Похвастаться.
Мама всегда любила меня больше всех на свете, никогда не сравнивала с другими детьми, хотя мой троюродный брат вёл более выдающееся существование, чем я.
Он был звездой местного футбола в городке, где я родился. С ранних лет пользовался популярностью у девчонок, его любили преподаватели, друзья. Им гордилась команда.
Мне до его высот не достать – так я считал на протяжении долгих лет, пока мама не сказала: «Неважно кто ты, кем работаешь и сколько зарабатываешь. Важно то, чем ты дышишь. Что способен чувствовать».
И она была права.
Свою первую жертву я встретил ночью, когда шёл за пивом. Хотел расслабиться после очередной низкой зарплаты – уборщикам, знаете ли, Марина, мало платят. Да, начинал я, драя полы, а теперь… Но это неважно.
Работодатели знали: в любой момент, при малейшем неудобстве, неудовлетворённости сотрудником, они могли заменить человека, оборотня, фею, да кого угодно послушной, имеющей идеально слаженный механизм машиной. Они пользовались этим. Поэтому я особо не рыпался. Работа есть и хорошо. Но совру, если не скажу, что мне всегда хотелось большего. Я ведь, Марина, закончил школу с золотой медалью, в институте учился на «отлично», но не закончил. Не по своей вине: в то время в семье начались первые неприятности.
Я бросил учёбу, чтобы помогать родителям. Отец болел. Он скончался три года назад. Мама заболела сразу после его смерти. Знаете, говорят, любовь заразна. Не знаю, Марина… Но горе и боль действительно легко передаются. Для этого даже делать ничего не нужно, стоит лишь просто быть рядом. Трагично звучит, не так ли? Но я не собираюсь жаловаться на судьбу, хотя концентрат действует и на меня. Однако с его последствиями я научился справляться: всё же столько месяцев распылять эту дрянь в разных квартирах, чтобы потом одним разрезом снять все накопившиеся страдания… Да… я научился работать с концентратом. Не научился бы и убивать не смог, а это было необходимо.
Марина, смерть тех девушек была обязательна, поймите. Оставив их в-живых, я рискнул бы жизнью многих других, а так… Цикл закончен, Марина. Они получили освобождение. Природа вернула то, что потеряла.
– Вы… безумны, – тихо произнесла детектив, убеждаясь в своём изначальном мнении: Коготь не просто маньяк. Он не только получает удовольствие, удовлетворение от смерти. Он ненормальный, полагающий, что своей звериной жестокостью способен что-то изменить в этом мире.
– Безумен ли я? – оборотень на мгновение задумался. – Нет. Пожалуй, не соглашусь с вашим высказыванием. Я, Марина, такое же существо, как и прочие, но знаю чуть больше остальных. Мать надевает бусы ежедневно. Ярко-синий цвет её успокаивает и внушает оптимизм, а знаете почему?
Лесницкая молчала. Резкие переходы с темы на тему доказывали её опасения насчёт душевного состояния Когтя.
– Это своеобразный оберег, оставленный отцом. Мы, оборотни, всегда во что-то верим. Я в ромбы, но вы, вероятно, уже догадались. Мать в синий лазурит. Обе веры достались нам от отца. Я имею ввиду моего… отца.
Когда бусы на шее, мать чувствует силу. Знает, что она в безопасности. Верит в лучшее. В то, что болезнь оставит. Я тоже в это верю.
Так что… нет, я не безумен. Безумна жизнь и окружающий мир, а я здоров и всего лишь верю в предназначение. В своё предназначение. Оно есть у каждого, Марина, но не все об этом знают. Я… знаю.
Детектив в этом сильно сомневалась. Половина убийц, с которыми она сталкивалась, верила в сакральный смысл преступлений. Иисус, Кришна, разные пророки заставляли их резать собственных детей, душить родителей, сжигать живьём целые семьи и улыбаться, наблюдая, как жизнь вытекает из самых близких. Поэтому нет. Марина не верила в особый смысл хоть чьей-то смерти и предназначение считала лишь оправданием жестокости.
– Я убивал тех, – продолжал Коготь, – кто должен был умереть. Тех, чья судьба могла закончиться намного трагичнее, чем смерть в окружении цветов. И согласитесь, цветы я каждый раз создавал изысканные и удивительно красивые.
