– И что? Кома до сих пор вызывает вопросы учёных!
       
       – Мариночка, – инициативу в разговоре переняла мама, – кома – состояние досконально не изученное, но абсолютно все знают, из неё, пролежав больше пары часов, так просто не возвращаются. Ты же не потеряла память, не разучилась говорить. Выглядишь почти здоровой, но эти твои разговоры во сне могут говорить о каких-то проблемах. Но подожди кричать, – схватила руку дочери, – это всё можно исправить. Хорошие воспоминания помогут забыть о пережитом кошмаре.
       
       – Со мной всё нормально! А вы вместе с этим вашим доктором паникёры! И не трогай меня!
       
       – Хорошо. Тогда мы пойдём. Купим с папой чего-нибудь поесть. Хочешь ягод? Ты ведь в этом году ещё не ела черешню, – стёрла рукавом платья выступившие слёзы и отвернулась.
       
       Это платье Марина сама выбирала маме на день рождения. Оно так подходило к её нежно-голубым глазам. Захотелось сказать «прости», обнять, но родители спешно покинули палату. Телефон пиликнул сообщением. Марина взглянула на экран.
       
       «Ты ушла от нас в конце апреля, а сейчас середина июля. Мы купим черешню», – пришло с папиного номера.
       
       Перевела взгляд на Леонардо и заплакала.
       
       Как накрыл сон, Марина не заметила. Только что бодрствовала, ругая себя за вспыльчивость, и уже заснула. Снова увидела землю. Та сыпалась сверху, вторя дождю. Кап-кап. Бам-бам. Стучало будто по гробу. Сон был долгим, мучительным, и прекратился лишь тогда, когда далёкий голос папы произнёс:
       
       – Ольга, а доктор скоро подойдёт?
       
       Его голос и помог сдержать вырывающийся крик ужаса.
       
       Марина резко открыла глаза, увидела отца и кивающую медсестру, ту самую, что оказалась столь любезна в коридоре.
       
       – Я потороплю доктора, – и вновь очаровательная улыбка, от которой Марине вдруг стало так холодно, будто её погрузили под лёд.
       
       Земля продолжила падение, вращая мир уже в реальности, а не во сне. Марина едва сдержала рвотный позыв.
       
       Ноздри освободились от пугающего запаха мокрой земли, сердце вернуло покой и в целом стало легче лишь, когда милая девушка в белом халате скрылась из виду. Но головокружение не отпустило. Пришлось закрыть глаза.
       
       «Что происходит? Что я вижу? Чего боюсь? – обеспокоилась Марина. – Неужели со мной действительно что-то не так?»
       
       Вспомнить столь явных галлюцинаций не удавалось. Но землю с дождём она видела и чувствовала так, будто они были прямо здесь: дождь шёл в палате: он падал стеной и бил острыми тонкими струями. Земля сыпалась на койку: мокрая, липкая. Неприятная.
       
       Марина притворилась, будто спит и перевернулась к стене. Рациональность кричала об усталости, нервном напряжении и последствиях той же комы.
       
       «Мало ли что могло привидеться после трёхмесячного сна? Может, это всего-навсего отголоски этого самого сна или самой аварии? Врачи ведь считали, что я не очнусь. Я, наверняка, слышала и жутко испугалась. Начала думать о смерти, а смерть дала ассоциацию с землёй. Где земля, там дождь и…»
       
       Логике происходящее поддавалось не слишком убедительно, и тогда в объяснения пустилась другая часть Марины, та, что верила в приметы и гадания.
       
       «Но могло ли привидеться одно и тоже дважды? И с такими реальными подробностями?»
       
       Размышлять дальше на эту тему Марина не стала.
       
       «Глупости какие. Я взрослый человек! О чём только думаю? Бред какой-то. Подумаешь… померещилось. Главное, я понимаю, что это неправда. А крики во сне объясняет авария!»
       
       Однако война двух Марин не закончилась.
       

       Прода от 13.09.2022, 19:28

       
       – Дай ему шанс. Будь терпимее. Вы же поссорились из-за слов медсестры?
       
       Проницательность отца поражала. И радовала. Хорошо, когда не нужно ничего объяснять. Два родных человека встретились сначала взглядами, а затем и улыбками.
       
