– Не на…
– Это уже мне решать.
Отец снова тяжело вздохнул. Попросил:
– Го… во… да…
– Хорошо. В отделе нас по-прежнему пятеро, новичков нет. И честно говоря я рад, мы давно сработались. Не представляю своей жизни без этих ребят. – Ухмыльнулся. – После очередной «закрутки» (закрытие дела – прим. автора) сидим, попиваем эрк. Кстати! Теперь нередко у меня – вот и перемены.
– А Нит…
– Нитта? А что Нитта? Мы напарники с одинаковой любовью к скоростной езде и вишнёвому алкоголю. Что ещё ты хочешь услышать?
Отец медленно помотал головой, вновь кривясь от боли. Собрал все свои силы и сказал:
– Вы… дураки.
А после оба рассмеялись. Один с надрывом, в голос. Другой – почти не слышно, с хрипом.
– Да ладно, отец. Всё в порядке. Чувства – это опасность. Мы оба это знаем.
Из водянисто-голубых глаз покатилась слеза и так и застыла, а вместе с нею внезапно застыл и взгляд.
– Отец?
Реакции не последовало. Зрачки оставались неподвижными.
Прода от 7 декабря
– Отец! – Не скрывая испуга, повторил Дима и резко наклонился к его груди. Сердце стучало неуверенно, робко, а кожа на глазах покрывалась коркой – ледяной, прозрачно-синей, будто у скульптуры из музея Воды. Подобное состояние у отца проявлялось не впервые, и Дима знал, что делать: нажал тревожную кнопку слева от кровати и, дожидаясь доктора Рыжова, стал растирать кожу отца, не давая ледяной корке завладеть ещё большим пространством.
– Отойдите, – велел прибежавший доктор. – Вы сделали всё, что могли. Теперь за дверь.
Дима попятился. Дверь перед ним закрыли. Он прислонился лбом к стеклянной перегородке и наблюдал, как врач и медсестра вновь ведут борьбу за отцовскую жизнь. Только на этот раз всё длилось значительно дольше. Наконец кожа отца вновь приобрела бледный, но человеческий цвет, и показатели приборов выровнялись. Врач вышел в коридор, устало опустился на стул и жестом пригласил Диму сделать тоже. В больнице не положено было курить, поэтому доктор всего лишь достал пачку с сигаретами, вытянул одну, вдохнул запах и убрал обратно в карман.
– Дмитрий, я стабилизировал состояние вашего отца, но вы должны понимать, что это ненадолго. Это уже шестое оледенение за полгода, и с каждым разом вернуть показатели в норму становится всё труднее. Вы должны понимать, что это плохой знак.
– Вы говорите о других, более дорогих лекарствах?
– Дмитрий… – Рыжов вздохнул. – Если бы речь шла о типичных травмах, я бы сам вам посоветовал оптимальный курс лечения. Но это была не обычная авария. Машина вашего отца столкнулась с магическим препятствием, и поэтому последствия не поддаются лечению.
– Но ведь сегодня ему стало лучше! Он даже открыл глаза! Он заговорил!
– Верно. Только улучшения продолжались от силы два часа. После – резкое ухудшение. Сегодня я едва пресёк гибель организма от шока. И то, что за полгода явных изменений у вашего отца не наблюдается тоже говорит о невозможности продолжения выбранным способом лечения. Простыми словами, наша медицина не справляется.
Опустевший взгляд заскользил по полу, стенам и рассеянно вернулся к лицу врача.
– Хотите сказать, что мне придётся его забрать?
– Перевести в специализированную больницу, – поправил доктор. – И сделать это как можно скорее.
– Сколько у меня времени? – Тихо, но твёрдо спросил Дима. Опустевший взгляд вновь увидел цель.
– Наша больница может обеспечивать вашего отца всем необходимым ещё три месяца, но… Дмитрий, вы должны понимать, что это срок условный. Если появится пациент, а мест не хватит, то в первую очередь начальство потребует выписки вашего отца.
– Потому, что он лежит с магическими травмами?
– Да.