С этим было трудно поспорить, но Марина не желала признавать, что у неё с этим монстром есть хотя бы толика чего-то общего, пускай, это кроха и будет отменным вкусом в оформлении цветочных композиций.
Коготь опускал жертву на ложе из венков, но те не выглядели таковыми. Не напоминали о похоронах, надгробиях.
В известном смысле они не казались символом траура. Не воспринимались обязательным элементом кладбища.
Венки оборотня не только были созданы из прелестнейших цветов, чаще всего гибридов, созданных путём смешения, к примеру, обыкновенного пиона и астры, выращенной с помощью волшебства. Они ещё и смотрелись роскошно, эффектно.
Празднично.
Словно островки удивительных островов идеальной формы, идеального сочетания цвета.
Ничего лишнего, никаких увядших лепестков. Ничего, чтобы портило гармонию.
Именно об этом Марина подумала, когда, находясь в Вене и собираясь лететь в Россию за собственным прошлым, увидела первую жертву оборотня.
Мила. Девушка с пепельно-русыми волосами и большими глазами оттенка сочной зелени. Она безмятежно покоилась на подушке из венков. Каждый цветок светился очарованием и удивительным образом сочетался со своей «спящей красавицей».
Лепестки оттенка грозового неба подходили к узору на платье жертвы, персиковые бутоны сливались с помадой на губах, кремовые цветы, похожие на гладиолусы, точно повторяли ткань платья.
Это был хлопок. Это был любимый наряд Милы, подаренный на двадцатилетие любящей мамой.
Жуткая гармония встречалась и в последующих убийствах. Преступник, словно совершенствуясь создавал всё более впечатляющие сцены убийства. Цветочный антураж и внешний облик жертвы являли собой законченную картину.
Если бы не засохшая кровь на шее, этим можно было бы восхититься.
Но это были убийства: жестокие, молниеносные. Неожиданные.
И совершал их тот, кто сейчас стоял рядом с Мариной и воодушевлённо оправдывал собственное безумие.
– Я ведь восстанавливал гармонию, – продолжал оборотень, – возвращал утерянное равновесие. Для вас не должно быть секретом, что после каждой смерти следует рождение. Это круговорот, цикл. Это было, есть и будет. Хотите взглянуть на мою первую жертву?
Лесницкая кивнула, осознавая: пистолета явно недостаточно. Чем дольше рассказывал Коготь, тем крепче внутри Марины становилось понимание собственной ошибки. Одна наедине с серийным маньяком. С тем, кто на протяжении нескольких месяцев держал в страхе весь город.
С абсолютным психом.
В сумке между тем находились только пистолет и баллончик.
«Негусто... – вынужденно признала детектив, – но, надеюсь, и этого не понадобится…»
– Взгляните, – Коготь вытащил из кармана ламинированное фото. На снимке улыбалась Мила. Кадр запечатлел её в собственной комнате в доме шестнадцать на улице Петровского. Она смотрела в окно. Счастливое лицо, искрящиеся глаза. В стекле отражался парень того же возраста. Он выглядел не менее счастливым.
– Вы следили за своими жертвами, – тихо произнесла Марина, чувствуя, как накатывает волна воспоминаний.
– Да, но это не имеет значения. Конечно, я выбирал их по одному и тому же принципу, но вы и сами сейчас поймёте. Её память прорывается. У меня всё начинается также. У вас в глазах темнеет или только сердце сбивается?
Она не стала отвечать.
– Продолжим позже. Посмотрите на ту, Марина, кого вы называете жертвой. Посмотрите внимательно.
Лесницкая услышала усмешку в его голосе, и это было последним промелькнувшим в реальности. Прошлое заслонило маньяка, фото, недостроенный центр. Детектив погрузилась в чужую память.
«Привет, Тёма! Я рада, что ты позвонил. Родители сейчас уехали, так что… Да, ты не ослышался. Я хочу, чтобы ты пришёл, – Мила говорила по мобильному, лёжа на спине в своей комнате на расстеленной кровати. Из одежды на девушке был только ультракороткий халатик цвета спелой вишни. Розовый лифчик выглядывал, пугая своим размером, явно большим на цифру, а то и две реальной груди Милы. – Можешь захватить что-нибудь к чаю, – продолжала она, поигрывая пояском халата, – только не бери с кремом. Твой крем всегда с тобой? Что? Фу! Пошляк! – девушка звонко рассмеялась. – Жду тебя, Тём», –отключила телефон.
Какое-то время она продолжала лежать, глядя в потолок, улыбаясь. Марина буквально чувствовала, как бешено колотится юное сердце, как волнуется душа, в предвкушении первого раза.
В ожидании парня Мила несколько раз переоделась, заправила кровать, снова разобрала. Накрасила губы поярче, добавила блеск. Подумала, и хмурясь стёрла влажной салфеткой. Прямые пепельно-русые волосы трижды были заплетены. Сначала французской косой, затем в рыбий хвост. Последним вариантом оказались обычные две косы. Но девушка задумчиво рассматривала отражение ещё минуты три и в конце концов рассыпала волосы по плечам.
Халатик за это время успел смениться на длинное нежно-малиновое праздничное платье с шифоновым верхом, футболку с джинсами, топ с ними же, пижамный хлопковый комплект, разрисованный вручную акриловыми динозаврами.
«Нет, он подумает, что я ещё совсем ребёнок, – придирчиво рассматривая разноцветных животных, вслух рассуждала девушка, – а я уже не ребёнок и готова ко взрослым отношениям. Мне уже двадцать. Пора…» – выдохнула, вернулась к шкафу.
Мучительные несколько минут, нервное постукивание рукой по бедру, и Мила прижала к груди кремовое платье. То самое, в котором позднее её обнаружат неподалёку от дома.
«Да! Да! Идеально! Мамин подарок – это самое то! Не вычурно, не говорит, что я долго выбирала, не слишком откровенное, но и не совсем простое. То, что надо для встречи с Тёмой! Цвет приятный, ткань. И он меня в нём ещё не видел. Никто меня в нём, кроме родителей не видел!» – счастливая улыбка, быстрая смена одежды, и довольная Мила прошла на кухню. Поставила чайник, протёрла скатерть, подготовила две кружки, включила на телефоне бодрую музыку – что-то из рока звучало по радио. Опустилась на стул и закрыла глаза.
Щёки пылали, по лицу блуждала смущённо-трогательная улыбка, пальцы теребили подол, то и дело повторяя по памяти узор ткани.
«Сегодня я докажу Тёмочке свою любовь. Покажу, как он мне дорог, как я ему доверяю, – шептала девушка, и её прерывистое дыхание задрожало в такт сменившейся мелодии. Теперь радиоволны несли что-то романтичное, сопровождавшееся скрипкой и фортепьяно. – Спасибо, мама, папа, что разрешили мне не ехать к тётке, – Мила сделала глубокий вдох и открыла глаза. – Вы даже не представляете себе, как я вам благодарна. Я испеку вам печенье, – засмеялась. – Песочное, как вы любите. Любите… – и вновь девушка погрузилась в мечты. – Мы с Тёмой будем любить друг друга по-настоящему. Не верится… – Мила подхватилась, будто о чём-то позабыв. Вбежала в комнату, убрала со столика планшет. Но перед этим включила и перечитала запись: «Дорогой дневник, сегодня вечером я буду полностью принадлежать Тёме. Без подробностей, но надеюсь, он прихватит нужную упаковку, потому что у меня ничего нет».
Морщины тревоги прочертили лоб с ровной матовой кожей, и Мила, бросившись в смежную комнату, принялась копаться в родительских вещах. Искомое обнаружилось в нижнем ящике стола под многочисленными чертежами отца архитектора.
Смущённая девушка испытала облегчение, и прикрыв ладонью лицо, рассмеялась.
«Как же нелепо! Права мама: я будто не из этого века. Все девчонки уже давно, а я… стесняюсь даже говорить об этом», – Мила быстро выбежала из комнаты и начала судорожно выискивать глазами место, куда положить средство защиты. Звонок в дверь нарушил планы, и квадратик спикировал под кровать.
«Чёрт! Как тупо!» – злясь на себя, и потеряв значительную часть уверенности, Мила пошла открывать дверь.
