За кого старуха совсем не волновалась, так это за робота. Машина, он и есть машина.
Улыбнулась.
Лунный час приближался.
А затем всего одним глазком взглянула в мир людей и зашипела от злости.
Саша терял время. Машины проезжали мимо. Силы таяли. Несколько раз Саша терял сознание, с горечью осознавая: если и сумеет добраться, то выживет вряд ли. Кровь по-прежнему шла ртом, вновь и вновь пачкая рубашку. Видимо, внутри происходило что-то совсем нехорошее. Пытался ободрить себя мыслью, что это сказывается особенность организма: слабость сосудов и прочая хрень, не способная быстро остановить кровотечение. Ободрял. Но бодрости не чувствовал. Легче всё равно не становилось.
Очередная попытка затормозить машину. Измождённый Саша выскочил прямо перед «Мерседесом». В последний миг, услышав отчаянный клаксон, обругал себя за глупость. Его могли задавить! Расплющить в лепёшку! И чем бы он тогда помог любимой?
Адреналин продолжал набирать обороты, мысли путаться.
– Придурок, мать твою! Я же из-за тебя в тюрьму попаду, кретин! – Водитель выскочил из машины и набросился с кулаками. Остановился. Опустил набрякшие венами руки. – Ты… мужик, тебя избили?
Кивнул. Едва удержался на ногах.
– Мне вообще-то проблемы не нужны, – почесал затылок. – Я, извини, мужик, я поеду.
– Подождите, – прохрипел, – пожалуйста. Мне… нужна помощь.
– Могу дать воды, надо? – водитель был явно перепуган и дезориентирован.
– Отвезите меня в «Приют». Умоляю.
– Так ты сбежал, что ли? Из психушки?
– Нет. Помогите.
– Не знаю… Я лучше просто воды оставлю, – и открыл дверцу машины.
Саша навалился на него сзади, испачкал кровью и зашептал с маниакальной убеждённостью:
– Если ты меня не отвезёшь, умрёт моя жена. Умрёт из- за тебя, паскуда.
Мужик занервничал.
– Вот влип, мать твою. А что с женой?
– Она умрёт без лекарств, – нашёлся Саша.
Водитель не поверил, но сдался.
В салоне машины Саша позволил себе расслабиться и отпустить боль на волю. Стиснул зубы, закряхтел, как старик. Каждое движение давалось с усилием. Каждый вдох сопровождался жжением.
«Умру, но тебя в обиду не дам», – подумал, закрывая глаза. Закрыл на секундочку и провалился в бездонную яму.
– Опять, твою мать, пробка… – ударил по рулю водитель и с опаской оглянулся на спящего.
Безумец был в отключке. Его зрачки под закрытыми веками бешено вращались. Кожа приобретала странный жёлтый цвет.
Мужик перекрестился, хотя ни в каких богов не верил.
Старуха в блаженстве закатила глаза. Её смех жутким эхом отразился от стен и волной ударил по Мишиным перепонкам. Сдерживая слёзы, парень смотрел на сумасшедшую и думал о Марине. Он не замечал боли от магического хохота, больше похожего на раскаты грома прямо в голове. Он думал лишь об одном: во что бы то ни стало ему нужно выбраться. Вытащить Ботика и помочь Марине. Пускай, детектив ненормальная, пускай, Миша и сам не был уверен в том, как к ней относится, одно знал наверняка – она хорошая. Человек. Полуангел. Она хорошая. И заслуживала лучшей участи, чем умереть из-за козней какой-то там седой бабки, вообразившей себя выше всех богов и любых законов. Нет. Миша не собирался сдаваться. Бросил взгляд на робота.
«Ботик. Друг, – мысленно обращался к нему студент, – вернись к нам. Ты нам нужен!»
Но тот не реагировал.
Миша осмотрелся по сторонам: белые стены, белые стены, белые стены. Словно они в психушке. Белизну разбавляли лишь кресла, в которые старуха любезно усадила. Жёлтые кожаные мягкие. Миша подумал, что сидит в желе и принялся ёрзать. Взгляд тем временем зацепился за пол. Пол как пол, если бы не зеркальная поверхность под ногами старухи. Только рядом с ней паркет менялся, отражая перевёрнутый город.