Прода от 8 декабря
– И вы ничего не можете с этим поделать? Даже после того, как отец спас вас от тюрьмы?
– Я очень благодарен вашему отцу. – Кашлянул Рыжов, но голос не понизил. Дело было давно закрыто, невиновность доказана, и говорить об этом можно было без страха быть уволенным. – Действительно благодарен. Если бы Валентин Андреевич не поймал истинного преступника, я бы сидел в тюрьме. Но не забывайте, что я взял его в эту больницу под свою ответственность и оказывал помощь на протяжении полугода, а это уже немало.
– Да… Конечно… – Дима поднялся. – Куда вы посоветуете его перевести?
Доктор поднялся следом, спрятал руки в карманы и ответил:
– Боюсь, что в вашем случае единственный вариант – больница имени Клео.
Дима побледнел:
– Но вы же… Вы же понимаете, что мне это не по карману.
– Дмитрий, мне очень жаль. Но в противном случае ваш отец умрёт. Простите. Я вам очень сочувствую. Но больше ничем не могу помочь.
Дима опустился на стул, откинул голову, закрыл глаза.
Рыжов сжал его плечо:
– Простите.
И пошёл прочь.
Какое-то время Дима сидел, вспоминая своё детство. Отец сделал всё возможное, чтобы оно было счастливым даже после ухода матери. Дима улыбнулся. Сколько бессонных ночей они провели, решая детские кроссворды, позднее – школьные задачки, затем – пробные тесты с института. А когда Дима решил пойти по стопам отца, тот помогал ему с подготовкой экзаменов по спец. курсу ловцов. Отец столько для него сделал, а он не мог помочь в самой малости – в какой-то никчёмной оплате проклятой больницы. В поисках утешения, подсказок, поддержки, набрал Нитту. Он понимал, что она не поможет деньгами, но того и не ждал. В эту минуту он нуждался в её голосе, как в спасительном круге, как в маяке, ведущим на правильный путь, но она не ответила, и поникший Дима почувствовал себя очень одиноким.
Глава 5
В это же самое время.
Нитта боялась передумать и поэтому, узнав, что занятия проводятся не только по пятницам, но и сегодня – во вторник, тут же направилась к остановке. Автобус на удачу подъехал сразу. На звонок Димы Нитта не ответила: была слишком сосредоточена. Она старалась не вдаваться в панику от одной лишь мысли, что придётся раскрыть свою душу. Нитта до сих пор не могла сделать этого даже перед Лулу и Фарли, не говоря уже о Дарке и Диме, много лет назад ставшими не столько напарниками, сколько семьёй. А тут ей придётся раскрыться перед незнакомцами. Сумеет ли? Рассуждая, она долго смотрела на экран, а затем убрала телефон. Вскоре тот замолк, и Нитта устремила взгляд в окно, где отражалось её лицо: задумчивое, грустное.
Нитта не стала перезванивать ловцу. Вместо этого в незатихающих мыслях доехала до нужного здания, набралась смелости, почти дошла до двери. А когда увидела, сколько здесь женщин, резко развернулась и уже хотела уйти, но заметила студентку: напуганную, беззащитную. Было в ней что-то такое, что не позволило отступить. Что-то, созвучное собственному сердцу.
Прода от 9 декабря
***
Лиза брела прочь из института. Слёз уже не было, но душевная боль по-прежнему душила. Все вокруг видели её отца прекрасным человеком, никто даже не догадывался о том, что он монстр и не только по своей сущности, но и в поступках, сердце. В отношении к ней.
И неудивительно… С института он часто встречал её объятиями, будто они не виделись с утра, а стоило кому-то пройти мимо, как тут же твердил, что всегда будет рядом и заменит ей маму.
Как же это было мерзко!