Парень прямо с порога принялся целовать девушку. Жадные губы, запах ментола, нетерпеливые объятия, руки сжали грудь. Мила отстранилась, поймав себя на мысли, что представляла всё именно так, только почему-то теперь хотелось иного сценария.
«Подожди!»
Тёма остановился. Он тяжело дышал и смотрел пьяными глазами.
«А цветы? – хитро улыбнулась Мила, – я видела букет в воздухе».
«Да, точно, прости, забыл», – секунда, и сквозь замочную скважину проскочила какая-то бусина. Она начала увеличиваться и росла до тех пор, пока не превратилась в букет полевых цветов.
«Мой любимый маг», – девушка спрятала лицо в цветах.
«Кучу денег угрохал, – хмыкнул тот. – Розы, фиалки, пионы, гвоздики – за каждым углом, а полевые не найти», – вновь попытался поцеловать, но Мила ускользнула.
Тёма нахмурился:
«Ты передумала или просто играешь?»
«Я просто не хочу торопиться».
«Понял».
Он сбросил кроссовки, она нашла вазу, прошли на кухню. Парень начал извиняться из-за своей забывчивости. Мила налила чай и достала из холодильника пиалу с вареньем:
«С булкой будешь?»
«Да я… это… как бы не голоден. Я вообще-то думал, что мы не будем терять время».
Его ответ немного разочаровал, хотя девушка понимала, что он как раз прав, а она оттягивает долгожданный момент. Захлопнула холодильник, подошла к Тёме, взяла за руку. Отпустила лишь, когда оказались в её комнате.
Парень прислонился к розовому косяку:
«Сразу видно, что это твоя. А мишку и опять розового кто подарил?»
«Не ревнуй. Это подарок папы», – Мила подошла к окну.
Минуту оба стояли на расстоянии и счастливо улыбались, а затем упали на кровать, утопая в страсти. Милино платье отлетело в сторону, футболка Тёмы легла на пол, его рука потянулась к застёжке на лифчике, вызвав у девушки стон предвкушения. Поцелуи стали всё настойчивее, а дыхание жарче, парень стянул джинсы, и вдруг Мила оттолкнула Тёму. Тот слетел с кровати.
«Ты… ты чего? Ты же сама хотела! Сама позвала!»
«Знаю, прости, – спрятала лицо в ладонях. – Прости, прости, Тёмочка, я… я… хочу, но…»
«Но что, блин?»
«Не знаю… Всё-таки первый раз, а мы… как-то сумбурно получается, понимаешь?»
«Нет. Трусишь, да? – поднялся с пола, застегнул пуговицу на джинсах, потянулся за футболкой».
«У… ходишь? – Мила схватила его за руку, – обиделся?»
«Нет, Мил. Хочу помочь. Сбегаю в магаз, куплю чего-нибудь алкогольного. Тебе пива лучше или энергетик какой?»
Она молчала. Из горла поднимался ком.
«Давай. Я накатил пивка, ты тоже накатишь, и всё получится. – Поцеловал её в солёные губы, удивлённо отстранился. – Ты чего вздумала? Ревёшь? Поверь мне, пиво поможет. Ты раскрепостишься, и всё будет ОК. Давай, не дури. Слёзки прочь, жди меня. Я туда и обратно. Пять сек и вернусь».
Он долго возился с замком. Наконец дверь хлопнула. Мила всё это время сидела на кровати, поджав колени и молча плакала. Девушка не могла объяснить ни окружающим, ни самой себе, почему так получилось, но пока любимый парень выбирал пиво, уже знала – это конец.
Она не открыла, хотя Тёма звонил настойчиво. Не отвечала на сообщения, градом сыплющиеся с телефона. Стояла у окна и смотрела на засыпающий город, жалея о том, что не поехала с родителями.
«Они, наверное, едят тётин пирог, а дядька рассказывает анекдоты. Смеются и отлично проводят время. Им точно лучше, чем мне, – Мила всхлипнула, рисуя силуэт Тёмы. – Им хорошо. У них... всё… хорошо. А моя жизнь… вот так вот неожиданно… разрушилась… – Девушка стукнула кулаком по стеклу. Её душили рыдания.
