент переклинило, и я начал давать сдачи. Меня часто отстраняли от занятий за драки, учился я отвратно, отца вечно вызывали к директору. Школьный психолог в ответ твердил одно и то же: ребёнок потерял мать и не принимает мачеху в качестве её замены, отсюда хулиганство и вызывающее поведение.
Элис же считала, что у меня просто проблемы с головой, поэтому принялась ещё усерднее изучать мою психику. Иногда мне казалось, что со мной действительно что-то не так, и чем больше времени я проводил со своей мачехой, чем сильнее я её ненавидел.
В конце концов, я просто перестал её слушать и сбегал каждый раз, когда женщина собиралась «поговорить» со мной. Это дико её бесило.
Элис Кристалл казалась мне назойливой учительницей, которая ненавидела своих студентов и ставила поголовно всем неудовлетворительные оценки. Она была ворчливая и неприятная, и каждый раз, когда мачеха злилась, её светлый пучок на голове опасливо покачивался. К моему счастью, большую часть времени она находилась на работе. Она была директором психиатрической лечебницы и постоянно проводила эксперименты на своих больных, изучая различные отклонения и расстройства.
Элис была первой причиной, которая заставила меня взять в руки зажигалку. Огонь меня успокаивал, и злость на весь мир, в том числе и на отца, который женился на такой сварливой бабе, исчезала как призрачная дымка.
Тогда я ещё ничего не поджигал, я просто подносил к глазам небольшое пламя и рассматривал его, словно завороженный. Огонь подрагивал из-за моего дыхания, иногда обжигал пальцы, словно предупреждая, что не стоит так сильно приближаться к нему.
Я не боялся пламени, наоборот, оно казалось мне частью меня. Иногда я представлял, как я контролирую огонь своими мыслями и движениями рук, словно а каком-нибудь фильме про людей икс. Там тоже был парнишка, который умел подчинять себе пламя, но потом он перешёл на сторону Магнито и… Я не помню, что с ним случилось. Вроде бы, он умер в последней битве, или же просто потерял силы. Да это и не важно.
Речь сейчас идёт не о вымышленном парне из комиксов и фильмов, а обо мне.
Итак. Мне было тринадцать, у меня не было друзей, моя мама умерла два года назад, отец нашёл себе новую женщину и женился на ней, у меня появилась нежеланная сводная сестра и всё, о чём я мог тогда думать, это успокаивающий и вытаскивающий меня из одиночества огонь.
Зажигалка стала мои другом, пламя – моими счастливыми моментами. Вот, с чего начинается моя история, заканчивающаяся в психиатрической лечебнице, где я, накаченный успокоительным, сижу и рисую различные картинки, на которых огонь уничтожает всё, что я только пожелаю.
Эмма Вудс, девушка, которую я полюбил всем своим израненным сердцем, которую оттолкнул, потому что не мог позволить себе быть рядом с ней, которая сидит сейчас напротив меня и читает письмо, якобы адресованное мне от моего старого забытого во времени друга, и которая обещает, что вытащит меня отсюда, кажется мне просто воображением. Я настолько сильно притуплён таблетками, что уже не понимаю, кто меня окружает и что от меня хотят.
Мне дают в руки ложку, и я ем из тарелки, стоящей передо мной.
Мне дают таблетки, и я глотаю их.
Мне дают карандаш, и я рисую.
Кто я теперь и кем я был до этого? Если вам интересно, я расскажу, и право за вами, осуждать меня или же сочувствовать.
Как я и сказал, первая причина, по которой я взял в руки зажигалку, Элис Кристалл, моя мачеха, новая мама, как сказал мне отец, женщина, навещающая меня каждый день и пытающаяся вылечить. Я вижу ликование в её взгляде каждый раз, когда она смотрит на меня. Я вижу человека, который победил и который наслаждается своим триумфом. Что ж, Элис. Первая история будет про тебя…
Misha Mishenko – Wabi Sabi
Моя мама умела играть на пианино, и иногда она учила меня читать ноты и наигрывать лёгкие мелодии. В прочем, фортепиано – это единственное, что у меня осталось после её смерти. Воспоминание, которое не стирается временем и которое накрепко засело в моей голове. Наверное, это был второй способ, после зажигалки, который успокаивал меня.
