Он молчал.
– Иначе я тебя убью! – закричала она и принялась бить его кулаками в грудь, в живот, в лицо. Такое любимое, такое родное. Ненавистное. – Я ради тебя живу, придурок! Ради тебя делаю всё, что попросишь! Да я бы и дракона убила, и человека, да хоть мать родную, если бы ты попросил! Понимаешь, ты – мой мир! Ты – всё для меня! Как ты мог так со мной поступить, сволочь?
Герман моргнул, перехватил очередной удар и больно сжал запястье. Слёзы с новой силой хлынули из женских глаз.
– Отпусти! Мне больно! Больно!
– Не смей называть меня сволочью, поняла? Ты подстилка и всегда знала, кем для меня являешься. Скажешь, была не в курсе моих разговоров, чатов? Не видела фотографии? Да всё в моём доме говорит о Марине! Её снимки висят на стене в спальне! Тебя это не смущало, нет? Смущало, но ты психопатка, влюблённая в меня со школы. Да что ты знаешь о любви, дура? Убить она готова! Так что же не убила? – разжал пальцы. Ника принялась тереть больное место.
– Ты хочешь, чтобы я убила? Я убью. Тогда ты будешь мой?
– Да ты психопатка, Ника, тебе лечиться надо!
– И это говорит мне тот, кто изнасиловал девушку в старшей школе?
Хлёсткая пощёчина разбавила ночную тишину.
– Не смей вспоминать о том случае, поняла? Это прошлое, и оно тебя не касается.
Ника медленно кивнула.
Герман поднялся с колен. Она подскочила к нему, хотела помочь, но он оттолкнул её. Сильно.
В этот момент старуха, сидя в уютном кресле, что-то произнесла, и Вероника упала не на землю, а полетела с обрыва. Она даже вскрикнуть не успела, так внезапно всё произошло. Лишь глаза, полные ужаса навсегда запечатлелись в памяти Германа.
– Ни… ка… – замотал головой Спичкин. Осторожно подошёл к обрыву, которого здесь не было и увидел девушку, влюблённую в него со школьных лет. Прекрасную, как никогда. Ника лежала на земле. Из окровавленного рта едва слышно тянулись слова:
– Не… верь… ста… ру… хе…
Сердце Вероники остановилось.
Сердце Германа забилось в конвульсиях от незнакомых ранее чувств.
Старуха довольно потёрла ладони. Всё получилось весьма забавно: никто не ожидал такого исхода, даже она сама. Но прелесть во владении чужими судьбами в этом и заключалась – лишать жизни по единому щелчку, без предупреждения. Просто по внезапному желанию. В порыве эмоций, так свойственному всему женскому роду. Огорчало старуху лишь одно: Марину убить иллюзией или одним лишь хотением было нельзя. Она особенная. Ещё поэтому её следовало уничтожить. И как можно скорее, пока настоящие воспоминания не вернулись.
Пока Саша далеко.
Огонь горел. Слабо, фантомно, но маленькая девочка прикладывала все усилия, чтобы пламя разгорелось сильнее. Тонкие ручки сложились в молитве, затем взяли краски, бумагу и кисть, принялись рисовать. Эля, юный творец, знала больше, чем считали взрослые. Знала она и о старухе, что сходила с ума и перетасовывала судьбы, словно, карты в колоде.
Огонь истончался. Девочка зашептала отчаяннее, краски стали быстрее ложиться на лист. Эля относилась к детям, рождённым на перекрёстке всех миров, посланным сюда для поддержания равновесия.
Испокон веков существовали две стороны, как чёрное и белое. Одни уподоблялись старухе, боясь лишиться самого дорого – собственной власти. Другие помогали жертвам, создавая условия для возможной победы над злом. Иными словами, уравнивали возможности.
Вероника ушла из жизни внезапно, по воле старухи. Эля прочитала молитву за её душу. Мария умерла по общему замыслу. И хотя её душа не успела почернеть, но болезнь, съедающая изнутри, так и оставшаяся для самой хозяйки загадкой, делала свою мрачную работу, приближая смерть. Мария бы умерла в любом случае: не в этот день, так через полгода, но в муках, одиночестве и сожалении, что выбрала не тот путь.