       Притихшая мать вздохнула:
       
       – Послушай отца. Он дело говорит. Лёша мог испугаться. Ты и вправду выглядела…
       
       – Лю-ю-юд… – брошенный взгляд заставил супругу замолчать.
       
       – Ладно, – Марина уселась поудобнее, ловя себя на мысли о том, как быстро возвращается лёгкость движений. Может, дело в хорошей физической подготовке? Сколько она тратила времени на спорт? – мысленно похвалила себя за активность. – С Лёшей я разберусь. Но поговорим о чём-нибудь другом.
       
       – О чём, Мариночка?
       
       – Например, о том, что вы принесли.
       
       И отец, и мать забыли об игрушках. Кинули взгляды на стол, где разместили тигра с куклой, как только ушёл жених дочери, и поспешили с объяснениями.
       
       – Врач посоветовал тебе помочь с восстановлением, – начала мама.
       
       – Никто не возвращается из комы полностью здоровым, – продолжил папа.
       
       – Он нам сказал, Мариночка, что твоё поведение в коридоре может свидетельствовать о нарушении в нервной системе или…
       
       – В работе мозга. Но ты не бойся, Марин, мы всё преодолеем.
       
       – Да о чём вы говорите?
       
       – Ты любила Катюшу, помнишь? А с Леонардо в обнимку засыпала до семнадцати лет.
       
       – Мама! – начала злиться Марина. – Я здорова! Какой Леонардо? Вы оба надо мной издеваетесь?
       
       – Ты чересчур бурно реагируешь на нашу заботу, – тихо заметил отец. – Доктор предупреждал о возможных изменениях.
       
       – Что за бред?! – попыталась вскочить с кровати, но почувствовала лёгкое головокружение: организм не до конца пришёл в себя. – Вы совсем обезумели? И это после какого-то… – поискала подходящее слово. Остановилась на менее пугающем, чем галлюцинация, – какого-то видения? Мне померещилось! Разве вы не знали, что от недосыпа люди иногда коверкают увиденные образы? Не надо вешать на меня ярлык ненормальной!
       
       – Марин, никто не называет тебя ненормальной. Ты сама сказала, такое может происходить от недосыпа, но ты-то спала. Много спала.
       
       – И что? Кома до сих пор вызывает вопросы учёных!
       
       – Мариночка, – инициативу в разговоре переняла мама, – кома – состояние досконально не изученное, но абсолютно все знают, из неё, пролежав больше пары часов, так просто не возвращаются. Ты же не потеряла память, не разучилась говорить. Выглядишь почти здоровой, но эти твои разговоры во сне могут говорить о каких-то проблемах. Но подожди кричать, – схватила руку дочери, – это всё можно исправить. Хорошие воспоминания помогут забыть о пережитом кошмаре.
       
       – Со мной всё нормально! А вы вместе с этим вашим доктором паникёры! И не трогай меня!
       
       – Хорошо. Тогда мы пойдём. Купим с папой чего-нибудь поесть. Хочешь ягод? Ты ведь в этом году ещё не ела черешню, – стёрла рукавом платья выступившие слёзы и отвернулась.
       
       Это платье Марина сама выбирала маме на день рождения. Оно так подходило к её нежно-голубым глазам. Захотелось сказать «прости», обнять, но родители спешно покинули палату. Телефон пиликнул сообщением. Марина взглянула на экран.
       
       «Ты ушла от нас в конце апреля, а сейчас середина июля. Мы купим черешню», – пришло с папиного номера.
       
       Перевела взгляд на Леонардо и заплакала.
       
       Как накрыл сон, Марина не заметила. Только что бодрствовала, ругая себя за вспыльчивость, и уже заснула. Снова увидела землю. Та сыпалась сверху, вторя дождю. Кап-кап. Бам-бам. Стучало будто по гробу. Сон был долгим, мучительным, и прекратился лишь тогда, когда далёкий голос папы произнёс:
       
       – Ольга, а доктор скоро подойдёт?
       
       Его голос и помог сдержать вырывающийся крик ужаса.
       
       Марина резко открыла глаза, увидела отца и кивающую медсестру, ту самую, что оказалась столь любезна в коридоре.
       
       – Я потороплю доктора, – и вновь очаровательная улыбка, от которой Марине вдруг стало так холодно, будто её погрузили под лёд.
       
