– Пойду, мотор прогрею.
Дверь захлопнулась. Дина осталась сидеть, Саша осталась стоять.
– Помирились? – спросила Дина безучастно.
Саша села на корточки.
– Он меня ударить хотел, – сказала она. – Рука дернулась. Но не ударил.
Она помолчала.
– Помирились, – сказала Дина. Саша несколько раз кивнула, глядя перед собой.
– Ты меня считаешь дурой? – спросила она. – Только честно.
Дина посмотрела на нее сверху вниз.
– Ты хоть знаешь, зачем Черный нужен ворону?
Саша стала раскачиваться, обхватив колени.
– Не знаю. Он не сказал. Короче, если считаешь меня дурой, можешь считать дальше.
«А ведь ей и впрямь важно мое мнение, – с удивлением подумала Дина. – Почему? Ах да...»
– Знаешь, – сказала она, – на твоем месте я поступила бы точно так же.
Саша продолжала раскачиваться.
– В общем-то, я и поступила точно так же, – подумав, закончила Дина.
– То есть, ты меня дурой не считаешь?
– Еще как считаю.
Саша встала, шагнула к Дине и обняла её. Дина осторожно погладила Сашу по спине. Спина была горячей и твердой.
– Я поеду, – сказала Дина. – Попробую его уговорить.
Саша выпрямилась.
– Если что, вали все на меня, – сказала она с бедовым выражением.
Дина усмехнулась.
– Если что, – повторила она, поднимаясь. – Если что – мы все покойники.
Она вышла из дома. «Уазик» стоял у самого подъезда, наполняя двор ядовитым выхлопом. Дина забралась в машину, и Боб рванул с места.
Некоторое время они ехали молча, с огромной скоростью рассекая утренний туман, одинокие на дороге, словно последние люди на земле.
Потом Дина спросила:
– И тебе плевать?
Боб сказал:
– Это наше дело. Только наше.
Дина снова разозлилась. На минуту ей больше всего захотелось сказать, что она пошутила, соврала, чтобы всех подразнить. Сказать – и отправиться спать. И спать не меньше суток кряду. Тогда она ощутила бездонный ужас оттого, что было уже поздно, поздно, что она сделала непоправимое, упустила свое ненадежное счастье, быть может, навсегда. Но Дина тут же вспомнила, что теперь она – пилот-бомбардировщик. Бомбы уже летят к земле. Ей стало чуточку легче.
– Здесь налево, – сказала она.
– В том доме? – спросил Боб.
– Да, – сказала она. – На пятнадцатом этаже.
Боб открыл дверь. Почему-то его ключ подошел, может, случайно, а может, был у него какой-то особенный, ментовский волшебный ключ. Они вызвали лифт – Дина впервые ехала в этом лифте. Ничего себе кабинка, стены под дерево отделаны, и зеркала... Великий Тотем, ну и видок у меня. Под глазами будто синькой намазано. Останусь живой – высплюсь, решила она, и тут лифт остановился.
– Что теперь? – спросил Боб. – Сюда?
– Ну, – она ухмыльнулась, – на самом деле, нет. Но вход – именно здесь.
– Это как? – не понял Боб. – Двойная квартира, что ли?
– Типа того, – сказала Дина, открывая взломанную дверь, – двойная квартира... двойная жизнь... у всех – нормальная, у меня – двойная...
Боб от двери увидел обвитую вокруг батареи веревку и покачал головой.
– Так, – сказала Дина,– я сейчас лезу. Потом, если что, тебе звоню.
– Если что? – спросил Боб. Он глядел неприятно, сведя брови, и глаза у него были, как маленькие лампочки.
– Если смогу, – уточнила она, привычно обвязалась веревкой и открыла окно. Несколько секунд Дина стояла на подоконнике, наслаждаясь ветром и свежестью, что разом прогнали сон, а потом крепко взялась за веревку и шагнула за окно, ловя ступнями стену.
Окно у Черного было открыто. Она спустилась в домашнее тепло. Медленно отвязала веревку. Обошла спальню – пустую спальню с огромной кроватью. Когда-то это была монархия, когда-то здесь кипели сражения во имя любви. Теперь это была просто большая кровать, неприбранная, с брошенным, скомканным бельем. Дина толкнула дверь в гостиную. Здесь они когда-то смотрели телевизор, и пили вино из запасов Стокрылого, и болтали о пустяках, старательно обходя плохие темы... Телевизор был здесь, и бар был здесь, а больше ничего не было. Ничего и никого. Дина заглянула в третью комнату, абсолютно пустую, непонятно для чего нужную – да, абсолютно пустую. И только когда она подошла к кухне – тогда-то и увидела она то, что могла обнаружить гораздо раньше, если бы ей не застили глаза возбуждение, страх и усталость.
Дина толкнула незапертую дверь. Огромный плоский кусок стали со знакомым звуком повернулся на петлях. Блеснули жала хитроумного сейфового замка, спрятанные в железных гнездах. Потянуло холодом с лестницы.
Здесь никого не было. Черный ушел, и ушел его странный покровитель. Здесь никого не было, квартира опустела, как выпитая бутылка яда. Здесь никого не было.
Боб стоял на лестничной площадке – смотрел непонимающе, настороженно.
– Его здесь нет, – сказала Дина. – Заходи, что ли.
Не дожидаясь Боба, она вернулась в квартиру. Дойдя до спальни, бросилась на кровать. Зарылась лицом в простыни – ей показалось, что они еще теплые – вдохнула запах Черного. Горячо выдохнула ртом в подушку, потом всей грудью, медленно вдохнула опять – его, его запах, он здесь спал, долго, и сны, наверное, видел, и даже ее, глупую, наверно, иногда видел во сне, но чаще, наверное, свою Ирландию... А, к черту... Горло сжалось.
Скрипнули пружины матраса. Боб опустился на кровать.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала Дина. Она была благодарна Бобу за то, что он был здесь. Плакать при нем не позволяла гордость, а расплакаться сейчас она боялась больше всего.
– Либо его кто-то предупредил... – начал Боб.
– Либо он спер у меня шпильку, открыл замок и пошел погулять, – закончила Дина. Она наконец вынула лицо из простыней и посмотрела на Боба.
Боб посмотрел на нее в ответ. Глаза у него были, как лампочки. Черные лампочки.
– Вообще, – продолжила Дина, переворачиваясь на спину, – есть много вариантов. Например, что у Макса все это время был ключ, и что теперь он просто решил им воспользоваться. Или, что я тебя обманула и пустила по ложному следу. Наконец, можно предположить, что по чистой случайности Стокрылый именно сегодня решил Макса отсюда вывезти. Но все эти версии слишком логичные.
Боб сел на кровать.
– Не понимаю, - признался он.
– Опоздали мы, Боря, – сказала Дина. – И как бы нам еще больше не опоздать. Это Саша их предупредила.
Боб повертел в огромных лапах мобильник. Мобильник поскрипывал, но не сдавался.
– Откуда ты знаешь? – спросил он.
Дина покачала головой.
– Очень просто, – сказала она. – На ее месте я поступила бы точно так же.
Боб, видимо, решившись, нажал несколько кнопок на телефоне.
– Но не поступила, – пробормотала Дина. – Не в этот раз.
Боб сморщился и поднес телефон к уху. В ожидании ответа еще раз посмотрел на Дину.
– Это ваше дело, – сказала она. Глаза слипались. Снова началась противная, мелкая дрожь от недосыпа. – Ты был прав.
Боб, слушая гудки, покачал головой.
– Уже не только наше, – сказал он.
– Это ваше дело, – повторила Дина. – Разбирайтесь сами.
– Саша, – сказал Боб в трубку, – все отменяется. Ну, вот так. Решили действовать по-другому. Да. Сейчас все собираемся у Ганиных. Жду тебя там. Все. Давай. Да. Да. Конечно. Жду.
Он нажал на кнопку, обрывая связь.
Дина приподнялась на локтях.
– То есть, как бы все нормально? – спросила она с глумливым удивлением. – Типа, так и надо?
Боб встал.
– Нет, – сказал он. – Это я просто… делаю то, что лучше всего умею. Да.
Дина подумала.
– Лучше всего ты умеешь быть дураком? – предположила она.
Боб отвернулся.
– Поехали, – сказал он.
Побочный эффект
– Поехали, – сказал Стокрылый. Черный сонно заморгал. Стокрылый возвышался над ним, как стервятник над падалью, и от него веяло уличным холодом.
– Вы чего, Лео, – буркнул Черный. Он не выспался и чувствовал себя прескверно. Так всегда бывает, если не спал большую часть ночи. Просыпаешься словно пьяный, и кажется, что додумываешь ту самую мысль, которую начал думать, засыпая. Нет ничего хуже, чем проснуться по будильнику и обнаружить, что спал меньше часа – разве что роль будильника будет исполнять старый раздраженный ворон, замаскированный под человека. Заснуть получилось только под утро, всю ночь мерещились какие-то призраки по темным углам. Сначала то был Тим – старый друг, обманутый, изуродованный, засыпанный битыми кирпичами. Тим не был виден, а только чувствовалось, что он тут. Безгласное напоминание о том, что случилось по вине Черного. Черный переворачивался набок, стонал, закрывался одеялом с головой, и тут за плечами тихо возникала Дина. Славная девчонка, вдова, потерявшая мужа, вдова, которую теперь хотел бросить и любовник. Ну, может, не совсем бросить, он действительно собирался вызвать ее в Ирландию... потом, когда обоснуется и заживет спокойно, ирландей всех (то снова был Тим, мертвый и веселый). Может быть, через год. Или через два. Дина не жаловалась, только стояла сзади – он это чувствовал, точно чувствовал – и молчала. Тогда Черный рывком разворачивался, скрипя зубами от боли, и таращился в темноту. В темноте, разумеется, никого не было, и тогда Черный вставал, брел в сортир, глотал на кухне таблетки – обезболивающие, снотворные. Таблетки уснуть не помогали, зато вызывали к жизни сонм причудливых галлюцинаций. Некоторые грезы Черный мог чуть-чуть контролировать – обычное дело при страшном недосыпе, когда вроде бы видишь сон, но понимаешь, что не спишь. Близилось утро, галлюцинации становились все более странными, все более гадкими и подробными. А к утру они почему-то превратились в расцвеченные, яркие воспоминания. Обычные воспоминания, только очень скверные; едкое снадобье снов источало гниль, мертвечину…. Черный будто заново переживал все самое стыдное и гнусное, что с ним случалось в жизни. Это было ужасно, но он ничего не мог поделать, а только лежал в полудреме и вспоминал, вспоминал, вспоминал. Например, как в пять лет ему нравилось...
– Поехали, поехали, – нетерпеливо проговорил Стокрылый и потянул за одеяло. – Тревога. Сценарий поменялся, твой выход – прямо сегодня.
– Это вы о чем? – хмуро спросил Черный.
– О том самом, – ответил Стокрылый раздраженно и вдруг закричал: – Да подымайся же ты, Тотема ради! Саша звонила, сказала – Отдел твой след взял. Они тут с минуты на минуту будут. Ну?
Черный рывком поднялся и принялся одеваться. Натянув джинсы и водолазку, он сунул ноги в тапочки и, не дожидаясь Стокрылого, заковылял к выходу. Отдел взял след... С этого и надо было начинать, ворона щипаная. Сашку, значит, раскололи. Ну, что ж, долго держалась, молодец. Сколько прошло? Недели три, четыре? Около того, пожалуй: у него не было календаря. Черный медленно опустился на пол и стал зашнуровывать ботинки. В последний раз он надевал ботинки, когда бежал из проклятого санатория. Вот и грязь на подошвах осталась, комками сыплется – еще тогда запачкался, пока по лужам бегал. Словно и не было этих трех недель... Хотя нет, ноги порядком зажили. Значит, все-таки немало времени прошло. Теперь, глядишь, и убежать смогу, взаправду, без накачки.
...в пять лет ему нравилось давить ногами лягушек. Поймать и наступить, медленно, и смотреть, как изо рта у лягушки растет кровавый пузырь. Ну и сволочью же я был маленькой, мрачно подумал он. Жалко, что об этом так никто и не узнал – может, если бы тогда выпороли, то сейчас не так тошно было бы...
– Ох, мать твою!! – услышал он голос Стокрылого. Черный удивился: кажется, впервые ворон открыто проявлял при нем эмоции. То есть, раньше эмоции за Стокрылым водились, но были процентов на девяносто актерской игрой, а на десять – просто враньем. Теперь же он был взаправду испуган. Стокрылый попятился в коридор, продолжая глядеть в окно спальни, хотя, кроме серого, затянутого тучами неба, там ничего не было видно.
– Чего такое? – спросил Черный и встал, внимательно прислушиваясь к собственным коленкам. Коленки были недовольны, но бунтовать пока, вроде, не собирались.
– Приехали за тобой, – сказал Стокрылый. – Я сейчас из окна видел. Повезло нам, что окна во двор...
– Где повезло-то, – сказал Черный ошарашено. – Как мы теперь проскочим?
Стокрылый, пыхтя, возился с замком.
– Сейчас... – от натуги лицо его стало гвоздичного цвета. – Может... еще разок повезет... только тихо.
Он отворил дверь и прислушался.
Черный тоже прислушался.
Где-то далеко внизу грохнула дверь. Спустя несколько секунд взвыли моторы лифта. Стокрылый перевел дух.
– Побежали! – велел он.
– По лестнице? – на всякий случай уточнил Черный.
– Нет, по воздуху! – каркнул Стокрылый. – Придется потерпеть, раз уж они такие придурки, что на лифте поехали. Это же удача, шанс один на миллион... – последние слова он договаривал уже на бегу, резво топоча по ступенькам. Черному ничего не оставалось, как последовать за ним. «Ни хрена не выйдет, – думал он. – Дверь не заперли даже. Сейчас они ворвутся внутрь, увидят сразу, что никого нет, и погонятся за нами...» Черный представил спецназовцев, которые бегут за ним по лестнице, и припустил вдвое быстрей. Колени зверски болели, но пока держались. И – о чудо – за Черным и Стокрылым все еще никто не гнался. Задыхаясь и хрипя, они вывалились во двор. Двор был безлюдным и промозглым.
– А... машина-то ваша... – прорычал Черный. Он согнулся, держась за колени, радуясь мгновенной передышке, но Стокрылый потянул его за рукав:
– За домом, близко, побежали скорее! Думаешь, я у всех на виду брошу...
Пришлось опять бежать. Ноги болели так, что бег Черного по скорости приближался к прогулочному шагу. Черный с размаху наступал в лужи, разбрызгивал грязь, шатался, сопел и постанывал. Стокрылый, видно, понимая, старался бежать медленнее, делал множество мелких шажочков, поминутно оглядывался, сверкая очками. Помощь, однако, не предлагал. Да и какая от него была бы помощь – не на себе же он Черного понес бы…
Спорткар действительно стоял за углом. При появлении Стокрылого автомобиль приветственно вякнул сигнализацией. Хлопнули двери – со стороны водителя, и потом, с большим запозданием, со стороны пассажира. Оказавшись в машине, Черный перестал сдерживаться, схватился за колено и стал вполголоса ругаться страшными словами. Стокрылый не мешал ему: заведя мотор, протирал очки, запотевшие в тепле после утреннего холода. …Больно-то как, Тотем. А уж как ковылял враскоряку, стыдоба. Хоть и перед вороной, а все равно стыдно. Так стыдно, кажется, никогда не было. А, нет, вот еще было один раз...
....было один раз, да. Картинка, смазанная, будто смотришь старый телевизор со слабым сигналом. Черный, пятнадцатилетний, стоит в кругу одноклассников, пьет пиво, смеется и рассказывает. Тонька? Да, сладенькая. Было пару раз, потом бросил. Целуется клево. Только уламывать долго. И не страшно Черному, что к новенькой Тоньке он даже не успел ни разу подойти – ведь никто из приятелей тоже с ней еще не знаком, и проверить его слова невозможно...
Стокрылый, выматерившись, рванул с места. На лобовом стекле поползли в стороны жирные капли, придавленные встречным ветром. Занесло влево. Занесло вправо. Тонко заверещали покрышки. Черный схватился за ручку двери и принялся обхлопывать куртку в поисках обезболивающих таблеток. А, да – в нагрудном кармане. Вот они, бриллианты, лучшие друзья девушек. Не забыл-таки. Таблетки были ужасно горькие, и от них немел язык, словно от уколов, какие делают стоматологи. Но это были настоящие бриллианты, и с ними не подружился бы только дурак. Только счастливый дурак, у которого ничего не болит...
Дверь захлопнулась. Дина осталась сидеть, Саша осталась стоять.
– Помирились? – спросила Дина безучастно.
Саша села на корточки.
– Он меня ударить хотел, – сказала она. – Рука дернулась. Но не ударил.
Она помолчала.
– Помирились, – сказала Дина. Саша несколько раз кивнула, глядя перед собой.
– Ты меня считаешь дурой? – спросила она. – Только честно.
Дина посмотрела на нее сверху вниз.
– Ты хоть знаешь, зачем Черный нужен ворону?
Саша стала раскачиваться, обхватив колени.
– Не знаю. Он не сказал. Короче, если считаешь меня дурой, можешь считать дальше.
«А ведь ей и впрямь важно мое мнение, – с удивлением подумала Дина. – Почему? Ах да...»
– Знаешь, – сказала она, – на твоем месте я поступила бы точно так же.
Саша продолжала раскачиваться.
– В общем-то, я и поступила точно так же, – подумав, закончила Дина.
– То есть, ты меня дурой не считаешь?
– Еще как считаю.
Саша встала, шагнула к Дине и обняла её. Дина осторожно погладила Сашу по спине. Спина была горячей и твердой.
– Я поеду, – сказала Дина. – Попробую его уговорить.
Саша выпрямилась.
– Если что, вали все на меня, – сказала она с бедовым выражением.
Дина усмехнулась.
– Если что, – повторила она, поднимаясь. – Если что – мы все покойники.
Она вышла из дома. «Уазик» стоял у самого подъезда, наполняя двор ядовитым выхлопом. Дина забралась в машину, и Боб рванул с места.
Некоторое время они ехали молча, с огромной скоростью рассекая утренний туман, одинокие на дороге, словно последние люди на земле.
Потом Дина спросила:
– И тебе плевать?
Боб сказал:
– Это наше дело. Только наше.
Дина снова разозлилась. На минуту ей больше всего захотелось сказать, что она пошутила, соврала, чтобы всех подразнить. Сказать – и отправиться спать. И спать не меньше суток кряду. Тогда она ощутила бездонный ужас оттого, что было уже поздно, поздно, что она сделала непоправимое, упустила свое ненадежное счастье, быть может, навсегда. Но Дина тут же вспомнила, что теперь она – пилот-бомбардировщик. Бомбы уже летят к земле. Ей стало чуточку легче.
– Здесь налево, – сказала она.
– В том доме? – спросил Боб.
– Да, – сказала она. – На пятнадцатом этаже.
Боб открыл дверь. Почему-то его ключ подошел, может, случайно, а может, был у него какой-то особенный, ментовский волшебный ключ. Они вызвали лифт – Дина впервые ехала в этом лифте. Ничего себе кабинка, стены под дерево отделаны, и зеркала... Великий Тотем, ну и видок у меня. Под глазами будто синькой намазано. Останусь живой – высплюсь, решила она, и тут лифт остановился.
– Что теперь? – спросил Боб. – Сюда?
– Ну, – она ухмыльнулась, – на самом деле, нет. Но вход – именно здесь.
– Это как? – не понял Боб. – Двойная квартира, что ли?
– Типа того, – сказала Дина, открывая взломанную дверь, – двойная квартира... двойная жизнь... у всех – нормальная, у меня – двойная...
Боб от двери увидел обвитую вокруг батареи веревку и покачал головой.
– Так, – сказала Дина,– я сейчас лезу. Потом, если что, тебе звоню.
– Если что? – спросил Боб. Он глядел неприятно, сведя брови, и глаза у него были, как маленькие лампочки.
– Если смогу, – уточнила она, привычно обвязалась веревкой и открыла окно. Несколько секунд Дина стояла на подоконнике, наслаждаясь ветром и свежестью, что разом прогнали сон, а потом крепко взялась за веревку и шагнула за окно, ловя ступнями стену.
Окно у Черного было открыто. Она спустилась в домашнее тепло. Медленно отвязала веревку. Обошла спальню – пустую спальню с огромной кроватью. Когда-то это была монархия, когда-то здесь кипели сражения во имя любви. Теперь это была просто большая кровать, неприбранная, с брошенным, скомканным бельем. Дина толкнула дверь в гостиную. Здесь они когда-то смотрели телевизор, и пили вино из запасов Стокрылого, и болтали о пустяках, старательно обходя плохие темы... Телевизор был здесь, и бар был здесь, а больше ничего не было. Ничего и никого. Дина заглянула в третью комнату, абсолютно пустую, непонятно для чего нужную – да, абсолютно пустую. И только когда она подошла к кухне – тогда-то и увидела она то, что могла обнаружить гораздо раньше, если бы ей не застили глаза возбуждение, страх и усталость.
Дина толкнула незапертую дверь. Огромный плоский кусок стали со знакомым звуком повернулся на петлях. Блеснули жала хитроумного сейфового замка, спрятанные в железных гнездах. Потянуло холодом с лестницы.
Здесь никого не было. Черный ушел, и ушел его странный покровитель. Здесь никого не было, квартира опустела, как выпитая бутылка яда. Здесь никого не было.
Боб стоял на лестничной площадке – смотрел непонимающе, настороженно.
– Его здесь нет, – сказала Дина. – Заходи, что ли.
Не дожидаясь Боба, она вернулась в квартиру. Дойдя до спальни, бросилась на кровать. Зарылась лицом в простыни – ей показалось, что они еще теплые – вдохнула запах Черного. Горячо выдохнула ртом в подушку, потом всей грудью, медленно вдохнула опять – его, его запах, он здесь спал, долго, и сны, наверное, видел, и даже ее, глупую, наверно, иногда видел во сне, но чаще, наверное, свою Ирландию... А, к черту... Горло сжалось.
Скрипнули пружины матраса. Боб опустился на кровать.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала Дина. Она была благодарна Бобу за то, что он был здесь. Плакать при нем не позволяла гордость, а расплакаться сейчас она боялась больше всего.
– Либо его кто-то предупредил... – начал Боб.
– Либо он спер у меня шпильку, открыл замок и пошел погулять, – закончила Дина. Она наконец вынула лицо из простыней и посмотрела на Боба.
Боб посмотрел на нее в ответ. Глаза у него были, как лампочки. Черные лампочки.
– Вообще, – продолжила Дина, переворачиваясь на спину, – есть много вариантов. Например, что у Макса все это время был ключ, и что теперь он просто решил им воспользоваться. Или, что я тебя обманула и пустила по ложному следу. Наконец, можно предположить, что по чистой случайности Стокрылый именно сегодня решил Макса отсюда вывезти. Но все эти версии слишком логичные.
Боб сел на кровать.
– Не понимаю, - признался он.
– Опоздали мы, Боря, – сказала Дина. – И как бы нам еще больше не опоздать. Это Саша их предупредила.
Боб повертел в огромных лапах мобильник. Мобильник поскрипывал, но не сдавался.
– Откуда ты знаешь? – спросил он.
Дина покачала головой.
– Очень просто, – сказала она. – На ее месте я поступила бы точно так же.
Боб, видимо, решившись, нажал несколько кнопок на телефоне.
– Но не поступила, – пробормотала Дина. – Не в этот раз.
Боб сморщился и поднес телефон к уху. В ожидании ответа еще раз посмотрел на Дину.
– Это ваше дело, – сказала она. Глаза слипались. Снова началась противная, мелкая дрожь от недосыпа. – Ты был прав.
Боб, слушая гудки, покачал головой.
– Уже не только наше, – сказал он.
– Это ваше дело, – повторила Дина. – Разбирайтесь сами.
– Саша, – сказал Боб в трубку, – все отменяется. Ну, вот так. Решили действовать по-другому. Да. Сейчас все собираемся у Ганиных. Жду тебя там. Все. Давай. Да. Да. Конечно. Жду.
Он нажал на кнопку, обрывая связь.
Дина приподнялась на локтях.
– То есть, как бы все нормально? – спросила она с глумливым удивлением. – Типа, так и надо?
Боб встал.
– Нет, – сказал он. – Это я просто… делаю то, что лучше всего умею. Да.
Дина подумала.
– Лучше всего ты умеешь быть дураком? – предположила она.
Боб отвернулся.
– Поехали, – сказал он.
Глава 5
Побочный эффект
– Поехали, – сказал Стокрылый. Черный сонно заморгал. Стокрылый возвышался над ним, как стервятник над падалью, и от него веяло уличным холодом.
– Вы чего, Лео, – буркнул Черный. Он не выспался и чувствовал себя прескверно. Так всегда бывает, если не спал большую часть ночи. Просыпаешься словно пьяный, и кажется, что додумываешь ту самую мысль, которую начал думать, засыпая. Нет ничего хуже, чем проснуться по будильнику и обнаружить, что спал меньше часа – разве что роль будильника будет исполнять старый раздраженный ворон, замаскированный под человека. Заснуть получилось только под утро, всю ночь мерещились какие-то призраки по темным углам. Сначала то был Тим – старый друг, обманутый, изуродованный, засыпанный битыми кирпичами. Тим не был виден, а только чувствовалось, что он тут. Безгласное напоминание о том, что случилось по вине Черного. Черный переворачивался набок, стонал, закрывался одеялом с головой, и тут за плечами тихо возникала Дина. Славная девчонка, вдова, потерявшая мужа, вдова, которую теперь хотел бросить и любовник. Ну, может, не совсем бросить, он действительно собирался вызвать ее в Ирландию... потом, когда обоснуется и заживет спокойно, ирландей всех (то снова был Тим, мертвый и веселый). Может быть, через год. Или через два. Дина не жаловалась, только стояла сзади – он это чувствовал, точно чувствовал – и молчала. Тогда Черный рывком разворачивался, скрипя зубами от боли, и таращился в темноту. В темноте, разумеется, никого не было, и тогда Черный вставал, брел в сортир, глотал на кухне таблетки – обезболивающие, снотворные. Таблетки уснуть не помогали, зато вызывали к жизни сонм причудливых галлюцинаций. Некоторые грезы Черный мог чуть-чуть контролировать – обычное дело при страшном недосыпе, когда вроде бы видишь сон, но понимаешь, что не спишь. Близилось утро, галлюцинации становились все более странными, все более гадкими и подробными. А к утру они почему-то превратились в расцвеченные, яркие воспоминания. Обычные воспоминания, только очень скверные; едкое снадобье снов источало гниль, мертвечину…. Черный будто заново переживал все самое стыдное и гнусное, что с ним случалось в жизни. Это было ужасно, но он ничего не мог поделать, а только лежал в полудреме и вспоминал, вспоминал, вспоминал. Например, как в пять лет ему нравилось...
– Поехали, поехали, – нетерпеливо проговорил Стокрылый и потянул за одеяло. – Тревога. Сценарий поменялся, твой выход – прямо сегодня.
– Это вы о чем? – хмуро спросил Черный.
– О том самом, – ответил Стокрылый раздраженно и вдруг закричал: – Да подымайся же ты, Тотема ради! Саша звонила, сказала – Отдел твой след взял. Они тут с минуты на минуту будут. Ну?
Черный рывком поднялся и принялся одеваться. Натянув джинсы и водолазку, он сунул ноги в тапочки и, не дожидаясь Стокрылого, заковылял к выходу. Отдел взял след... С этого и надо было начинать, ворона щипаная. Сашку, значит, раскололи. Ну, что ж, долго держалась, молодец. Сколько прошло? Недели три, четыре? Около того, пожалуй: у него не было календаря. Черный медленно опустился на пол и стал зашнуровывать ботинки. В последний раз он надевал ботинки, когда бежал из проклятого санатория. Вот и грязь на подошвах осталась, комками сыплется – еще тогда запачкался, пока по лужам бегал. Словно и не было этих трех недель... Хотя нет, ноги порядком зажили. Значит, все-таки немало времени прошло. Теперь, глядишь, и убежать смогу, взаправду, без накачки.
...в пять лет ему нравилось давить ногами лягушек. Поймать и наступить, медленно, и смотреть, как изо рта у лягушки растет кровавый пузырь. Ну и сволочью же я был маленькой, мрачно подумал он. Жалко, что об этом так никто и не узнал – может, если бы тогда выпороли, то сейчас не так тошно было бы...
– Ох, мать твою!! – услышал он голос Стокрылого. Черный удивился: кажется, впервые ворон открыто проявлял при нем эмоции. То есть, раньше эмоции за Стокрылым водились, но были процентов на девяносто актерской игрой, а на десять – просто враньем. Теперь же он был взаправду испуган. Стокрылый попятился в коридор, продолжая глядеть в окно спальни, хотя, кроме серого, затянутого тучами неба, там ничего не было видно.