Духи, концерт, платье – всё, упоминаемое химичкой, было желанием не Лизы, а её отца. Ему нравилось, когда от неё пахло тем, что он выбирал. Тоже самое касалось одежды и проклятого красного платья, в котором всегда происходило то, о чём ей было стыдно вспоминать. На концерт он купил ей билет, потому что любил громкую музыку, дёрганые танцы и… чтобы Лиза в этот момент находилась рядом. По сути, концерт был для него, только об этом никто не знал. Единственной блажью стали гвОздики с изумрудами: она действительно их хотела, и он подарил их ей на девятнадцатый день рождения. И ещё выставка роботехники. Лиза и правда интересовалась технологиями и особенно роботами, но, чтобы пойти туда, куда собиралась всего пара человек из группы – особо богатые – пришлось умолять отца в слезах. Отец сказал, что любит свою девочку и купил билет. Выставка должна была состояться в скором времени.
Создавая свой имидж, он часто дарил ей подарки, обязательно упоминая, что купил то, что она так хотела, и узнал он будто бы случайно, не забывая похвалить, какая она скромная и хорошая девочка – никогда ничего не попросит в открытую. А подарки преподносил только там, где хоть кто-то из знакомых мог это увидеть. Оценить. А после восхититься, какой же у Лизы хороший отец. А ей приходилось прятать боль за улыбкой и играть свою роль, потому что, если к нему начинали лезть с неудобными вопросами, он очень злился. А когда отец злился, то делал ей так больно, что пропадало всякое желание жить.
Прода от 9 декабря
Бороться за себя, бороться с ним Лиза давно перестала. Когда в первый раз попыталась дать отпор, он избил её с такой силой, что потом она лежала долгое время дома с якобы осложнённой ангиной. Отцу и тут повезло: знакомый доктор согласился предоставить справку о болезни, поверив в ложь, будто у Лизы разбито сердце, а Вельский как настоящий отец не может сейчас настаивать на учёбе, а то она бедная и так не хочет жить.
Сердце действительно было разбито. Она никогда не могла даже представить, что отец, покупающий воздушные шарики ей на аттракционе; отец, корчащий рожицы, чтобы она рассмеялась, станет таким чудовищем, когда она подрастёт. И жить действительно не хотелось все последующие восемь лет и…
И до сих пор не хотелось.
Отец научил её бояться, подчиняться. Он убедил её в том, что молчание – лучший выход, однажды доказав, каким может быть злым для того, кому дочь проболтается. В памяти Лизы навсегда запечатлелась ненависть в глазах подруги, когда та услышала об издевательствах её отца. Ненависть, а после – кровь… Кровь той, что хотела ей помочь была прямо на Лизиной кровати. Отец возвращал себе человеческий образ и был угрюм. Тогда он сказал, что не хотел этого делать, но дочь его вынудила. И просил запомнить: случившееся на её совести. И Лиза это запомнила. Замолчала…
Жизнь между тем продолжалась в кошмарах и одиночестве, а покоя не было даже в институте. Ректор и его жена, профессор химии, были друзьями отца и оба принимали сторону не Лизы. Химичка ругалась на неё из-за незнания портальных формул и не подозревала о том, что отец не даёт дочери их учить, потому что знание этого вида магии – шанс скрыться от него и его жуткой любви.
Прода от 12 декабря
Лиза уже ушла достаточно далеко от института и опустилась на скамейку. Зажатая в ладони листовка волновала и тревожила. Подняв глаза к небу спокойному, безоблачному, Лиза задала всего один вопрос:
– Где мне взять силы, чтобы всё это выдержать?
Долго ждала ответа, но никто не ответил.
Обречённость давила, смешиваясь со страхом и желанием прекратить бесконечную боль. А в небе летали птицы, беззаботно кружа над городом, где было место для всех, кроме неё. Зазвонил телефон. Это был отец. Лиза приняла вызов и сделала вид, будто рада, будто всё хорошо.
– Я сегодня тебя не встречу после занятий. У меня дела. Доедешь сама. Как вернусь, сходим в кафе. Поедим чего-нибудь обалденно вредного и вкусного.
– Конечно! Не беспокойся!
– Я и не беспокоюсь, ты же моя девочка.
Он повесил трубку, Лиза медленно убрала телефон.
– Не встретит… – Задумчиво произнесла она и вновь подняла глаза к небу. Скорее всего ей лишь этого сильно хотелось, но внезапный звонок отца она посчитала ответом небес.
