Секретарша Елена что-то торопливо записывает в блокнот. Выглядит она неважнецки — ставший давно привычным заморенный вид, отсутствующий взгляд, наверное заплутавший где-то в закоулках потустороннего мира. Следов месячного отдыха уже совсем незаметно. Куда подевался утренний румянец на впалых пепельных щёчках? Хочу спросить, но получаю чёткий знак оттопыренным средним пальцем. Понимающе киваю головой, тихонько барабаню в дерматин костяшкой мизинца и приоткрываю дверь. Тишина. Пугающая чернота тамбура. И устойчивый морозный бриз в лицо. Глубоко вдохнув, делаю шаг... Второй... Темнота. Стынь. Слепо шарю впереди себя быстро коченеющими руками. Наконец нахожу на ощупь ещё одну дверь. И уже теряя сознание заглядываю за неё...
— Позволите?
— Изволяю!
Захожу, и пальцы правой руки за спиной самопроизвольно складываются в фигу. В ожидании дальнейших команд, замираю у спасительного выхода. Директор пока молчит. А я греюсь после стужи тамбура в волнах жара, источаемого каменным столом босса. Пауза затягивается… От нечего делать по очереди выбираю тёмные зигзаги на охряном ламинате и, скользя по ним взглядом, раз за разом упираюсь в носки чёрных начищенных туфель руководителя. Стоит одна такая, ну никак не меньше полновесного кило баксов. Неужели это они притягивают к себе орнамент? Смотрю на свои штиблеты — рисунок демонстративно огибает поношенный китайский ширпотреб. Что? Неужели сама материя погрязла во стяжательстве? Наконец неожиданным кислотным елеем журчит знакомый приглушённый голос:
— Я желаю обсудить с тобой... Проконсультироваться, так сказать, со специалистом.
Поднимаю глаза. Огромные чёрные зрачки босса своей холодной неподвижностью замораживают само броуновское движение вокруг и мой взгляд до кучи.
— Я слышал, ты неплохо знаешь нетрадиционную медицину?
— Ну-у-у, некоторым образом... — своевременно перехватив злобный прищур, быстро меняю тактику разговора, — Да!
— У меня каждый день, в неурочный час Х проявляется жутчайшая мигрень. Сможешь чем-нибудь помочь или хотя бы ослабить?
Он хищно улыбается, обнажая верхние клыки. И в неверном свете кабинета кажется, что они замараны свежей кровью. Ассоциативная связь мгновенно порождает измученные образы вечно пошатывающихся анорексичных секретарш, чья нестройная очередь теряет своё начало где-то глубоко в прошлом Института. Честно говоря, я уже и имена многих давно позабыл. Замыкает эту хронологическую колону обитателей приёмной — Елена, правда, судя по пугающему виду, ненадолго. Трясу головой, чтобы отстраниться от наваждения:
— Хм-м, в неурочный час Х?
Мысленно затачиваю здоровенный осиновый кол и с наслаждением вбиваю его в чёрное сердце босса. Тьма в глазах Др.Shark начинает пульсировать, уголки губ вздрагивают и опускаются вниз. Он вопросительно смотрит на меня. Я заискивающе улыбаюсь, прижав ладони к сердцу, от всей души кланяюсь:
— Сделаю всё, что в моих силах Др.Shark-сан!
Директор пододвигает листок пергамента и выточенное из золотого бруска "гусиное" перо. Холодок скользит от моего затылка по спине и вниз.
— Роспись!
Дрожащей рукой беру тяжёлое перо. Некоторое время смотрю на хищно очинённое остриё и тыкаю в большой палец левой руки. Такое впечатление, что проклятый писчий инструмент жадно высасывает не меньше пинты крови. В глазах мутнеет, но собрав волю в кулак, ставлю кровавую подпись. Др.Shark что-то небрежно чиркает на обрывке бумажки и кидает через стол мне:
— Занесёшь в бухгалтерию!
Пячусь к выходу, ледоколом рассекая линии орнамента на полу. И только когда оказываюсь в унылой компании очередной субъектессы потусторонних поисков с фонарями, заглядываю в листок. Надбавка к зарплате! Теперь через полгода, при скаредной бережливости, смогу купить одну туфлю, как у босса, и притягивать к себе саму материю. Принимаю решение временно отменить в своём отделе обще-институтское мероприятие неурочного часа Х.
Оглядываю чинно рассевшихся по скрипучим стульям сотрудников. Керха задумчиво ковыряется в своём горбатом носу, наверно, выискивая пути построения очередного зловредного трояна. Глубину и напряжённость поисков подчёркивают неприятно извивающиеся на голове волосы. Борта доверчиво глядит мне в глаза, давая понять, что согласна на любую просьбу или приказ. Но раскачивающиеся украшения на стареющей шее недвусмысленно напоминают чем это всегда заканчивается. Доплец льстиво улыбается. Карман рубашки заметно оттопыривает антикварный диктофон, натужно пощёлкивающий изношенным электроприводом. Мордье смотрит в окно, выходящее прямиком на лобное место нашего Института. Пальцы слегка подрагивают на шёлковом шнурке, который ему, похоже, заменяет четки. Николай стоически ожидает окончания оперативки, не проявляя даже мизерной готовности бороться и достигать обозначенные руководством запредельные горизонты.
— Нашему отделу поручена архиважная задача, — делаю паузу, стараясь завладеть вниманием присутствующих, — Мы должны за пять дней найти имя Бога и создать Большой Свиток Силы. Вопросы?
Пальцы Мордье замирают, испуганно свернувшись в кулачки. Его пустые безжизненные глаза останавливаются, пронзая меня насквозь. Нервно оборачиваюсь, пытаясь увидеть, что он там ищет у меня за спиной. Не обнаружив ничего подозрительного, возвращаюсь к подчинённым. Доплец продолжает одаривать меня натянуто приветливой улыбкой, всеми силами не обращая внимания на натужные звуки из нагрудного кармана. Побледневшая Борта настороженно сжимается в комок, прижав "украшение" к груди. Керха, переменив руку, индифферентно продолжает раскопки в носу — возможно, избрав иную логику создания вредоносной программы. И только глаза Николая восторженно сверкают. И если бы не постоянная прополка его спины, я просто уверен, что сейчас всем присутствующим пришлось выслушивать радостное хлопанье белоснежных крыльев.
— Оставим восторги на потом. Керха — за тобой программное обеспечение. Николай — поиски истинного Имени твой крест, не донесешь за пять дней, и я тебя распну на дверце в женский туалет... И это не аллегория. Борта, ты продана в рабство Николаю... Временно, конечно. Мордье, Доплец — вам подбор литературы, поиск упоминаний в первоисточниках. Всё, преступили. Пока Свиток Силы не ляжет мне на стол, с работы никто не уходит!
И всё завертелось-закрутилось. Морьде, Доплец, уподобившись Сизифу, с деланным энтузиазмом натаскивают из хранилищ местной библиотеки несчётные тонны свитков, рукописей, книг. Борта с Николаем сидят, листают в поисках любых упоминаний имени Бога. Отобранный материал заводят в компьютер, где уже Керха колдует со своими новыми программами, пытаясь отгадать секреты древних мудрецов. Работы хватит и на день, и на ночь. На сон времени ни у кого нет... Я лично так считаю.
С умилением наблюдаю, как здорово организовал сплочённую работу вверенного коллектива. Время летит... Однако результата пока нет. Что, впрочем, неудивительно — истинное имя Бога надёжно затерянно в веках и похоронено в повседневной суете человеческого бытия.
После очередного рейса в закрома Института, способные достойно соперничать по содержимому с самой Великой Библиотекой Ватикана, Доплец, присев на стопку доставленных свитков с «Семинедрие» Ферекида, вопрошает:
— Картинки носить?
— Какие еще картинки? — Не улавливаю суть вопроса.
— Ну, изображения богов… Их там, — тычет ухоженным пальцем под ноги, — полно. Тысячи...
Я задумываюсь. Чем нам может помочь изображение Бога?
— Николай, что думаешь? Тебе же искать имя.
— Если здраво размыслить, то не нужно. Это боле вульгарно человеческий взгляд на суть вопроса. Так сказать, визуализация ожиданий массового бессознательного. — Гений местного разлива как всегда многословен, но от этого ни на йоту не ближе к пониманию рядовыми окружающими...
— Поясни. — И начальством.
— Неужели вы верите, что Высшее существо, состоящее из неведомых сгустков непостижимых энергий, выглядит в точности как Homo sapiens обыкновенный?
Приостановившие работу сотрудники отдела переглядываются, прикидывая, чем не угодил Николаю внешний вид человека, тем более разумного. Вдоволь насмотревшись на привычные две руки, две ноги, посередине… Хм-м, это несколько ни оттуда.
— Растущие волосы и ногти, прочая внутренняя требуха, без которой ни один нормальный человек не может обходиться, — продолжает жечь напалмом своего ума Николай, — это, скорее, рекламный продукт, призванный своей наглядностью завлекать в ряды новых неофитов.
— Это что же, — встревает Борта, — А иконы? Иконы же пишутся…
— Хочешь сказать, с оригиналов? — ехидно подсказывает закоренелый атеист и идейный сторонник либеральных идей Керха.
— Ну-у, — начинает запинаться наша единственная представительница слабого пола, — нет, конечно, но…
Николай продолжает свой ликбез по научному атеизму:
— Тут нужно принимать во внимание времена, когда зародилось большинство религий, и общий интеллектуальный уровень населения тех эпох. Вернее сказать, его практически полное отсутствие. Хотя, к слову, и ныне он не блещет умопомрачительными высотами. А от численности последователей любой веры всегда зависело благосостояние её патриархов. Как материальное, так и в редких случаях отрицания perfecti накопительства в любых его проявлениях чисто духовное — от численности привлечённых на путь истинный безбожников в любой концессии полагалось божественное поощрение. Поэтому возможность донесть до каждого прекрасный облик божества является архиважной задачей. А кто человеку более прекрасен, учитывая его извечный антропоцентризм, как не он сам? Отсюда рождается эта вереница изображений человекоподобных богов. Ну, и вообще, доведение любой информации в виде образов намного доходчивее, чем на слух и уж тем более текстом...
— Ты чего предлагаешь, — прерываю затянувшуюся лекцию, — конкретно?
— Если на изображении нет никаких пояснительных текстов, силы и время на такие произведения...
Заметив мои нахмуренные брови, захлопывает рот:
— Не берем.
Доплец и Мордье, благодарно вздохнув, опять уходят в забой за очередной вагонеткой с египетскими папирусами.
Решаю отстраниться от гипнотизирующего ритма рутинной работы и побродить по запутанным лабиринтам Института. Подышать, так сказать, воздухом свободного творчества…
Тишина... Как оказалось, за непроницаемым монолитом древних стен дневной свет уже сдал свои отвоёванные поутру позиции, и жители города опять довольствуются лишь искусственными суррогатами — жалкими плодами ламп накаливания. Сотрудники в большинстве своём оставили рабочие места и в благостной тишине родных кухонь чинно поедают на скорую руку приготовленный ужин. Ещё пара часов, и они до утра исчезнут из данной реальности, блуждая по фантасмагорическим закоулкам своих снов.
А я бреду в одиночестве, наслаждаясь умиротворённостью и спокойствием. Впереди на крашеных стенах коридоров лишь неясные пятна отражений далёких уличных фонарей. Властитель сумрака допускает в свои владения лишь оскопированное подобие всемогущего Бога Ра. Кажется, здесь ничто не в силах потревожить вновь торжествующего Апофиса.
Гулкий звук моих шагов уносится вперед, распугивая зазевавшихся призраков. Освещение не включаю — так приятно скользить во мраке, периодически растворяясь в непроницаемых чернилах теней. На ум приходит давний разговор с Костяем. Тогда он сравнивал эти коридоры с артериями, пронизывающими тело нашего Института и по утрам доставляющими в кабинеты и лаборатории кровяные тельца — сотрудников, наполненных свежими идеями и замыслами. И без этого каждодневного притока, как он художественно выразился, Институт бы зачах и умер. Я же тогда, в пылу полемического задора, нарисовал картину петляющих коридоров кишечника, безжалостно высасывающего из пришедших все силы и соки, а затем выталкивающего их опустошёнными в холодную эмаль вечерних улиц. Долго спорили, чьё сравнение более близко к сути, но в итоге каждый остался при своём мнении. Теперь же я готов встать на точку зрения друга — петляя в лабиринте, хочется чувствовать себя бодрым эритроцитом, а не унылой…
Впереди бледное пятно на стене. Заинтересовавшись, подхожу ближе. А-а-а... Новый номер стенгазеты, руководством призванной несть в массы, клеймить позором и призывать к новым свершениям. Правда у рупора директорской пропаганды темнота размывает буквы до полной нечитаемости. Щёлкаю зажигалку. СМИ-шники постарались на славу — несколько вполне прилично нарисованных живыми красками картинок. Это кто у нас, интересно, заделался художником? Быстро пробегаю глазами по последним новостям Института. Выход с больничного нашего босса для меня уже никакая не новость. Ура-патриотическую статью о начале в Институте новой революционной разработки можно не читать. Та-а-к, что там дальше. Странности в лаборатории Олега продолжаются — таинственные тени в форме умерших людей на стенах. Хм-м-м. Таинственный источник вдохновения и поставщик новостей для местечковой прессы до сих пор не раскрыт, и остаётся только гадать, чем так притягательна лаборатория машинного разума для потусторонних сил. Не проходит и недели, чтобы не случилась там какая-то засада — начиная от полтергейста и кончая... Впрочем... Зажигалка внезапно гаснет, оставив меня в темноте неведения о самых горячих событиях. Да и чёрт с ними. Иду дальше.
По курсу движения замечаю свет, жёлтой лужицей вытекающий через дверные щели одного из кабинетов. Костин отдел. Забыли выключить освещение? Тихонько приоткрываю дверь и осторожно — мало ли какие сущности ночью могут воплощаться здесь — заглядываю внутрь. Никого? Неожиданно чувствую, как вытягивается от страха лицо — в дальнем углу кто-то злобно ворочается... Тьфу, чёрт! Это Карон. Главный специалист по психологии граничных состояний, погоняло — Погранец. Известен своими постоянными приставаниями к сотрудникам с просьбой пополнить его нумизматическую коллекцию древней монеткой.
— Кароныч! — С удовлетворением наблюдаю, как он подпрыгивает от испуга, а его вытянувшееся лицо легко развеивает мой собственный страх.
— Ох! Ну в-вы меня и напу-пу-пугали! — заикаясь, неуверенно смеётся.
А что — его теперешнее состояние как нельзя лучше соответствует профессиональной ориентации.
— Ты чем тут занят? — Подхожу поближе, пытаясь разглядеть, с чем он там копается в углу.
Ага, знакомая конструкция, всегда вызывавшая интерес в мои нечастые появления в этом секторе здания: перевернутая пирамида высотою с полметра, с трудом балансирует на узенькой площадке вершины. Редкие тоненькие подпорочки не сильно и помогают удерживать неустойчивое равновесие. В общем, напоминает иллюстрацию к сюрреалистическим картинам безумного Дали.
— Что это? — не смог удержать давно вертевшийся на языке вопрос.
— Ну-у, готовлю пре-презентацию, так сказать, визуали-лизирую свою теорию ли-личности, — Карон слегка смущается, поэтому говорит шёпотом.
— Хм-м. Интересно. А можно поподробнее?
— Конечно. Смотрите. — Как заправский лектор, он тычет остриём карандаша в пирамиду.
Наклоняюсь, чтобы поближе всё рассмотреть. Как оказалось, конструкция собрана из многочисленных блоков, похожих на крупные костяшки домино. На некоторых видны надписи, правда, сделанные по-врачебному неразборчивым почерком, отчего плохо читаются.
— Это,
— Позволите?
— Изволяю!
Захожу, и пальцы правой руки за спиной самопроизвольно складываются в фигу. В ожидании дальнейших команд, замираю у спасительного выхода. Директор пока молчит. А я греюсь после стужи тамбура в волнах жара, источаемого каменным столом босса. Пауза затягивается… От нечего делать по очереди выбираю тёмные зигзаги на охряном ламинате и, скользя по ним взглядом, раз за разом упираюсь в носки чёрных начищенных туфель руководителя. Стоит одна такая, ну никак не меньше полновесного кило баксов. Неужели это они притягивают к себе орнамент? Смотрю на свои штиблеты — рисунок демонстративно огибает поношенный китайский ширпотреб. Что? Неужели сама материя погрязла во стяжательстве? Наконец неожиданным кислотным елеем журчит знакомый приглушённый голос:
— Я желаю обсудить с тобой... Проконсультироваться, так сказать, со специалистом.
Поднимаю глаза. Огромные чёрные зрачки босса своей холодной неподвижностью замораживают само броуновское движение вокруг и мой взгляд до кучи.
— Я слышал, ты неплохо знаешь нетрадиционную медицину?
— Ну-у-у, некоторым образом... — своевременно перехватив злобный прищур, быстро меняю тактику разговора, — Да!
— У меня каждый день, в неурочный час Х проявляется жутчайшая мигрень. Сможешь чем-нибудь помочь или хотя бы ослабить?
Он хищно улыбается, обнажая верхние клыки. И в неверном свете кабинета кажется, что они замараны свежей кровью. Ассоциативная связь мгновенно порождает измученные образы вечно пошатывающихся анорексичных секретарш, чья нестройная очередь теряет своё начало где-то глубоко в прошлом Института. Честно говоря, я уже и имена многих давно позабыл. Замыкает эту хронологическую колону обитателей приёмной — Елена, правда, судя по пугающему виду, ненадолго. Трясу головой, чтобы отстраниться от наваждения:
— Хм-м, в неурочный час Х?
Мысленно затачиваю здоровенный осиновый кол и с наслаждением вбиваю его в чёрное сердце босса. Тьма в глазах Др.Shark начинает пульсировать, уголки губ вздрагивают и опускаются вниз. Он вопросительно смотрит на меня. Я заискивающе улыбаюсь, прижав ладони к сердцу, от всей души кланяюсь:
— Сделаю всё, что в моих силах Др.Shark-сан!
Директор пододвигает листок пергамента и выточенное из золотого бруска "гусиное" перо. Холодок скользит от моего затылка по спине и вниз.
— Роспись!
Дрожащей рукой беру тяжёлое перо. Некоторое время смотрю на хищно очинённое остриё и тыкаю в большой палец левой руки. Такое впечатление, что проклятый писчий инструмент жадно высасывает не меньше пинты крови. В глазах мутнеет, но собрав волю в кулак, ставлю кровавую подпись. Др.Shark что-то небрежно чиркает на обрывке бумажки и кидает через стол мне:
— Занесёшь в бухгалтерию!
Пячусь к выходу, ледоколом рассекая линии орнамента на полу. И только когда оказываюсь в унылой компании очередной субъектессы потусторонних поисков с фонарями, заглядываю в листок. Надбавка к зарплате! Теперь через полгода, при скаредной бережливости, смогу купить одну туфлю, как у босса, и притягивать к себе саму материю. Принимаю решение временно отменить в своём отделе обще-институтское мероприятие неурочного часа Х.
Оглядываю чинно рассевшихся по скрипучим стульям сотрудников. Керха задумчиво ковыряется в своём горбатом носу, наверно, выискивая пути построения очередного зловредного трояна. Глубину и напряжённость поисков подчёркивают неприятно извивающиеся на голове волосы. Борта доверчиво глядит мне в глаза, давая понять, что согласна на любую просьбу или приказ. Но раскачивающиеся украшения на стареющей шее недвусмысленно напоминают чем это всегда заканчивается. Доплец льстиво улыбается. Карман рубашки заметно оттопыривает антикварный диктофон, натужно пощёлкивающий изношенным электроприводом. Мордье смотрит в окно, выходящее прямиком на лобное место нашего Института. Пальцы слегка подрагивают на шёлковом шнурке, который ему, похоже, заменяет четки. Николай стоически ожидает окончания оперативки, не проявляя даже мизерной готовности бороться и достигать обозначенные руководством запредельные горизонты.
— Нашему отделу поручена архиважная задача, — делаю паузу, стараясь завладеть вниманием присутствующих, — Мы должны за пять дней найти имя Бога и создать Большой Свиток Силы. Вопросы?
Пальцы Мордье замирают, испуганно свернувшись в кулачки. Его пустые безжизненные глаза останавливаются, пронзая меня насквозь. Нервно оборачиваюсь, пытаясь увидеть, что он там ищет у меня за спиной. Не обнаружив ничего подозрительного, возвращаюсь к подчинённым. Доплец продолжает одаривать меня натянуто приветливой улыбкой, всеми силами не обращая внимания на натужные звуки из нагрудного кармана. Побледневшая Борта настороженно сжимается в комок, прижав "украшение" к груди. Керха, переменив руку, индифферентно продолжает раскопки в носу — возможно, избрав иную логику создания вредоносной программы. И только глаза Николая восторженно сверкают. И если бы не постоянная прополка его спины, я просто уверен, что сейчас всем присутствующим пришлось выслушивать радостное хлопанье белоснежных крыльев.
— Оставим восторги на потом. Керха — за тобой программное обеспечение. Николай — поиски истинного Имени твой крест, не донесешь за пять дней, и я тебя распну на дверце в женский туалет... И это не аллегория. Борта, ты продана в рабство Николаю... Временно, конечно. Мордье, Доплец — вам подбор литературы, поиск упоминаний в первоисточниках. Всё, преступили. Пока Свиток Силы не ляжет мне на стол, с работы никто не уходит!
И всё завертелось-закрутилось. Морьде, Доплец, уподобившись Сизифу, с деланным энтузиазмом натаскивают из хранилищ местной библиотеки несчётные тонны свитков, рукописей, книг. Борта с Николаем сидят, листают в поисках любых упоминаний имени Бога. Отобранный материал заводят в компьютер, где уже Керха колдует со своими новыми программами, пытаясь отгадать секреты древних мудрецов. Работы хватит и на день, и на ночь. На сон времени ни у кого нет... Я лично так считаю.
С умилением наблюдаю, как здорово организовал сплочённую работу вверенного коллектива. Время летит... Однако результата пока нет. Что, впрочем, неудивительно — истинное имя Бога надёжно затерянно в веках и похоронено в повседневной суете человеческого бытия.
После очередного рейса в закрома Института, способные достойно соперничать по содержимому с самой Великой Библиотекой Ватикана, Доплец, присев на стопку доставленных свитков с «Семинедрие» Ферекида, вопрошает:
— Картинки носить?
— Какие еще картинки? — Не улавливаю суть вопроса.
— Ну, изображения богов… Их там, — тычет ухоженным пальцем под ноги, — полно. Тысячи...
Я задумываюсь. Чем нам может помочь изображение Бога?
— Николай, что думаешь? Тебе же искать имя.
— Если здраво размыслить, то не нужно. Это боле вульгарно человеческий взгляд на суть вопроса. Так сказать, визуализация ожиданий массового бессознательного. — Гений местного разлива как всегда многословен, но от этого ни на йоту не ближе к пониманию рядовыми окружающими...
— Поясни. — И начальством.
— Неужели вы верите, что Высшее существо, состоящее из неведомых сгустков непостижимых энергий, выглядит в точности как Homo sapiens обыкновенный?
Приостановившие работу сотрудники отдела переглядываются, прикидывая, чем не угодил Николаю внешний вид человека, тем более разумного. Вдоволь насмотревшись на привычные две руки, две ноги, посередине… Хм-м, это несколько ни оттуда.
— Растущие волосы и ногти, прочая внутренняя требуха, без которой ни один нормальный человек не может обходиться, — продолжает жечь напалмом своего ума Николай, — это, скорее, рекламный продукт, призванный своей наглядностью завлекать в ряды новых неофитов.
— Это что же, — встревает Борта, — А иконы? Иконы же пишутся…
— Хочешь сказать, с оригиналов? — ехидно подсказывает закоренелый атеист и идейный сторонник либеральных идей Керха.
— Ну-у, — начинает запинаться наша единственная представительница слабого пола, — нет, конечно, но…
Николай продолжает свой ликбез по научному атеизму:
— Тут нужно принимать во внимание времена, когда зародилось большинство религий, и общий интеллектуальный уровень населения тех эпох. Вернее сказать, его практически полное отсутствие. Хотя, к слову, и ныне он не блещет умопомрачительными высотами. А от численности последователей любой веры всегда зависело благосостояние её патриархов. Как материальное, так и в редких случаях отрицания perfecti накопительства в любых его проявлениях чисто духовное — от численности привлечённых на путь истинный безбожников в любой концессии полагалось божественное поощрение. Поэтому возможность донесть до каждого прекрасный облик божества является архиважной задачей. А кто человеку более прекрасен, учитывая его извечный антропоцентризм, как не он сам? Отсюда рождается эта вереница изображений человекоподобных богов. Ну, и вообще, доведение любой информации в виде образов намного доходчивее, чем на слух и уж тем более текстом...
— Ты чего предлагаешь, — прерываю затянувшуюся лекцию, — конкретно?
— Если на изображении нет никаких пояснительных текстов, силы и время на такие произведения...
Заметив мои нахмуренные брови, захлопывает рот:
— Не берем.
Доплец и Мордье, благодарно вздохнув, опять уходят в забой за очередной вагонеткой с египетскими папирусами.
Решаю отстраниться от гипнотизирующего ритма рутинной работы и побродить по запутанным лабиринтам Института. Подышать, так сказать, воздухом свободного творчества…
Тишина... Как оказалось, за непроницаемым монолитом древних стен дневной свет уже сдал свои отвоёванные поутру позиции, и жители города опять довольствуются лишь искусственными суррогатами — жалкими плодами ламп накаливания. Сотрудники в большинстве своём оставили рабочие места и в благостной тишине родных кухонь чинно поедают на скорую руку приготовленный ужин. Ещё пара часов, и они до утра исчезнут из данной реальности, блуждая по фантасмагорическим закоулкам своих снов.
А я бреду в одиночестве, наслаждаясь умиротворённостью и спокойствием. Впереди на крашеных стенах коридоров лишь неясные пятна отражений далёких уличных фонарей. Властитель сумрака допускает в свои владения лишь оскопированное подобие всемогущего Бога Ра. Кажется, здесь ничто не в силах потревожить вновь торжествующего Апофиса.
