– Фурский. Он требует встречи.
– Откажи.
– Откажи ему, – повторил помощник охраннику. – Что? Что они повязаны? – поднял глаза на Светилова. – Он говорит, вы повязаны, и вам лучше его выслушать.
Профессор задумался, но ненадолго:
– Прямо сейчас выясни, в какую больницу повезли его дочь и поезжай туда.
– А что делать с вашим…
– Скажи, я приму.
Прода от 20.07.2021, 19:39
***
Фурский держал самообладание в узде, подъезжая к зданию профессора, поднимаясь на лифте, подходя к двери. Но стоило переступить порог офиса, как нервы сдали.
– Ты должен помочь! – не сдержался Фурский. – Я в полной жопе!
– Рад, что ты это осознаёшь, а не строишь из себя властелина всех и вся, – заметил с улыбкой Светилов.
– Что ты лыбишься? Тебе весело? Только знай, помирать, так вместе. Я один на дно не пойду!
– Держи себя в руках, Олег.
– Не затыкай меня!
– Где твоё спокойствие? Я тебя не узнаю.
– Сотри эту дурацкую улыбку!
– Всё-всё-всё. Не стой, присаживайся, виски будешь? Мне сказали, ты хотел поговорить.
– Какое виски?! Ты не понимаешь, в какой мы ж…
– Ты, – отрезал профессор. – Ты, мой дорогой партнёр. Я не убивал свою дочь.
Фурский подскочил к Светилову и схватил за ворот рубашки:
– Осторожнее со мной, я много чего знаю о твоих делах. И дочь я не убивал. Она выживет.
– Конечно-конечно. Если она умрёт, ты не переживёшь, я понимаю. А теперь отпусти меня и поговорим, как хорошие… – поцокал языком, – товарищи. Друзьями мы не были, согласись. Отпусти-отпусти. Иначе разговора не выйдет.
– Я тебя отпущу, но ты видимо плохо понимаешь, что происходит.
Светилов отряхнул ворот рубашки, будто руки Фурского его запачкали, опустился в кресло, указал на соседнее:
– Ты присаживайся, присаживайся, а то ещё удар хватит.
– Ты издеваешься?!
– А я смотрю, ты так и не научился держать себя в руках. С другими ты скала, сама хладнокровность. А со мной? Почему ты так меня боишься?
Олег не стал отвечать.
– Нулевой оказывается трус?
– Закрой свою пасть! Скоро за мной придёт полиция, и я им всё про тебя расскажу.
– Как страшно. Пугаешь, как ребёнок. Это так мы с тобой связаны? Сказками? – рассмеялся.
– У меня сохранились все документы по Караэсу, есть видео нашей встречи, и я знаю журналистку, у которой есть компромат на всех твоих возможных спасателей.
Профессор взял пустой стакан, покрутил в пальцах, поставил. Вытащил телефон из кармана брюк, сдвинул экран, повернул к собеседнику.
– Не на неё ли ты рассчитываешь? – оскалился улыбкой, протягивая мобильник.
Фурский взглянул на изображение и невольно ослабил галстук. Зверски избитая журналистка Сафьялова смотрела с экрана заплывшим глазом, полыхающим ненавистью.
– Так ты о ней? – хохотнул профессор. – Видишь ли… пока ты разбирался со своей семейкой и любимой игрой, мои ребята трудились. А ты выходит бездарно тратил время: одну дочь застрелил, другая сбежала. Всё пошло прахом, Олежек.
Фурский исходил гневом. Как же ему хотелось уничтожить Светилова. Убить собственными руками. Он сжал кулаки, подходя ближе к своему врагу.
– Мало крови? – поинтересовался профессор. – Хочешь ещё и моей замараться? Что ж, давай. Только и ты живым отсюда не выйдешь. Тронешь меня, и сразу откроется дверь. Здесь же камеры, Олежек. И прослушка. Неужели, ты от горя совсем ополоумел?
Фурский сдержался. Удар пришёлся по столу. Стакан Светилова полетел прямиком в стену.
– Какой я тебе Олежек?! Ты…
– Я кто? Я твой друг по двору, я тот, кто помог обставить убийство Кати, как самоубийство. Разве нет? Я тот, благодаря кому ты стал Нулевым. Не я ли придумал игру? Не я ли помогал составлять правила? Придумал название? Не я ли находил игроков, когда ты только начинал? А? Олежек? Я. Всё это делал я! А почему ты не задумывался? Друзьями мы ведь не были, так почему же я тебе помогал?