Мама всегда любила меня больше всех на свете, никогда не сравнивала с другими детьми, хотя мой троюродный брат вёл более выдающееся существование, чем я.
Он был звездой местного футбола в городке, где я родился. С ранних лет пользовался популярностью у девчонок, его любили преподаватели, друзья. Им гордилась команда.
Мне до его высот не достать – так я считал на протяжении долгих лет, пока мама не сказала: «Неважно кто ты, кем работаешь и сколько зарабатываешь. Важно то, чем ты дышишь. Что способен чувствовать».
И она была права.
Свою первую жертву я встретил ночью, когда шёл за пивом. Хотел расслабиться после очередной низкой зарплаты – уборщикам, знаете ли, Марина, мало платят. Да, начинал я, драя полы, а теперь… Но это неважно.
Работодатели знали: в любой момент, при малейшем неудобстве, неудовлетворённости сотрудником, они могли заменить человека, оборотня, фею, да кого угодно послушной, имеющей идеально слаженный механизм машиной. Они пользовались этим. Поэтому я особо не рыпался. Работа есть и хорошо. Но совру, если не скажу, что мне всегда хотелось большего. Я ведь, Марина, закончил школу с золотой медалью, в институте учился на «отлично», но не закончил. Не по своей вине: в то время в семье начались первые неприятности.
Я бросил учёбу, чтобы помогать родителям. Отец болел. Он скончался три года назад. Мама заболела сразу после его смерти. Знаете, говорят, любовь заразна. Не знаю, Марина… Но горе и боль действительно легко передаются. Для этого даже делать ничего не нужно, стоит лишь просто быть рядом. Трагично звучит, не так ли? Но я не собираюсь жаловаться на судьбу, хотя концентрат действует и на меня. Однако с его последствиями я научился справляться: всё же столько месяцев распылять эту дрянь в разных квартирах, чтобы потом одним разрезом снять все накопившиеся страдания… Да… я научился работать с концентратом. Не научился бы и убивать не смог, а это было необходимо.
Марина, смерть тех девушек была обязательна, поймите. Оставив их в-живых, я рискнул бы жизнью многих других, а так… Цикл закончен, Марина. Они получили освобождение. Природа вернула то, что потеряла.
– Вы… безумны, – тихо произнесла детектив, убеждаясь в своём изначальном мнении: Коготь не просто маньяк. Он не только получает удовольствие, удовлетворение от смерти. Он ненормальный, полагающий, что своей звериной жестокостью способен что-то изменить в этом мире.
– Безумен ли я? – оборотень на мгновение задумался. – Нет. Пожалуй, не соглашусь с вашим высказыванием. Я, Марина, такое же существо, как и прочие, но знаю чуть больше остальных. Мать надевает бусы ежедневно. Ярко-синий цвет её успокаивает и внушает оптимизм, а знаете почему?
Лесницкая молчала. Резкие переходы с темы на тему доказывали её опасения насчёт душевного состояния Когтя.
– Это своеобразный оберег, оставленный отцом. Мы, оборотни, всегда во что-то верим. Я в ромбы, но вы, вероятно, уже догадались. Мать в синий лазурит. Обе веры достались нам от отца. Я имею ввиду моего… отца.
Когда бусы на шее, мать чувствует силу. Знает, что она в безопасности. Верит в лучшее. В то, что болезнь оставит. Я тоже в это верю.
Так что… нет, я не безумен. Безумна жизнь и окружающий мир, а я здоров и всего лишь верю в предназначение. В своё предназначение. Оно есть у каждого, Марина, но не все об этом знают. Я… знаю.
Детектив в этом сильно сомневалась. Половина убийц, с которыми она сталкивалась, верила в сакральный смысл преступлений. Иисус, Кришна, разные пророки заставляли их резать собственных детей, душить родителей, сжигать живьём целые семьи и улыбаться, наблюдая, как жизнь вытекает из самых близких. Поэтому нет. Марина не верила в особый смысл хоть чьей-то смерти и предназначение считала лишь оправданием жестокости.
– Я убивал тех, – продолжал Коготь, – кто должен был умереть. Тех, чья судьба могла закончиться намного трагичнее, чем смерть в окружении цветов. И согласитесь, цветы я каждый раз создавал изысканные и удивительно красивые.
