Разложению надо было положить конец. Стокрылый решил взять общину под свое крыло. Он подготовил лекцию – собственно, не лекцию, а проповедь – назначил время и выступил. Потом еще раз, и еще, и еще. Видно, что-то было особенное в том, что он говорил (или в том, как он говорил) потому что за короткое время он стал весьма популярным. Очень популярным. Популярней всех. («Ирландей всех? – подумал Черный. – Ну ладно…») На его выступления приходили большими компаниями. Когда он начинал говорить с трибуны, слушатели словно впадали в транс; когда же лекция заканчивалась, они толпами рвались к трибуне. Пожать руку, взять автограф, просто сказать «спасибо» – а после уточнить дату и время следующего сеанса. Он был… мессией? Ну да, можно сказать и так. Он был мессией. Тем более, что свято место пусто не бывает, а пустовало оно, по мнению Стокрылого, излишне долго.
Через какое-то время Стокрылый понял: пора. Он не стал объявлять о предстоящей лекции открыто, как это было раньше, а просто подозвал кого-то из поклонников и сказал ему: «Через две недели, в том же месте, в то же время. Передай другим». На следующее выступление пришли только те слушатели, которые действительно хотели придти. Хотели – и приложили усилия, чтобы узнать, когда и куда нужно приходить. Постепенно круг слушателей сузился до полусотни хинко, но это были истинно верующие, готовые принять идею Возвращения всем сердцем. Стокрылый много работал с ними, разговаривал, учил их. Так прошло несколько лет, и теперь он был убежден: пришло время действовать. Может быть, не все прихожане понимали это столь же ясно, как он, но все они были объединены волей к хинкарнации, презрением к человеческой жизни – и готовностью принять свободу жизни звериной.
– Они готовы, – заканчивая свою речь, сказал Стокрылый. – Пусть даже не знают об этом, но они готовы. Ты просто поможешь им – как друг, как брат по вере. Это непростой выбор. Если ты откажешься, я пойму. Аб хинк.
«Он ненормальный, - подумал Черный. – Псих. Набрал таких же психов и хочет отправить их на тот свет. И почему-то для этого ему нужен я».
– То есть, – проговорил он, – вы хотите, чтобы я взял фотографии ваших учеников...
– Нет-нет, – перебил Стокрылый. – Фотографии – вздор. Ты можешь эффективно воздействовать на человека, только глядя ему в лицо, это знают все, кто хоть что-то слышал о сфинксах. Остальное – так, ерунда. Во всяком случае, мне не нужно, чтобы мои ребята ломали руки-ноги или болели заразными болезнями. Мне нужно, чтобы они пришли к Возвращению – легко и с гарантией. Ты пойдешь со мной на лекцию, будешь стоять рядом со мной и глядеть в зал. Чтобы те, кого ты увидишь, испытали скорейшее перерождение.
«Интересно, – отрешенно подумал Черный. – Кажется, он давно мной интересуется».
– Не совсем понимаю, зачем вам нужна именно моя помощь, – вежливо сказал он. – Куда проще было бы взять, например, немного фосгена, ну, и… по-моему, очень просто.
Стокрылый покачал головой.
– Все намного сложнее. Видишь ли, есть определенные практики – тайное учение. Их еще называют «Тотем-о»...
– Знаю, – перебил Черный. – Слышал. Анэнербе?
Стокрылый сморщился.
– Анэнербе присвоило чужие исследования, – сказал он. – Я же говорю – все гораздо сложнее. И интереснее. Видишь ли, я держал в руках документы, которые остались от тех времен. Там есть совершенно четкие инструкции, что и как нужно делать, чтобы реализовать наши цели.
Черный хмыкнул.
– Не смейся, – серьезно произнес Стокрылый. – Там и про тебя написано.
«Точно, псих», – подумал Черный, а вслух заметил:
– Это очень занятно, Лео... Именно про меня?
– Ну, – сказал Стокрылый, – если дословно, там сказано «черный птах укажет им дорогу, черный лев их освободит». А еще там написано: «и больше не вернутся людьми, а только зверями, и останутся зверями до окончания времени».