Вмешайся Элечка сразу, и женщина осталась жить, но магия старухи овладела бы сердцем, и Мария, как и в самом начале, возжелала бы смерти невинных, смерти Марины. Добрые мысли ушли бы безвозвратно, а материнское сердце снова просило справедливости. Тяготело к убийствам.
Огонь разгорался медленно, но неизбежно. Доброта Элечки подпитывала язычки пламени. Они поднимались в небо мелкими и крупными завитками, устремляясь всё выше и выше, стремясь к тем, что стояли на перекрёстке миров. Эля просила совета.
Время шло, темнота порабощала души отдыхающих, кусала за пятки Элечку. Страх подкрадывался к девочке, напоминая ей, что она всего лишь ребёнок, на чьи хрупкие плечи возложена не по годам серьёзная миссия. Но Элечка упрямо ждала ответа. Старалась не думать о мгле, смотрящей косыми кровожадными глазами. Старалась не бояться. И рисовала. Краски всегда помогали в борьбе с монстрами, как живыми, так и с книжными.
Ответ пришёл, ветром шелестя одно-единственное имя. Элечка улыбнулась, быстро погасила с трудом добытый огонь и побежала с аллеи домой.
До исхода оставалась одна ночь и один день.
Утро встретило невероятным чувством счастья. Но Марина всё равно решила убедиться в реальности происходящего: ущипнула себя и не один раз; провела пальцами по Сашиной спине, вырисовывая замысловатые линии; прижалась, вдыхая ни с чем не сравнимый запах. А когда мужчина повернулся, сонно зевая, долго всматривалась в родные черты, радуясь и узнавая.
Они вновь говорили о прошлом и настоящем, представляли будущее. Ловили каждое слово, взгляд, движение. Тонули в обоюдных эмоциях и касаниях. Ни на шаг не отходили друг от друга.
Ни во время завтрака, приготовленного Сашей, – он не ограничился изумительным кофе и приготовил запеканку, – ни позднее, в мыслях Марины не возникли образы Снегурочки, Миши или Ботика.
Детектив даже не подозревала о том, в каких жутких условиях оказался верный робот. Она не знала, что он всю ночь пробыл в доме убитой Марии, куда его приволокли зачарованные отдыхающие. Не знала, что в его системах копались и стёрли воспоминания, вывели из строя программу лазера, сделав совершенно беззащитным перед любой опасностью. Сделав из Ботика всего лишь машину.
Старуха не собиралась избавляться от Ботика, её цель состояла в другом: сделать из него инструмент, послушного слугу. Того, кто бы помог уничтожить Лесницкую и любого, вставшего на её пути. Пути безграничной и неискоренимой власти. Она считала, что только с её властью в мирах будет порядок. Никто другой не сумеет удержать в узде распоясавшихся магов, самовлюблённых колдунов, агрессивных оборотней, выскочек великанов и зазнавшихся фей вместе с ангелами. Никто, кроме неё. Ботик должен был стать лишь очередным орудием на пути к получению этой самой власти. И пока всё шло хорошо.
Но Марина ни о чём таком не подозревала.
Она забыла о Снегурочке, любимой драконихе, вынужденной спать на холодной земле возле дома, где всё ещё пахло хозяйкой. К счастью, Снегурочка была не одна, рядом лежал Снег, и питомцы, сумевшие встретиться спустя столько времени, две родственные души, грели друг друга и поддерживали в трудную минуту, как могли – по-своему, по-драконьи. Только полёты для них, рождённых магией нашего мира и перекрёстка миров, были опасны. Особенно в неблагоприятных условиях. А что, может быть более неблагоприятным, чем травмы, как физические, так и моральные?
Силы драконов таяли.
Марина забыла Мишу, студента, чья тяга к расследованию так походила на её собственную.
Миша не успел даже приблизиться к дому Лесницкой: его схватили отдыхающие и поволокли туда же, куда и робота. У старухи на него тоже имелись свои планы. Утром Мишу вместе с роботом старуха забрала с собой. Сакура послужила проводником на перекрёсток миров. А Марина в этот момент обнимала Сашу, делясь взаимными воспоминаниями.