С этим было трудно поспорить, но Марина не желала признавать, что у неё с этим монстром есть хотя бы толика чего-то общего, пускай, это кроха и будет отменным вкусом в оформлении цветочных композиций.
Коготь опускал жертву на ложе из венков, но те не выглядели таковыми. Не напоминали о похоронах, надгробиях.
В известном смысле они не казались символом траура. Не воспринимались обязательным элементом кладбища.
Венки оборотня не только были созданы из прелестнейших цветов, чаще всего гибридов, созданных путём смешения, к примеру, обыкновенного пиона и астры, выращенной с помощью волшебства. Они ещё и смотрелись роскошно, эффектно.
Празднично.
Словно островки удивительных островов идеальной формы, идеального сочетания цвета.
Ничего лишнего, никаких увядших лепестков. Ничего, чтобы портило гармонию.
Именно об этом Марина подумала, когда, находясь в Вене и собираясь лететь в Россию за собственным прошлым, увидела первую жертву оборотня.
Мила. Девушка с пепельно-русыми волосами и большими глазами оттенка сочной зелени. Она безмятежно покоилась на подушке из венков. Каждый цветок светился очарованием и удивительным образом сочетался со своей «спящей красавицей».
Лепестки оттенка грозового неба подходили к узору на платье жертвы, персиковые бутоны сливались с помадой на губах, кремовые цветы, похожие на гладиолусы, точно повторяли ткань платья.
Это был хлопок. Это был любимый наряд Милы, подаренный на двадцатилетие любящей мамой.
Жуткая гармония встречалась и в последующих убийствах. Преступник, словно совершенствуясь создавал всё более впечатляющие сцены убийства. Цветочный антураж и внешний облик жертвы являли собой законченную картину.
Если бы не засохшая кровь на шее, этим можно было бы восхититься.
Но это были убийства: жестокие, молниеносные. Неожиданные.
И совершал их тот, кто сейчас стоял рядом с Мариной и воодушевлённо оправдывал собственное безумие.
Прода от 13.04.2020, 10:22
– Я ведь восстанавливал гармонию, – продолжал оборотень, – возвращал утерянное равновесие. Для вас не должно быть секретом, что после каждой смерти следует рождение. Это круговорот, цикл. Это было, есть и будет. Хотите взглянуть на мою первую жертву?
Лесницкая кивнула, осознавая: пистолета явно недостаточно. Чем дольше рассказывал Коготь, тем крепче внутри Марины становилось понимание собственной ошибки. Одна наедине с серийным маньяком. С тем, кто на протяжении нескольких месяцев держал в страхе весь город.
С абсолютным психом.
В сумке между тем находились только пистолет и баллончик.
«Негусто... – вынужденно признала детектив, – но, надеюсь, и этого не понадобится…»
– Взгляните, – Коготь вытащил из кармана ламинированное фото. На снимке улыбалась Мила. Кадр запечатлел её в собственной комнате в доме шестнадцать на улице Петровского. Она смотрела в окно. Счастливое лицо, искрящиеся глаза. В стекле отражался парень того же возраста. Он выглядел не менее счастливым.
– Вы следили за своими жертвами, – тихо произнесла Марина, чувствуя, как накатывает волна воспоминаний.
– Да, но это не имеет значения. Конечно, я выбирал их по одному и тому же принципу, но вы и сами сейчас поймёте. Её память прорывается. У меня всё начинается также. У вас в глазах темнеет или только сердце сбивается?
Она не стала отвечать.
– Продолжим позже. Посмотрите на ту, Марина, кого вы называете жертвой. Посмотрите внимательно.
Лесницкая услышала усмешку в его голосе, и это было последним промелькнувшим в реальности. Прошлое заслонило маньяка, фото, недостроенный центр. Детектив погрузилась в чужую память.
«Привет, Тёма! Я рада, что ты позвонил. Родители сейчас уехали, так что… Да, ты не ослышался. Я хочу, чтобы ты пришёл, – Мила говорила по мобильному, лёжа на спине в своей комнате на расстеленной кровати. Из одежды на девушке был только ультракороткий халатик цвета спелой вишни. Розовый лифчик выглядывал, пугая своим размером, явно большим на цифру, а то и две реальной груди Милы. – Можешь захватить что-нибудь к чаю, – продолжала она, поигрывая пояском халата, – только не бери с кремом. Твой крем всегда с тобой? Что? Фу! Пошляк! – девушка звонко рассмеялась. – Жду тебя, Тём», –отключила телефон.