«Или проверкой», – забеспокоилось сердце, познавшее слишком много зла.
Но всё же дрожащими пальцами Лиза разгладила листовку и, вздохнув, приняла решение.
Как доехала до места она не помнила: всё было словно в тумане. Очнулась уже за углом нужного здания. К дверям подходили женщины – много женщин, а Лиза стояла потерянная, будто забыв, почему она здесь. Рука сжала лямку рюкзака, глаза забегали в поисках путей отступления. Лиза почувствовала, как подбирается страх, как он грузом ложится на плечи, напоминая о погибшей подруге. Согнулась, закрыла глаза, задышала, будто от нехватки воздуха, а потом услышала рядом мягкий голос:
– С тобой всё в порядке? Я могу чем-то помочь?
Лиза неуверенно посмотрела на незнакомку и поспешно затараторила:
– Всё в порядке, я не нуждаюсь в помощи, я выгляжу как человек, которому нужна помощь? Я в полном абсолютном порядке, извините, мне пора идти. – И собралась покинуть это место и забыть про то, чего хотела на самом деле, как вдруг та же незнакомка вздохнула:
– Ты права. У всех, кто сюда пришёл, всё в полном порядке. Им совершенно не о чем беспокоиться.
Лиза внимательно посмотрела на женщину, а та улыбнулась: нежно. С грустью. И спросила:
– Я ухожу. А ты… Уходишь?
Прода от 12 декабря
***
Дима сидел в офисе, перебирал бумаги. Грызущая безысходность оставила в покое, и теперь он искал то, что могло помочь спасти отца. Сдаваться просто так, даже не попытавшись, ловец не собирался.
За долгое время существования спецотдела папок накопилось более, чем предостаточно. При желании ими можно было завалить всё помещение до самого потолка. Но без картотеки, где указывался номер дела, само преступление, цветовой уровень и графа «закрыто», «в процессе», «безнадёжно», разобраться не мог не только новичок, но и матёрый спец, к каковым относился сам Главный ловец.
Бумаги лежали на столе, на стульях, рядом на полу. В воздухе витала числовая диаграмма картотеки. Столбцы маячили в пространстве, своим количеством растягиваясь в горизонталь от одной стены к другой. Дима сверял электронные данные с бумажными.
Диаграмму составляли все они – ловцы, то есть пять человек. Если бы этим занимался компьютер, вероятность ошибки была бы минимальна, но в данном случае следовало учитывать такие факторы, как элементарная усталость, забывчивость и поспешность. Разбирая бумаги, Дима наводил порядок и заодно искал дела под графой «безнадёжно», ведь именно те чаще всего и сулили немалые деньги. Среди таковых были преступления чиновников и других высокопоставленных лиц, а также знаменитостей, за чью репутацию легко могли отгрызть не только руку – такое уже случалось с несколькими полицейскими, причём не ловцами – но и пустить пулю прямо в голову. Это тоже было не пугалкой, а фактом из истории. Именно таким образом погиб предшественник Диминого отца.
Прода от 13 декабря
В памяти беспрестанно звучали слова доктора о необходимости перевода, и Дима с удвоенным рвением стал искать подходящее дело. Он всегда был против «замазок» и отговаривал других, но сейчас, в этой критической ситуации, когда от гордости зависела жизнь отца, готов был поступиться собственными принципами и стереть из базы данные, угодные какой-нибудь шишке.
Нитта позвонила как раз в тот момент, когда не только мысли, но и руки Главного ловца потянулись к папке со старым делом прокурора Баневского. Дима остановился. Хотел сбросить вызов, но передумал. Желание поведать свои печали потеряло всякий смысл, но потребность в Ниттином голосе никуда не ушла. Ненавидя себя за вспыхнувшие чувства, Дима гаркнул:
– ЧТО?
– Дим? Я не вовремя? Хотела сказать, что нашла клиентку.
Он выслушал Нитту, положил телефон. Какое-то время смотрел на диаграмму.