Миша сощурил глаза, наклонился, делая вид, будто завязывает шнурки. Но старуха всё равно не смотрела. Увлечённая созерцанием чего-то на стене, она не замечала ничего и никого. Смотрела и смеялась.
«Это шанс», – решил студент, сам ещё толком не понимая, что собирается сделать. А потом присел на корточки и начал осторожно продвигаться в сторону зеркала.
Нервы трещали, как маломерные джинсы по швам, сердце выбивало рёбра. Кровь шумела, заглушая прочие звуки. Миша затаил дыхание. Ему казалось, ноги немеют, а каждый шаг слышен не только здесь, но и в соседнем помещении – он видел другой кабинет, пока его тащили к старухе.
Последнее движение. Уже можно коснуться пальцами зеркальной части пола. Можно попытаться шагнуть. Попытаться спастись!
Обернулся на Ботика. Робот сидел неподвижно. Оставить его здесь означало предать. Взять с собой – ещё больше рисковать. От собственных мыслей Миша почувствовал себя тряпкой, испытал омерзение. Снова посмотрел на робота, на того, кого никогда не считал другом и пообещал: «Я обязательно вернусь. Я не дам тебе сгинуть в этом жутком месте». Протянул руку. Пол под его пальцами завибрировал, пошёл рябью. Миша со слезами на глазах узнавал Ростральные колонны, памятник Петру Первому, грифонов на мосту.
Миша дрожал.
Глубоко вдохнул и пополз домой, не зная, разобьётся ли или чудесным образом приземлится живым. Перевёрнутый Питер манил, звал, обещая, что всё будет хорошо. Студент подумал о маме, об отчиме, о Катьке. Он скучал по ним и не хотел расставаться. Он ведь ещё ничего толком не успел. Даже Катьке не признался в своих чувствах. А мама… Как она будет без него? Нет. Нельзя бросать маму. Надо выбираться.
Город был близко. Смог улиц, тысячи звуков, холодные воды Невы и золото многочисленных церквей. Миша всё чувствовал, слышал, видел.
Невероятно, но он никуда не падал – плавно, словно, по воздушной лестнице спускался в родной двор. Он уже почти нащупал правой кроссовкой асфальт, когда резкий рывок откинул назад.
– Ты куда собрался, мальчишка? – гневно вопросила старуха и сильно сжала его руку, волоча обратно, в кабинет.
Миша не удержался, вскрикнул.
В его глазах замелькали машины, дома, деревья, облака. И любимая кепка. Прощаясь с хозяином, она пару раз перевернулась в воздухе и растворилась где-то там вместе с Мишиной мечтой вернуться домой.
В тот же момент водитель потряс Сашу за плечо, и тот очнулся. С трудом разлепив глаза и вернув нормальный цвет кожи, он прошептал:
– Я видел её.
– Жену?
– Старуху.
– Свекровь, что ли? – пошутил мужик.
– Ведьму с перекрёстка миров, – ответил Саша, вогнав спасителя в ступор.
– Ты… точно того. Жаль сбагрить тебя некому. И мы в пробке.
Саша, не слыша, молил:
– Она убьёт нас. Нельзя этого допустить. Отвези меня к Марине.
– Я бы и рад, но тут пробка, – напомнил водитель, мечтая избавиться от психа.
Саша, морщась от боли, огляделся вокруг:
– Поехали по тротуару. Я… я заплачу тебе потом. Поехали.
– Да пошёл ты! Радуйся, что я вообще тебя в машину посадил. Жди. Пробка рано или поздно рассосётся.
– Главное, чтобы не поздно, – прошептал Саша, закрывая глаза.
– Ну, тут помочь не могу. Если веришь в бога, молись. И я помолюсь. А то помрёшь у меня на глазах, и как я потом всё объясню?
Саше было плевать. Он думал только о Марине, о той мизерной надежде на удачу, что появилась после пробуждения, ведь, если старуха принялась за него, возможно, кто-то с другой стороны попытается помочь. Ему. Или Марине. Ради равновесия. Оно – это то, за чем гнались они все. То, ради чего совершались убийства. Ради чего сохранялись жизни.
Как раз сейчас Элечка пыталась что-то сделать с пробкой. Но, увы, здесь она оказалась бессильна. Затор возник из-за серьёзной аварии, на которую девочка повлиять не смогла бы даже при всём желании. Ничего не поделаешь, иногда люди умирают, потому что пришёл их срок.