Она всё забыла и ничего не замечала.
Погружённая в безграничную тёплую негу, она качалась на волнах любви и видела лишь его – любимого мужчину, ради которого легко бы отдала собственную жизнь.
А колдун испытывал смешанные чувства. С одной стороны, обман удавался как нельзя лучше. Образ ему самому подошёл идеально – особо и притворяться не приходилось, ведь многое присущее Саше было свойственно и ему. С другой, мелкий червяк сомнения ползал где-то в самом закроме души и нашёптывал: «Она всё равно не она. Посмотри в глаза – они другие». Но убийца всеми силами душил червяка. Мысль о новых поисках, о потерянном желании разъедала сердце. Нет, старуха не могла ошибиться. Он уверял себя в этом снова и снова, продолжая окружать жертву ложью и мнимым чувством счастья.
Угрызения совести мучили недолго. Заставляя верить детектива в происходящее, он и сам начинал избавляться от сомнений. В конце концов, Марина действительно была похожа. Не во всём, но во многом. А глаза… глаза можно всегда вставить чужие.
Отпустив тревожные мысли, колдун улыбнулся и крепче обнял жертву. Сегодня им предстояло ещё очень многое вспомнить. Многое сделать реальным.
Старуха посоветовала начать с совместного приготовления обеда и не спеша переходить к лунному убийству. Он должен был убедить Марину в том, что она верно мыслит. Подтвердить её догадки, доказать: он, Саша, полностью на её стороне.
«Она любит овощной суп с мелко нарубленной зеленью, помнишь?» – уточняла она в сообщении, пока Марина, пребывая в неведении, лежала в его объятьях и рассказывала о самом сокровенном.
«Да».
– А когда мне было шесть, – услышал колдун голос Марины, – я боялась темноты и всюду ходила сразу с двумя фонариками. На всякий случай. Теперь ты расскажи то, о чём я ещё не знаю. Только не мухлюй! Историю с поцелованной лягушкой в разных интерпретациях я прекрасно помню.
Убийца решил ничего не придумывать, а рассказать правду о себе. Всё равно совсем скоро Марины не станет, и его слова окажутся запертыми в этих иллюзорных стенах.
– Мне было шестнадцать, когда я повстречал её. С тех пор моё сердце находилось там, где была она.
– Кто? – Марина приподнялась. Заглянула в его глаза. – О ком ты говоришь?
– О Свете.
До утра маленькая Эля взывала к Царю мёртвых, старалась внушить ему мысли о Марине. Сделать это было несложно, ведь он и без её усилий постоянно о ней думал. Несмотря на мрачную душу, Костя любил детектива и очень страдал, находясь в камере. Но Эле предстояло осторожно и ненавязчиво перевести мысли о Марине к Саше. А дальше дело за ним. Всё необходимое для побега девочка предоставила.
Его взяли сразу: особо не выслушивая и не вслушиваясь в признание. Смерть какой-то бабы с мутной репутацией их не волновала. Гораздо важнее для полиции было то, кто стоял перед ними. Нет, Костю не разыскивали, не считали преступником, не видели в нём зло, необходимое для вытравления. Его не боялись. Причина, по которой Царя приняли с распростёртыми объятьями заключалась в куда более простых вещах. Во-первых, деятельность, которой он заправлял сильно портила репутацию депутатам и выше стоящим. Во-вторых, содержание «цирка» обходилось в копеечку. Как бы Царь не старался отвечать за свой бизнес самостоятельно, здание, где располагалось агентство, принадлежало не ему, а весьма влиятельному бизнесмену, очень нелюбившему задержек с арендной платой. А в этом месяце у Кости как раз возникли трудности. Он собирался их уладить накануне разговора с Мариной, но… вышло, как вышло.
