Я хмыкнул. Как ни странно, от этих слов мне стало легче. Самую малость, но легче.
– А что твоя кошка думает по поводу...
– Всё, кошка свернулась калачиком, закрыла нос хвостом и уснула, – безмятежно сказала Дина.
Я задумался. Когда погиб Черный, Дина была удивительно спокойна. Тогда я решил, что она просто смирилась, приняла решение остаться со мной, забыла о коротком увлечении. Оказывается, все дело в кошке...
– Ну, правильно, – пробормотал я. – Не можешь изменить ситуацию – измени отношение к ситуации.
– Ты говоришь, как атеисты, – сказала Дина и впервые за вечер улыбнулась. – Ты же не атеист.
– А что не так?
– Нет никакой ситуации, – сказала она и потянулась. – Есть только твое отношение. Но ты не поймешь.
– Не сомневаюсь.
– Не сердись, – сказала Дина. Я и не думал сердиться, но она встала, подошла и погладила меня по щеке. У нее была тонкая кожа, на руках просвечивали бледные вены. Бинт, намотанный на ладонь, с шорохом задел мою вечернюю щетину. – Мне ведь тоже нелегко.
Снова запахло кровью.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я, стараясь выглядеть невозмутимо.
– Ничего особенного, – сказала она, продолжая меня гладить. – Ничего. Просто я – маленькая слабая женщина, которая живет с большим сильным мужчиной. Иногда – слишком сильным. Но он порой забывает, какой он сильный, и делает мне больно.
«Ну, а ты как думал?» – спросил голос в голове.
– Дина, – сказал я. – Черт...
– Ничего, – сказала она и прижалась ко мне. – Я уже почти привыкла.
Мы застыли посреди кухни. Дина, Дина. Никого ближе у меня никогда не было. Дина, девочка моя дорогая. Я тебя люблю, как же я тебя люблю...
– Я тебя люблю, – это вырвалось само собой, без моей помощи.
– Я... – начала Дина, и тут из коридора требовательно запиликал ее мобильник. Она поцеловала меня, выскользнула из объятий и пошла в прихожую. Отчего-то мне стало тоскливо и жутко, словно этот звонок нас разлучал не на минуту, а на всю оставшуюся вечность. Я поплелся за Диной – как раз вовремя, чтобы увидеть, как она достает телефон из сумочки, смотрит на экран и говорит:
– Привет, Саша!
Она стояла в пол-оборота ко мне, так что я видел ее профиль. Нос, как у Афины, и губы, как у Венеры. «Саша звонит, – подумалось. – Наверное, про меня будут разговаривать».
– Это... ты? – спросила Дина медленно. Странно. Что там происходит на том конце трубки... Дина бросила на меня косой взгляд и почему-то ушла из прихожей в комнату. Да елки-палки. Секретничайте, сколько угодно, девочки. Я вернулся в кухню, свалил картошку в кастрюлю, залил ее кипятком из чайника и поставил на огонь. Жизнь наша – тайна. Вот дьявол... Кажется, только сейчас я начал вас понимать, Милон Радович. Дина все не шла. Я выпил стакан воды. Каким-то чудом у воды не было запаха крови. Дина все не шла. Картошка забурлила, я убавил огонь и решил посмотреть, что же там происходит. Крадучись пробрался в комнату.
Дина сжалась в комочек на диване. Взгляд устремлен за окно, губы шепчут что-то, слышное только ей одной. Телефон она держала в руке – так, словно собиралась набрать номер или ответить на звонок.
– Ты чего? – спросил я. Она обернулась. Когда Дина злилась, боялась или горевала, кожа вокруг ее губ становилась белой. Сейчас побелело все лицо, только кончики ушей были розовыми.
– Ничего, – сказала она.
– Все нормально, малыш? – спросил я и опустился на диван рядом с ней. – Саша что-нибудь плохое сказала?
– Это была не Саша, – сказала Дина. – Просто номер похожий. Ошиблись номером.
– Тогда почему ты испугалась? Я же вижу, испугалась.
Она сделала попытку улыбнуться. Попытка провалилась.
– Я испугалась, что... – Дина прикрыла на мгновение глаза, и я увидел, что у нее дрожат ресницы. – Ну, в общем, испугалась. Уже все, уже прошло. Не обращай внимания.
– Точно?