Старуха привязала студента магией и заторопилась. Взбалмошный и самоотверженный мальчишка мог сорвать планы. Возможность была мала, но она была, и поэтому старуха волновалась. Быстро набирала сообщение.
Колдун обнимал Марину. Снова. Уже представлял в ней свою Свету и без показной нежности говорил о чувствах, о том, как хорошо будет завести ребёнка. Лесницкая сдерживала слёзы и прижималась всё сильнее к любимому.
Когда телефон напомнил о себе, она как раз пошла умыться, и колдун без опаски схватил мобильный.
Улыбка длинным червяком расползлась по лицу. Лунный час грядёт. Раньше, чем планировалось, но это неважно. Раз старуха просит начать уже сейчас, значит так надо.
Без труда уговорил жертву прогуляться. Заговорил о сакуре. Предложил вместе взглянуть на дерево и поразмышлять там, в непосредственной близости к источнику магии.
– Ты ведь там видела колдуна? – спросил он, накидывая ей на плечи собственную куртку.
– Да. Он, кажется, проводил ритуал.
– Отлично. Пойдём, попробуем разобраться. Может, тебе удастся что-то почувствовать или увидеть.
Кивнула. И оба вышли из дома.
Вечер лишь наступал на пятки дню, но благодаря старушечьим стараниям, фонари работали тускло, освещая лишь малую часть посёлка. В полупрозрачном тумане, навеянным ею же, побрели вдоль коттеджей к пруду.
В какой-то момент Марине почудился звук, похожий на стон раненного животного, но Саша крепко держал за руку и говорил, чтобы она ничего не боялась.
– Это, наверняка, дети магов балуются. Создают иллюзии.
Она неуверенно улыбнулась. Дети они такие. Но на сердце было неспокойно.
Пруд приближался. Та самая сакура, как и остальные деревья стояла неподвижно, ничем не выдавая особенностей. Никакого свечения, никаких странных ощущений. Вообще ничего. Пустота. И это Лесницкую взволновало.
Разум опалила мысль: «Что-то не так».
– Красиво, правда, Маринка?
Она не ответила.
– А помнишь своё самое страшное воспоминание? – неожиданно спросил колдун. –Вспомни и давай оставим его здесь, в этом месте, наделённым магией. Пускай, уйдёт из твоего сердца, памяти. Навсегда. Отдай его старухе с перекрёстка. Я сделаю тоже. Как тебе идея?
Марина растерялась. Предложение прозвучало странно.
– Ладно. Тогда я начну, – отпустил её руку. Прижался лбом к сакуре и зашептал слова, ранящие её в самое сердце.
– Я хочу навсегда избавиться от боли, принесённой тем днём, когда мы потеряли нашу дочь. И ты, старуха, если слышишь, знай, я тебе отомщу за наше несчастье. Тебе никогда не избавиться от крови нашей не рождённой малютки. Никогда. Я отпускаю свою боль. Я отдаю её тебе. У нас с Мариной ещё будут дети. Я не буду больше терзать свою душу и душу любимой женщины предположениями, что было бы, если бы. Хватит. Довольно. Ты наслала очередного маньяка, ты убила нашу доченьку. Ты и страдай. Почувствуй нашу боль. Прочувствуй силу горя. Я оставляю это тебе. И обещаю верить в новую жизнь. Верить в то, что однажды мы увидим глаза нашего с Мариной ребёнка. – Медленно отошёл от дерева, сжал кулаки, разжал, повернулся.
Марина сидела на земле. В глазах застыли слёзы.
– Не надо, солнышко. Не надо, – обнял, поцеловал в щёку. – Мы должны отпустить доченьку, понимаешь? Должны. И следует сделать это прямо сейчас. Идём, – помог подняться, повёл на аллею.
Марина не сопротивлялась. После услышанных слов она сама стала отгонять сомнения, вырывать их на корню. Рядом с ней был её Саша, мужчина, которого она любила больше жизни.
Тот, кому безоговорочно доверяла.
– Я хочу сделать это здесь, – прошептал он, обжигая её словами и вспыхнувшим желанием. – Хочу сделать это назло всем тварям, что мешают нам быть счастливыми. – Прижался к губам. Отпустил. Заглянул в глаза и добавил таким голосом, от которого у Марины ещё сильнее заныло сердце. – Я хочу, чтобы у нас был ребёнок. Забудь всё, что я говорил раньше: я больше не боюсь. Я расстался с нашей доченькой. Я… готов.