Слишком быстро сев за решётку, Царь не удивился и не особо опечалился. В конце концов, так хотела его любимая женщина. И так требовала совесть. Инга не была посторонней. Её образ навечно запрятался в память, и Костя не сомневался, что в минуты одиночества он будет являться и тревожить душу. Плохо он поступил. Плохо. Минутное помутнение, и любовь стала ядом. Все добрые чувства канули в небытие. Он помнил, как руки сжались для ударов. Как молотил когда-то самого близкого человека. С жестокостью. С остервенением.
Ненавидел себя.
За решёткой время тянулось вечностью. Косте казалось, что он уже тысячу раз присел на топчан, поднялся, дошёл до стены, уткнулся лбом. Ощущая вибрацию стен, слыша голоса. Он находился в одиночной камере, но служители закона обещали: это ненадолго. Царь подозревал, в счастливом стечении обстоятельств немалую роль сыграл один из клиентов, любитель разбивать бутылки о головы трупов. Но эта мысль не радовала. Один или с другими, одиночество кромсало душу. Перед глазами то и дело сменялись образы Инги и Марины. Последняя не выходила из головы даже, когда он дремал. В редкие часы за эти пару суток удалось очутиться в тёплой уютной квартире Марины рядом с Изюмом и Снегурочкой. Как там его верный пёс? Царь надеялся, Марине хватит жалости забрать его к себе или хотя бы сдать в приют.
Вспоминая глаза любимого зверя хотелось плакать. Но Костя не плакал. Царю мёртвых не положены подобные привилегии.
Очередная порция еды, называемая съедобной лишь с очень большой натяжкой, лежала нетронутой. Голоса из соседних камер до невозможности бесили. Двое решали, кто круче, кто больше убил. Костю тошнило. Он представил мягкую подушку, почти вживую увидел, как накрывает ею голову и растворяется в тишине, но в столь желанный образ вдруг ворвалось лицо Марины. Её глаза были закрыты, изо рта текла кровь. Царь вскочил.
Холодный пот прошиб насквозь. Дышалось с трудом. Оглядываясь по сторонам, Костя пытался понять, что это было за наваждение. Марина выглядела не воспоминанием, не жуткой больной фантазией. Она предстала настоящей, только очень далёкой.
Когда в камере появилась Марина, Костя едва не вскрикнул. Её совершенно обнажённое тело кровоточило множеством укусов. Он узнал эти следы. Снегурочка оставляла такие отметины на подаренных им пластмассовых куклах. Костя подошёл поближе. Марина повернула голову. Слабый едва слышный шёпот умолял:
– Саша может всё исправить… Найди Сашу.
До боли ненавистное имя сейчас звучало совсем иначе. Царь не желал в этом признаваться, но он поверил в смерть Марины. Он любил её больше жизни, но отчётливо осознавал: скоро она умрёт. Нет. Она умрёт, если рядом не окажется этого проклятого Саши.
Костя не знал, откуда в замке со стороны камеры взялся ключ, но решительно повернул его, не сомневаясь: всё происходит так, как должно быть. Царь мёртвых не считал себя фаталистом и в Богов не верил, но судьбу чтил и всегда слушал сердце, а оно сейчас кричало:
«Время уходит, беги! Время уходит, беги!»
И он побежал.
Никто его не остановил. Пара полицейских проследила взглядом за его побегом и вернулась к своим делам. Дежурный вовсе пялился в экран мобильного и даже не поднял головы.
«Какая-то магия, – решил Царь, вдыхая полной грудью свежий летний воздух.
Чем дальше он отдалялся от тюрьмы, переодевшийся в украденную одежду с ближайшего рынка и чем ближе становился к дому Саши, ведомый неясным знанием, тем крепче внутри становилось желание – спасти Марину самому. Не мог он отдать её жизнь в руки какого-то Саши. Не мог так рисковать. У него полно душ, способных помочь. Полно связей. Он в состоянии спасти любимую женщину и хоть немного тем самым искупить перед ней вину за то, что не сумел пробудить в ней любовь. За то, что он такой.
Костя стоял возле Сашиного подъезда, когда решение созрело окончательно. Вытащил мобильник, украденный у одного из прохожих на том же рынке и сделал пару звонков.