       Земля продолжила падение, вращая мир уже в реальности, а не во сне. Марина едва сдержала рвотный позыв.
       
       Ноздри освободились от пугающего запаха мокрой земли, сердце вернуло покой и в целом стало легче лишь, когда милая девушка в белом халате скрылась из виду. Но головокружение не отпустило. Пришлось закрыть глаза.
       
       «Что происходит? Что я вижу? Чего боюсь? – обеспокоилась Марина. – Неужели со мной действительно что-то не так?»
       
       Вспомнить столь явных галлюцинаций не удавалось. Но землю с дождём она видела и чувствовала так, будто они были прямо здесь: дождь шёл в палате: он падал стеной и бил острыми тонкими струями. Земля сыпалась на койку: мокрая, липкая. Неприятная.
       
       Марина притворилась, будто спит и перевернулась к стене. Рациональность кричала об усталости, нервном напряжении и последствиях той же комы.
       
       «Мало ли что могло привидеться после трёхмесячного сна? Может, это всего-навсего отголоски этого самого сна или самой аварии? Врачи ведь считали, что я не очнусь. Я, наверняка, слышала и жутко испугалась. Начала думать о смерти, а смерть дала ассоциацию с землёй. Где земля, там дождь и…»
       
       Логике происходящее поддавалось не слишком убедительно, и тогда в объяснения пустилась другая часть Марины, та, что верила в приметы и гадания.
       
       «Но могло ли привидеться одно и тоже дважды? И с такими реальными подробностями?»
       
       Размышлять дальше на эту тему Марина не стала.
       
       «Глупости какие. Я взрослый человек! О чём только думаю? Бред какой-то. Подумаешь… померещилось. Главное, я понимаю, что это неправда. А крики во сне объясняет авария!»
       
       Однако война двух Марин не закончилась.
       

       Прода от 18.09.2022, 21:55

       
       

***

       Нина тоже вела свою войну. С памятью. Как бы ей хотелось вспоминать только хорошее: заботливые руки мамы и её вкусные завтраки, вечно спешащего папу, но не забывающего пожелать хорошего дня; красивый вид из окна своей комнаты, с любовью выбранные занавески, вручную наклеенное дерево. Огромный виниловый стикер заполнял собой всю стену. Это был могучий дуб. Его ветви переплетались диковинным образом, и каждый раз глядя на них, можно было увидеть новую картину. Нина любила включать ночник перед сном, всматриваться в тёмно-зелёные листья, измерять на глаз ширину ветки или веточки, воображать из какого параллельного мира привезли это дерево. Карина обожала выдумки про ведьм и часто, гостя у Нины, убеждала ту, что дуб именно из ведьминого мира: указывала на кривоватый ствол и упорно видела в ветвях остроконечную шляпу. Так повелось с пятого класса, со времени, когда они подружились.
       
       Нельзя думать о Карине.
       
       Сердце толкнуло рёбра. Не больно, но ощутимо. Нина пока держалась. Ещё не плакала.
       
       Хотелось бы вернуться воспоминаниями к озеру с его красивыми лебедями, к прогулкам вдоль берега и романтичным мечтам о парне, понимающем с полуслова. Но, пуская в мысли столь притягательные образы, становилось только хуже. Стоило губам отпустить улыбку на волю, как память жестоко швырялась фрагментами, в которых была цирковая арена и клоун-противник.
       
       Родной дом, комната, близкие люди, озеро и мечты растворялись в кошмарном настоящем – в красивом здании, где каждая иллюзия растекалась кровью.
       
       Вроде бы и не было видимых причин думать об этих ужасах, но Нина каждый раз словно попадала в сети. Чем сильнее она пыталась избавиться от страшных образов, наводняющих сознание, тем крепче её тянул обратно тот самый клоун, ставшим не меньшим проклятием, чем сам похититель.
       
       Одна из камер показала пустую комнату и вошедшего в неё психа. Нина против воли вскрикнула. Испугалась за Карину, хотя и знала, подруги там больше нет. Но её образ казалось всё ещё находился там, её тонкая фигурка, более складная, чем у Нины, лежала на матрасе, свернувшись эмбрионом и дрожала, дрожала.
       