И она забыла. Забыла ссоры на почве трагедии. Его упрёки. Свои упрёки. И обещание никогда не заводить детей.
«Я не хочу рисковать снова, – говорил Саша, – пойми! До тех пор, пока мы опасны, нам не стоит думать о ребёнке. Ты же видишь, что вышло!»
«Вижу. Ты прав, Саш. Мы не имеем права так рисковать».
– Я готов рисковать, – услышала Марина в реальности. – Я. Хочу. Рисковать. Мы справимся, слышишь? Справимся, обещаю.
И она поверила. Закрыла глаза, обнажила чувства, сердце, душу. Отдалась своей судьбе.
Растворилась.
Старуха смеялась снова и снова. Наблюдая за разворачивающейся сценой, она ощущала себя непобедимой. Краем глаза она видела, как испуганно сжался в комочек Миша, как безразлично, подобно тупой машине, сидел Ботик. И она торжествовала.
– Пойду готовиться, – сказала, обращаясь ко всем и ни к кому. – Моё время приближается.
Миша попытался сорвать путы магии, но те лишь крепче впились в кожу. Ему ничего не оставалось, как наблюдать за уходом старухи.
– Ботик, очнись! Ботик, драный кот, очни-и-сь!
Миша заплакал.
Драконы, поддерживая друг друга крылом, из последних сил взмыли в небо. Пешком не успеть, а так есть шанс. И Снег, и Снегурочка чувствовали – это конец. Но, если они не спасут хозяев, конец будет бесполезен.
Перед узкими зрачками замелькали тёплые воспоминания. Драконы видели, как познакомились с хозяевами, как те кормили их из бутылочки, накрывали одеялом, пели колыбельные. Вспомнили свою первую зиму и отмёрзшие носы, лето и насекомых в зелёной траве. Осень и прыжки по лужам, весну и плащи от дождя. Хозяева считали, что драконы могут заболеть, если промокнут. Это было не так, но и Снегу, и Снегурочке нравилась такая излишняя забота.
Первая невкусная варёная свинина осталась где-то там, в прошлом, а с нею приютилась самая вкусная на свете сырая из рук хозяев. Снег подумал о своей чёрной миске в серебряный горошек, Снегурочка о ярко-малиновой.
Оба навсегда запомнили аромат нежных рук, прикосновения и голоса. Иногда тёплые, иногда холодные. Грозные и весёлые. Но всегда родные и навсегда любимые.
Лететь было недолго, но ослабевшие умирающие драконы волочились почти у самой земли.
Машины сдвинулись с места. От нервов Саша сходил с ума. Он бил по стенке кресла, вызывая ненависть водителя. Периодически терял сознание, но, возвращаясь продолжал колошматить безобидную обивку, кляня на свете всё и всех. Моля лишь об одном, чтобы любимая осталась жива.
Элечка обнимала колени и плакала. Она не справилась. Единственное, что она могла сделать – открыть ворота. А вдруг, Саша успеет? Ну, вдруг? Сделала, что нужно и потеряла сознание, окончательно обессилев.
Марина открыла глаза, испытывая блаженство, желая убедиться, что всё это не сон. И увидела бабочек. Десятки, сотни удивительно красивых с тонким кружевом узоров, они летели к ней и завораживали своим сиянием.
Марина улыбнулась.
«Лунные», – подумала она и едва не вскрикнула, осознав увиденное. Снова посмотрела вокруг.
Померещилось. Просто бабочки. Волшебные, но не опасные.
Закрыла глаза, позволяя Саше покрывать себя поцелуями.
Бабочки замерли в плотном кольце.
Когда проклятая надпись: «Приют мечтателей» показалась из-за поворота, Саша едва чувствовал собственное тело. Машина остановилась, и он кулём вывалился наружу. Водитель, крестясь и чертыхаясь, сразу рванул с места. Саша с трудом поднялся с асфальта, и шатаясь, побрёл к открытым воротам.
– Я здесь, – шептал он, вглядываясь в полутёмное пространство. – Здесь, любимая. Всё будет хорошо.
Улыбнулась.