– Иначе я тебя убью! – закричала она и принялась бить его кулаками в грудь, в живот, в лицо. Такое любимое, такое родное. Ненавистное. – Я ради тебя живу, придурок! Ради тебя делаю всё, что попросишь! Да я бы и дракона убила, и человека, да хоть мать родную, если бы ты попросил! Понимаешь, ты – мой мир! Ты – всё для меня! Как ты мог так со мной поступить, сволочь?
Герман моргнул, перехватил очередной удар и больно сжал запястье. Слёзы с новой силой хлынули из женских глаз.
– Отпусти! Мне больно! Больно!
– Не смей называть меня сволочью, поняла? Ты подстилка и всегда знала, кем для меня являешься. Скажешь, была не в курсе моих разговоров, чатов? Не видела фотографии? Да всё в моём доме говорит о Марине! Её снимки висят на стене в спальне! Тебя это не смущало, нет? Смущало, но ты психопатка, влюблённая в меня со школы. Да что ты знаешь о любви, дура? Убить она готова! Так что же не убила? – разжал пальцы. Ника принялась тереть больное место.
– Ты хочешь, чтобы я убила? Я убью. Тогда ты будешь мой?
– Да ты психопатка, Ника, тебе лечиться надо!
– И это говорит мне тот, кто изнасиловал девушку в старшей школе?
Хлёсткая пощёчина разбавила ночную тишину.
– Не смей вспоминать о том случае, поняла? Это прошлое, и оно тебя не касается.
Ника медленно кивнула.
Герман поднялся с колен. Она подскочила к нему, хотела помочь, но он оттолкнул её. Сильно.
В этот момент старуха, сидя в уютном кресле, что-то произнесла, и Вероника упала не на землю, а полетела с обрыва. Она даже вскрикнуть не успела, так внезапно всё произошло. Лишь глаза, полные ужаса навсегда запечатлелись в памяти Германа.
– Ни… ка… – замотал головой Спичкин. Осторожно подошёл к обрыву, которого здесь не было и увидел девушку, влюблённую в него со школьных лет. Прекрасную, как никогда. Ника лежала на земле. Из окровавленного рта едва слышно тянулись слова:
– Не… верь… ста… ру… хе…
Сердце Вероники остановилось.
Сердце Германа забилось в конвульсиях от незнакомых ранее чувств.
Старуха довольно потёрла ладони. Всё получилось весьма забавно: никто не ожидал такого исхода, даже она сама. Но прелесть во владении чужими судьбами в этом и заключалась – лишать жизни по единому щелчку, без предупреждения. Просто по внезапному желанию. В порыве эмоций, так свойственному всему женскому роду. Огорчало старуху лишь одно: Марину убить иллюзией или одним лишь хотением было нельзя. Она особенная. Ещё поэтому её следовало уничтожить. И как можно скорее, пока настоящие воспоминания не вернулись.
Пока Саша далеко.
Прода от 06.09.2020, 16:58
Огонь горел. Слабо, фантомно, но маленькая девочка прикладывала все усилия, чтобы пламя разгорелось сильнее. Тонкие ручки сложились в молитве, затем взяли краски, бумагу и кисть, принялись рисовать. Эля, юный творец, знала больше, чем считали взрослые. Знала она и о старухе, что сходила с ума и перетасовывала судьбы, словно, карты в колоде.
Огонь истончался. Девочка зашептала отчаяннее, краски стали быстрее ложиться на лист. Эля относилась к детям, рождённым на перекрёстке всех миров, посланным сюда для поддержания равновесия.
Испокон веков существовали две стороны, как чёрное и белое. Одни уподоблялись старухе, боясь лишиться самого дорого – собственной власти. Другие помогали жертвам, создавая условия для возможной победы над злом. Иными словами, уравнивали возможности.
Вероника ушла из жизни внезапно, по воле старухи. Эля прочитала молитву за её душу. Мария умерла по общему замыслу. И хотя её душа не успела почернеть, но болезнь, съедающая изнутри, так и оставшаяся для самой хозяйки загадкой, делала свою мрачную работу, приближая смерть. Мария бы умерла в любом случае: не в этот день, так через полгода, но в муках, одиночестве и сожалении, что выбрала не тот путь.