– Чего такое? – спросил Черный и встал, внимательно прислушиваясь к собственным коленкам. Коленки были недовольны, но бунтовать пока, вроде, не собирались.
– Приехали за тобой, – сказал Стокрылый. – Я сейчас из окна видел. Повезло нам, что окна во двор...
– Где повезло-то, – сказал Черный ошарашено. – Как мы теперь проскочим?
Стокрылый, пыхтя, возился с замком.
– Сейчас... – от натуги лицо его стало гвоздичного цвета. – Может... еще разок повезет... только тихо.
Он отворил дверь и прислушался.
Черный тоже прислушался.
Где-то далеко внизу грохнула дверь. Спустя несколько секунд взвыли моторы лифта. Стокрылый перевел дух.
– Побежали! – велел он.
– По лестнице? – на всякий случай уточнил Черный.
– Нет, по воздуху! – каркнул Стокрылый. – Придется потерпеть, раз уж они такие придурки, что на лифте поехали. Это же удача, шанс один на миллион... – последние слова он договаривал уже на бегу, резво топоча по ступенькам. Черному ничего не оставалось, как последовать за ним. «Ни хрена не выйдет, – думал он. – Дверь не заперли даже. Сейчас они ворвутся внутрь, увидят сразу, что никого нет, и погонятся за нами...» Черный представил спецназовцев, которые бегут за ним по лестнице, и припустил вдвое быстрей. Колени зверски болели, но пока держались. И – о чудо – за Черным и Стокрылым все еще никто не гнался. Задыхаясь и хрипя, они вывалились во двор. Двор был безлюдным и промозглым.
– А... машина-то ваша... – прорычал Черный. Он согнулся, держась за колени, радуясь мгновенной передышке, но Стокрылый потянул его за рукав:
– За домом, близко, побежали скорее! Думаешь, я у всех на виду брошу...
Пришлось опять бежать. Ноги болели так, что бег Черного по скорости приближался к прогулочному шагу. Черный с размаху наступал в лужи, разбрызгивал грязь, шатался, сопел и постанывал. Стокрылый, видно, понимая, старался бежать медленнее, делал множество мелких шажочков, поминутно оглядывался, сверкая очками. Помощь, однако, не предлагал. Да и какая от него была бы помощь – не на себе же он Черного понес бы…
Спорткар действительно стоял за углом. При появлении Стокрылого автомобиль приветственно вякнул сигнализацией. Хлопнули двери – со стороны водителя, и потом, с большим запозданием, со стороны пассажира. Оказавшись в машине, Черный перестал сдерживаться, схватился за колено и стал вполголоса ругаться страшными словами. Стокрылый не мешал ему: заведя мотор, протирал очки, запотевшие в тепле после утреннего холода. …Больно-то как, Тотем. А уж как ковылял враскоряку, стыдоба. Хоть и перед вороной, а все равно стыдно. Так стыдно, кажется, никогда не было. А, нет, вот еще было один раз...
....было один раз, да. Картинка, смазанная, будто смотришь старый телевизор со слабым сигналом. Черный, пятнадцатилетний, стоит в кругу одноклассников, пьет пиво, смеется и рассказывает. Тонька? Да, сладенькая. Было пару раз, потом бросил. Целуется клево. Только уламывать долго. И не страшно Черному, что к новенькой Тоньке он даже не успел ни разу подойти – ведь никто из приятелей тоже с ней еще не знаком, и проверить его слова невозможно...
Стокрылый, выматерившись, рванул с места. На лобовом стекле поползли в стороны жирные капли, придавленные встречным ветром. Занесло влево. Занесло вправо. Тонко заверещали покрышки. Черный схватился за ручку двери и принялся обхлопывать куртку в поисках обезболивающих таблеток. А, да – в нагрудном кармане. Вот они, бриллианты, лучшие друзья девушек. Не забыл-таки. Таблетки были ужасно горькие, и от них немел язык, словно от уколов, какие делают стоматологи. Но это были настоящие бриллианты, и с ними не подружился бы только дурак. Только счастливый дурак, у которого ничего не болит...
