От противоречивых чувств к незнакомой женщине кружилась голова. Я жалела ее. Сочувствовала. И ненавидела. Потому что именно там, вдали от дома поняла, насколько мне плохо оттого, что Эрика рядом нет.
И вроде все, как всегда. Вот я – две руки, две ноги, голова и даже сердце бьется, только кажется, будто из груди его все же вынули, а стучит не оно, а его призрак, который скоро рассеется во мгле и не останется ничего. И меня не останется.
– Не совсем, – уклончиво ответила я. Вспомнился момент у валуна. Ванильный кен, которому сложно сопротивляться. Мне тоже пришлось отдать – ровно столько, чтобы ради спасения Лидии не нужно было жертвовать другим ясновидцем. Мне-то что – сольвейги все равно рано или поздно восстанавливаются сами. Только вот... кажется мне, стало только хуже. И поцелуй тот – неожиданный – жег губы, заставлял щеки гореть, а мысли путаться. Рождал ненужные, неправильные мысли об ошибках.
– Что будешь делать теперь? – Тома не отставала, засыпая меня новыми вопросами, на которые у меня не было вопросов и на которые совершенно не хотелось отвечать. – С Эриком?
– Замариную и отнесу в кладовку, – ядовито пошутила я и усадила Алана в манеж. – Сама подумай, ну что я могу сделать? У него своя жизнь, у меня – своя. Мы не венчались, чтобы контролировать друг друга. Я – скади и Алан – мой сын. Это все, что сейчас связывает меня с Эриком.
– Не думала, что ты так легко сдаешься! – выдохнула она обиженно и отвернулась. – Считаешь, я не поняла, что происходит?
– Эрик сделал свой выбор. Сам. Ты его знаешь – он редко просит совета.
– У него до этого не было таких женщин.
– Таких?
– Любимых, – едко ответила она и снова повернулась. – Вижу же, что мучаетесь оба! И упрямые настолько, что...
– Дело не в упрямстве, – перебила я. – С любимыми так не поступают. Есть такая вещь, как доверие. Эрик мое предал. Не уверена, что хочу за него бороться. Не уверена, что вообще хочу думать об этом даже. Других проблем полно.
– Эрик любит тебя, Полина. Он мало кого так любит. Когда-то он любил одного человека, и после ее смерти... – Она замолчала и опустила глаза.
Мне показалось, она пожалела о том, что сказала. Бывает, слова сами вырываются и голоса разума не слышат. Но историю Эрика я уже слышала и не раз. От Даши, которая пыталась убедить меня в том, что он неадекватен. Затем от Влада. И от Барта – туманные предположения и страхи. Только вот веры им нет, а Эрика я знаю. Пусть он предатель, пусть я зла на него настолько, что внутри все сжимается и горит от этой злости. Пусть меня съедает ревность оттого, что он там... с Лидией... в той комнате с мольбертом... Но я знаю его, и он никогда не станет тем монстром, которым его описывали. Не со мной.
– Я не собираюсь умирать, Тома, – сказала ласково и взяла воительницу за руку. – За годы после посвящения я научилась выживать. Я не умру, как Божена.
Не умру. Я не могла обещать этого, но уж то, что бороться буду до последнего – это точно.
С Глебом мы встретились на нейтральной территории – в том самом липецком парке, где я впервые поняла, что не смогу питаться. Беседки, увитые диким виноградом, манили уютным полумраком. Лавочку, которую царапал выпитый ясновидец, покрасили ярко-синей краской. На полу дети рассыпали песок, он кучковался в углах и расступился в середине, будто пуская в некий тайный круг, защищающий от злых духов.
Глеб сидел на лавочке, понурившись, и курил. За те дни, что я его не видела, он похудел и осунулся, а глаза потеряли былой блеск. Интересно, я сейчас выгляжу так же?
– Ты говорил с ней? – спросила я тихо, боясь потревожить рассеявшуюся в воздухе тоску. – С Никой?
– О чем? – бесстрастно поинтересовался он. – Поступки говорят за нее сами. Красноречиво.
– Это так, но ты сам недавно уверял меня в том, как тяжело ясновидцу без клана. Как трудно пришлось Нике, когда она...
– Хватит! – оборвал он меня и встал. Прошелся до выхода и обратно. – Я делился с ней всем. Рассказывал. О вас с Эриком в том числе. Она спрашивала, а я... Думал, могу доверять. Идиот!
– Глеб...
– Ты понимаешь, что я в какой-то мере тоже виноват?
– Ты не виноват, – решительно возразила я. – Гектор давно это спланировал. Он даже Влада околдовал, чтобы меня контролировать. Или, думаешь, кроме Ники, у него не было шпионов?
– Плевать мне на его шпионов! Она лгала. Мне лгала, Полевая. Да ты и сама понимаешь, не так ли? Эрик тоже врал. Не умеем мы выбирать себе спутников жизни, блин. – Он помолчал несколько секунд, а затем спросил: – Почему он не сказал? Почему именно так... грубо?
Я пожала плечами.
– Мужчины, которых я выбираю, не умеют по-другому выражать заботу. – Они почему-то думают, что я – ваза из фарфора, и правда меня разобьет.
– Ты не ваза, – воинственно кивнул Глеб. – Ты, скорее, кувалда, готовая по этой вазе треснуть.
– Не хочу я никого трескать. Хочу довести это до конца. Просто... помочь Лидии.
– Новый дар не принесет тебе счастья, – поморщившись, повторил он слова Влада.
– Новый дар спасет человека, – возразила я. – А может, и двух. Кстати, ты не знаешь, где сейчас Теплов? Влад звонил ему с утра, но у него телефон выключен. И альва не в курсе, где он. Алекс у руля сейчас, они готовятся к переезду в Тверь.
– Понятия не имею. – Глеб пожал плечами. – Давно его не видел. Ты не думала о том, что Гектор уже мог...
– И не хочу думать. Не хочу предполагать, что кто-то из моих друзей погиб. Пока могу, буду пытаться его выручить.
– А Эрика выручишь? – Любопытный взгляд, серьезное выражение лица. Правда, хочет знать. А я что... Я об Эрике вообще не думаю сейчас, разве что самую малость. Разве что иногда ловлю себя на мысли, что представляю, как он все еще обнимает меня, а нелепый обман между нами не стоит. Ничего не было – все лишь приснилось мне. Нет ни Лидии, ни Гектора, ни разрушительных слов, которые Эрик бросил мне в лицо вгостиной ясновидца.
Есть только мы и солнце. Оно появляется на востоке – неизменно по утрам, и я лениво смотрю, как оно ползет вверх от горизонта. Окно заливает светом комнату, а пальцы Эрика путаются у меня в волосах.
– Выручу, – шепнула я, глотая колючий ком. – Он мой вождь.
– А Влад тебе кто?
Глеб меня не щадил никогда. Правда бывает немного неприятной, особенно когда хочешь ее скрыть. Влад был той самой правдой, которую не хочешь открывать миру. Воспоминанием, за которое стыдно. И вроде ничего такого не произошло, а все равно стыдно. И отвечать совершенно не хочется.
Только вот Глеб ждет. В глаза заглядывает. И я все равно расскажу. Я могу врать себе, а вот Измайлову так и не научилась.
– Он... все сложно. Там, у сольвейгов, мы менялись кеном, а ты знаешь, как это... сближает.
– Только менялись? Потому что он так ведет себя, будто вы... ну, ты поняла.
– Ничего не было. Почти ничего. А вообще, знаешь, мне сейчас не до любовных переживаний.
– Просто я думаю о том, как бы обида на Эрика не толкнула тебя совершить ошибку.
– Мы каждый день их совершаем. Даже пророки, знающие будущее, потому что никто из нас не может утверждать с уверенностью, что именно то будущее правильное. У меня есть дар – возвращать ясновидцам разум. Это ответственность, в первую очередь. Хищные не научились восстанавливаться, не питаясь, а мне для того, чтобы дар сработал, нужен кен Влада. – Я тяжело вздохнула и сложила руки на коленях. – Сначала мне хотелось спасти всех. Думала, в этом смысл моей жизни. Но потом поняла, что всех не спасешь. Каждый день в мире сходят с ума ясновидцы. Это наша суть – суть хищных. Мы не выживем без этого.
– Ты вполне выживешь, – поправил меня Глеб. – Ты ведь сольвейг.
– Неважно. Я скади. И пока живу со скади, буду принимать их такими, какие они есть.
– Если ты не хочешь спасти всех, зачем помогать дочери Гектора?
Я улыбнулась. Солнце пробивалось через спутанные лозы, оставляло пятна на листьях, а лучи его плясали на усыпанном песком полу. Солнце впитывалось в кожу, порождая воспоминания о минувшем лете. Счастливом лете, в которое возврата нет.
– Потому что она попросила, – улыбнулась я.
– Или потому, что Эрик сможет вернуться к тебе?
– Нет, не поэтому. Эрик сам виноват, это именно он выпил Лидию. И помочь ей я хочу вовсе не из-за него.
– То есть все так и закончится? Ты и Эрик?