Вмешайся Элечка сразу, и женщина осталась жить, но магия старухи овладела бы сердцем, и Мария, как и в самом начале, возжелала бы смерти невинных, смерти Марины. Добрые мысли ушли бы безвозвратно, а материнское сердце снова просило справедливости. Тяготело к убийствам.
Огонь разгорался медленно, но неизбежно. Доброта Элечки подпитывала язычки пламени. Они поднимались в небо мелкими и крупными завитками, устремляясь всё выше и выше, стремясь к тем, что стояли на перекрёстке миров. Эля просила совета.
Время шло, темнота порабощала души отдыхающих, кусала за пятки Элечку. Страх подкрадывался к девочке, напоминая ей, что она всего лишь ребёнок, на чьи хрупкие плечи возложена не по годам серьёзная миссия. Но Элечка упрямо ждала ответа. Старалась не думать о мгле, смотрящей косыми кровожадными глазами. Старалась не бояться. И рисовала. Краски всегда помогали в борьбе с монстрами, как живыми, так и с книжными.
Ответ пришёл, ветром шелестя одно-единственное имя. Элечка улыбнулась, быстро погасила с трудом добытый огонь и побежала с аллеи домой.
До исхода оставалась одна ночь и один день.
Прода от 07.09.2020, 20:33
Глава 16
Утро встретило невероятным чувством счастья. Но Марина всё равно решила убедиться в реальности происходящего: ущипнула себя и не один раз; провела пальцами по Сашиной спине, вырисовывая замысловатые линии; прижалась, вдыхая ни с чем не сравнимый запах. А когда мужчина повернулся, сонно зевая, долго всматривалась в родные черты, радуясь и узнавая.
Они вновь говорили о прошлом и настоящем, представляли будущее. Ловили каждое слово, взгляд, движение. Тонули в обоюдных эмоциях и касаниях. Ни на шаг не отходили друг от друга.
Ни во время завтрака, приготовленного Сашей, – он не ограничился изумительным кофе и приготовил запеканку, – ни позднее, в мыслях Марины не возникли образы Снегурочки, Миши или Ботика.
Детектив даже не подозревала о том, в каких жутких условиях оказался верный робот. Она не знала, что он всю ночь пробыл в доме убитой Марии, куда его приволокли зачарованные отдыхающие. Не знала, что в его системах копались и стёрли воспоминания, вывели из строя программу лазера, сделав совершенно беззащитным перед любой опасностью. Сделав из Ботика всего лишь машину.
Старуха не собиралась избавляться от Ботика, её цель состояла в другом: сделать из него инструмент, послушного слугу. Того, кто бы помог уничтожить Лесницкую и любого, вставшего на её пути. Пути безграничной и неискоренимой власти. Она считала, что только с её властью в мирах будет порядок. Никто другой не сумеет удержать в узде распоясавшихся магов, самовлюблённых колдунов, агрессивных оборотней, выскочек великанов и зазнавшихся фей вместе с ангелами. Никто, кроме неё. Ботик должен был стать лишь очередным орудием на пути к получению этой самой власти. И пока всё шло хорошо.
Но Марина ни о чём таком не подозревала.
Она забыла о Снегурочке, любимой драконихе, вынужденной спать на холодной земле возле дома, где всё ещё пахло хозяйкой. К счастью, Снегурочка была не одна, рядом лежал Снег, и питомцы, сумевшие встретиться спустя столько времени, две родственные души, грели друг друга и поддерживали в трудную минуту, как могли – по-своему, по-драконьи. Только полёты для них, рождённых магией нашего мира и перекрёстка миров, были опасны. Особенно в неблагоприятных условиях. А что, может быть более неблагоприятным, чем травмы, как физические, так и моральные?
Силы драконов таяли.
Марина забыла Мишу, студента, чья тяга к расследованию так походила на её собственную.
Миша не успел даже приблизиться к дому Лесницкой: его схватили отдыхающие и поволокли туда же, куда и робота. У старухи на него тоже имелись свои планы. Утром Мишу вместе с роботом старуха забрала с собой. Сакура послужила проводником на перекрёсток миров. А Марина в этот момент обнимала Сашу, делясь взаимными воспоминаниями.