Лунный час приближался.
А затем всего одним глазком взглянула в мир людей и зашипела от злости.
***
Саша терял время. Машины проезжали мимо. Силы таяли. Несколько раз Саша терял сознание, с горечью осознавая: если и сумеет добраться, то выживет вряд ли. Кровь по-прежнему шла ртом, вновь и вновь пачкая рубашку. Видимо, внутри происходило что-то совсем нехорошее. Пытался ободрить себя мыслью, что это сказывается особенность организма: слабость сосудов и прочая хрень, не способная быстро остановить кровотечение. Ободрял. Но бодрости не чувствовал. Легче всё равно не становилось.
Очередная попытка затормозить машину. Измождённый Саша выскочил прямо перед «Мерседесом». В последний миг, услышав отчаянный клаксон, обругал себя за глупость. Его могли задавить! Расплющить в лепёшку! И чем бы он тогда помог любимой?
Адреналин продолжал набирать обороты, мысли путаться.
– Придурок, мать твою! Я же из-за тебя в тюрьму попаду, кретин! – Водитель выскочил из машины и набросился с кулаками. Остановился. Опустил набрякшие венами руки. – Ты… мужик, тебя избили?
Кивнул. Едва удержался на ногах.
– Мне вообще-то проблемы не нужны, – почесал затылок. – Я, извини, мужик, я поеду.
– Подождите, – прохрипел, – пожалуйста. Мне… нужна помощь.
– Могу дать воды, надо? – водитель был явно перепуган и дезориентирован.
– Отвезите меня в «Приют». Умоляю.
– Так ты сбежал, что ли? Из психушки?
– Нет. Помогите.
– Не знаю… Я лучше просто воды оставлю, – и открыл дверцу машины.
Саша навалился на него сзади, испачкал кровью и зашептал с маниакальной убеждённостью:
– Если ты меня не отвезёшь, умрёт моя жена. Умрёт из- за тебя, паскуда.
Мужик занервничал.
– Вот влип, мать твою. А что с женой?
– Она умрёт без лекарств, – нашёлся Саша.
Водитель не поверил, но сдался.
В салоне машины Саша позволил себе расслабиться и отпустить боль на волю. Стиснул зубы, закряхтел, как старик. Каждое движение давалось с усилием. Каждый вдох сопровождался жжением.
«Умру, но тебя в обиду не дам», – подумал, закрывая глаза. Закрыл на секундочку и провалился в бездонную яму.
– Опять, твою мать, пробка… – ударил по рулю водитель и с опаской оглянулся на спящего.
Безумец был в отключке. Его зрачки под закрытыми веками бешено вращались. Кожа приобретала странный жёлтый цвет.
Мужик перекрестился, хотя ни в каких богов не верил.
Прода от 14.09.2020, 20:55
Старуха в блаженстве закатила глаза. Её смех жутким эхом отразился от стен и волной ударил по Мишиным перепонкам. Сдерживая слёзы, парень смотрел на сумасшедшую и думал о Марине. Он не замечал боли от магического хохота, больше похожего на раскаты грома прямо в голове. Он думал лишь об одном: во что бы то ни стало ему нужно выбраться. Вытащить Ботика и помочь Марине. Пускай, детектив ненормальная, пускай, Миша и сам не был уверен в том, как к ней относится, одно знал наверняка – она хорошая. Человек. Полуангел. Она хорошая. И заслуживала лучшей участи, чем умереть из-за козней какой-то там седой бабки, вообразившей себя выше всех богов и любых законов. Нет. Миша не собирался сдаваться. Бросил взгляд на робота.
«Ботик. Друг, – мысленно обращался к нему студент, – вернись к нам. Ты нам нужен!»
Но тот не реагировал.
Миша осмотрелся по сторонам: белые стены, белые стены, белые стены. Словно они в психушке. Белизну разбавляли лишь кресла, в которые старуха любезно усадила. Жёлтые кожаные мягкие. Миша подумал, что сидит в желе и принялся ёрзать. Взгляд тем временем зацепился за пол. Пол как пол, если бы не зеркальная поверхность под ногами старухи. Только рядом с ней паркет менялся, отражая перевёрнутый город.
Миша сощурил глаза, наклонился, делая вид, будто завязывает шнурки. Но старуха всё равно не смотрела. Увлечённая созерцанием чего-то на стене, она не замечала ничего и никого. Смотрела и смеялась.