У Стокрылого расширились глаза, и, хотя он смотрел Черному в лицо, взгляд его был устремлен куда-то гораздо дальше. Взгляд этот не выражал ни мыслей, ни чувств, а только какое-то мрачное исступление. Неприятный был взгляд, что и говорить.
Черный почесал в затылке. Вот как, значит. До окончания времени. Серьезная цель.
– А там не сказано, что лев и... э-э, птах должны отправиться за этими ребятами? – спросил он.
Стокрылый моргнул, легонько потряс головой. Глаза у него снова сделались, как у нормального человека.
– Я бы с радостью последовал за паствой, – сказал он, – но у меня останется незаконченное дело. Важное дело. Поэтому – к сожалению! – я должен буду оставаться человеком. Причем, свободным человеком, а не заключенным в тюрьме для простецов.
«Он забыл добавить пару раз “аб хинк”, – подумал Черный. – Экий хитрый говнюк. Мозги набекрень, а соображает».
– Что это за важное дело? – спросил он. – Если не секрет, конечно.
Стокрылый помедлил.
– Для тебя – не секрет, – сказал он нехотя. – Ритуал, видишь ли, имеет особое значение. Для меня. Мне надо будет его должным образом завершить.
Черный поднял бровь.
– В тексте есть недвусмысленное указание на то, что мне предстоит слиться с Тотемом, – продолжал Стокрылый. Он опять смотрел куда-то вдаль. – «...Птах же поглотит тело мертвое...» Сейчас, точно вспомню... «Тело мертвое»... А, да. «И обретет силу к жизни вечной, звериной».
– А-а, – сказал Черный неопределенно. Стокрылый мигнул, посмотрел по-птичьи, боком, и улыбнулся. Улыбка получилась жутковатая.
– Я смогу... смогу снова летать, представляешь? – произнес он. – Вечно...
Черный кивнул как можно естественнее.
– Удивлен? – спросил Стокрылый.
– Не без, – признался Черный. Он потянулся к столу, налил себе виски, но пить не спешил. – Гм, да. Давайте расставим точки над... Да. Вы собираетесь – что-то съесть? Какая-то ритуальная трапеза, что ли?
– Любимая пища моего Тотема – глаза мертвецов, – не переставая улыбаться, сказал Стокрылый. – Для тебя это, надеюсь, не новость?
– Ну что вы, – сказал Черный и залпом выпил виски. Шумно вдохнув через нос, он спросил: – Надеюсь, мне ничего не надо будет, э-э, такого жрать?
Стокрылый интеллигентно засмеялся.
– Нет-нет, – сказал он, – про льва в тексте больше упоминания нет. По завершении ритуала ты будешь абсолютно свободен, и я выполню свою часть обязательств.
«Спокойно, – подумал Черный, – спокойно. Миллион евро и дом на берегу моря. Можно сколько угодно считать, что ты уже в Ирландии, но быстрее от этого туда не попадешь. А если эта птица сейчас сдохнет, то не попадешь никогда. Ничего особенного, видал я психозы и покруче».
– Я согласен, – сказал он. Стокрылый сдержанно улыбнулся.
– Не сомневался в тебе, – сказал он.
– Аб хинк, – сказал Черный. Видно, он переборщил, потому что Стокрылый в ответ лишь нахмурился и произнес:
– Тогда к делу.
Он покинул комнату, чем-то погромыхал из коридора («В кладовке роется», – подумал Черный) и вернулся с кожаной сумкой, на вид совсем новой.
Из сумки появились: подставка для ароматических палочек в виде вороньего клюва; сами палочки в узорчатом бумажном пенале; несколько странных предметов из золотистого металла, которые были похожи на детали сложного механизма; небольшой медный гонг с изогнутой колотушкой. Все это Стокрылый разложил тут же на полу, после чего, поддернув брюки, опустился на колени и принялся соединять друг с другом золотые детали. Вскоре у него в руках оказался диковинный прибор, похожий на астролябию. Стокрылый осторожно поставил его на стеклянную поверхность стола. Щелкнув зажигалкой, пустил дымок от палочки. Запахло душно и тревожно, пряностями и почему-то копченой рыбой. Стокрылый склонился над астролябией, что-то повернул, что-то нажал. В центре прибора завертелась, набирая скорость, круглая ажурная пластина, и от ее вращения родился упругий звук.