Она всё забыла и ничего не замечала.
Погружённая в безграничную тёплую негу, она качалась на волнах любви и видела лишь его – любимого мужчину, ради которого легко бы отдала собственную жизнь.
Прода от 10.09.2020, 10:27
А колдун испытывал смешанные чувства. С одной стороны, обман удавался как нельзя лучше. Образ ему самому подошёл идеально – особо и притворяться не приходилось, ведь многое присущее Саше было свойственно и ему. С другой, мелкий червяк сомнения ползал где-то в самом закроме души и нашёптывал: «Она всё равно не она. Посмотри в глаза – они другие». Но убийца всеми силами душил червяка. Мысль о новых поисках, о потерянном желании разъедала сердце. Нет, старуха не могла ошибиться. Он уверял себя в этом снова и снова, продолжая окружать жертву ложью и мнимым чувством счастья.
Угрызения совести мучили недолго. Заставляя верить детектива в происходящее, он и сам начинал избавляться от сомнений. В конце концов, Марина действительно была похожа. Не во всём, но во многом. А глаза… глаза можно всегда вставить чужие.
Отпустив тревожные мысли, колдун улыбнулся и крепче обнял жертву. Сегодня им предстояло ещё очень многое вспомнить. Многое сделать реальным.
Старуха посоветовала начать с совместного приготовления обеда и не спеша переходить к лунному убийству. Он должен был убедить Марину в том, что она верно мыслит. Подтвердить её догадки, доказать: он, Саша, полностью на её стороне.
«Она любит овощной суп с мелко нарубленной зеленью, помнишь?» – уточняла она в сообщении, пока Марина, пребывая в неведении, лежала в его объятьях и рассказывала о самом сокровенном.
«Да».
– А когда мне было шесть, – услышал колдун голос Марины, – я боялась темноты и всюду ходила сразу с двумя фонариками. На всякий случай. Теперь ты расскажи то, о чём я ещё не знаю. Только не мухлюй! Историю с поцелованной лягушкой в разных интерпретациях я прекрасно помню.
Убийца решил ничего не придумывать, а рассказать правду о себе. Всё равно совсем скоро Марины не станет, и его слова окажутся запертыми в этих иллюзорных стенах.
– Мне было шестнадцать, когда я повстречал её. С тех пор моё сердце находилось там, где была она.
– Кто? – Марина приподнялась. Заглянула в его глаза. – О ком ты говоришь?
– О Свете.
***
До утра маленькая Эля взывала к Царю мёртвых, старалась внушить ему мысли о Марине. Сделать это было несложно, ведь он и без её усилий постоянно о ней думал. Несмотря на мрачную душу, Костя любил детектива и очень страдал, находясь в камере. Но Эле предстояло осторожно и ненавязчиво перевести мысли о Марине к Саше. А дальше дело за ним. Всё необходимое для побега девочка предоставила.
Прода от 10.09.2020, 23:03
Глава 17
Его взяли сразу: особо не выслушивая и не вслушиваясь в признание. Смерть какой-то бабы с мутной репутацией их не волновала. Гораздо важнее для полиции было то, кто стоял перед ними. Нет, Костю не разыскивали, не считали преступником, не видели в нём зло, необходимое для вытравления. Его не боялись. Причина, по которой Царя приняли с распростёртыми объятьями заключалась в куда более простых вещах. Во-первых, деятельность, которой он заправлял сильно портила репутацию депутатам и выше стоящим. Во-вторых, содержание «цирка» обходилось в копеечку. Как бы Царь не старался отвечать за свой бизнес самостоятельно, здание, где располагалось агентство, принадлежало не ему, а весьма влиятельному бизнесмену, очень нелюбившему задержек с арендной платой. А в этом месяце у Кости как раз возникли трудности. Он собирался их уладить накануне разговора с Мариной, но… вышло, как вышло.