Мне удалось уговорить отца, перед тем, как он продал дом, чтобы мы забрали пианино мамы и перевезли в коттедж Кристалл, но проблема была в том, что Элис это не понравилось. Она считала, что эта вещь тянет меня на дно, что она уничтожает меня. Я же знал, что мачеха просто бесится из-за того, что вещь бывшей жены её нового мужа теперь стоит в её доме, как напоминание, как предмет, который может вызвать тоскливые, но приятные воспоминания.
Пианино поставили в гостиную в самый дальний угол, чтобы оно сливалось с интерьером и не особо привлекало внимание. Элис не нравилось, когда я играю на нём, и каждый раз, когда женщина заставала меня за этим занятием, она тащила меня в свой кабинет и промывала мозги своими бессмысленными разговорами. Она пыталась вызвать во мне стыд, пытаясь повернуть всё таким образом, чтобы каждый раз, когда я садился бы за инструмент, стыд машинально окутывал бы моё сознание, но единственное, что у неё получалось вытащить из меня, - это злость и раздражение.
Чтобы избежать скучных разговоров, я играл на пианино в те моменты, когда в коттедже никого не было, но, чем старше я становился, тем мне труднее было вообще находиться в этом доме.
Я открыто недолюбливал Элис, и она это прекрасно понимала. К счастью, мачеха никогда не жаловалась на меня отцу, потому что знала, что тот со мной нянчится не станет.
Одна из историй, связанных с Элис Кристалл, произошла 5 марта, когда на улице дул холодный неприятный ветер, голое мёртвое дерево скрипело в нашем саду, словно чудище, а калитка, неплотно закрытая на крючок, металась и стонала из-за внезапных порывов. Мне было четырнадцать. Я сидел в гостиной и играл на пианино. Дома никого не было, свет был приглушён и тоскливая мелодия разрывала пространство, пока мои пальцы скользили по клавишам и пытались собрать воедино что-нибудь связное и приятно. Я иногда фальшивил, и мне приходилось начинать всё сначала.
Я был на взводе, и мне дико хотелось что-нибудь поджечь. Спалить весь этот дом к чертям, чтобы даже пепла не осталось. Вместе с этим пианино и с этими ужасными фотографиями, на которых отец с Элис счастливо улыбаются, Трейси хохочет, а я изображаю самого позитивного человека на Земле. Всё это фальшь, всё неправда.
Моя болезнь, если это можно было так назвать, развивалась быстро. Только-только я просто смотрел на огонь зажигалки, а теперь сжигаю всё, что только подвернётся под руку. И с каждым днём мне трудно контролировать себя, но вся проблема в том, что я не хочу этого делать. Не хочу держать свои поступки в клетке, словно дикого зверя. Я хочу уничтожать, испепелять всё, сжигать и наслаждаться этим.
Я хочу…
- Стив.
Руки вздрагивают и замирают – последние ноты эхом разлетаются по гостиной и медленно исчезают. Спокойный женский голос обрушивается на меня, словно потолок, придавливая к полу, и я не могу даже пошевелится.
- Почему ты не в школе?
Я не оборачиваюсь, но прекрасно знаю, что Элис стоит в арочном проходе в своей повседневной рубашке и в серых брюках. Она смотрит на меня сквозь очки и, наверное, пытается прочитать все мои мысли лишь по движениям моего тела. Но я замираю и не позволяю ей ничего разглядеть во мне.
- Мне там нечего делать, - наконец, опускаю руки на колени.
- А здесь – есть?
Я сжимаю зубы, сдерживая нарастающее раздражение. Вот чего она опять прицепилась ко мне? Какого чёрта ей всё нужно? Я не отвечаю, продумывая, каким лучше способом сбежать отсюда, чтобы не нарваться на очередные нравоучительные разговоры.
- Не хочешь поговорить о чём-нибудь?
- Нет, - отрезаю я. – Я занят.
Решительно захлопываю крышку пианино, случайно задевая верхние октавы, и поднимаюсь на ноги, наконец, смотря в сторону Элис. Она как обычно выглядит, словно строгая учительница, ей лишь указки не хватает. И на ней действительно бордовая рубашка и серые брюки.