       Псих вытащил матрас, стряхивая фантом Карины, потащил прочь. Вскоре вернулся в комнату и швырнул на пол новый. Означать это могло лишь одно: похититель скоро пойдёт за очередной девушкой.
       
       Нина всей душой хотела превратиться в крик, в раздирающий перепонки визг и протяжными нотами дотянуться до родной школы: предупредить девчонок, чтобы никто не доверял мужчине в солнцезащитных очках и кепке с большим козырьком, чтобы они даже не приближались к серому «Мерседесу». Рванулась к двери и начала колотить ногами. Она мычала, умоляя психа остановиться; рыдала, проклиная; вонзала взгляд поочерёдно в камеру и представляла, как это чудовище с рыбьими глазами корчится от боли.
       
       Псих даже не заметил её стараний. Вышел из комнаты, захлопнув дверь, и направился за следующей жертвой.
       

       Глава 4

       
       Родители принесли черешню и сделали вид, будто дочь не обижала. Марина тоже выбросила из головы недавний разговор. Катюшу в неизменном платье силуэта русалка и тигрёнка Леонардо приняла, посадила рядом, по обе стороны от себя. Сомневалась, что игрушки чем-то способны помочь, но, видя искренние улыбки мамы и папы, услышав их облегчённые вздохи, сделала вид, будто тоже верит.
       
       Темы Лёши не касались. Наслаждаясь черешней – Марина отказывалась есть в одиночку – говорили, в основном, о Марининой работе, о коллегах, передающих привет. Мама высказала желание переехать из Питера в пригород, папа подхватил её мысль, ловко ввернув своё «а я уже присмотрел и район, и дом». Марина была не против. Питер она любила, но никогда не зависела от его шумных улиц, высотных зданий, разводных мостов. Ей больше приходились по сердцу лесные пейзажи, уютные домики с верандой, дворики с большим количеством цветов и местность: не большая, не маленькая, где и каждый метр, и каждый сосед знаком. Лёша давно жил за городом, в коттеджном посёлке со звучным названием «Приют мечтателей». Марина вспомнила, как там красиво, позволила себе счастливо улыбнуться и выбросила все тревоги и переживания.
       
       Родители сидели больше часа: им всегда находилось о чём поболтать, затем попрощались и поехали домой, взяв с дочери обещание не перегружать себя ходьбой по коридору. Пока они были в палате, Марина раз двадцать говорила о том, что устала лежать и хочет активности. От сопровождающего отца отказалась, от матери тем более. Как бы она ни любила родителей, как бы не успела соскучиться за долгие месяцы, находиться под их опекой было непросто: они всё ещё воспринимали её ребёнком. И если раньше ситуация выравнивалась из-за умения Марины отстаивать свою точку зрения, то сейчас никто её не слушал, ссылаясь на понятные причины.
       
       Лёша не звонил, не писал, но на её звонок ответил: в быстром «поговорим попозже» она уловила нетерпение и недовольство. На жениха не сердилась, в словах родителей был резон. Он волновался и вполне мог проявить своё беспокойство таким неприглядным образом. Так стоило ли ей обижаться? Они же не дети. Пожелала удачи с переговорами, – у него всегда велись какие-то переговоры – послала смайлик с поцелуем и, подмигнув тигрёнку, встала с кровати.
       
       Головокружение прошло, шаги давались всё проще. Прежняя лёгкость не вернулась, но Марина была к ней уже на пол пути. Вышла в коридор и не спеша направилась к окну. Открытая рама притягивала изумительной зеленью за окном и воздухом, которого после видений с землёй так не хватало. Заставила себя не думать о том, что вызывает страх и немного ускорилась. Нового темпа хватило до середины коридора, потом Марина вновь стала черепашкой.
       
       Кто-то оставил на подоконнике заколку: красивую и явно дорогую. Пышный красно-белый пион, сверкая бриллиантами, играл с Марининым взором. Он притягивал магнитом и просил прикоснуться. Поддавшись странному ощущению, Марина протянула руку и взяла заколку.
       
       Толчок, дыхание перехватило, сердце ускорило бег, мир завертелся, но медленнее, чем прежде. Марина схватилась за подоконник, но заколку не выпустила. Она бы и хотела, но та словно приклеилась к ладони. А потом прозвучало: