Я знаю только один способ сделать удовольствие от магии еще острее. Я вбираю в себя плоть Кейда еще глубже, двигаю ртом еще быстрее, заставляя его стонать и рычать, и терять себя в наслаждении. Я чувствую, что он приближается к пику. Он хватает ртом воздух, как будто задыхается, и его стоны низкие и хриплые — и они отзываются в моем теле дрожью и теплом.
Магия льется в него потоком, мои губы двигаются быстро и яростно, и в этот момент я вонзаю ногти в его бедро, чтобы пошла кровь.
— Сейчас! — И это уже не он, а я приказываю, требую, заставляю.
Из горла Кейда вырывается долгий, полный освобождения рык, его бедра дергаются мне навстречу, и он изливается, судорожно и горячо, мне на грудь. Его тело дрожит от наслаждения, как и рука в моих волосах, и голос, когда он говорит, сверкающий и темный, как лезвие серебряного кинжала:
— Еще никогда я не срывался так быстро. Это все твои пальцы и твои губы, Рослинн. Это все твоя магия. — Легкий, все еще хрипловатый смешок. — Ты меня зачаровала.
— Ты льстишь мне, Кейд, — говорю я с затаенной довольной улыбкой.
Он опускается на колени рядом со мной, приникает теплым, благодарным поцелуем к моим губам. Взяв со стола полотенце, обтирает мою грудь.
— Не льщу. — Его пальцы скользят по моему плечу, очерчивают ключицу, сбегают к груди. — Ты... изменила все для меня. — Он слишком серьезен, когда это говорит, и я чувствую себя неловко. Но Кейд тут же улыбается. — Теперь, когда я знаю, насколько сильнее все может быть с магией... Мне будет трудно найти женщину себе по душе.
— Я... — начинаю я, но губы Кейда уже перемещаются на мою шею, и мысли размываются, как отражение на воде, в которую бросили камень.
У него совсем не нежные губы: обветренные и сухие, да и пальцы грубые и даже немного царапают кожу. Но когда его губы и пальцы перемещаются к моей груди, я вдруг начинаю вздыхать и извиваться, и цепляться за его косы.
— Кейд...
Он тоже дразнит меня поначалу, он тоже обводит языком мои соски, целует вокруг, щекочет губами. Его рука опускается по моему животу вниз, и я нетерпеливо развожу ноги: мне нужно, чтобы он дотронулся до меня там, я жду этого, я хочу и готова.
— Рослинн, — выдыхает он, когда касается меня.
Я не могу ничего ответить: в следующее мгновение мой сосок оказывается у него во рту, а его пальцы — во мне, мучительно твердые, неумолимые, быстрые. Он больше не дразнит меня, о нет. Я слишком готова, чтобы меня дразнить, мои пальцы скребут его плечи, глаза закрыты.
Я не выдержу долго.
Я не выдержу.
Он перемещается к другой груди, не прекращая меня доводить, и движения губ становятся настолько жесткими и требовательными, что мне даже больно. И эта боль делает удовольствие только сильнее. Я дергаю его за косу, и он хрипло рычит мне в грудь.
Я не успеваю опомниться, как Кейд оказывается сверху, его губы — на моих губах, его рука торопится, раздвигает меня, чтобы он мог войти. Уже нет смысла медлить, да мы и не сможем: мелкие волны внутри меня становятся все выше с каждым мгновением, мои бедра дергаются: глубже, глубже! Его дыхание на моем лице полно жара, мое — безумия и тьмы.
Я сейчас рассыплюсь на части.
Я сейчас расплетусь на нити, развяжусь, разоткнусь, превращусь в ничто... и снова сплетусь воедино.
— Кейд! — Его имя как заклинание.
— Сейчас, — приказывает он нам обоим, и с последним резким движением бедер я улетаю с обрыва, как листок, подхваченный ветром.
Кажется, в полете я кричу.
Когда я прихожу в себя на груди Кейда, мне так хорошо, что хочется его поцеловать. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть в его лицо; его взгляд задумчив и отрешен, языки пламени отражаются в золотистых глазах. Я не успеваю себя остановить: моя ладонь тянется, накрывает его щеку.
Почти мгновенно его лицо перестает быть задумчивым. Уголок его губ дергается в теплой улыбке, щека льнет к моей руке.
— Прикасайся ко мне, Рослинн, — говорит он, обхватывая мое запястье и удерживая мою руку у своего лица. — Мне это нравится.
Его глаза будто что-то ищут на моем лице, пока я глажу его подбородок, шею... Незнакомое и одновременно совсем знакомое ощущение наполняет меня, пока я его касаюсь. Оно сильное и нет одновременно, но что-то во мне тянется за ним, желает его, хочет его продлить.
— Я чувствую в тебе что-то, Кейд, — признаюсь я. — Что-то очень красивое... и хрупкое.
Он отводит взгляд, челюсти сжимаются, как и пальцы на моем запястье.
— Во мне не может быть ничего красивого и хрупкого, Рослинн, — говорит он холодно, но я чувствую в его голосе уязвимость и тщательно подавляемую... печаль? — Я — убийца, я убиваю людей за деньги. Не пытайся увидеть во мне что-то другое.
Неожиданно он встряхивает головой.
— Хотя ты кое в чем права. Я тоже чувствую внутри... что-то очень красивое.
Какое-то время мы молча лежим и смотрим на огонь, а потом он снова начинает меня целовать, и я оказываюсь под ним — тоже снова.
— Ты должен быть осторожен, Кейд, — говорю я уже потом, пытаясь замаскировать опасения своим обычным рассудительным тоном. — Он узнает, что ты меня отпустил. Он захочет узнать, почему... и не только.
— Рожжеру придется принять все, как есть, — говорит он спокойно, наблюдая за выражением моего лица. — Если узнают, что он намерен приносить в жертву людей, ему придется покинуть город и Исток.
— Он подкупил всех и вся, чтобы об это молчали, — говорю я со вздохом.
— Не всех.
— Ты хочешь... заставить его уйти?
— Я хочу его убить, — прямо отвечает он. — И его, и его Ловцов, если они откажутся сотрудничать. Но то, что ты рассказала, заставляет меня задуматься. Сколько душ уже собрали его Ловцы?
— Пять дюжин, — говорю я, подумав. — Может, больше.
Несколько мгновение он просто смотрит на меня, выражение лица совершенно непроницаемое.
— А сколько надо для ритуала?
— Еще половину от этого количества. Но я сбежала, а Ингис в клетке. С Рожжером осталась только Маджюн, а новая девушка, Лайи, еще неопытная и удержать в себе столько душ не сумеет.
— Значит, у меня еще есть время. Это хорошо.
— Рожжер никогда не уходит далеко от девушек и Истока, — говорю я.
— Это плохо. — Его рука гладит мою, ласкает бессознательной лаской. Я не должна привыкать к этому ощущению, я знаю, но так трудно сопротивляться. — Мне нужно подумать. Этот маг — вызов не только мне. Другие наемники будут рады мне помочь.
— Я буду обязана тебе до конца своей жизни. Я уже тебе обязана, — говорю я, а потом мой взгляд натыкается на окно, которое уже протирает серой тряпкой рассвет, и горло отчего-то перехватывает.
Кейд тоже это замечает. Он садится и начинает одеваться в свете неугасающего пламени, и я следую его примеру. Застегиваю пояс юбки. Зашнуровываю корсаж. Я тяну время, я отодвигаю момент прощания, но разве можно отодвинуть то, что приближается со скоростью ветра?
Он подает мне руку, и я поднимаюсь на ноги. Кинжалом из темного серебра он отрезает клочок ткани от моего одеяния, а я тем же кинжалом надрезаю свою ладонь и поливаю этот клочок кровью. Она полна магии после ночи и чуть заметно мерцает, прежде чем потемнеть.
Кейд откладывает ткань туда же, откуда взял кинжал, и поворачивается ко мне.
— Рослинн...
— Есть ли что-то еще, что я могу сделать для тебя, Кейд, прежде чем я уйду? — спрашиваю я, намеренно его перебивая.
Тяжелый, полный почти неприкрытой тоски вздох срывается с его губ, когда он слышит эти слова. Он ранит меня, как серебряный кинжал, этот вздох. И взгляд тоже ранит... холодный, как белая луна, полный решимости и довести дело до конца.
— Есть. Прикоснись ко мне еще раз.
Я замираю.
Его рука притягивает меня ближе, так, что губы оказываются у моего виска.
Я позволяю себе уткнуться лицом в его грудь и глубоко вдохнуть его запах: ветер, серебро, опасность. Я позволяю себе мгновение слабости в руках человека, который едва не убил меня, а после подарил мне второй шанс.
Я так хочу остаться.
Я так хочу еще раз почувствовать его губы на своих губах.
Я хочу узнать, как он вырос, что значит его третья татуировка, что вынудило его покинуть Побережье и прийти сюда, за тысячу дахх от Океана.
Но если я пропитаю его собой, Рожжер это учует. Он как остронюхая собака, он знает мой запах и мою магию, и пусть даже Кейд физически силен и умеет защищаться, Рожжер — маг... Он сможет ему навредить, не прикасаясь.
Мы все еще слишком крепко связаны магией и постелью, и если я втяну в эту игру Кейда... Он может потерять свою душу. А то и хуже.
Кейд прав: Рожжер — это серьезный вызов. И если он хочет победить в этой схватке, мне нужно держаться от него подальше.
Его руки разжимаются не сразу, но несколько мгновений спустя, как будто он себя заставляет. Я поднимаю голову, чтобы встретить его взгляд... холодное золото, ослепительно чужое и безразличное.
Как магия.
Как эта закончившаяся ночь.
Несколько мгновений мы просто смотрим друг на друга, а потом он высвобождает из-под ворота одеяния цепочку своего амулета.
— Кейд, — начинаю я, отступая почти в ужасе, но он уже снимает его через голову и подает мне.
— Возьми. У меня есть еще один, и я мог бы дать тебе его, но... я хотел, чтобы ты получила именно этот амулет. Чтобы ты сохранила мое тепло.
— Я...
— Если когда-нибудь ты захочешь вернуться сюда, если тебе понадобится безопасное убежище или... ты просто захочешь меня увидеть, — это он говорит чуть быстрее, настойчивее, — то амулет тебя пропустит и к дому, и в дом.
Он берет мою руку в свою и кладет амулет мне на ладонь. Я машинально сжимаю пальцы: тепло, магия, лунный свет.
— Спасибо, — шепчу я. — За все.
Кейд обхватывает мое лицо руками, но не целует, а просто пристально смотрит, как будто хочет запомнить, как я выгляжу.
— Я никогда тебя не забуду, Фироссалинн.
Я так боюсь сказать что-то не то, что просто молчу и киваю.
Он отпускает меня.
Я надеваю амулет на шею и прячу под одежду.
Я тоже смотрю на него, долго и пристально, впитывая его образ, чтобы унести с собой.
А потом я выхожу за дверь, и растворяюсь в рассвете, и от этой ночи остаются только воспоминания.
Магия льется в него потоком, мои губы двигаются быстро и яростно, и в этот момент я вонзаю ногти в его бедро, чтобы пошла кровь.
— Сейчас! — И это уже не он, а я приказываю, требую, заставляю.
Из горла Кейда вырывается долгий, полный освобождения рык, его бедра дергаются мне навстречу, и он изливается, судорожно и горячо, мне на грудь. Его тело дрожит от наслаждения, как и рука в моих волосах, и голос, когда он говорит, сверкающий и темный, как лезвие серебряного кинжала:
— Еще никогда я не срывался так быстро. Это все твои пальцы и твои губы, Рослинн. Это все твоя магия. — Легкий, все еще хрипловатый смешок. — Ты меня зачаровала.
— Ты льстишь мне, Кейд, — говорю я с затаенной довольной улыбкой.
Он опускается на колени рядом со мной, приникает теплым, благодарным поцелуем к моим губам. Взяв со стола полотенце, обтирает мою грудь.
— Не льщу. — Его пальцы скользят по моему плечу, очерчивают ключицу, сбегают к груди. — Ты... изменила все для меня. — Он слишком серьезен, когда это говорит, и я чувствую себя неловко. Но Кейд тут же улыбается. — Теперь, когда я знаю, насколько сильнее все может быть с магией... Мне будет трудно найти женщину себе по душе.
— Я... — начинаю я, но губы Кейда уже перемещаются на мою шею, и мысли размываются, как отражение на воде, в которую бросили камень.
У него совсем не нежные губы: обветренные и сухие, да и пальцы грубые и даже немного царапают кожу. Но когда его губы и пальцы перемещаются к моей груди, я вдруг начинаю вздыхать и извиваться, и цепляться за его косы.
— Кейд...
Он тоже дразнит меня поначалу, он тоже обводит языком мои соски, целует вокруг, щекочет губами. Его рука опускается по моему животу вниз, и я нетерпеливо развожу ноги: мне нужно, чтобы он дотронулся до меня там, я жду этого, я хочу и готова.
— Рослинн, — выдыхает он, когда касается меня.
Я не могу ничего ответить: в следующее мгновение мой сосок оказывается у него во рту, а его пальцы — во мне, мучительно твердые, неумолимые, быстрые. Он больше не дразнит меня, о нет. Я слишком готова, чтобы меня дразнить, мои пальцы скребут его плечи, глаза закрыты.
Я не выдержу долго.
Я не выдержу.
Он перемещается к другой груди, не прекращая меня доводить, и движения губ становятся настолько жесткими и требовательными, что мне даже больно. И эта боль делает удовольствие только сильнее. Я дергаю его за косу, и он хрипло рычит мне в грудь.
Я не успеваю опомниться, как Кейд оказывается сверху, его губы — на моих губах, его рука торопится, раздвигает меня, чтобы он мог войти. Уже нет смысла медлить, да мы и не сможем: мелкие волны внутри меня становятся все выше с каждым мгновением, мои бедра дергаются: глубже, глубже! Его дыхание на моем лице полно жара, мое — безумия и тьмы.
Я сейчас рассыплюсь на части.
Я сейчас расплетусь на нити, развяжусь, разоткнусь, превращусь в ничто... и снова сплетусь воедино.
— Кейд! — Его имя как заклинание.
— Сейчас, — приказывает он нам обоим, и с последним резким движением бедер я улетаю с обрыва, как листок, подхваченный ветром.
Кажется, в полете я кричу.
Когда я прихожу в себя на груди Кейда, мне так хорошо, что хочется его поцеловать. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть в его лицо; его взгляд задумчив и отрешен, языки пламени отражаются в золотистых глазах. Я не успеваю себя остановить: моя ладонь тянется, накрывает его щеку.
Почти мгновенно его лицо перестает быть задумчивым. Уголок его губ дергается в теплой улыбке, щека льнет к моей руке.
— Прикасайся ко мне, Рослинн, — говорит он, обхватывая мое запястье и удерживая мою руку у своего лица. — Мне это нравится.
Его глаза будто что-то ищут на моем лице, пока я глажу его подбородок, шею... Незнакомое и одновременно совсем знакомое ощущение наполняет меня, пока я его касаюсь. Оно сильное и нет одновременно, но что-то во мне тянется за ним, желает его, хочет его продлить.
— Я чувствую в тебе что-то, Кейд, — признаюсь я. — Что-то очень красивое... и хрупкое.
Он отводит взгляд, челюсти сжимаются, как и пальцы на моем запястье.
— Во мне не может быть ничего красивого и хрупкого, Рослинн, — говорит он холодно, но я чувствую в его голосе уязвимость и тщательно подавляемую... печаль? — Я — убийца, я убиваю людей за деньги. Не пытайся увидеть во мне что-то другое.
Неожиданно он встряхивает головой.
— Хотя ты кое в чем права. Я тоже чувствую внутри... что-то очень красивое.
Какое-то время мы молча лежим и смотрим на огонь, а потом он снова начинает меня целовать, и я оказываюсь под ним — тоже снова.
— Ты должен быть осторожен, Кейд, — говорю я уже потом, пытаясь замаскировать опасения своим обычным рассудительным тоном. — Он узнает, что ты меня отпустил. Он захочет узнать, почему... и не только.
— Рожжеру придется принять все, как есть, — говорит он спокойно, наблюдая за выражением моего лица. — Если узнают, что он намерен приносить в жертву людей, ему придется покинуть город и Исток.
— Он подкупил всех и вся, чтобы об это молчали, — говорю я со вздохом.
— Не всех.
— Ты хочешь... заставить его уйти?
— Я хочу его убить, — прямо отвечает он. — И его, и его Ловцов, если они откажутся сотрудничать. Но то, что ты рассказала, заставляет меня задуматься. Сколько душ уже собрали его Ловцы?
— Пять дюжин, — говорю я, подумав. — Может, больше.
Несколько мгновение он просто смотрит на меня, выражение лица совершенно непроницаемое.
— А сколько надо для ритуала?
— Еще половину от этого количества. Но я сбежала, а Ингис в клетке. С Рожжером осталась только Маджюн, а новая девушка, Лайи, еще неопытная и удержать в себе столько душ не сумеет.
— Значит, у меня еще есть время. Это хорошо.
— Рожжер никогда не уходит далеко от девушек и Истока, — говорю я.
— Это плохо. — Его рука гладит мою, ласкает бессознательной лаской. Я не должна привыкать к этому ощущению, я знаю, но так трудно сопротивляться. — Мне нужно подумать. Этот маг — вызов не только мне. Другие наемники будут рады мне помочь.
— Я буду обязана тебе до конца своей жизни. Я уже тебе обязана, — говорю я, а потом мой взгляд натыкается на окно, которое уже протирает серой тряпкой рассвет, и горло отчего-то перехватывает.
Кейд тоже это замечает. Он садится и начинает одеваться в свете неугасающего пламени, и я следую его примеру. Застегиваю пояс юбки. Зашнуровываю корсаж. Я тяну время, я отодвигаю момент прощания, но разве можно отодвинуть то, что приближается со скоростью ветра?
Он подает мне руку, и я поднимаюсь на ноги. Кинжалом из темного серебра он отрезает клочок ткани от моего одеяния, а я тем же кинжалом надрезаю свою ладонь и поливаю этот клочок кровью. Она полна магии после ночи и чуть заметно мерцает, прежде чем потемнеть.
Кейд откладывает ткань туда же, откуда взял кинжал, и поворачивается ко мне.
— Рослинн...
— Есть ли что-то еще, что я могу сделать для тебя, Кейд, прежде чем я уйду? — спрашиваю я, намеренно его перебивая.
Тяжелый, полный почти неприкрытой тоски вздох срывается с его губ, когда он слышит эти слова. Он ранит меня, как серебряный кинжал, этот вздох. И взгляд тоже ранит... холодный, как белая луна, полный решимости и довести дело до конца.
— Есть. Прикоснись ко мне еще раз.
Я замираю.
Его рука притягивает меня ближе, так, что губы оказываются у моего виска.
Я позволяю себе уткнуться лицом в его грудь и глубоко вдохнуть его запах: ветер, серебро, опасность. Я позволяю себе мгновение слабости в руках человека, который едва не убил меня, а после подарил мне второй шанс.
Я так хочу остаться.
Я так хочу еще раз почувствовать его губы на своих губах.
Я хочу узнать, как он вырос, что значит его третья татуировка, что вынудило его покинуть Побережье и прийти сюда, за тысячу дахх от Океана.
Но если я пропитаю его собой, Рожжер это учует. Он как остронюхая собака, он знает мой запах и мою магию, и пусть даже Кейд физически силен и умеет защищаться, Рожжер — маг... Он сможет ему навредить, не прикасаясь.
Мы все еще слишком крепко связаны магией и постелью, и если я втяну в эту игру Кейда... Он может потерять свою душу. А то и хуже.
Кейд прав: Рожжер — это серьезный вызов. И если он хочет победить в этой схватке, мне нужно держаться от него подальше.
Его руки разжимаются не сразу, но несколько мгновений спустя, как будто он себя заставляет. Я поднимаю голову, чтобы встретить его взгляд... холодное золото, ослепительно чужое и безразличное.
Как магия.
Как эта закончившаяся ночь.
Несколько мгновений мы просто смотрим друг на друга, а потом он высвобождает из-под ворота одеяния цепочку своего амулета.
— Кейд, — начинаю я, отступая почти в ужасе, но он уже снимает его через голову и подает мне.
— Возьми. У меня есть еще один, и я мог бы дать тебе его, но... я хотел, чтобы ты получила именно этот амулет. Чтобы ты сохранила мое тепло.
— Я...
— Если когда-нибудь ты захочешь вернуться сюда, если тебе понадобится безопасное убежище или... ты просто захочешь меня увидеть, — это он говорит чуть быстрее, настойчивее, — то амулет тебя пропустит и к дому, и в дом.
Он берет мою руку в свою и кладет амулет мне на ладонь. Я машинально сжимаю пальцы: тепло, магия, лунный свет.
— Спасибо, — шепчу я. — За все.
Кейд обхватывает мое лицо руками, но не целует, а просто пристально смотрит, как будто хочет запомнить, как я выгляжу.
— Я никогда тебя не забуду, Фироссалинн.
Я так боюсь сказать что-то не то, что просто молчу и киваю.
Он отпускает меня.
Я надеваю амулет на шею и прячу под одежду.
Я тоже смотрю на него, долго и пристально, впитывая его образ, чтобы унести с собой.
А потом я выхожу за дверь, и растворяюсь в рассвете, и от этой ночи остаются только воспоминания.