Слишком быстро сев за решётку, Царь не удивился и не особо опечалился. В конце концов, так хотела его любимая женщина. И так требовала совесть. Инга не была посторонней. Её образ навечно запрятался в память, и Костя не сомневался, что в минуты одиночества он будет являться и тревожить душу. Плохо он поступил. Плохо. Минутное помутнение, и любовь стала ядом. Все добрые чувства канули в небытие. Он помнил, как руки сжались для ударов. Как молотил когда-то самого близкого человека. С жестокостью. С остервенением.
Ненавидел себя.
За решёткой время тянулось вечностью. Косте казалось, что он уже тысячу раз присел на топчан, поднялся, дошёл до стены, уткнулся лбом. Ощущая вибрацию стен, слыша голоса. Он находился в одиночной камере, но служители закона обещали: это ненадолго. Царь подозревал, в счастливом стечении обстоятельств немалую роль сыграл один из клиентов, любитель разбивать бутылки о головы трупов. Но эта мысль не радовала. Один или с другими, одиночество кромсало душу. Перед глазами то и дело сменялись образы Инги и Марины. Последняя не выходила из головы даже, когда он дремал. В редкие часы за эти пару суток удалось очутиться в тёплой уютной квартире Марины рядом с Изюмом и Снегурочкой. Как там его верный пёс? Царь надеялся, Марине хватит жалости забрать его к себе или хотя бы сдать в приют.
Вспоминая глаза любимого зверя хотелось плакать. Но Костя не плакал. Царю мёртвых не положены подобные привилегии.
Очередная порция еды, называемая съедобной лишь с очень большой натяжкой, лежала нетронутой. Голоса из соседних камер до невозможности бесили. Двое решали, кто круче, кто больше убил. Костю тошнило. Он представил мягкую подушку, почти вживую увидел, как накрывает ею голову и растворяется в тишине, но в столь желанный образ вдруг ворвалось лицо Марины. Её глаза были закрыты, изо рта текла кровь. Царь вскочил.
Холодный пот прошиб насквозь. Дышалось с трудом. Оглядываясь по сторонам, Костя пытался понять, что это было за наваждение. Марина выглядела не воспоминанием, не жуткой больной фантазией. Она предстала настоящей, только очень далёкой.
Когда в камере появилась Марина, Костя едва не вскрикнул. Её совершенно обнажённое тело кровоточило множеством укусов. Он узнал эти следы. Снегурочка оставляла такие отметины на подаренных им пластмассовых куклах. Костя подошёл поближе. Марина повернула голову. Слабый едва слышный шёпот умолял:
– Саша может всё исправить… Найди Сашу.
До боли ненавистное имя сейчас звучало совсем иначе. Царь не желал в этом признаваться, но он поверил в смерть Марины. Он любил её больше жизни, но отчётливо осознавал: скоро она умрёт. Нет. Она умрёт, если рядом не окажется этого проклятого Саши.
Костя не знал, откуда в замке со стороны камеры взялся ключ, но решительно повернул его, не сомневаясь: всё происходит так, как должно быть. Царь мёртвых не считал себя фаталистом и в Богов не верил, но судьбу чтил и всегда слушал сердце, а оно сейчас кричало:
«Время уходит, беги! Время уходит, беги!»
И он побежал.
Никто его не остановил. Пара полицейских проследила взглядом за его побегом и вернулась к своим делам. Дежурный вовсе пялился в экран мобильного и даже не поднял головы.
«Какая-то магия, – решил Царь, вдыхая полной грудью свежий летний воздух.
Чем дальше он отдалялся от тюрьмы, переодевшийся в украденную одежду с ближайшего рынка и чем ближе становился к дому Саши, ведомый неясным знанием, тем крепче внутри становилось желание – спасти Марину самому. Не мог он отдать её жизнь в руки какого-то Саши. Не мог так рисковать. У него полно душ, способных помочь. Полно связей. Он в состоянии спасти любимую женщину и хоть немного тем самым искупить перед ней вину за то, что не сумел пробудить в ней любовь. За то, что он такой.
Костя стоял возле Сашиного подъезда, когда решение созрело окончательно. Вытащил мобильник, украденный у одного из прохожих на том же рынке и сделал пару звонков.