«Это шанс», – решил студент, сам ещё толком не понимая, что собирается сделать. А потом присел на корточки и начал осторожно продвигаться в сторону зеркала.
Нервы трещали, как маломерные джинсы по швам, сердце выбивало рёбра. Кровь шумела, заглушая прочие звуки. Миша затаил дыхание. Ему казалось, ноги немеют, а каждый шаг слышен не только здесь, но и в соседнем помещении – он видел другой кабинет, пока его тащили к старухе.
Последнее движение. Уже можно коснуться пальцами зеркальной части пола. Можно попытаться шагнуть. Попытаться спастись!
Обернулся на Ботика. Робот сидел неподвижно. Оставить его здесь означало предать. Взять с собой – ещё больше рисковать. От собственных мыслей Миша почувствовал себя тряпкой, испытал омерзение. Снова посмотрел на робота, на того, кого никогда не считал другом и пообещал: «Я обязательно вернусь. Я не дам тебе сгинуть в этом жутком месте». Протянул руку. Пол под его пальцами завибрировал, пошёл рябью. Миша со слезами на глазах узнавал Ростральные колонны, памятник Петру Первому, грифонов на мосту.
Миша дрожал.
Глубоко вдохнул и пополз домой, не зная, разобьётся ли или чудесным образом приземлится живым. Перевёрнутый Питер манил, звал, обещая, что всё будет хорошо. Студент подумал о маме, об отчиме, о Катьке. Он скучал по ним и не хотел расставаться. Он ведь ещё ничего толком не успел. Даже Катьке не признался в своих чувствах. А мама… Как она будет без него? Нет. Нельзя бросать маму. Надо выбираться.
Город был близко. Смог улиц, тысячи звуков, холодные воды Невы и золото многочисленных церквей. Миша всё чувствовал, слышал, видел.
Невероятно, но он никуда не падал – плавно, словно, по воздушной лестнице спускался в родной двор. Он уже почти нащупал правой кроссовкой асфальт, когда резкий рывок откинул назад.
– Ты куда собрался, мальчишка? – гневно вопросила старуха и сильно сжала его руку, волоча обратно, в кабинет.
Миша не удержался, вскрикнул.
В его глазах замелькали машины, дома, деревья, облака. И любимая кепка. Прощаясь с хозяином, она пару раз перевернулась в воздухе и растворилась где-то там вместе с Мишиной мечтой вернуться домой.
Прода от 16.09.2020, 00:10
В тот же момент водитель потряс Сашу за плечо, и тот очнулся. С трудом разлепив глаза и вернув нормальный цвет кожи, он прошептал:
– Я видел её.
– Жену?
– Старуху.
– Свекровь, что ли? – пошутил мужик.
– Ведьму с перекрёстка миров, – ответил Саша, вогнав спасителя в ступор.
– Ты… точно того. Жаль сбагрить тебя некому. И мы в пробке.
Саша, не слыша, молил:
– Она убьёт нас. Нельзя этого допустить. Отвези меня к Марине.
– Я бы и рад, но тут пробка, – напомнил водитель, мечтая избавиться от психа.
Саша, морщась от боли, огляделся вокруг:
– Поехали по тротуару. Я… я заплачу тебе потом. Поехали.
– Да пошёл ты! Радуйся, что я вообще тебя в машину посадил. Жди. Пробка рано или поздно рассосётся.
– Главное, чтобы не поздно, – прошептал Саша, закрывая глаза.
– Ну, тут помочь не могу. Если веришь в бога, молись. И я помолюсь. А то помрёшь у меня на глазах, и как я потом всё объясню?
Саше было плевать. Он думал только о Марине, о той мизерной надежде на удачу, что появилась после пробуждения, ведь, если старуха принялась за него, возможно, кто-то с другой стороны попытается помочь. Ему. Или Марине. Ради равновесия. Оно – это то, за чем гнались они все. То, ради чего совершались убийства. Ради чего сохранялись жизни.
Как раз сейчас Элечка пыталась что-то сделать с пробкой. Но, увы, здесь она оказалась бессильна. Затор возник из-за серьёзной аварии, на которую девочка повлиять не смогла бы даже при всём желании. Ничего не поделаешь, иногда люди умирают, потому что пришёл их срок.