Гулкий звук моих шагов уносится вперед, распугивая зазевавшихся призраков. Освещение не включаю — так приятно скользить во мраке, периодически растворяясь в непроницаемых чернилах теней. На ум приходит давний разговор с Костяем. Тогда он сравнивал эти коридоры с артериями, пронизывающими тело нашего Института и по утрам доставляющими в кабинеты и лаборатории кровяные тельца — сотрудников, наполненных свежими идеями и замыслами. И без этого каждодневного притока, как он художественно выразился, Институт бы зачах и умер. Я же тогда, в пылу полемического задора, нарисовал картину петляющих коридоров кишечника, безжалостно высасывающего из пришедших все силы и соки, а затем выталкивающего их опустошёнными в холодную эмаль вечерних улиц. Долго спорили, чьё сравнение более близко к сути, но в итоге каждый остался при своём мнении. Теперь же я готов встать на точку зрения друга — петляя в лабиринте, хочется чувствовать себя бодрым эритроцитом, а не унылой…
Впереди бледное пятно на стене. Заинтересовавшись, подхожу ближе. А-а-а... Новый номер стенгазеты, руководством призванной несть в массы, клеймить позором и призывать к новым свершениям. Правда у рупора директорской пропаганды темнота размывает буквы до полной нечитаемости. Щёлкаю зажигалку. СМИ-шники постарались на славу — несколько вполне прилично нарисованных живыми красками картинок. Это кто у нас, интересно, заделался художником? Быстро пробегаю глазами по последним новостям Института. Выход с больничного нашего босса для меня уже никакая не новость. Ура-патриотическую статью о начале в Институте новой революционной разработки можно не читать. Та-а-к, что там дальше. Странности в лаборатории Олега продолжаются — таинственные тени в форме умерших людей на стенах. Хм-м-м. Таинственный источник вдохновения и поставщик новостей для местечковой прессы до сих пор не раскрыт, и остаётся только гадать, чем так притягательна лаборатория машинного разума для потусторонних сил. Не проходит и недели, чтобы не случилась там какая-то засада — начиная от полтергейста и кончая... Впрочем... Зажигалка внезапно гаснет, оставив меня в темноте неведения о самых горячих событиях. Да и чёрт с ними. Иду дальше.
По курсу движения замечаю свет, жёлтой лужицей вытекающий через дверные щели одного из кабинетов. Костин отдел. Забыли выключить освещение? Тихонько приоткрываю дверь и осторожно — мало ли какие сущности ночью могут воплощаться здесь — заглядываю внутрь. Никого? Неожиданно чувствую, как вытягивается от страха лицо — в дальнем углу кто-то злобно ворочается... Тьфу, чёрт! Это Карон. Главный специалист по психологии граничных состояний, погоняло — Погранец. Известен своими постоянными приставаниями к сотрудникам с просьбой пополнить его нумизматическую коллекцию древней монеткой.
— Кароныч! — С удовлетворением наблюдаю, как он подпрыгивает от испуга, а его вытянувшееся лицо легко развеивает мой собственный страх.
— Ох! Ну в-вы меня и напу-пу-пугали! — заикаясь, неуверенно смеётся.
А что — его теперешнее состояние как нельзя лучше соответствует профессиональной ориентации.
— Ты чем тут занят? — Подхожу поближе, пытаясь разглядеть, с чем он там копается в углу.
Ага, знакомая конструкция, всегда вызывавшая интерес в мои нечастые появления в этом секторе здания: перевернутая пирамида высотою с полметра, с трудом балансирует на узенькой площадке вершины. Редкие тоненькие подпорочки не сильно и помогают удерживать неустойчивое равновесие. В общем, напоминает иллюстрацию к сюрреалистическим картинам безумного Дали.
— Что это? — не смог удержать давно вертевшийся на языке вопрос.
— Ну-у, готовлю пре-презентацию, так сказать, визуали-лизирую свою теорию ли-личности, — Карон слегка смущается, поэтому говорит шёпотом.
— Хм-м. Интересно. А можно поподробнее?
— Конечно. Смотрите. — Как заправский лектор, он тычет остриём карандаша в пирамиду.
Наклоняюсь, чтобы поближе всё рассмотреть. Как оказалось, конструкция собрана из многочисленных блоков, похожих на крупные костяшки домино. На некоторых видны надписи, правда, сделанные по-врачебному неразборчивым почерком, отчего плохо читаются.
— Это,