– Точно, – она улыбнулась, на этот раз по-настоящему. – Пойду, картошку проверю.
– Я сам.
– Давай...
Я отправился на кухню. Потыкал вилкой картофелины, твердые, как теннисные мячи. Немного постоял у окна. Лучший способ отвлечься от проблемы – это найти другую проблему. Мне не нравилось, как побледнела Дина. Мне не нравилось, как странно она со мной говорила. Мне очень не нравилось, что она побежала в комнату – разговаривать с тем, кто ошибся номером. И больше всего мне не нравилось, что телефон Дины, зовя хозяйку, пел ее любимую мелодию – «Хэлло, Долли». У Дины было два вида звонка. Если звонил кто-то чужой, мобильник верещал однообразный джингл, которому его научили на фабрике. Если же на связи оказывались друзья, раздавалась веселая «Долли». Тот, кто ошибся номером, не разбудил бы «Долли» ни при каких обстоятельствах.
«Да ты, брат, скоро свихнешься», – грустно сказал голос в голове.
Пожалуй, он был прав.
Понадобятся ноги
Десять шагов. Поворот. Десять шагов. Привал.
Вчера Черный сломал трость. От ярости. Просто стукнул чертовой палкой о стену, и очень удивился, когда полетели щепки. У него теперь были сильные руки – натренировал, пока ходил на костылях. Но руки сегодня не понадобятся. Понадобятся ноги. А ноги, как назло, разболелись: то ли на погоду реагируют, то ли бессонная ночь сказалась. Просил же Сашку дать таблеток. Нет, ты тогда все, как бы, испортишь, будешь, как бы, под кайфом и не сможешь, как бы, ориентироваться в ситуации... А все почему? А все от дерьмовой организации. Какого хрена, спрашивается, больной человек на сломанных ногах бегать должен, когда для этого здоровые есть? Хорошо, что припрятал парочку колес. Надо будет закинуться перед выездом. Ну, ладно. Отдохнул и в путь. Как вставать-то больно, Тотем мой драный.
Десять шагов. Поворот. Десять шагов. Привал. Новую трость дали. Красивая. Только рукоятка неудобная. Десять шагов. Поворот. Десять шагов. Привал.
В дверь постучали.
– Да! – раздраженно крикнул Черный. Через минуту в палату заглянула улыбчивая девушка с черными волосами:
– Можно?
– Нужно, – сказал Черный.
– Меня Милой зовут, – сказала девушка, входя. Черный кивнул. Мила поискала глазами, куда бы сесть, и примостилась на кровати рядом с Черным. В другой раз его бы это вдохновило. Но не сейчас. Не сейчас. И потом, она вовсе не была похожа на Дину. Да, и какого черта она без маски ходит? Совсем страх потеряли.
– Вводная такая... – начала было девушка, но Черный перебил:
– Знаю, знаю, сто раз проходили, наизусть уже выучил. Едем втроем с водителем, старшая – Сашка, отрабатываем и уезжаем. Шаг вправо, шаг влево – расстрел.
Мила улыбнулась по-кошачьи, уголками губ.
– Что с куратором-то твоим?
– Заболел, – резко ответил Черный.
Мила кивнула, чему-то по-прежнему улыбаясь.
– Надоело здесь, да? – спросила она негромко.
«Знает?» – подумал Черный. В ноге стрельнула боль, прогнала подозрения.
– А ты как думаешь? – вопросом ответил он.
– Я думаю, – серьезно сказала Мила, – что тебя все либо жалеют, либо боятся. Это хорошо, но только когда недолго. Так что да, мне кажется, тебе здесь надоело.
Черный уставился ей в глаза, и она выдержала его взгляд. Радужка у Милы была окрашена в светло-коричневый цвет с кошачьей желтой искрой.
– Ладно, чего там, – проворчал Черный. – Кормят на халяву, и на том спасибо. Ты накачивать-то будешь?
– А я уже, – рассмеялась Мила. – Можешь проверить.
Черный поднял бровь.
– Жаль, монетки нет, – сказал он. – Последний раз я деньги видел месяца два назад.
«Правда, их было очень много», – мысленно добавил он.
– А ты как-нибудь по-другому, – предложила Мила. – Говорят, накачка от боли помогает.
– Вранье, – убежденно сказал Черный. – Я проверял.
– А партнер сильный был? – промурлыкала Мила.
– Еще какой.
– Все равно проверь, – сказала Мила и подмигнула.
«Была не была, – подумал Черный. – Чем я рискую? Ну, больно будет. Ну, упаду. А, черт с ним. Буду падать – постараюсь на нее приземлиться».
Он задержал дыхание, оперся на трость и встал.
Боли не было.
Совсем.
Черный сделал несколько шагов. Подумал, взял трость под мышку и сделал еще несколько шагов.
Мила следила за ним, чинно сложив руки на коленях.
– Вот это да, – сказал Черный. – Лучше таблеток...
– Ты, все-таки, аккуратнее, – посоветовала Мила. – Знаешь, что сейчас происходит?
– Нет, – буркнул Черный. Он осторожно поднимался на цыпочках.
– И я не знаю. Загадка. Думают, что меняется химический баланс в клетках спинного мозга. Но так происходит только с больными... партнерами. И только у самых сильных кошек.
– И сколько вас таких, самых сильных? – хмуро спросил Черный.
– Неважно. Важно, что ноги у тебя по-прежнему больные. Кончится моя накачка – станешь таким же, как был. Не злоупотребляй.
Черный быстро вернулся к кровати и сел. Самое необычное обезболивающее в мире...
– Все, уже не злоупотребляю, – сказал он. – Эх, жалко, сам себе так не сделаешь.
– Я могу к тебе почаще заходить, – сказала Мила и улыбнулась уже по-человечески.
– Было бы неплохо, – задумчиво сказал Черный. – Слушай, а ты чего без маски?
– А в маске накачку не сделаешь, – объяснила Мила.
– Еще одна загадка, – пробормотал Черный. – И как, не боишься?
Мила снова засмеялась. Она начинала нравиться Черному.
В это время дверь отворилась, и вошла Саша.
– Все, едем, – сказала она. – Милка, спускайся в машину. Макс, я тебе одежду принесла, – она бросила на кровать хрустящий пластиковый пакет. – Переодевайся.
Мила вышла. Черный посмотрел ей вслед.
В пакете был строгий костюм цвета сажи и серая рубашка.
– Это что? – с отвращением спросил Черный – Не было нормальных джинсов, что ли?
– Так положено, – сказала Саша ласково. – Ну, будь умницей. Если все нормально будет, поговоришь с Лео, он тебе «Дизель» купит. Или «Левайс».
Черный хмыкнул и принялся раздеваться прямо при Саше. Скинул пижамные штаны, куртку, остался в одних трусах. Просунул руки в рукава сорочки; кривясь, натянул брюки. Перебирая пальцами, стал застегивать пуговицы.
– Макс, – позвала Саша, – а Макс...
– Ну чего? – спросил Черный, возясь с пуговицами. – Что-нибудь изменилось, что ли?
– Ты знаешь... – Саша помедлила, – тебе ведь все равно нельзя будет никуда выходить.
– Это понятно, – фыркнул Черный. – Обвинения-то в силе. Меня ваши умельцы будут искать, лучше вообще под землю закопаться.
– И... и звонить тоже никому нельзя, – Саша прислонилась к стене.
Черный оставил не застегнутой манжету и воззрился на Сашу, заламывая бровь.
– Что-то ты недоговариваешь, сестренка, – сказал он. – Что-то темнишь. А? Почему это мне нельзя никому позвонить? Я еще тогда не вкурил, но теперь еще меньше понимаю.
– Макс, – сказала Саша, – ты, пожалуйста, пойми правильно. Тогда... Ну, когда тебя завалило... Короче, начальство решило, что тебя правильно... ну, как бы, объявить... мертвым.
– Э-э, не понял, – сказал Черный. – Что значит – объявить? Как это – объявить мертвым? Вы что, в газетах написали: так и так, мол, Максим Ильин скончался, веселится и ликует весь народ... Так, что ли?
– Нет, – несчастным голосом сказала Саша. – Мы документы оформили, заключение о смерти, свидетельство о захоронении... Всем позвонили...
Черный помолчал.
– Всем? – спросил он. – А Дине?
Саша кивнула.
– Может, и могилка у меня есть где-нибудь? – вкрадчиво спросил Черный. – И плиту поставили – «эн-эм», неизвестный мужчина, свидетельство о смерти номер такое-то?
– Урна в крематории стоит, – пробормотала Саша.
– Ну да, – сказал Черный. – Так оно дешевле.
– Макс... – сказала Саша.
– Я одного не понял, – перебил ее Черный. – Почему мне теперь нельзя им позвонить и сказать, что я жив?
– Да по той же причине! За ними всеми с этой ночи слежка начнется, что за Диной твоей, что за... – Саша замешкалась, – за всеми, короче! Ты сейчас им скажешь, что жив, а Отдел только этого и будет ждать. Тебя захотят проведать – приведут на хвосте следаков.
– Ах вы, засранцы, – сказал Черный и задумался.
Когда он узнал имя человека, который затеял его спасение, то очень удивился. Он так удивился, что у Саши начались месячные, внезапно и обильно, и она убежала в туалет по гигиеническим делам, оставив Черного успокаиваться и обдумывать сложившуюся ситуацию. А ситуация получалась весьма и весьма непростая. С одной стороны, все походило на подставу. Хитрый бандит, у которого не получилось дотянуться до Черного с первого раза; глупая, продажная Сашка, ради сомнительных целей готовая рискнуть карьерой, да заодно и жизнью; ненадежный, рассчитанный на удачу план побега. С другой стороны, работа на Стокрылого вела к деньгам и свободе, вела к исполнению главной мечты Черного. К тому же, если вдуматься, Стокрылый был не такой уж страшной фигурой. Да, он не совсем честно вел игру в казино. Да, он держал в подчинении гнусных крыс, и сам был, прямо скажем, не сахар.
Но, невзирая на это, Стокрылый мог оказаться надежным деловым партнером. Все-таки он был крупным дельцом, а сейчас беспринципные кидалы в бизнесе не выживают – не то время. Черный думал и оценивал, взвешивал и решал, и все это он делал очень быстро. Как всегда. Словом, к тому времени, как бледная Саша вернулась из туалета и принялась затирать бумажкой капли на полу, Черный уже принял решение.
Твердое решение.
Сейчас Черный начал в нем сомневаться.
– Все равно не понимаю, – сказал он.
– Тебе, я думаю, Лео лучше объяснит, – сказала Саша. – Он очень хорошо объясняет.
Черный внимательно посмотрел на нее. Саша стояла, по-прежнему прижавшись к стене. «Боится, – подумал он. – Ничего, пускай еще немного побоится. Напоследок».
Прошла минута – самая молчаливая и тягостная из всех минут. Черный достал сигареты, закурил и принялся размышлять. Бежать было опасно. Оставаться было невыносимо. От него что-то скрывали, и скрывали очень неумело: шила в мешке не утаишь. Очевидно, шило размером было с турнирное рыцарское копье. Но Сашка явно приготовилась стоять насмерть. В прямом смысле.
– Ну, пошли, что ли, – проворчал, наконец, Черный. – Тихушница гороховая.
Саша с облегчением вздохнула – довольно громко – и помогла ему подняться. Потом они долго шли какими-то желтыми коридорами. «Прощайте, стены, – думал Черный. Перед выходом он украдкой кинул в рот пару сэкономленных таблеток, и они как раз начинали действовать. – Прощай, добрый друг лифт, прощайте, проклятые лестницы, чтоб вам обрушиться в ад вместе со всеми своими ступеньками. Жаль, что на бетон мои проклятия не действуют, но, надеюсь, хотя бы вашим строителям теперь так же хреново, как мне... Прощай, газовая вонь по углам, прощай, дерьмовая халявная еда, прощайте, медсестры – так ни одну и не оприходовал, и Тотем с вами, кобылы, не очень-то и хотелось. Меня ждет Дина, печальная богиня, веселая вдова. Прощай, тюрьма, здравствуй, жизнь».
Саша порылась в кармане, глянула на экран телефона.
– Опаздываем, – бросила через плечо. – Блин, и трубка садится...
– Постой-ка, – сказал Черный. Она обернулась, округлив глаза, а он, широко шагнув, обнял ее и похлопал по спине – грубовато-дружески, как боевого товарища.
– Спасибо, Саш, – произнес он.
– Ты, как бы, это, – сказала она, – не злишься, а?
– На кого? – удивился Черный. – На тебя?
Она заулыбалась, а Черный еще раз притиснул ее к себе, провел руками по бокам и отпустил.
– Ну, пойдем скорее, – сказала Саша. – А то Милка черт-те что подумает... И так сложно было ее с твоим куратором поссорить. Того и гляди, догадываться начнет.
– А что твоя кошка думает по поводу...
– Всё, кошка свернулась калачиком, закрыла нос хвостом и уснула, – безмятежно сказала Дина.
Я задумался. Когда погиб Черный, Дина была удивительно спокойна. Тогда я решил, что она просто смирилась, приняла решение остаться со мной, забыла о коротком увлечении. Оказывается, все дело в кошке...
– Ну, правильно, – пробормотал я. – Не можешь изменить ситуацию – измени отношение к ситуации.
– Ты говоришь, как атеисты, – сказала Дина и впервые за вечер улыбнулась. – Ты же не атеист.
– А что не так?
– Нет никакой ситуации, – сказала она и потянулась. – Есть только твое отношение. Но ты не поймешь.
– Не сомневаюсь.
– Не сердись, – сказала Дина. Я и не думал сердиться, но она встала, подошла и погладила меня по щеке. У нее была тонкая кожа, на руках просвечивали бледные вены. Бинт, намотанный на ладонь, с шорохом задел мою вечернюю щетину. – Мне ведь тоже нелегко.
Снова запахло кровью.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я, стараясь выглядеть невозмутимо.
– Ничего особенного, – сказала она, продолжая меня гладить. – Ничего. Просто я – маленькая слабая женщина, которая живет с большим сильным мужчиной. Иногда – слишком сильным. Но он порой забывает, какой он сильный, и делает мне больно.
«Ну, а ты как думал?» – спросил голос в голове.
– Дина, – сказал я. – Черт...
– Ничего, – сказала она и прижалась ко мне. – Я уже почти привыкла.
Мы застыли посреди кухни. Дина, Дина. Никого ближе у меня никогда не было. Дина, девочка моя дорогая. Я тебя люблю, как же я тебя люблю...
– Я тебя люблю, – это вырвалось само собой, без моей помощи.
– Я... – начала Дина, и тут из коридора требовательно запиликал ее мобильник. Она поцеловала меня, выскользнула из объятий и пошла в прихожую. Отчего-то мне стало тоскливо и жутко, словно этот звонок нас разлучал не на минуту, а на всю оставшуюся вечность. Я поплелся за Диной – как раз вовремя, чтобы увидеть, как она достает телефон из сумочки, смотрит на экран и говорит:
– Привет, Саша!
Она стояла в пол-оборота ко мне, так что я видел ее профиль. Нос, как у Афины, и губы, как у Венеры. «Саша звонит, – подумалось. – Наверное, про меня будут разговаривать».
– Это... ты? – спросила Дина медленно. Странно. Что там происходит на том конце трубки... Дина бросила на меня косой взгляд и почему-то ушла из прихожей в комнату. Да елки-палки. Секретничайте, сколько угодно, девочки. Я вернулся в кухню, свалил картошку в кастрюлю, залил ее кипятком из чайника и поставил на огонь. Жизнь наша – тайна. Вот дьявол... Кажется, только сейчас я начал вас понимать, Милон Радович. Дина все не шла. Я выпил стакан воды. Каким-то чудом у воды не было запаха крови. Дина все не шла. Картошка забурлила, я убавил огонь и решил посмотреть, что же там происходит. Крадучись пробрался в комнату.
Дина сжалась в комочек на диване. Взгляд устремлен за окно, губы шепчут что-то, слышное только ей одной. Телефон она держала в руке – так, словно собиралась набрать номер или ответить на звонок.
– Ты чего? – спросил я. Она обернулась. Когда Дина злилась, боялась или горевала, кожа вокруг ее губ становилась белой. Сейчас побелело все лицо, только кончики ушей были розовыми.
– Ничего, – сказала она.
– Все нормально, малыш? – спросил я и опустился на диван рядом с ней. – Саша что-нибудь плохое сказала?
– Это была не Саша, – сказала Дина. – Просто номер похожий. Ошиблись номером.
– Тогда почему ты испугалась? Я же вижу, испугалась.
Она сделала попытку улыбнуться. Попытка провалилась.
– Я испугалась, что... – Дина прикрыла на мгновение глаза, и я увидел, что у нее дрожат ресницы. – Ну, в общем, испугалась. Уже все, уже прошло. Не обращай внимания.
– Точно?
– Точно, – она улыбнулась, на этот раз по-настоящему. – Пойду, картошку проверю.
– Я сам.
– Давай...
Я отправился на кухню. Потыкал вилкой картофелины, твердые, как теннисные мячи. Немного постоял у окна. Лучший способ отвлечься от проблемы – это найти другую проблему. Мне не нравилось, как побледнела Дина. Мне не нравилось, как странно она со мной говорила. Мне очень не нравилось, что она побежала в комнату – разговаривать с тем, кто ошибся номером. И больше всего мне не нравилось, что телефон Дины, зовя хозяйку, пел ее любимую мелодию – «Хэлло, Долли». У Дины было два вида звонка. Если звонил кто-то чужой, мобильник верещал однообразный джингл, которому его научили на фабрике. Если же на связи оказывались друзья, раздавалась веселая «Долли». Тот, кто ошибся номером, не разбудил бы «Долли» ни при каких обстоятельствах.
«Да ты, брат, скоро свихнешься», – грустно сказал голос в голове.
Пожалуй, он был прав.
Глава 8
Понадобятся ноги
Десять шагов. Поворот. Десять шагов. Привал.
Вчера Черный сломал трость. От ярости. Просто стукнул чертовой палкой о стену, и очень удивился, когда полетели щепки. У него теперь были сильные руки – натренировал, пока ходил на костылях. Но руки сегодня не понадобятся. Понадобятся ноги. А ноги, как назло, разболелись: то ли на погоду реагируют, то ли бессонная ночь сказалась. Просил же Сашку дать таблеток. Нет, ты тогда все, как бы, испортишь, будешь, как бы, под кайфом и не сможешь, как бы, ориентироваться в ситуации... А все почему? А все от дерьмовой организации. Какого хрена, спрашивается, больной человек на сломанных ногах бегать должен, когда для этого здоровые есть? Хорошо, что припрятал парочку колес. Надо будет закинуться перед выездом. Ну, ладно. Отдохнул и в путь. Как вставать-то больно, Тотем мой драный.
Десять шагов. Поворот. Десять шагов. Привал. Новую трость дали. Красивая. Только рукоятка неудобная. Десять шагов. Поворот. Десять шагов. Привал.
В дверь постучали.
– Да! – раздраженно крикнул Черный. Через минуту в палату заглянула улыбчивая девушка с черными волосами:
– Можно?
– Нужно, – сказал Черный.
– Меня Милой зовут, – сказала девушка, входя. Черный кивнул. Мила поискала глазами, куда бы сесть, и примостилась на кровати рядом с Черным. В другой раз его бы это вдохновило. Но не сейчас. Не сейчас. И потом, она вовсе не была похожа на Дину. Да, и какого черта она без маски ходит? Совсем страх потеряли.
– Вводная такая... – начала было девушка, но Черный перебил:
– Знаю, знаю, сто раз проходили, наизусть уже выучил. Едем втроем с водителем, старшая – Сашка, отрабатываем и уезжаем. Шаг вправо, шаг влево – расстрел.
Мила улыбнулась по-кошачьи, уголками губ.
– Что с куратором-то твоим?
– Заболел, – резко ответил Черный.
Мила кивнула, чему-то по-прежнему улыбаясь.
– Надоело здесь, да? – спросила она негромко.
«Знает?» – подумал Черный. В ноге стрельнула боль, прогнала подозрения.
– А ты как думаешь? – вопросом ответил он.
– Я думаю, – серьезно сказала Мила, – что тебя все либо жалеют, либо боятся. Это хорошо, но только когда недолго. Так что да, мне кажется, тебе здесь надоело.
Черный уставился ей в глаза, и она выдержала его взгляд. Радужка у Милы была окрашена в светло-коричневый цвет с кошачьей желтой искрой.
– Ладно, чего там, – проворчал Черный. – Кормят на халяву, и на том спасибо. Ты накачивать-то будешь?
– А я уже, – рассмеялась Мила. – Можешь проверить.
Черный поднял бровь.
– Жаль, монетки нет, – сказал он. – Последний раз я деньги видел месяца два назад.
«Правда, их было очень много», – мысленно добавил он.
– А ты как-нибудь по-другому, – предложила Мила. – Говорят, накачка от боли помогает.
– Вранье, – убежденно сказал Черный. – Я проверял.
– А партнер сильный был? – промурлыкала Мила.
– Еще какой.
– Все равно проверь, – сказала Мила и подмигнула.
«Была не была, – подумал Черный. – Чем я рискую? Ну, больно будет. Ну, упаду. А, черт с ним. Буду падать – постараюсь на нее приземлиться».
Он задержал дыхание, оперся на трость и встал.
Боли не было.
Совсем.
Черный сделал несколько шагов. Подумал, взял трость под мышку и сделал еще несколько шагов.
Мила следила за ним, чинно сложив руки на коленях.
– Вот это да, – сказал Черный. – Лучше таблеток...
– Ты, все-таки, аккуратнее, – посоветовала Мила. – Знаешь, что сейчас происходит?
– Нет, – буркнул Черный. Он осторожно поднимался на цыпочках.
– И я не знаю. Загадка. Думают, что меняется химический баланс в клетках спинного мозга. Но так происходит только с больными... партнерами. И только у самых сильных кошек.
– И сколько вас таких, самых сильных? – хмуро спросил Черный.
– Неважно. Важно, что ноги у тебя по-прежнему больные. Кончится моя накачка – станешь таким же, как был. Не злоупотребляй.
Черный быстро вернулся к кровати и сел. Самое необычное обезболивающее в мире...
– Все, уже не злоупотребляю, – сказал он. – Эх, жалко, сам себе так не сделаешь.
– Я могу к тебе почаще заходить, – сказала Мила и улыбнулась уже по-человечески.
– Было бы неплохо, – задумчиво сказал Черный. – Слушай, а ты чего без маски?
– А в маске накачку не сделаешь, – объяснила Мила.
– Еще одна загадка, – пробормотал Черный. – И как, не боишься?
Мила снова засмеялась. Она начинала нравиться Черному.
В это время дверь отворилась, и вошла Саша.
– Все, едем, – сказала она. – Милка, спускайся в машину. Макс, я тебе одежду принесла, – она бросила на кровать хрустящий пластиковый пакет. – Переодевайся.
Мила вышла. Черный посмотрел ей вслед.
В пакете был строгий костюм цвета сажи и серая рубашка.
– Это что? – с отвращением спросил Черный – Не было нормальных джинсов, что ли?
– Так положено, – сказала Саша ласково. – Ну, будь умницей. Если все нормально будет, поговоришь с Лео, он тебе «Дизель» купит. Или «Левайс».
Черный хмыкнул и принялся раздеваться прямо при Саше. Скинул пижамные штаны, куртку, остался в одних трусах. Просунул руки в рукава сорочки; кривясь, натянул брюки. Перебирая пальцами, стал застегивать пуговицы.
– Макс, – позвала Саша, – а Макс...
– Ну чего? – спросил Черный, возясь с пуговицами. – Что-нибудь изменилось, что ли?
– Ты знаешь... – Саша помедлила, – тебе ведь все равно нельзя будет никуда выходить.
– Это понятно, – фыркнул Черный. – Обвинения-то в силе. Меня ваши умельцы будут искать, лучше вообще под землю закопаться.
– И... и звонить тоже никому нельзя, – Саша прислонилась к стене.
Черный оставил не застегнутой манжету и воззрился на Сашу, заламывая бровь.
– Что-то ты недоговариваешь, сестренка, – сказал он. – Что-то темнишь. А? Почему это мне нельзя никому позвонить? Я еще тогда не вкурил, но теперь еще меньше понимаю.
– Макс, – сказала Саша, – ты, пожалуйста, пойми правильно. Тогда... Ну, когда тебя завалило... Короче, начальство решило, что тебя правильно... ну, как бы, объявить... мертвым.
– Э-э, не понял, – сказал Черный. – Что значит – объявить? Как это – объявить мертвым? Вы что, в газетах написали: так и так, мол, Максим Ильин скончался, веселится и ликует весь народ... Так, что ли?
– Нет, – несчастным голосом сказала Саша. – Мы документы оформили, заключение о смерти, свидетельство о захоронении... Всем позвонили...
Черный помолчал.
– Всем? – спросил он. – А Дине?
Саша кивнула.
– Может, и могилка у меня есть где-нибудь? – вкрадчиво спросил Черный. – И плиту поставили – «эн-эм», неизвестный мужчина, свидетельство о смерти номер такое-то?
– Урна в крематории стоит, – пробормотала Саша.
– Ну да, – сказал Черный. – Так оно дешевле.
– Макс... – сказала Саша.
– Я одного не понял, – перебил ее Черный. – Почему мне теперь нельзя им позвонить и сказать, что я жив?
– Да по той же причине! За ними всеми с этой ночи слежка начнется, что за Диной твоей, что за... – Саша замешкалась, – за всеми, короче! Ты сейчас им скажешь, что жив, а Отдел только этого и будет ждать. Тебя захотят проведать – приведут на хвосте следаков.
– Ах вы, засранцы, – сказал Черный и задумался.
Когда он узнал имя человека, который затеял его спасение, то очень удивился. Он так удивился, что у Саши начались месячные, внезапно и обильно, и она убежала в туалет по гигиеническим делам, оставив Черного успокаиваться и обдумывать сложившуюся ситуацию. А ситуация получалась весьма и весьма непростая. С одной стороны, все походило на подставу. Хитрый бандит, у которого не получилось дотянуться до Черного с первого раза; глупая, продажная Сашка, ради сомнительных целей готовая рискнуть карьерой, да заодно и жизнью; ненадежный, рассчитанный на удачу план побега. С другой стороны, работа на Стокрылого вела к деньгам и свободе, вела к исполнению главной мечты Черного. К тому же, если вдуматься, Стокрылый был не такой уж страшной фигурой. Да, он не совсем честно вел игру в казино. Да, он держал в подчинении гнусных крыс, и сам был, прямо скажем, не сахар.
Но, невзирая на это, Стокрылый мог оказаться надежным деловым партнером. Все-таки он был крупным дельцом, а сейчас беспринципные кидалы в бизнесе не выживают – не то время. Черный думал и оценивал, взвешивал и решал, и все это он делал очень быстро. Как всегда. Словом, к тому времени, как бледная Саша вернулась из туалета и принялась затирать бумажкой капли на полу, Черный уже принял решение.
Твердое решение.
Сейчас Черный начал в нем сомневаться.
– Все равно не понимаю, – сказал он.
– Тебе, я думаю, Лео лучше объяснит, – сказала Саша. – Он очень хорошо объясняет.
Черный внимательно посмотрел на нее. Саша стояла, по-прежнему прижавшись к стене. «Боится, – подумал он. – Ничего, пускай еще немного побоится. Напоследок».
Прошла минута – самая молчаливая и тягостная из всех минут. Черный достал сигареты, закурил и принялся размышлять. Бежать было опасно. Оставаться было невыносимо. От него что-то скрывали, и скрывали очень неумело: шила в мешке не утаишь. Очевидно, шило размером было с турнирное рыцарское копье. Но Сашка явно приготовилась стоять насмерть. В прямом смысле.
– Ну, пошли, что ли, – проворчал, наконец, Черный. – Тихушница гороховая.
Саша с облегчением вздохнула – довольно громко – и помогла ему подняться. Потом они долго шли какими-то желтыми коридорами. «Прощайте, стены, – думал Черный. Перед выходом он украдкой кинул в рот пару сэкономленных таблеток, и они как раз начинали действовать. – Прощай, добрый друг лифт, прощайте, проклятые лестницы, чтоб вам обрушиться в ад вместе со всеми своими ступеньками. Жаль, что на бетон мои проклятия не действуют, но, надеюсь, хотя бы вашим строителям теперь так же хреново, как мне... Прощай, газовая вонь по углам, прощай, дерьмовая халявная еда, прощайте, медсестры – так ни одну и не оприходовал, и Тотем с вами, кобылы, не очень-то и хотелось. Меня ждет Дина, печальная богиня, веселая вдова. Прощай, тюрьма, здравствуй, жизнь».
Саша порылась в кармане, глянула на экран телефона.
– Опаздываем, – бросила через плечо. – Блин, и трубка садится...
– Постой-ка, – сказал Черный. Она обернулась, округлив глаза, а он, широко шагнув, обнял ее и похлопал по спине – грубовато-дружески, как боевого товарища.
– Спасибо, Саш, – произнес он.
– Ты, как бы, это, – сказала она, – не злишься, а?
– На кого? – удивился Черный. – На тебя?
Она заулыбалась, а Черный еще раз притиснул ее к себе, провел руками по бокам и отпустил.
– Ну, пойдем скорее, – сказала Саша. – А то Милка черт-те что подумает... И так сложно было ее с твоим куратором поссорить. Того и гляди, догадываться начнет.