Глава 19
Старуха привязала студента магией и заторопилась. Взбалмошный и самоотверженный мальчишка мог сорвать планы. Возможность была мала, но она была, и поэтому старуха волновалась. Быстро набирала сообщение.
Колдун обнимал Марину. Снова. Уже представлял в ней свою Свету и без показной нежности говорил о чувствах, о том, как хорошо будет завести ребёнка. Лесницкая сдерживала слёзы и прижималась всё сильнее к любимому.
Когда телефон напомнил о себе, она как раз пошла умыться, и колдун без опаски схватил мобильный.
Улыбка длинным червяком расползлась по лицу. Лунный час грядёт. Раньше, чем планировалось, но это неважно. Раз старуха просит начать уже сейчас, значит так надо.
Без труда уговорил жертву прогуляться. Заговорил о сакуре. Предложил вместе взглянуть на дерево и поразмышлять там, в непосредственной близости к источнику магии.
– Ты ведь там видела колдуна? – спросил он, накидывая ей на плечи собственную куртку.
– Да. Он, кажется, проводил ритуал.
– Отлично. Пойдём, попробуем разобраться. Может, тебе удастся что-то почувствовать или увидеть.
Кивнула. И оба вышли из дома.
Вечер лишь наступал на пятки дню, но благодаря старушечьим стараниям, фонари работали тускло, освещая лишь малую часть посёлка. В полупрозрачном тумане, навеянным ею же, побрели вдоль коттеджей к пруду.
В какой-то момент Марине почудился звук, похожий на стон раненного животного, но Саша крепко держал за руку и говорил, чтобы она ничего не боялась.
– Это, наверняка, дети магов балуются. Создают иллюзии.
Она неуверенно улыбнулась. Дети они такие. Но на сердце было неспокойно.
Пруд приближался. Та самая сакура, как и остальные деревья стояла неподвижно, ничем не выдавая особенностей. Никакого свечения, никаких странных ощущений. Вообще ничего. Пустота. И это Лесницкую взволновало.
Разум опалила мысль: «Что-то не так».
– Красиво, правда, Маринка?
Она не ответила.
– А помнишь своё самое страшное воспоминание? – неожиданно спросил колдун. –Вспомни и давай оставим его здесь, в этом месте, наделённым магией. Пускай, уйдёт из твоего сердца, памяти. Навсегда. Отдай его старухе с перекрёстка. Я сделаю тоже. Как тебе идея?
Марина растерялась. Предложение прозвучало странно.
– Ладно. Тогда я начну, – отпустил её руку. Прижался лбом к сакуре и зашептал слова, ранящие её в самое сердце.
– Я хочу навсегда избавиться от боли, принесённой тем днём, когда мы потеряли нашу дочь. И ты, старуха, если слышишь, знай, я тебе отомщу за наше несчастье. Тебе никогда не избавиться от крови нашей не рождённой малютки. Никогда. Я отпускаю свою боль. Я отдаю её тебе. У нас с Мариной ещё будут дети. Я не буду больше терзать свою душу и душу любимой женщины предположениями, что было бы, если бы. Хватит. Довольно. Ты наслала очередного маньяка, ты убила нашу доченьку. Ты и страдай. Почувствуй нашу боль. Прочувствуй силу горя. Я оставляю это тебе. И обещаю верить в новую жизнь. Верить в то, что однажды мы увидим глаза нашего с Мариной ребёнка. – Медленно отошёл от дерева, сжал кулаки, разжал, повернулся.
Марина сидела на земле. В глазах застыли слёзы.
– Не надо, солнышко. Не надо, – обнял, поцеловал в щёку. – Мы должны отпустить доченьку, понимаешь? Должны. И следует сделать это прямо сейчас. Идём, – помог подняться, повёл на аллею.
Марина не сопротивлялась. После услышанных слов она сама стала отгонять сомнения, вырывать их на корню. Рядом с ней был её Саша, мужчина, которого она любила больше жизни.
Тот, кому безоговорочно доверяла.
– Я хочу сделать это здесь, – прошептал он, обжигая её словами и вспыхнувшим желанием. – Хочу сделать это назло всем тварям, что мешают нам быть счастливыми. – Прижался к губам. Отпустил. Заглянул в глаза и добавил таким голосом, от которого у Марины ещё сильнее заныло сердце. – Я хочу, чтобы у нас был ребёнок. Забудь всё, что я говорил раньше: я больше не боюсь. Я расстался с нашей доченькой. Я… готов.