Какое-то время она продолжала лежать, глядя в потолок, улыбаясь. Марина буквально чувствовала, как бешено колотится юное сердце, как волнуется душа, в предвкушении первого раза.
В ожидании парня Мила несколько раз переоделась, заправила кровать, снова разобрала. Накрасила губы поярче, добавила блеск. Подумала, и хмурясь стёрла влажной салфеткой. Прямые пепельно-русые волосы трижды были заплетены. Сначала французской косой, затем в рыбий хвост. Последним вариантом оказались обычные две косы. Но девушка задумчиво рассматривала отражение ещё минуты три и в конце концов рассыпала волосы по плечам.
Халатик за это время успел смениться на длинное нежно-малиновое праздничное платье с шифоновым верхом, футболку с джинсами, топ с ними же, пижамный хлопковый комплект, разрисованный вручную акриловыми динозаврами.
«Нет, он подумает, что я ещё совсем ребёнок, – придирчиво рассматривая разноцветных животных, вслух рассуждала девушка, – а я уже не ребёнок и готова ко взрослым отношениям. Мне уже двадцать. Пора…» – выдохнула, вернулась к шкафу.
Мучительные несколько минут, нервное постукивание рукой по бедру, и Мила прижала к груди кремовое платье. То самое, в котором позднее её обнаружат неподалёку от дома.
«Да! Да! Идеально! Мамин подарок – это самое то! Не вычурно, не говорит, что я долго выбирала, не слишком откровенное, но и не совсем простое. То, что надо для встречи с Тёмой! Цвет приятный, ткань. И он меня в нём ещё не видел. Никто меня в нём, кроме родителей не видел!» – счастливая улыбка, быстрая смена одежды, и довольная Мила прошла на кухню. Поставила чайник, протёрла скатерть, подготовила две кружки, включила на телефоне бодрую музыку – что-то из рока звучало по радио. Опустилась на стул и закрыла глаза.
Щёки пылали, по лицу блуждала смущённо-трогательная улыбка, пальцы теребили подол, то и дело повторяя по памяти узор ткани.
«Сегодня я докажу Тёмочке свою любовь. Покажу, как он мне дорог, как я ему доверяю, – шептала девушка, и её прерывистое дыхание задрожало в такт сменившейся мелодии. Теперь радиоволны несли что-то романтичное, сопровождавшееся скрипкой и фортепьяно. – Спасибо, мама, папа, что разрешили мне не ехать к тётке, – Мила сделала глубокий вдох и открыла глаза. – Вы даже не представляете себе, как я вам благодарна. Я испеку вам печенье, – засмеялась. – Песочное, как вы любите. Любите… – и вновь девушка погрузилась в мечты. – Мы с Тёмой будем любить друг друга по-настоящему. Не верится… – Мила подхватилась, будто о чём-то позабыв. Вбежала в комнату, убрала со столика планшет. Но перед этим включила и перечитала запись: «Дорогой дневник, сегодня вечером я буду полностью принадлежать Тёме. Без подробностей, но надеюсь, он прихватит нужную упаковку, потому что у меня ничего нет».
Морщины тревоги прочертили лоб с ровной матовой кожей, и Мила, бросившись в смежную комнату, принялась копаться в родительских вещах. Искомое обнаружилось в нижнем ящике стола под многочисленными чертежами отца архитектора.
Смущённая девушка испытала облегчение, и прикрыв ладонью лицо, рассмеялась.
«Как же нелепо! Права мама: я будто не из этого века. Все девчонки уже давно, а я… стесняюсь даже говорить об этом», – Мила быстро выбежала из комнаты и начала судорожно выискивать глазами место, куда положить средство защиты. Звонок в дверь нарушил планы, и квадратик спикировал под кровать.
«Чёрт! Как тупо!» – злясь на себя, и потеряв значительную часть уверенности, Мила пошла открывать дверь.