Включился телевизор. На экране появилась пантера, длинная, черная, с усталыми жемчужными глазами. Кошачье тело змеилось, огибая чахлые рыжие кусты. Перекатывались под шкурой мускулы, неслышно ступали бархатные лапы – само совершенство. Камера обогнула пантеру, проплыла над ней, приблизилась к морде, экран от края до края заполнился алым зевком. Черный вдохнул дым, и ему показалось, что стал громче звук от странной астролябии, которая была вовсе не астролябией.
Пантера подобралась и прыгнула.
Стокрылый заговорил:
– Твоя главная задача сейчас – научиться контролировать силу. Опытные сфинксы могут выбирать, какое несчастье случится с жертвой, могут работать одновременно с несколькими объектами, могут еще много разных вещей.
– Что это? – спросил Черный – Вы... меня дрессировать... собрались? Или...
Астролябия гудела, и гудение проникало в череп, давило изнутри на глаза, мешало думать. Слова давались нелегко, словно Черный говорил в воду. Как в детстве, купаясь, наберешь воздуха, нырнешь и кричишь, и вокруг головы – громкие пузыри.
Стокрылый взял в одну руку гонг. В другую колотушку. Сказал задумчиво:
– Да.
Он начал нараспев читать какие-то стихи – в том, что это были стихи, Черный не сомневался, хотя не мог поймать ни ритма, ни рифмы. Странные слова, переплетающиеся звуки языка, подобного которому Черный никогда не слышал. «Не латынь, – подумал он (мозг совсем отказывался думать, мысли стали мелкие и быстрые, словно рыбки на мелководье), – не латынь. И не... не арабский... а какой... что...»
В этот миг Стокрылый несильно размахнулся и ударил в гонг. Черный мгновенно напрягся в ожидании гулкого медного звона, но вместо этого услышал взрыв. Вернее, даже не услышал, а почувствовал всем телом – такой оглушительный, сокрушающий это был звук. Черный на минуту перестал видеть, а, когда вновь обрел зрение, то все было другое. И сам он был другой. Совсем другой. Молодой. Сильный. Чует запахи, много запахов. Главный запах – свежее мясо, нежное, сладкое. Идет на запах. Тихо идет, осторожно. Сверху – голоса. Не замечают. Спрятаться. Не видит, но знает: мясо – здесь. Ждать. Ждать. Шаги – тише. Голоса – дальше. Ушли. Можно выйти. Мясо. Вот оно. Прыгнул, ест, ест. Мясо. Свежее. Ест. Еще. Еще. Опасно, могут вернуться. Ест. Мясо. Еще... Вдруг – схватили. Живот полный, не убежать. Рывок, падение: бросили наземь, с размаху. Больно. Больно. Живот полный, не выдержать. Больно. Бьют ногами, отползает. Еще бьют. Больно. Ответить. Прыгнул, вцепился. Бьют в живот. Еще. Притворился, лежит. Уходят. Лежит. Лежит. Больно. Лежит долго, не двигается. Боль проходит. Темнота. Ночь. Встает, идет к дому. Тень. Спрятаться. Ждет. Ждет. Он, кто бил – выходит. Крик. Запах страха. Завтра. Завтра. Завтра. Завтра. Шипит в лицо, скалит зубы. Крик. Страх. Завтра. Завтра. Завтра. Бросают камень – мимо. Убегает. Крик – вслед. Завтра. Завтра. Грохот. Страшный грохот, со всех сторон, будто земля лопнула. Не понимает. Завтра. Не видит, ничего не видит, страшно. Страшно, будто другой, совсем другой. Темнота. Не видит, страшно. Страшно. Вдруг стало светлее, легче. Будто что-то было. Было что-то, точно было, а что? Черный застонал, схватился за голову: гнусный воющий звук сверлил виски, раскалывал кость, проникал в череп. «Уберите, – пробормотал Черный. – Хватит...» Тут же стало тихо. Проступили сквозь светлую пелену очертания мира, и Черный увидел, как Стокрылый торопливо колдует над замершей астролябией. Гонг лежал рядом на столе. Черного передернуло от одного вида этой дряни. Надо же...
– Ни хрена себе, – произнес он хрипло.
Стокрылый поднял на него глаза и улыбнулся:
– Ну как? Что-нибудь видел?
Черный помолчал, вспоминая.
– Завтра, – сказал он, наконец.
– Что завтра? – не понял Стокрылый. Черный перевел взгляд на телевизор. Экран был пустым, серым. Пульта нигде не было видно. Черный сморщился и помотал головой.
– Неважно. Что это было, а? Что за дерьмо?
– Тебе нужно учиться, – повторил Стокрылый. – Это было введение в практику.
– Практику, – сказал Черный. – Хренактику. Откройте окно, Лео, дышать нечем от вашего дыма.
Стокрылый подошел к окну, повернул ручку, и в комнату ворвался сквозняк, пахнувший дождем. Черный поежился. Ему все еще не верилось, что он – здесь, в человеческом теле. Он потянулся за графином, налить еще, перебить вкус мяса во рту. Сладкого, сладкого мяса...
– Лучше не стоит, – сказал Стокрылый, глядя на графин. – Я и так ошибку сделал. Туда опасно пьяным входить. Можно там и остаться.
Черный фыркнул. Налив себе виски, он завозился в кресле, устраивая ноги, которые вдруг разболелись. Стокрылый внимательно следил за ним. Черный, неловко согнув кисть, извлек из кармана пачку сигарет и закурил.
– Значит, «Тотем-о», – проговорил он задумчиво. – Я думал, это медитации какие-нибудь.
– Медитации – тоже путь к Тотему, – сказал назидательно Стокрылый. – Только долгий и сравнительно легкий. И ненадежный. А то, что я им предлагаю – это навсегда. Гарантия, что они всегда будут рождаться зверьми. Они – и я.
Черный глубоко затянулся.
– А все вот это, – он показал на астролябию, – стало быть, для тех, кто легких путей не ищет?
– Для тех, у кого совсем мало времени, – без улыбки сказал Стокрылый. – Ты в розыске, не забыл? Причем, искать тебя в этот раз будут не менты.
Черный докурил и стал мять окурок в пепельнице.
– Откуда вы все это знаете? – спросил он. – Как эти стихи к вам попали, что вы наизусть шпарите? Где практики раскопали?
Стокрылый усмехнулся:
– Я – пернатый хинко. Нас немного, зато мы все время поддерживаем друг с другом связь. Даже те, кто очень далеко живет. Бумаги «Анэнербе» нашел мой старый друг.
– Я слышал, – задумчиво сказала Черный, – что такими вещами, вроде, положено с детства заниматься, и еще с учителем обязательно. А мне тридцать лет в обед, да и из вас, Лео, гуру, как из...
– Молодой человек, – сказал Стокрылый с упреком, – я щенков-котят воспитывал, еще когда ты на свет не родился... Во, совсем забыл.
Он вынул из сумки футляр сложной формы и протянул его Черному.
– Будешь тренироваться на тех, кто внизу, – сказал Стокрылый. – Отсюда очень хорошая перспектива.
Черный открыл футляр. Внутри был полевой бинокль. В детстве Черный любил дождаться, пока никого не будет дома, чтобы отпереть припасенным ключом комод, где лежал дедовский трофейный «Цейс». Тяжелый, обтянутый потертой кожей, выкрашенный черной краской, из-под которой местами просвечивала латунь, бинокль был похож на оружие, на что-то, из чего можно выстрелить. Черный залезал на подоконник и смотрел в бинокль на улицу. Черному представлялось, что он – властелин мира, бог, который наблюдает за людишками и в любой момент может оборвать чью-то жизнь, из прихоти, просто так... Да. Мечты сбываются. Хотел ведь в шестом классе сорвать джекпот в игровые автоматы. Как хотел, так и вышло. Теперь вот бинокль. Инженеры «Цейса» здорово продвинулись за последние полвека: у Черного в руках был матово-черный, обтекаемый прибор, имевший сходство с космическим кораблем из «Звездных войн». На оружие бинокль не тянул – разве что на игрушечное. Черный знал, что такая игрушка стоит полторы тысячи евро.
– Ладно, я пошел, – сказал Стокрылый. – Навещу тебя через пару дней. Пока – отдыхай, отсыпайся, отъедайся. Холодильник полный, бар тоже. С тренировками поосторожнее, смотри, чтобы тебя не засекли. Ну все, пока.
Он повернулся и вышел из комнаты. Черный с усилием встал и, повиснув на костылях – просил же трость, мать-перемать – последовал за Стокрылым. Нагнал у открытой двери. Стокрылый замахал руками:
Через какое-то время Стокрылый понял: пора. Он не стал объявлять о предстоящей лекции открыто, как это было раньше, а просто подозвал кого-то из поклонников и сказал ему: «Через две недели, в том же месте, в то же время. Передай другим». На следующее выступление пришли только те слушатели, которые действительно хотели придти. Хотели – и приложили усилия, чтобы узнать, когда и куда нужно приходить. Постепенно круг слушателей сузился до полусотни хинко, но это были истинно верующие, готовые принять идею Возвращения всем сердцем. Стокрылый много работал с ними, разговаривал, учил их. Так прошло несколько лет, и теперь он был убежден: пришло время действовать. Может быть, не все прихожане понимали это столь же ясно, как он, но все они были объединены волей к хинкарнации, презрением к человеческой жизни – и готовностью принять свободу жизни звериной.
– Они готовы, – заканчивая свою речь, сказал Стокрылый. – Пусть даже не знают об этом, но они готовы. Ты просто поможешь им – как друг, как брат по вере. Это непростой выбор. Если ты откажешься, я пойму. Аб хинк.
«Он ненормальный, - подумал Черный. – Псих. Набрал таких же психов и хочет отправить их на тот свет. И почему-то для этого ему нужен я».
– То есть, – проговорил он, – вы хотите, чтобы я взял фотографии ваших учеников...
– Нет-нет, – перебил Стокрылый. – Фотографии – вздор. Ты можешь эффективно воздействовать на человека, только глядя ему в лицо, это знают все, кто хоть что-то слышал о сфинксах. Остальное – так, ерунда. Во всяком случае, мне не нужно, чтобы мои ребята ломали руки-ноги или болели заразными болезнями. Мне нужно, чтобы они пришли к Возвращению – легко и с гарантией. Ты пойдешь со мной на лекцию, будешь стоять рядом со мной и глядеть в зал. Чтобы те, кого ты увидишь, испытали скорейшее перерождение.
«Интересно, – отрешенно подумал Черный. – Кажется, он давно мной интересуется».
– Не совсем понимаю, зачем вам нужна именно моя помощь, – вежливо сказал он. – Куда проще было бы взять, например, немного фосгена, ну, и… по-моему, очень просто.
Стокрылый покачал головой.
– Все намного сложнее. Видишь ли, есть определенные практики – тайное учение. Их еще называют «Тотем-о»...
– Знаю, – перебил Черный. – Слышал. Анэнербе?
Стокрылый сморщился.
– Анэнербе присвоило чужие исследования, – сказал он. – Я же говорю – все гораздо сложнее. И интереснее. Видишь ли, я держал в руках документы, которые остались от тех времен. Там есть совершенно четкие инструкции, что и как нужно делать, чтобы реализовать наши цели.
Черный хмыкнул.
– Не смейся, – серьезно произнес Стокрылый. – Там и про тебя написано.
«Точно, псих», – подумал Черный, а вслух заметил:
– Это очень занятно, Лео... Именно про меня?
– Ну, – сказал Стокрылый, – если дословно, там сказано «черный птах укажет им дорогу, черный лев их освободит». А еще там написано: «и больше не вернутся людьми, а только зверями, и останутся зверями до окончания времени».
У Стокрылого расширились глаза, и, хотя он смотрел Черному в лицо, взгляд его был устремлен куда-то гораздо дальше. Взгляд этот не выражал ни мыслей, ни чувств, а только какое-то мрачное исступление. Неприятный был взгляд, что и говорить.
Черный почесал в затылке. Вот как, значит. До окончания времени. Серьезная цель.
– А там не сказано, что лев и... э-э, птах должны отправиться за этими ребятами? – спросил он.
Стокрылый моргнул, легонько потряс головой. Глаза у него снова сделались, как у нормального человека.
– Я бы с радостью последовал за паствой, – сказал он, – но у меня останется незаконченное дело. Важное дело. Поэтому – к сожалению! – я должен буду оставаться человеком. Причем, свободным человеком, а не заключенным в тюрьме для простецов.
«Он забыл добавить пару раз “аб хинк”, – подумал Черный. – Экий хитрый говнюк. Мозги набекрень, а соображает».
– Что это за важное дело? – спросил он. – Если не секрет, конечно.
Стокрылый помедлил.
– Для тебя – не секрет, – сказал он нехотя. – Ритуал, видишь ли, имеет особое значение. Для меня. Мне надо будет его должным образом завершить.
Черный поднял бровь.
– В тексте есть недвусмысленное указание на то, что мне предстоит слиться с Тотемом, – продолжал Стокрылый. Он опять смотрел куда-то вдаль. – «...Птах же поглотит тело мертвое...» Сейчас, точно вспомню... «Тело мертвое»... А, да. «И обретет силу к жизни вечной, звериной».
– А-а, – сказал Черный неопределенно. Стокрылый мигнул, посмотрел по-птичьи, боком, и улыбнулся. Улыбка получилась жутковатая.
– Я смогу... смогу снова летать, представляешь? – произнес он. – Вечно...
Черный кивнул как можно естественнее.
– Удивлен? – спросил Стокрылый.
– Не без, – признался Черный. Он потянулся к столу, налил себе виски, но пить не спешил. – Гм, да. Давайте расставим точки над... Да. Вы собираетесь – что-то съесть? Какая-то ритуальная трапеза, что ли?
– Любимая пища моего Тотема – глаза мертвецов, – не переставая улыбаться, сказал Стокрылый. – Для тебя это, надеюсь, не новость?
– Ну что вы, – сказал Черный и залпом выпил виски. Шумно вдохнув через нос, он спросил: – Надеюсь, мне ничего не надо будет, э-э, такого жрать?
Стокрылый интеллигентно засмеялся.
– Нет-нет, – сказал он, – про льва в тексте больше упоминания нет. По завершении ритуала ты будешь абсолютно свободен, и я выполню свою часть обязательств.
«Спокойно, – подумал Черный, – спокойно. Миллион евро и дом на берегу моря. Можно сколько угодно считать, что ты уже в Ирландии, но быстрее от этого туда не попадешь. А если эта птица сейчас сдохнет, то не попадешь никогда. Ничего особенного, видал я психозы и покруче».
– Я согласен, – сказал он. Стокрылый сдержанно улыбнулся.
– Не сомневался в тебе, – сказал он.
– Аб хинк, – сказал Черный. Видно, он переборщил, потому что Стокрылый в ответ лишь нахмурился и произнес:
– Тогда к делу.
Он покинул комнату, чем-то погромыхал из коридора («В кладовке роется», – подумал Черный) и вернулся с кожаной сумкой, на вид совсем новой.
Из сумки появились: подставка для ароматических палочек в виде вороньего клюва; сами палочки в узорчатом бумажном пенале; несколько странных предметов из золотистого металла, которые были похожи на детали сложного механизма; небольшой медный гонг с изогнутой колотушкой. Все это Стокрылый разложил тут же на полу, после чего, поддернув брюки, опустился на колени и принялся соединять друг с другом золотые детали. Вскоре у него в руках оказался диковинный прибор, похожий на астролябию. Стокрылый осторожно поставил его на стеклянную поверхность стола. Щелкнув зажигалкой, пустил дымок от палочки. Запахло душно и тревожно, пряностями и почему-то копченой рыбой. Стокрылый склонился над астролябией, что-то повернул, что-то нажал. В центре прибора завертелась, набирая скорость, круглая ажурная пластина, и от ее вращения родился упругий звук.
Включился телевизор. На экране появилась пантера, длинная, черная, с усталыми жемчужными глазами. Кошачье тело змеилось, огибая чахлые рыжие кусты. Перекатывались под шкурой мускулы, неслышно ступали бархатные лапы – само совершенство. Камера обогнула пантеру, проплыла над ней, приблизилась к морде, экран от края до края заполнился алым зевком. Черный вдохнул дым, и ему показалось, что стал громче звук от странной астролябии, которая была вовсе не астролябией.
Пантера подобралась и прыгнула.
Стокрылый заговорил:
– Твоя главная задача сейчас – научиться контролировать силу. Опытные сфинксы могут выбирать, какое несчастье случится с жертвой, могут работать одновременно с несколькими объектами, могут еще много разных вещей.
– Что это? – спросил Черный – Вы... меня дрессировать... собрались? Или...
Астролябия гудела, и гудение проникало в череп, давило изнутри на глаза, мешало думать. Слова давались нелегко, словно Черный говорил в воду. Как в детстве, купаясь, наберешь воздуха, нырнешь и кричишь, и вокруг головы – громкие пузыри.
Стокрылый взял в одну руку гонг. В другую колотушку. Сказал задумчиво:
– Да.
Он начал нараспев читать какие-то стихи – в том, что это были стихи, Черный не сомневался, хотя не мог поймать ни ритма, ни рифмы. Странные слова, переплетающиеся звуки языка, подобного которому Черный никогда не слышал. «Не латынь, – подумал он (мозг совсем отказывался думать, мысли стали мелкие и быстрые, словно рыбки на мелководье), – не латынь. И не... не арабский... а какой... что...»
В этот миг Стокрылый несильно размахнулся и ударил в гонг. Черный мгновенно напрягся в ожидании гулкого медного звона, но вместо этого услышал взрыв. Вернее, даже не услышал, а почувствовал всем телом – такой оглушительный, сокрушающий это был звук. Черный на минуту перестал видеть, а, когда вновь обрел зрение, то все было другое. И сам он был другой. Совсем другой. Молодой. Сильный. Чует запахи, много запахов. Главный запах – свежее мясо, нежное, сладкое. Идет на запах. Тихо идет, осторожно. Сверху – голоса. Не замечают. Спрятаться. Не видит, но знает: мясо – здесь. Ждать. Ждать. Шаги – тише. Голоса – дальше. Ушли. Можно выйти. Мясо. Вот оно. Прыгнул, ест, ест. Мясо. Свежее. Ест. Еще. Еще. Опасно, могут вернуться. Ест. Мясо. Еще... Вдруг – схватили. Живот полный, не убежать. Рывок, падение: бросили наземь, с размаху. Больно. Больно. Живот полный, не выдержать. Больно. Бьют ногами, отползает. Еще бьют. Больно. Ответить. Прыгнул, вцепился. Бьют в живот. Еще. Притворился, лежит. Уходят. Лежит. Лежит. Больно. Лежит долго, не двигается. Боль проходит. Темнота. Ночь. Встает, идет к дому. Тень. Спрятаться. Ждет. Ждет. Он, кто бил – выходит. Крик. Запах страха. Завтра. Завтра. Завтра. Завтра. Шипит в лицо, скалит зубы. Крик. Страх. Завтра. Завтра. Завтра. Бросают камень – мимо. Убегает. Крик – вслед. Завтра. Завтра. Грохот. Страшный грохот, со всех сторон, будто земля лопнула. Не понимает. Завтра. Не видит, ничего не видит, страшно. Страшно, будто другой, совсем другой. Темнота. Не видит, страшно. Страшно. Вдруг стало светлее, легче. Будто что-то было. Было что-то, точно было, а что? Черный застонал, схватился за голову: гнусный воющий звук сверлил виски, раскалывал кость, проникал в череп. «Уберите, – пробормотал Черный. – Хватит...» Тут же стало тихо. Проступили сквозь светлую пелену очертания мира, и Черный увидел, как Стокрылый торопливо колдует над замершей астролябией. Гонг лежал рядом на столе. Черного передернуло от одного вида этой дряни. Надо же...
– Ни хрена себе, – произнес он хрипло.
Стокрылый поднял на него глаза и улыбнулся:
– Ну как? Что-нибудь видел?
Черный помолчал, вспоминая.
– Завтра, – сказал он, наконец.
– Что завтра? – не понял Стокрылый. Черный перевел взгляд на телевизор. Экран был пустым, серым. Пульта нигде не было видно. Черный сморщился и помотал головой.
– Неважно. Что это было, а? Что за дерьмо?
– Тебе нужно учиться, – повторил Стокрылый. – Это было введение в практику.
– Практику, – сказал Черный. – Хренактику. Откройте окно, Лео, дышать нечем от вашего дыма.
Стокрылый подошел к окну, повернул ручку, и в комнату ворвался сквозняк, пахнувший дождем. Черный поежился. Ему все еще не верилось, что он – здесь, в человеческом теле. Он потянулся за графином, налить еще, перебить вкус мяса во рту. Сладкого, сладкого мяса...
– Лучше не стоит, – сказал Стокрылый, глядя на графин. – Я и так ошибку сделал. Туда опасно пьяным входить. Можно там и остаться.
Черный фыркнул. Налив себе виски, он завозился в кресле, устраивая ноги, которые вдруг разболелись. Стокрылый внимательно следил за ним. Черный, неловко согнув кисть, извлек из кармана пачку сигарет и закурил.
– Значит, «Тотем-о», – проговорил он задумчиво. – Я думал, это медитации какие-нибудь.
– Медитации – тоже путь к Тотему, – сказал назидательно Стокрылый. – Только долгий и сравнительно легкий. И ненадежный. А то, что я им предлагаю – это навсегда. Гарантия, что они всегда будут рождаться зверьми. Они – и я.
Черный глубоко затянулся.
– А все вот это, – он показал на астролябию, – стало быть, для тех, кто легких путей не ищет?
– Для тех, у кого совсем мало времени, – без улыбки сказал Стокрылый. – Ты в розыске, не забыл? Причем, искать тебя в этот раз будут не менты.
Черный докурил и стал мять окурок в пепельнице.
– Откуда вы все это знаете? – спросил он. – Как эти стихи к вам попали, что вы наизусть шпарите? Где практики раскопали?
Стокрылый усмехнулся:
– Я – пернатый хинко. Нас немного, зато мы все время поддерживаем друг с другом связь. Даже те, кто очень далеко живет. Бумаги «Анэнербе» нашел мой старый друг.
– Я слышал, – задумчиво сказала Черный, – что такими вещами, вроде, положено с детства заниматься, и еще с учителем обязательно. А мне тридцать лет в обед, да и из вас, Лео, гуру, как из...
– Молодой человек, – сказал Стокрылый с упреком, – я щенков-котят воспитывал, еще когда ты на свет не родился... Во, совсем забыл.
Он вынул из сумки футляр сложной формы и протянул его Черному.
– Будешь тренироваться на тех, кто внизу, – сказал Стокрылый. – Отсюда очень хорошая перспектива.
Черный открыл футляр. Внутри был полевой бинокль. В детстве Черный любил дождаться, пока никого не будет дома, чтобы отпереть припасенным ключом комод, где лежал дедовский трофейный «Цейс». Тяжелый, обтянутый потертой кожей, выкрашенный черной краской, из-под которой местами просвечивала латунь, бинокль был похож на оружие, на что-то, из чего можно выстрелить. Черный залезал на подоконник и смотрел в бинокль на улицу. Черному представлялось, что он – властелин мира, бог, который наблюдает за людишками и в любой момент может оборвать чью-то жизнь, из прихоти, просто так... Да. Мечты сбываются. Хотел ведь в шестом классе сорвать джекпот в игровые автоматы. Как хотел, так и вышло. Теперь вот бинокль. Инженеры «Цейса» здорово продвинулись за последние полвека: у Черного в руках был матово-черный, обтекаемый прибор, имевший сходство с космическим кораблем из «Звездных войн». На оружие бинокль не тянул – разве что на игрушечное. Черный знал, что такая игрушка стоит полторы тысячи евро.
– Ладно, я пошел, – сказал Стокрылый. – Навещу тебя через пару дней. Пока – отдыхай, отсыпайся, отъедайся. Холодильник полный, бар тоже. С тренировками поосторожнее, смотри, чтобы тебя не засекли. Ну все, пока.
Он повернулся и вышел из комнаты. Черный с усилием встал и, повиснув на костылях – просил же трость, мать-перемать – последовал за Стокрылым. Нагнал у открытой двери. Стокрылый замахал руками:
