– Я... – оказывается, что-то случилось с голосом. Вместо сильного, грудного, как некоторые говорят, сексуального тембра вышло какое-то простуженное сипение. – Я признаю... вину. Делаем все, что в силах. Пока поиски... как бы, не увенчались.
«Тотем, Тотем, пушистый, славный Тотем, забери меня отсюда. Я хочу охотиться по ночам и спать днем, и любить, и драться, и бегать, и не хочу, чтобы на меня орали старые хряки в погонах».
– Вину, – фыркнул Майор. Он снял очки, навалился грудью на стол и заговорил: – Если бы вы, Кравченко, просто были старшей на операции… Если бы у вас из-под носа просто сбежал ценный материал... я бы вам слова не сказал. Да, выговор сделал бы, конечно, а так – ну, не повезло, с кем не бывает. Вы все равно замещали этого... как его... который тогда под машину попал, куратор Ильина... Но вы-то сами на это вызвались! Никто за язык не тянул. Вы с Ильиным работали – сколько? два, три месяца? Он для вас должен был стать как брат родной! И тут – пожалуйста, он вас элементарно, как школьницу, простите, нае…т и сбегает. Вы сами... молчите! Теперь я говорю, молчите! Вы сами настояли на этой дурацкой идее – сказать каждому, что его приятель мертв. Да не перебивайте уже, наконец! Плевать, как они там относились друг к другу! Пришлось бы немного надавить, поработать с ними по-умному – по-умному, не так, как вы, понимаете? И сейчас они бы друг друга кон-тро-ли-ро-вали! Да знаю я, что вы психолог. Я сам себе психолог, я эту психологию отлично понимаю. Один захочет сбежать – второй его остановит. Второй какой-нибудь фортель выкинет – первый на подхвате. Это же подарок судьбы – двое сфинксов в Отделе. Теперь всё. Оба ушли, а мы остались с проваленной работой. За которую меня – меня, понимаете, не вас, не Пушкина, меня! – могут запросто выкинуть с должности.
Майор взял какой-то документ и тут же в сердцах отбросил. Бумага спланировала на пол с печальным шелестом.
– Я могу попробовать привлечь Ганина, – сказала Саша. Зря сказала, в общем-то.
– Да? – язвительно спросил Майор. – И что, этот Ганин к вам Ильина за руку приведет? Ильин сбежал, теперь его надо искать обычными оперативными методами. И быстро, потому что он, вообще говоря, опасен. А Ганина... Ганина постарайтесь вернуть, конечно. Но он – второстепенная цель. Слабый, нестабильный. Вы знаете.
– Я очень постараюсь его вернуть, – сказала Саша. – Только... у него был нервный срыв после операции.
Майор смотрел на нее, по-прежнему навалившись грудью на стол. Он дышал неслышно, но при каждом вдохе заметно раздувались ноздри, и еще у него слегка отвисла нижняя губа, обнажая нижние клыки – массивные, желтые от табака. Вдруг Саша заметила под майорским ухом участок щетинистой поросли, нетронутый бритвой. Щетина была рыжая, толстая, густая, и под ней таился алый прыщ с янтарной головкой. У Саши подступило к горлу.
– Я сказала... – Саша замялась, – но я попробую. Не уверена, правда...
Она не могла врать, когда на нее глядел Майор.
– Бесподобно, б…дь, – сказал Майор, откинулся на стуле и стал смотреть в сторону.
– Я... – снова начала было Саша, но Майор перебил:
– Все, вы свободны. До конца месяца чтоб Ильин был – найден, пойман, помещен в санаторий и готов к работе. Делайте, что хотите – привлекайте Ганина, идите к гадалкам, мужа попросите, чтобы он свою псарню на ноги поднял. Все, что угодно. Лишь бы результат был. И – да! Если в ходе операции рассекретите наш зверинец – вам конец. Статьи за огласку среди простецов, разумеется, нет. Но если в какой-нибудь газетенке появится статья про зверолюдей, которые ходят между сынами человеческими... (Майор скривился) ...то вы у меня сядете. Это я обещаю.
Он перевел дух и закончил:
– Ступайте, Тотем с вами. Очень надеюсь, что он вам поможет.
Саша встала, едва не опрокинув стул. Пошла к выходу. «Хорошо бы сейчас в обморок хлопнуться, – думала она. – Чтобы вспомнил, говнюк, как с женщиной разговаривать. Я бы на полу лежала, бледная и интересная, а он бы мне в лицо из стакана брызгал и не знал, что делать... Хотя черта лысого – оставил бы валяться, только фельдшера бы вызвал и дальше с бумажками своими играться стал... Сволочь».
– Кравченко! – окликнул ее Майор.
«Ну что еще...»
– Слушаю, – она обернулась.
– В вас тогда кто стрелял? Консьерж?
– К-консьерж.
– Почему?
Саша закусила губу.
– Ильин захотел по нужде. Он стал... стал мочиться у стены дома, и консьерж это увидел.
– И открыл огонь?
– У него была «Черемуха»
– Вам не показалось странным, что вместо бабки-божьего одуванчика в обычном панельном доме дежурит мудак с газовым оружием?
Саша помедлила.
– Вот с него и начните, – посоветовал Майор. – Странно, что вы еще не допросили управдома. Это был бы первый, по-моему, самый очевидный шаг.
Саша неуверенно кивнула.
– И проваливайте уже с глаз моих, – усталым, севшим голосом попросил Майор. – Сил никаких с вами нету... великолепная.
Оказавшись у себя в кабинете, Саша заперла дверь, подошла к окну и прижалась к стеклу лбом. Особенно жаль было звания. Премия-то – черт с ней, смешно даже. «Лишаю премии». Да хоть всю зарплату забирай, боров жирный. Я мужняя жена, меня Боб кормит. Хотя какая я теперь жена. Изменщица, грош цена такой. Ладно, подумала она. Ладно, знала ведь, на что идешь. И погоны потерять можно, и мужа, и еще дешево отделаешься, если на зону не загремишь. Впрочем, на зону – это вряд ли. Лео отмажет. А вот опозориться на всю жизнь – это как два пальца об асфальт... Ладно. Хватит пороть горячку, надо сесть, успокоиться, придумать выход (лучше два или три выхода), а потом... потом ехать к Лео. Сейчас три двадцать. До Лео ехать сорок минут, а рандеву в пять. Значит, на придумывание выхода у меня целый час времени.
Она села за стол, положила перед собой чистый лист бумаги, подперла голову руками и стала думать.
Вариант номер один. Сдать Черного Майору. Это конец. Черный поймет, что она его предала, и не простит. Ему даже не надо применять свой жуткий дар, достаточно просто рассказать всю правду на допросе. Ему-то что, он все равно, считай, что в тюрьме окажется. Терять нечего. А Саше в этом случае не поможет и Стокрылый. Если даже захочет. Может ведь и не захотеть: она в этом случае и его сдает, не только Черного.
Вариант номер два. Придумать какую-нибудь детективную, мозголомную версию случившегося. Это интересно, но вряд ли эффективно. Потому что, как ни крути, Черному удалось сбежать очень просто, прямо-таки образцово-показательно просто, и сразу видно, что рыльце у Саши в пуху по самую переносицу. Единственный способ выкрутиться – передать кому-нибудь дело Черного. А потом – ловко, незаметно пустить незадачливого преемника по ложному следу. Да только не держат дураков в Отделе, вот беда... Сложно. Очень сложно это будет провернуть. Но обдумать стоит – и сюжет возможного детектива, и кандидата на роль шерлока-холмса.
И – last but not least – ничего не делать. Так будет лучше для всех. Но недолго. До конца месяца. А там – погоны долой, с работы, скорее всего, тоже долой, и, ясен пень, Майор кому-нибудь толковому расследование поручит. Либо сам всем этим дерьмом займется. Это – тоже конец, конец карьере, конец семейной жизни... но, по крайней мере, конец не такой скорый и жуткий. Что хорошо – она будет чиста перед Стокрылым, и Стокрылый сможет ей помочь. Кстати, сколько там до конца месяца? Саша взглянула на календарь, и ей захотелось подпрыгнуть, как кошке при виде змеи, с места вверх на всех четырех лапах. На дворе стояло двадцать третье число. Так проклятый хряк дал мне всего неделю? Нет, серьезно – неделю?! Да это ведь... да он все знает, потрясенно подумала Саша. Просто хочет со мной поиграть, поглядеть, что я буду делать. Сука. Нет, какая сука... За неделю мне не успеть ничего. Ни-че-го. Хотя нет, погодите-ка. Если бы Майор знал правду, он бы не дал не ни хрена времени – ни недели, ни дня, ни часа. Он бы просто вызвал меня в свой вонючий кабинет, как сегодня. Только там ждали бы двое прапоров-крыс и маленький шприц с волшебной жидкостью, от которой бы я преисполнилась доверия и любви ко всему миру, и ответила бы на все-все-все вопросы, а потом придумала бы еще вопросы, самостоятельно, и ответила бы на них, а потом стала бы лезть к Майору и крысам обниматься, по очереди... впрочем, к этому времени меня, вероятно, заковали бы в наручники.
«Надо все рассказать Лео, – беспомощно подумала она. – Лео точно придумает, что делать. В конце концов, он может просто увезти Черного из страны... если уже не увез... что он, кстати, с ним делает, зачем ему Макс? Так и не сказал... Надо, надо разговорить Лео, объяснить, что ситуация – серьезная, серьезней некуда, что он под угрозой, что я сама под угрозой. Он поймет».
Перед ней все еще лежал бумажный лист, такой же чистый, как и полчаса назад. Саша шмыгнула носом и достала телефон. Новый, дешевый, который пришлось купить вместо того, что потеряла. Если потеряла, конечно. Впрочем, об этом лучше не думать, и так проблем хватает.
Стокрылый долго не отвечал. Гудков десять, а то и пятнадцать. Потом в трубке сочно щелкнуло, загудело. Стокрылый с раздражением произнес:
– Потом перезвоню. Не мешай.
И отключился.
Саша обвела глазами комнату. Вроде бы, ничего не изменилось. Мир притворялся таким же, каким был несколько секунд назад. Лео впервые в жизни ей нагрубил. Но ей надо было связаться с ним, тотчас же, немедленно! Он был ей нужен, нужен, как никто никогда в жизни. «Должно быть, спутал номер», – безумно подумала Саша, вновь терзая телефон. Снова гудки – долго, долго. «В данный момент абонент не может ответить на ваш звонок», – сообщила невидимая стерва. Саша набрала номер опять, снова выслушала голос роботессы, снова набрала... Стокрылый принял вызов на восьмой раз.
– Я же сказал, занят! – гаркнул он. – Чего тебе?
– Лео, т-ты что, как бы, – сказала Саша. Голос ломался, не слушался. – Это же я.
– Ну, слышу, – сказал Стокрылый, уже немного мягче. – Чего трезвонишь, перезвоню скоро. У меня дела сейчас. Что-нибудь срочное? Мы ведь встречаемся сегодня, нет?
– Да, – сказала она.
– Что – да? Срочное у тебя что-то?
– Нет.
– Полтора часа потерпит?
Саша помолчала. В трубке был слышен какой-то надсадный гул. Неприятный, тягучий звук, непохожий на обычные телефонные помехи. И еще – она могла в этом поклясться – кто-то тихо рычал. Утробно и страшно, как рассерженная кошка. Огромная кошка.
– Ну? – спросил Стокрылый. – Давай побыстрее.
– Да, – сказала она. – Да, потерпит.
– Вот и чудно, – сказал Стокрылый. – Все, до встречи.
Связь прервалась. Саша посмотрела на лист, который все еще лежал перед ней и все еще был пуст. Она застонала, скомкала лист и что было сил запустила бумажным комком в стену.
«Как мяукнется – так и откликнется», – произнес кто-то над самым ее ухом. Саша вздрогнула. Голос был глумлив и противен, но, когда она обернулась, рядом никого не оказалось. Почти теряя сознание от страха, она подскочила к двери, забилась, отпирая замок. Успела схватить с рогатой вешалки плащ, причем вешалка грохнулась на пол. Саша так быстро слетела вниз по лестнице, что потеряла равновесие на повороте. Чуть не упала: пришлось схватиться за перила.
Спокойно.
Спокойно.
Она перевела дух, провела рукой по волосам. Накинула плащ. В самом деле, еще ничего не случилось. Ты же умная девочка, и сильная, а Лео тоже умный, и намного, намного сильнее тебя.
И впереди еще целая неделя.
Бесподобно, б…дь.
Она вышла на улицу. Поймала такси. Гулять так гулять. А то потом премии не будет, придется пояс затянуть...
Она хмыкнула – должно быть, слишком громко – и таксист посмотрел на нее в зеркало заднего вида.
– Девушка, с вами нормально все? – спросил он. Таксист был русским, и это почему-то взбесило Сашу.
– А то смех без причины – признак, сами знаете... – таксист заулыбался. Он хотел пошутить, может быть, даже немного пофлиртовать. С телками надо попроще. Телки любят, когда над ними стебутся. Телки – они такие. Пошутишь – сами из штанов выпрыгивают... Саша дрожащими пальцами раскрыла сумочку, достала удостоверение, перегнулась на переднее сиденье и яростно ткнула «корочки» таксисту под нос. Тот мгновенно оценил ситуацию – перестал улыбаться и прибавил скорости.
– Виноват, – пробормотал он.
– За дорогой следи, – сказала Саша, пряча удостоверение, и, не удержавшись, добавила: – Быдло...
Водитель не ответил. Он молчал до конца дороги и не произнес ни слова даже тогда, когда Саша вышла, не заплатив. Она изо всех сил хлопнула дверцей, так, что в стальных костях автомобиля что-то жалобно хрустнуло. Водитель очень аккуратно развернулся и уехал, а Саша немного постояла на улице, приходя в себя. Затем она осознала, что проклятое такси привезло ее вовсе не туда, куда было нужно. Она просила к ресторану «Союз», а очутилась у бара с таким же названием. Разница была еще в том, что ресторан находился на Пяти углах, а бар – на проспекте Стачек. Саша выругалась и протянула руку. До встречи со Стокрылым оставалось пять минут, а ехать, похоже, не меньше получаса – вон пробища какая...
Следующему таксисту она заплатила по счетчику и не взяла сдачи. Теряя туфли на бегу, запахиваясь в непослушный на ветру плащ, вбежала в ресторан. Огляделась, привыкая к полутьме. В углу сидели двое влюбленных, у окна какой-то пьяница задумчиво глядел на полупустой графинчик водки. Больше в ресторане никого не было. Подлетел официант с подчеркнуто-пошлым «Чего изволите, девушка?» «А... мужчина... лет сорок-сорок пять... меня ждать... должен...» – пролепетала она. Официант пожал плечами вежливо и нагло. «Никого не было, изволите подождать? У нас русская, украинская кухня, сегодня рыбный день, можете ознакомиться с меню...» «Коньяку», – попросила она, садясь за столик. Официант исчез. Негромко играла безобразная музыка, и пьяница у окна курил папиросу. Дым был солоноватым и приторным, дешевый дым от дешевого табака. Саша одним махом выпила принесенный коньяк, заказала еще и стала ждать.
Стокрылый пришел без двадцати шесть. Прошелестев пиджаком, оседлал стул, поправил очки, накрыл Сашины руки своими. Саша не пошевелилась.
– Прости, котенок, – быстро сказал он. – Дела.
– Мог бы позвонить, – сказала она.
Стокрылый заворочал головой:
– Сначала очень занят был, потом – за рулем. Ехать пришлось побыстрее, не до телефона... Ну, прости, а? Как ты? Официант! – в сторону. – Ну, не молчи, рассказывай. Что стряслось? Простишь старую ворону?
Перед Сашей все еще стояла вторая, нетронутая рюмка. Она выпила, закашлялась и сквозь кашель вытолкнула слова:
– На... ачальство спрашивает, почему так... так долго. Черного надо искать.
Она подавила приступ коньячной тошноты и выдохнула, морщась:
– Выгнать обещали.
Стокрылый покивал. Его лицо хранило печальное, рассеянное выражение. Словно узнал, что у его любимой золотой рыбки – плавниковая гниль, и долго рыбка не протянет.
– Сколько ты продержишься? – просто спросил он.
Саша задохнулась. Как же... Ведь он должен был – помочь... Ах, глупая, глупая кошка. Ведь это ты сама решила, что он что-то тебе должен.
– Мне дали срок до конца месяца, – сказала она как можно ровней. – Неделю.
Стокрылый мягко улыбнулся.
– Неделя – это очень много. Знаешь, в России после войны деревни строили всем миром.
«Тотем, Тотем, пушистый, славный Тотем, забери меня отсюда. Я хочу охотиться по ночам и спать днем, и любить, и драться, и бегать, и не хочу, чтобы на меня орали старые хряки в погонах».
– Вину, – фыркнул Майор. Он снял очки, навалился грудью на стол и заговорил: – Если бы вы, Кравченко, просто были старшей на операции… Если бы у вас из-под носа просто сбежал ценный материал... я бы вам слова не сказал. Да, выговор сделал бы, конечно, а так – ну, не повезло, с кем не бывает. Вы все равно замещали этого... как его... который тогда под машину попал, куратор Ильина... Но вы-то сами на это вызвались! Никто за язык не тянул. Вы с Ильиным работали – сколько? два, три месяца? Он для вас должен был стать как брат родной! И тут – пожалуйста, он вас элементарно, как школьницу, простите, нае…т и сбегает. Вы сами... молчите! Теперь я говорю, молчите! Вы сами настояли на этой дурацкой идее – сказать каждому, что его приятель мертв. Да не перебивайте уже, наконец! Плевать, как они там относились друг к другу! Пришлось бы немного надавить, поработать с ними по-умному – по-умному, не так, как вы, понимаете? И сейчас они бы друг друга кон-тро-ли-ро-вали! Да знаю я, что вы психолог. Я сам себе психолог, я эту психологию отлично понимаю. Один захочет сбежать – второй его остановит. Второй какой-нибудь фортель выкинет – первый на подхвате. Это же подарок судьбы – двое сфинксов в Отделе. Теперь всё. Оба ушли, а мы остались с проваленной работой. За которую меня – меня, понимаете, не вас, не Пушкина, меня! – могут запросто выкинуть с должности.
Майор взял какой-то документ и тут же в сердцах отбросил. Бумага спланировала на пол с печальным шелестом.
– Я могу попробовать привлечь Ганина, – сказала Саша. Зря сказала, в общем-то.
– Да? – язвительно спросил Майор. – И что, этот Ганин к вам Ильина за руку приведет? Ильин сбежал, теперь его надо искать обычными оперативными методами. И быстро, потому что он, вообще говоря, опасен. А Ганина... Ганина постарайтесь вернуть, конечно. Но он – второстепенная цель. Слабый, нестабильный. Вы знаете.
– Я очень постараюсь его вернуть, – сказала Саша. – Только... у него был нервный срыв после операции.
Майор смотрел на нее, по-прежнему навалившись грудью на стол. Он дышал неслышно, но при каждом вдохе заметно раздувались ноздри, и еще у него слегка отвисла нижняя губа, обнажая нижние клыки – массивные, желтые от табака. Вдруг Саша заметила под майорским ухом участок щетинистой поросли, нетронутый бритвой. Щетина была рыжая, толстая, густая, и под ней таился алый прыщ с янтарной головкой. У Саши подступило к горлу.
– Я сказала... – Саша замялась, – но я попробую. Не уверена, правда...
Она не могла врать, когда на нее глядел Майор.
– Бесподобно, б…дь, – сказал Майор, откинулся на стуле и стал смотреть в сторону.
– Я... – снова начала было Саша, но Майор перебил:
– Все, вы свободны. До конца месяца чтоб Ильин был – найден, пойман, помещен в санаторий и готов к работе. Делайте, что хотите – привлекайте Ганина, идите к гадалкам, мужа попросите, чтобы он свою псарню на ноги поднял. Все, что угодно. Лишь бы результат был. И – да! Если в ходе операции рассекретите наш зверинец – вам конец. Статьи за огласку среди простецов, разумеется, нет. Но если в какой-нибудь газетенке появится статья про зверолюдей, которые ходят между сынами человеческими... (Майор скривился) ...то вы у меня сядете. Это я обещаю.
Он перевел дух и закончил:
– Ступайте, Тотем с вами. Очень надеюсь, что он вам поможет.
Саша встала, едва не опрокинув стул. Пошла к выходу. «Хорошо бы сейчас в обморок хлопнуться, – думала она. – Чтобы вспомнил, говнюк, как с женщиной разговаривать. Я бы на полу лежала, бледная и интересная, а он бы мне в лицо из стакана брызгал и не знал, что делать... Хотя черта лысого – оставил бы валяться, только фельдшера бы вызвал и дальше с бумажками своими играться стал... Сволочь».
– Кравченко! – окликнул ее Майор.
«Ну что еще...»
– Слушаю, – она обернулась.
– В вас тогда кто стрелял? Консьерж?
– К-консьерж.
– Почему?
Саша закусила губу.
– Ильин захотел по нужде. Он стал... стал мочиться у стены дома, и консьерж это увидел.
– И открыл огонь?
– У него была «Черемуха»
– Вам не показалось странным, что вместо бабки-божьего одуванчика в обычном панельном доме дежурит мудак с газовым оружием?
Саша помедлила.
– Вот с него и начните, – посоветовал Майор. – Странно, что вы еще не допросили управдома. Это был бы первый, по-моему, самый очевидный шаг.
Саша неуверенно кивнула.
– И проваливайте уже с глаз моих, – усталым, севшим голосом попросил Майор. – Сил никаких с вами нету... великолепная.
Оказавшись у себя в кабинете, Саша заперла дверь, подошла к окну и прижалась к стеклу лбом. Особенно жаль было звания. Премия-то – черт с ней, смешно даже. «Лишаю премии». Да хоть всю зарплату забирай, боров жирный. Я мужняя жена, меня Боб кормит. Хотя какая я теперь жена. Изменщица, грош цена такой. Ладно, подумала она. Ладно, знала ведь, на что идешь. И погоны потерять можно, и мужа, и еще дешево отделаешься, если на зону не загремишь. Впрочем, на зону – это вряд ли. Лео отмажет. А вот опозориться на всю жизнь – это как два пальца об асфальт... Ладно. Хватит пороть горячку, надо сесть, успокоиться, придумать выход (лучше два или три выхода), а потом... потом ехать к Лео. Сейчас три двадцать. До Лео ехать сорок минут, а рандеву в пять. Значит, на придумывание выхода у меня целый час времени.
Она села за стол, положила перед собой чистый лист бумаги, подперла голову руками и стала думать.
Вариант номер один. Сдать Черного Майору. Это конец. Черный поймет, что она его предала, и не простит. Ему даже не надо применять свой жуткий дар, достаточно просто рассказать всю правду на допросе. Ему-то что, он все равно, считай, что в тюрьме окажется. Терять нечего. А Саше в этом случае не поможет и Стокрылый. Если даже захочет. Может ведь и не захотеть: она в этом случае и его сдает, не только Черного.
Вариант номер два. Придумать какую-нибудь детективную, мозголомную версию случившегося. Это интересно, но вряд ли эффективно. Потому что, как ни крути, Черному удалось сбежать очень просто, прямо-таки образцово-показательно просто, и сразу видно, что рыльце у Саши в пуху по самую переносицу. Единственный способ выкрутиться – передать кому-нибудь дело Черного. А потом – ловко, незаметно пустить незадачливого преемника по ложному следу. Да только не держат дураков в Отделе, вот беда... Сложно. Очень сложно это будет провернуть. Но обдумать стоит – и сюжет возможного детектива, и кандидата на роль шерлока-холмса.
И – last but not least – ничего не делать. Так будет лучше для всех. Но недолго. До конца месяца. А там – погоны долой, с работы, скорее всего, тоже долой, и, ясен пень, Майор кому-нибудь толковому расследование поручит. Либо сам всем этим дерьмом займется. Это – тоже конец, конец карьере, конец семейной жизни... но, по крайней мере, конец не такой скорый и жуткий. Что хорошо – она будет чиста перед Стокрылым, и Стокрылый сможет ей помочь. Кстати, сколько там до конца месяца? Саша взглянула на календарь, и ей захотелось подпрыгнуть, как кошке при виде змеи, с места вверх на всех четырех лапах. На дворе стояло двадцать третье число. Так проклятый хряк дал мне всего неделю? Нет, серьезно – неделю?! Да это ведь... да он все знает, потрясенно подумала Саша. Просто хочет со мной поиграть, поглядеть, что я буду делать. Сука. Нет, какая сука... За неделю мне не успеть ничего. Ни-че-го. Хотя нет, погодите-ка. Если бы Майор знал правду, он бы не дал не ни хрена времени – ни недели, ни дня, ни часа. Он бы просто вызвал меня в свой вонючий кабинет, как сегодня. Только там ждали бы двое прапоров-крыс и маленький шприц с волшебной жидкостью, от которой бы я преисполнилась доверия и любви ко всему миру, и ответила бы на все-все-все вопросы, а потом придумала бы еще вопросы, самостоятельно, и ответила бы на них, а потом стала бы лезть к Майору и крысам обниматься, по очереди... впрочем, к этому времени меня, вероятно, заковали бы в наручники.
«Надо все рассказать Лео, – беспомощно подумала она. – Лео точно придумает, что делать. В конце концов, он может просто увезти Черного из страны... если уже не увез... что он, кстати, с ним делает, зачем ему Макс? Так и не сказал... Надо, надо разговорить Лео, объяснить, что ситуация – серьезная, серьезней некуда, что он под угрозой, что я сама под угрозой. Он поймет».
Перед ней все еще лежал бумажный лист, такой же чистый, как и полчаса назад. Саша шмыгнула носом и достала телефон. Новый, дешевый, который пришлось купить вместо того, что потеряла. Если потеряла, конечно. Впрочем, об этом лучше не думать, и так проблем хватает.
Стокрылый долго не отвечал. Гудков десять, а то и пятнадцать. Потом в трубке сочно щелкнуло, загудело. Стокрылый с раздражением произнес:
– Потом перезвоню. Не мешай.
И отключился.
Саша обвела глазами комнату. Вроде бы, ничего не изменилось. Мир притворялся таким же, каким был несколько секунд назад. Лео впервые в жизни ей нагрубил. Но ей надо было связаться с ним, тотчас же, немедленно! Он был ей нужен, нужен, как никто никогда в жизни. «Должно быть, спутал номер», – безумно подумала Саша, вновь терзая телефон. Снова гудки – долго, долго. «В данный момент абонент не может ответить на ваш звонок», – сообщила невидимая стерва. Саша набрала номер опять, снова выслушала голос роботессы, снова набрала... Стокрылый принял вызов на восьмой раз.
– Я же сказал, занят! – гаркнул он. – Чего тебе?
– Лео, т-ты что, как бы, – сказала Саша. Голос ломался, не слушался. – Это же я.
– Ну, слышу, – сказал Стокрылый, уже немного мягче. – Чего трезвонишь, перезвоню скоро. У меня дела сейчас. Что-нибудь срочное? Мы ведь встречаемся сегодня, нет?
– Да, – сказала она.
– Что – да? Срочное у тебя что-то?
– Нет.
– Полтора часа потерпит?
Саша помолчала. В трубке был слышен какой-то надсадный гул. Неприятный, тягучий звук, непохожий на обычные телефонные помехи. И еще – она могла в этом поклясться – кто-то тихо рычал. Утробно и страшно, как рассерженная кошка. Огромная кошка.
– Ну? – спросил Стокрылый. – Давай побыстрее.
– Да, – сказала она. – Да, потерпит.
– Вот и чудно, – сказал Стокрылый. – Все, до встречи.
Связь прервалась. Саша посмотрела на лист, который все еще лежал перед ней и все еще был пуст. Она застонала, скомкала лист и что было сил запустила бумажным комком в стену.
«Как мяукнется – так и откликнется», – произнес кто-то над самым ее ухом. Саша вздрогнула. Голос был глумлив и противен, но, когда она обернулась, рядом никого не оказалось. Почти теряя сознание от страха, она подскочила к двери, забилась, отпирая замок. Успела схватить с рогатой вешалки плащ, причем вешалка грохнулась на пол. Саша так быстро слетела вниз по лестнице, что потеряла равновесие на повороте. Чуть не упала: пришлось схватиться за перила.
Спокойно.
Спокойно.
Она перевела дух, провела рукой по волосам. Накинула плащ. В самом деле, еще ничего не случилось. Ты же умная девочка, и сильная, а Лео тоже умный, и намного, намного сильнее тебя.
И впереди еще целая неделя.
Бесподобно, б…дь.