И она забыла. Забыла ссоры на почве трагедии. Его упрёки. Свои упрёки. И обещание никогда не заводить детей.
«Я не хочу рисковать снова, – говорил Саша, – пойми! До тех пор, пока мы опасны, нам не стоит думать о ребёнке. Ты же видишь, что вышло!»
«Вижу. Ты прав, Саш. Мы не имеем права так рисковать».
– Я готов рисковать, – услышала Марина в реальности. – Я. Хочу. Рисковать. Мы справимся, слышишь? Справимся, обещаю.
И она поверила. Закрыла глаза, обнажила чувства, сердце, душу. Отдалась своей судьбе.
Растворилась.
***
Старуха смеялась снова и снова. Наблюдая за разворачивающейся сценой, она ощущала себя непобедимой. Краем глаза она видела, как испуганно сжался в комочек Миша, как безразлично, подобно тупой машине, сидел Ботик. И она торжествовала.
– Пойду готовиться, – сказала, обращаясь ко всем и ни к кому. – Моё время приближается.
Миша попытался сорвать путы магии, но те лишь крепче впились в кожу. Ему ничего не оставалось, как наблюдать за уходом старухи.
– Ботик, очнись! Ботик, драный кот, очни-и-сь!
Миша заплакал.
***
Драконы, поддерживая друг друга крылом, из последних сил взмыли в небо. Пешком не успеть, а так есть шанс. И Снег, и Снегурочка чувствовали – это конец. Но, если они не спасут хозяев, конец будет бесполезен.
Перед узкими зрачками замелькали тёплые воспоминания. Драконы видели, как познакомились с хозяевами, как те кормили их из бутылочки, накрывали одеялом, пели колыбельные. Вспомнили свою первую зиму и отмёрзшие носы, лето и насекомых в зелёной траве. Осень и прыжки по лужам, весну и плащи от дождя. Хозяева считали, что драконы могут заболеть, если промокнут. Это было не так, но и Снегу, и Снегурочке нравилась такая излишняя забота.
Первая невкусная варёная свинина осталась где-то там, в прошлом, а с нею приютилась самая вкусная на свете сырая из рук хозяев. Снег подумал о своей чёрной миске в серебряный горошек, Снегурочка о ярко-малиновой.
Оба навсегда запомнили аромат нежных рук, прикосновения и голоса. Иногда тёплые, иногда холодные. Грозные и весёлые. Но всегда родные и навсегда любимые.
Лететь было недолго, но ослабевшие умирающие драконы волочились почти у самой земли.
***
Машины сдвинулись с места. От нервов Саша сходил с ума. Он бил по стенке кресла, вызывая ненависть водителя. Периодически терял сознание, но, возвращаясь продолжал колошматить безобидную обивку, кляня на свете всё и всех. Моля лишь об одном, чтобы любимая осталась жива.
***
Элечка обнимала колени и плакала. Она не справилась. Единственное, что она могла сделать – открыть ворота. А вдруг, Саша успеет? Ну, вдруг? Сделала, что нужно и потеряла сознание, окончательно обессилев.
***
Марина открыла глаза, испытывая блаженство, желая убедиться, что всё это не сон. И увидела бабочек. Десятки, сотни удивительно красивых с тонким кружевом узоров, они летели к ней и завораживали своим сиянием.
Марина улыбнулась.
«Лунные», – подумала она и едва не вскрикнула, осознав увиденное. Снова посмотрела вокруг.
Померещилось. Просто бабочки. Волшебные, но не опасные.
Закрыла глаза, позволяя Саше покрывать себя поцелуями.
Бабочки замерли в плотном кольце.
***
Когда проклятая надпись: «Приют мечтателей» показалась из-за поворота, Саша едва чувствовал собственное тело. Машина остановилась, и он кулём вывалился наружу. Водитель, крестясь и чертыхаясь, сразу рванул с места. Саша с трудом поднялся с асфальта, и шатаясь, побрёл к открытым воротам.
– Я здесь, – шептал он, вглядываясь в полутёмное пространство. – Здесь, любимая. Всё будет хорошо.