- Я всё-таки настаиваю, - она немного опускает голову и смотрит поверх очков, прожигая меня своими карими глазами.
Я прищуриваюсь, представляя у себя в голове, как обливаю эту женщину бензином и с удовольствием чиркаю спичкой, наблюдая за тем, как огонь обволакивает тело Элис, которая неистово вопит, сбросив маску своего безразличия и профессиональности.
А потом я моргаю, и картинка исчезает.
- Я уже не маленький, - бросаю я, пряча руки в карманах и направляясь в сторону выхода, чтобы уйти из этого дома и больше не пересекаться ни с Элис, ни с кем-либо другим, живущим здесь. – Ты не можешь меня заставлять, - я подхожу к ней и останавливаюсь в паре шагов, не успевая прикусить язык, чтобы не сказать что-нибудь лишнее. – В гробу я видал и тебя и твои разговоры, Элис. Засунь себе их в задницу, пока я это сам не сделал.
Её глаза неестественно расширяются, и, прежде чем я успеваю среагировать, рука взлетает вверх и залепляет мне громкую пощёчину. Щёку обжигает, и из-за удара голова поворачивается влево. Я удивлённо хлопаю глазами, поворачиваясь к Элис. Она глубоко дышит, и прядь её волос выбивается из идеального светлого пучка. Очки съезжают на кончик носа, так и норовя упасть на пол.
Я впервые вижу злость на лице мачехи, и это настолько сильно удивляет, что я теряю дар речи. Обычно Элис спокойная, держащая всё под контролем и не реагирующая вообще ни на какие провокации, женщина, но сейчас она выглядит, словно бешеная собака.
Я отвечаю ей тем же взглядом, демонстративно разворачиваюсь и поспешно выхожу в коридор. Щека всё ещё пылает, и я потираю ей рукой, чтобы избавиться от неприятного ощущения. Хватаю куртку, наспех натягиваю ботинки и вырываюсь на улицу, громко хлопая дверью.
Ветер тут же окутывает меня, и я ёжусь, надевая куртку и застёгиваю её до самого горла. Надо было прихватить шапку – уши моментально замерзают, и тело пробирает дрожь. Я сбегаю с крыльца, выхожу на дорогу и бреду в сторону пирса, расположенного в нескольких кварталах отсюда.
Я люблю там бывать, даже в такую погоду, не смотря на то, что возле реки ветер гораздо сильнее и холоднее, чем в городе, где можно спрятаться за зданиями или в уютных магазинчиках. Я добираюсь туда быстро – холод остужает мой пыл, но не до конца. На своём излюбленном месте я останавливаюсь и облокачиваюсь предплечьями о перила, смотря на неспокойную ледяную гладь воды. Вдали виднеются корабли и рыбацкие судна, и я вспоминаю, как в детстве отец брал меня с собой и мы закидывали сети, чтобы поймать рыбу на ужин. Мне не особо нравились такие моменты, потому что я не любитель сидеть и ждать, пока глупая рыба клюнет на приманку, но мама любила жарить её по выходным или же иногда делать суши, а я всегда делал всё, чтобы она улыбалась.
- Вот ты где, - весёлый голос вырывает меня из своих мыслей, и я оборачиваюсь. – Знал, что найду тебя здесь.
Я пожимаю плечом, вглядываясь в очертания парня, чьи зелёные глаза прищурены в улыбке, а шапка натянута настолько сильно, что почти скрывает их. Он останавливается рядом со мной и смотрит на гладь воды, безмятежно вздыхая.
- Тебя не было в школе, - бросает парень.
- Да. Настроения не было. Элис опять прицепилась, - жалуюсь я. – Достала меня уже. Корчит из себя мою мать, аж бесит.
Парень толкает меня локтём в бок и усмехается.
- Может, ты ей нравишься? Ну, знаешь. Есть такие мамаши, которые любят молоденьких…
- Иди ты, - толкаю его локтём в ответ, улыбаясь.
Настроение возвращается, и я вздыхаю, облегчённо осознавая, что злость отступает и оставляет меня в покое.
Я соврал, когда говорил, что у меня нет друзей.