– Ты больной психопат, помешанный на деньгах, вот почему! Тебе от игры приходило семьдесят процентов, – прошипел Фурский. – Плюс ты получал проценты с игроков!
– Верно. «Соседи» оказались удачным вложением. А особенно удачным стало знакомство с Давидом. Он работал на меня. Собирал компромат на игроков и пытался вычислить твою личность. Я ему тебя не выдавал, мне было интересно взглянуть, как он будет нарушать правила, чтобы потом ты же сам от него и избавился. Он слишком много пил и слишком много болтал. Хотя вначале был очень полезным. Он помог сохранить мне лабораторию по Караэсу. Крохотную. Но зато о ней так никто ничего и не узнал. Даже Сафьяловой невдомёк, где ещё хранится яд. Удивлён?
– Мне плевать. Если меня посадят, сядешь и ты!
– Угрозы-угрозы. У меня есть друзья, они помогут. А у тебя кто? Никого. Да и подумай сам, если от игры ты как-то и отмажешься, подставив тех же участников, то что делать с происшествием на мосту?
– Кариша выживет. Я отец, я всё улажу!
– Допустим. А как насчёт убийства Кати?
– Та история в прошлом! Все знают, что это самоубийство!
– Все, кроме тебя, меня и твоих дочерей. Ты же помнишь тот день?
Он помнил. За Катей кто-то следил. Её это жутко нервировало, и она начала винить в слежке участников игры. Она знала об игре, не одобряла и просила его поскорее со всем покончить. Он лгал, будто они лишь играют в смерть, а на деле все остаются живы. Лгал, что, когда разбогатеет, оставит «Соседей».
В тот день они жутко поругались, он напился. Катя просила развод, грозилась забрать детей. Он явился домой, едва волоча ноги, накатил ещё, достал манекен. По нему иногда стрелял, если не справлялся со злостью, правда делал это незаряженным пистолетом. Играя.
Поставил манекен, пошёл за пистолетом. А дальше… дальше он стал убийцей.
– Помнишь… – Светилов выглядел довольным. – Только у тебя наверняка есть вопрос. Например, почему в пистолете оказалась пуля?
– Это был Давид. По описанию Кати, он подходил под того, кто за ней следил и однажды напал. Она ему отказала, и он обещал отомстить. У него потом нашли ключи от моей квартиры.
– И ты до сих пор в это веришь? Давид, конечно, был бабником, но…
Олег почувствовал себя полным лохом.
– На самом деле я хотел лишь немного поиграть. Не думал, что ты надерёшься до такой степени, что не сможешь различить пистолеты и начнёшь палить прямо в квартире, при детях. Но Катя хотела развод, ты не хотел бросать игру… В общем, вышло как вышло. Здорово же ты нахрюкался, если не смог понять, что перед тобой живой человек, а не кукла. Ну а кто виноват? Ты. Ты сам. Каждый день наверно себя ненавидишь. Но зато пить бросил. Хорошо вышло. Правда? Полезный урок.
– И Кузнецов, и Давид были ни при чём…
– Какой Кузнецов? – усмехнулся профессор. – Это всё я. Одеться, как Давид, нацепить парик, да проще простого! А дубликат ключей вообще не проблема. Разве твоя Наташа на детской площадке ключики не теряла?
Он молчал.
– Теряла, а вечером одна тётя эти ключики вернула, помнишь? Ты не в курсе? Жена не рассказывала? Ах да! Она же так защищала нелюбимую тобой дочь. Наверное, боялась очередной вашей ссоры с Наташей.
– Ты гнида! – Фурский бросился на профессора.
– Тише-тише! Это ты убийца, а я всего лишь создатель яда. И вспомни, сколько я заплатил, чтобы убийство сделали самоубийством? А кто давал деньги на раскрутку игры?
– Да пошёл ты! На тебе смертей больше, чем на всех моих игроках вместе взятых! – потряс за грудки. – А кто хранил тайну об убийстве того старика, владельца старинного дома? Или ты думал, козыри только у тебя? Я тоже кое-что знаю!
– Да что ты знаешь?
– А как насчёт «Колыбели для ласточки»?
Светилов растерял наглость и стал похож на смерть. Такого он не ожидал.
– Не понимаю, о чём ты, – попытался взять себя в руки. Но цвет лица и бегающие глаза сказали о многом. Фурский попал в точку.
– Ты убил мою Катю, – продолжил Олег, возвращая хвалёное хладнокровие, – за это я заберу все твои деньги. Они же в «Колыбели»? Всё, что прячешь от семьи, от меня. Да-да, я в курсе твоих махинаций с игроками. Пьяный Давид бывал ох как болтлив. Он знал всех, с кого ты брал процент без моего ведома. Кстати, спасибо, за отменную идею – оставлять Нулевого в тени. О том, кто я такой знают единицы, да и те уже мертвы.
Теперь молча, слушал профессор.
– Ты долгие годы воровал у собственных родителей, сестёр, их мужей, и все эти денежки прятал где? В «Колыбели». Твоей ошибкой было использовать дачу Давида. Думал, он никому не расскажет, вы типа повязаны? А оно видишь, как вышло? Его болтливость – находка для шпиона. Он как-то проговорился дочери, любимой Нике, а она сболтнула название подружке. Ларе. Так уж получилось, что Лара мне нравилась, и я немного покопался в её жизни. – Он сделал многозначительную паузу, выводя Светилова из равновесия.
– Какая Лара? Какое мне дело до твоей симпатии? Даже, если ты знаешь про «Колыбель», код известен только двоим! Обломись!
– Двое – это уже не секрет, – расплылся в улыбке Фурский.
– Ты о чём? – вскочил с места профессор. – Пытаешься меня запугать какими-то сказками? У тебя ничего нет! Код известен только мне и моему работнику!
– Верно. А твой работник бывший парень Лары.
– Да что за фигня? Не может этого быть! Он одиночка!
– Одиночка и жадная тварь. Отец Лары когда-то сбил его на машине, и парень, увидев, как хорошо живёт Лара, решил отомстить. Он готов был всему миру поведать правду, но я его остановил.
– Бред какой-то… – побледнел профессор.
Фурский продолжил:
– Я заплатил за молчание и пообещал и дальше платить, если он не будет трогать Лару. Мы подружились. Слегка. Деньги сближают. Сам знаешь. Он хотел бабки, я хотел спокойствия Ларе. Все в выигрыше.
Светилов крепко сцепил зубы.
– Ты не встречался с ним, но связь держал. Как-то назначил встречу в ресторане. Помнишь?
– В Питере полно ресторанов. К чему ты клонишь?
– Это был мой любимый ресторан, там подают самое лучшее мясо. Я там завсегдатай. А ты не знал? Получается, ты не так осведомлён, как прикидываешься.
– К чему эта болтовня? – злился профессор.
– Да ни к чему, но я тоже был там в тот вечер, - достал из кармана телефон, показал, что вёл запись.
– И что? Пускай ты знаешь о «Колыбели», пускай знаешь код, деньги не тронешь! Если я заговорю, ты сядешь!
– И ты, – совершенно спокойно произнёс Фурский.
– За мной стоят люди!
– В очереди на расправу? – хмыкнул Олег. – Эти твои люди в курсе, что ты и у них воровал? – Взял бутылку с виски и сделал глоток прямо из горла, поставил обратно. – Мы в одной связке, профессор. Потону я, захлебнёшься и ты. Ах да. Забыл сказать. Болтун Давид рассказывал о своём зяте. Представляешь, там такая интересная история. С убийством девушек и Караэсом.
Светилов ударил Фурского.
– Не угрожай мне. Иначе твоя дочь умрёт! Мой человек уже в больнице!
– Заткнись! – ответный удар.
Дверь распахнулась. Вошёл побитый помощник.
– Выйди! – гаркнул профессор.
– Но…
– Выйди!
– Т-та… там полиция. К Олегу Станиславовичу.
Враги переглянулись. Руки опустились. Желание драться бесследно испарилось.
– Как они тебя вычислили? Что это значит? Ты кому-то говорил, куда отправляешься?
– Ты дебил? – зашептал Фурский – Я убийца. Кому я мог сказать, что направляюсь к тебе?
– Тогда как они узна…
– Извините. Они уже в лифте, – передал помощник.
– Значит так, – прошипел Фурский, – если мы вместе, тогда я молчу, – сделал огромный глоток виски.
– Нет, Олежек, – проскрипел Светилов, отбирая бутылку. – Если мы вместе, твоя дочь будет жить. Слушай! А не ты ли привёл их ко мне? Решил сыграть по-своему? Не вздумай! – вытащил телефон. – Один звонок…
– Это не я!
Профессор не поверил:
– И что, даже не знаешь кто?
Фурский тяжело выдохнул.
– Я догадываюсь.
Прода от 21.07.2021, 18:03
Глава 39
Наталья бежала, не разбирая дороги, сбивая прохожих, глазевших через свои смартфоны на происходящее. Наташа бежала от собственных чувств.
Не удержалась на ногах, обо что-то споткнулась, упала.
Небо взирало своими темнеющими глазами, полными презрения и мрачной торжественности. Отец выстрелил в Наташу. Действительно выстрелил! В случившееся верилось с трудом. Как он мог?! Она же его дочь!
Сердце разрывалось от праведного гнева, глаза жгли слёзы ненависти к отцу.
Он выстрелил, а сестра встала на защиту. Карина загородила Наташу собой. Карина, противная, идеальная. Карина, которую Наташа проклинала!
Поступок младшей казался ещё более сумасшедшим, чем выстрел отца, до сих пор звучавший в ушах и разрывавший перепонки.
Отец выстрелил, сестра защитила.
Мир снова перевернулся.
Наталья поднялась на колени, затем оперлась на ладони и поднялась. Огляделась. Мигалки приближались. Ей казалось, она бежала вечность, а на деле едва отбежала на десяток метров от моста.
Время замедлилось. Прохожие всё так же шли мимо, проезжали машины, светофоры меняли цвета, облака заполняли небо, а Наташа уже не бежала – шла вперёд, не ощущая ног и собственных слёз. Она не хотела плакать, но слёзы не спрашивали. Они текли, несмотря на злость к отцу и благодарность сестре.
Наташа брела по городу и всюду видела сестру. Карина улыбалась. Она всегда была добра к Наташе, а сейчас протягивала руку, обещая защитить от любой беды, и Наталья ей верила. Пошла следом за призраком, подняла руку, пытаясь ухватить прозрачную ладонь. Но не успела коснуться, как её оглушил звук автомобиля, рвущего шины об асфальт.
– Совсем сдурела?! – тряс водитель за плечи. – Жить надоело? Так с моста спрыгни, чё под колёса бросаешься, кретинка? О других подумай!
Невидящим взором посмотрела на мужчину.
– Ты под наркотой, что ли? Совсем чумная… Вали с дороги!
Он сел в машину, объехал Наташу, показав из открытого окна средний палец, и скрылся из виду. Просигналила новая машина. Наташа сделала шаг назад, два. Осмотрелась по сторонам, возвращаясь в реальность. Сестры нигде не было.
– Я схожу с ума… – залепетала Фурская и снова огляделась. Мир был прежним: шумным живым, но не для неё. – Я должна взять себя в руки. Я ничего плохого не сделала. – А сердце твердило обратное. Чувство вины заглянуло в душу и там и осталось.
Наталья разозлилась. Закричала. В её крике смешались боль и разочарование, страх и неуверенность, раскаяние и желание мести.
В этот миг она поняла, как ошибалась, ненавидя сестру. Другого человека она должна была ненавидеть, другого.
В памяти воскресли позабытые воспоминания: две сестры, две подружки прятались от кричащего отца, когда ели чужие конфеты или брали вещи без спроса, а потом закрывались в ванной, боясь взбучки и смеясь от своих же проказ. Почему она всё это выбросила? Вычеркнула, словно ненужное? Когда-то они с Кариной были обычными сёстрами. Были! И это дарило радость, делало её счастливой. Делало, чёрт возьми!
Наталья со злостью смахнула слёзы и принялась тереть подбородок. То, что казалось оправданной ненавистью к сестре начинало таять, а на этом месте уже произрастало желание наказать отца.
Она попыталась вспомнить хоть что-то хорошее из их отношений, но столкнулась со стеной непризнания, грубости. Неоправданной жестокости. Он никогда её не любил, будто и дочерью не считал. И сегодня доказал это.