Она вышла на улицу. Поймала такси. Гулять так гулять. А то потом премии не будет, придется пояс затянуть...
Она хмыкнула – должно быть, слишком громко – и таксист посмотрел на нее в зеркало заднего вида.
– Девушка, с вами нормально все? – спросил он. Таксист был русским, и это почему-то взбесило Сашу.
– А то смех без причины – признак, сами знаете... – таксист заулыбался. Он хотел пошутить, может быть, даже немного пофлиртовать. С телками надо попроще. Телки любят, когда над ними стебутся. Телки – они такие. Пошутишь – сами из штанов выпрыгивают... Саша дрожащими пальцами раскрыла сумочку, достала удостоверение, перегнулась на переднее сиденье и яростно ткнула «корочки» таксисту под нос. Тот мгновенно оценил ситуацию – перестал улыбаться и прибавил скорости.
– Виноват, – пробормотал он.
– За дорогой следи, – сказала Саша, пряча удостоверение, и, не удержавшись, добавила: – Быдло...
Водитель не ответил. Он молчал до конца дороги и не произнес ни слова даже тогда, когда Саша вышла, не заплатив. Она изо всех сил хлопнула дверцей, так, что в стальных костях автомобиля что-то жалобно хрустнуло. Водитель очень аккуратно развернулся и уехал, а Саша немного постояла на улице, приходя в себя. Затем она осознала, что проклятое такси привезло ее вовсе не туда, куда было нужно. Она просила к ресторану «Союз», а очутилась у бара с таким же названием. Разница была еще в том, что ресторан находился на Пяти углах, а бар – на проспекте Стачек. Саша выругалась и протянула руку. До встречи со Стокрылым оставалось пять минут, а ехать, похоже, не меньше получаса – вон пробища какая...
Следующему таксисту она заплатила по счетчику и не взяла сдачи. Теряя туфли на бегу, запахиваясь в непослушный на ветру плащ, вбежала в ресторан. Огляделась, привыкая к полутьме. В углу сидели двое влюбленных, у окна какой-то пьяница задумчиво глядел на полупустой графинчик водки. Больше в ресторане никого не было. Подлетел официант с подчеркнуто-пошлым «Чего изволите, девушка?» «А... мужчина... лет сорок-сорок пять... меня ждать... должен...» – пролепетала она. Официант пожал плечами вежливо и нагло. «Никого не было, изволите подождать? У нас русская, украинская кухня, сегодня рыбный день, можете ознакомиться с меню...» «Коньяку», – попросила она, садясь за столик. Официант исчез. Негромко играла безобразная музыка, и пьяница у окна курил папиросу. Дым был солоноватым и приторным, дешевый дым от дешевого табака. Саша одним махом выпила принесенный коньяк, заказала еще и стала ждать.
Стокрылый пришел без двадцати шесть. Прошелестев пиджаком, оседлал стул, поправил очки, накрыл Сашины руки своими. Саша не пошевелилась.
– Прости, котенок, – быстро сказал он. – Дела.
– Мог бы позвонить, – сказала она.
Стокрылый заворочал головой:
– Сначала очень занят был, потом – за рулем. Ехать пришлось побыстрее, не до телефона... Ну, прости, а? Как ты? Официант! – в сторону. – Ну, не молчи, рассказывай. Что стряслось? Простишь старую ворону?
Перед Сашей все еще стояла вторая, нетронутая рюмка. Она выпила, закашлялась и сквозь кашель вытолкнула слова:
– На... ачальство спрашивает, почему так... так долго. Черного надо искать.
Она подавила приступ коньячной тошноты и выдохнула, морщась:
– Выгнать обещали.
Стокрылый покивал. Его лицо хранило печальное, рассеянное выражение. Словно узнал, что у его любимой золотой рыбки – плавниковая гниль, и долго рыбка не протянет.
– Сколько ты продержишься? – просто спросил он.
Саша задохнулась. Как же... Ведь он должен был – помочь... Ах, глупая, глупая кошка. Ведь это ты сама решила, что он что-то тебе должен.
– Мне дали срок до конца месяца, – сказала она как можно ровней. – Неделю.
Стокрылый мягко улыбнулся.
– Неделя – это очень много. Знаешь, в России после войны деревни строили всем миром.