Парень прямо с порога принялся целовать девушку. Жадные губы, запах ментола, нетерпеливые объятия, руки сжали грудь. Мила отстранилась, поймав себя на мысли, что представляла всё именно так, только почему-то теперь хотелось иного сценария.
«Подожди!»
Тёма остановился. Он тяжело дышал и смотрел пьяными глазами.
«А цветы? – хитро улыбнулась Мила, – я видела букет в воздухе».
«Да, точно, прости, забыл», – секунда, и сквозь замочную скважину проскочила какая-то бусина. Она начала увеличиваться и росла до тех пор, пока не превратилась в букет полевых цветов.
«Мой любимый маг», – девушка спрятала лицо в цветах.
«Кучу денег угрохал, – хмыкнул тот. – Розы, фиалки, пионы, гвоздики – за каждым углом, а полевые не найти», – вновь попытался поцеловать, но Мила ускользнула.
Тёма нахмурился:
«Ты передумала или просто играешь?»
«Я просто не хочу торопиться».
«Понял».
Он сбросил кроссовки, она нашла вазу, прошли на кухню. Парень начал извиняться из-за своей забывчивости. Мила налила чай и достала из холодильника пиалу с вареньем:
«С булкой будешь?»
«Да я… это… как бы не голоден. Я вообще-то думал, что мы не будем терять время».
Его ответ немного разочаровал, хотя девушка понимала, что он как раз прав, а она оттягивает долгожданный момент. Захлопнула холодильник, подошла к Тёме, взяла за руку. Отпустила лишь, когда оказались в её комнате.
Парень прислонился к розовому косяку:
«Сразу видно, что это твоя. А мишку и опять розового кто подарил?»
«Не ревнуй. Это подарок папы», – Мила подошла к окну.
Прода от 13.04.2020, 22:07
Минуту оба стояли на расстоянии и счастливо улыбались, а затем упали на кровать, утопая в страсти. Милино платье отлетело в сторону, футболка Тёмы легла на пол, его рука потянулась к застёжке на лифчике, вызвав у девушки стон предвкушения. Поцелуи стали всё настойчивее, а дыхание жарче, парень стянул джинсы, и вдруг Мила оттолкнула Тёму. Тот слетел с кровати.
«Ты… ты чего? Ты же сама хотела! Сама позвала!»
«Знаю, прости, – спрятала лицо в ладонях. – Прости, прости, Тёмочка, я… я… хочу, но…»
«Но что, блин?»
«Не знаю… Всё-таки первый раз, а мы… как-то сумбурно получается, понимаешь?»
«Нет. Трусишь, да? – поднялся с пола, застегнул пуговицу на джинсах, потянулся за футболкой».
«У… ходишь? – Мила схватила его за руку, – обиделся?»
«Нет, Мил. Хочу помочь. Сбегаю в магаз, куплю чего-нибудь алкогольного. Тебе пива лучше или энергетик какой?»
Она молчала. Из горла поднимался ком.
«Давай. Я накатил пивка, ты тоже накатишь, и всё получится. – Поцеловал её в солёные губы, удивлённо отстранился. – Ты чего вздумала? Ревёшь? Поверь мне, пиво поможет. Ты раскрепостишься, и всё будет ОК. Давай, не дури. Слёзки прочь, жди меня. Я туда и обратно. Пять сек и вернусь».
Он долго возился с замком. Наконец дверь хлопнула. Мила всё это время сидела на кровати, поджав колени и молча плакала. Девушка не могла объяснить ни окружающим, ни самой себе, почему так получилось, но пока любимый парень выбирал пиво, уже знала – это конец.
Она не открыла, хотя Тёма звонил настойчиво. Не отвечала на сообщения, градом сыплющиеся с телефона. Стояла у окна и смотрела на засыпающий город, жалея о том, что не поехала с родителями.
«Они, наверное, едят тётин пирог, а дядька рассказывает анекдоты. Смеются и отлично проводят время. Им точно лучше, чем мне, – Мила всхлипнула, рисуя силуэт Тёмы. – Им хорошо. У них... всё… хорошо. А моя жизнь… вот так вот неожиданно… разрушилась… – Девушка стукнула кулаком по стеклу. Её душили рыдания.