Я пожала плечами.
– Устала бороться. Устала в принципе. Иногда нужно остановиться и принять настоящее таким, какое оно есть.
– Настоящее – это обжималки с Владом? Как по мне, это шаг назад, Полевая. Особенно если учесть, что ни ты, ни он принципов своих не меняли. Влад изменился, конечно, но не настолько, чтобы поступиться всем. Пока он тебя хочет, постарается выглядеть няшкой, но когда получит, ты вернешься к тому, с чего начинала. Да и Иру еще никто не отменял. Когда Владу надоест играть в благородство, он ее вернет. Она его жена, от этого никуда не деться.
– Я помню об Ире, Глеб. И Влада знаю достаточно хорошо, чтобы не вестись на его уловки. Но он помог мне, я не могу этого отрицать. Да и собачиться больше не хочется – надоело. Мы взрослые люди, живем в одном городе, он тесно общается с Дашей и бывает у скади. Мне что, делать вид, что его не существует, из-за какого-то там прошлого? Суть в том, Измайлов, что прошлого нет. Как и будущего. Есть только настоящее, и его я в силах изменить. Эрик – вождь скади, а я скади. И поэтому я помогу Лидии.
Думала ли я о том, что будет, когда все закончится? Думала. И представляла. Дом, каменный фундамент которого порос мхом. Сад, сбрасывающий листья с деревьев, которые в предчувствии надвигающейся зимы цеплялись друг за друга ветвями, жались друг к другу, обдуваемые порывами холодного сентябрьского ветра. Кровавые закаты, проступающие через эти ветви напоминанием, что ничего уже не будет как прежде... Что-то внутри меня изменилось, сдвинулось с места, треснуло и пролилось горечью нового разочарования. Это я переносила проще. Наверное, все те, прошлые, были не напрасно...
И Глеб слукавил – прошлое настигало меня не только в атли. Не только с Владом. С Эриком все получилось так же: я, мой вождь и предательство. Карма, наверное. Рок. Фатум. Только дело в том, что я не верю в фатум.
Знаю, что все можно изменить.
Даже себя.
Перед решительным шагом всегда хорошо сделать передышку. Побыть в месте, где тебе комфортно и легко. Где не нужно думать об опасностях и неприятных моментах. Для меня таким местом была комната Алана. Разбросанные по полу игрушки. Запах детской присыпки. Огромный плюшевый ягуар на полу. Погремушка, выскальзывающая из детских ручонок. Тихое кряхтение, когда ручонки эти тянулись, чтобы ее поднять.
Я могла бы сидеть так часами. Только рядом с сыном покой возвращался, и все становилось на свои места. И я была на своем месте, словно вросла в этот дом, а он поглотил меня, растворяя в себе. Куча энергетик, переплетенных между собой. И уже не различить, где кто. Целое. Единое. Семья. А я будто всю жизнь здесь жила. Словно родилась здесь.
Только я не родилась. И мой новый дар не даст об этом забыть.
Андрею я позвонила еще утром и договорилась о встрече. Время поджимало, и пора было вызывать такси, а я все никак не могла подняться.
Перед решительным шагом слишком расслабляться вредно...
Я не сразу заметила, как он вошел. Так и сидела, уткнувшись взглядом в никуда, и думала. Наслаждалась покоем. Мнимым, потому что он вошел.
Серебряный амулет тут же полыхнул и обжег, заставив вздрогнуть. Второй раз я вздрогнула от льдистого взгляда.
Он тоже не ожидал меня тут увидеть – на миг отпрянул и моргнул, словно пытаясь сбросить наваждение. Конечно же, ему было бы проще, если бы мы вот так не встретились – случайно, в доме, где множество комнат и где всегда точно знаешь, кто и когда приходит в каждую из них.
Эрик меня не ждал. Удивился и, пытаясь это удивление скрыть, буднично произнес:
– Тамара сказала, ты уехала.
Сердце пропустило удар, в сознании сложился в общую картину разлетевшийся на мелкие осколки образ. Небрежная поза, прямая спина, широкие плечи. Он всегда был таким большим? Волосы, собранные в хвост, из которого выбилась непослушная прядь. Глаза – ясные, почти прозрачные – смотрят в упор. И не выдохнуть от этого взгляда – воздух обжигающей лавой опалил легкие. Комната качнулась, расплылась, а потом очертания вновь обрели резкость.
– Вернулась, – хриплым стоном вырвался ответ.
Алан упрямо захныкал в попытке удержать игрушку, и я повернулась к нему. Смотреть на сына было легче, чем на Эрика. Это давало иллюзию стабильности, некое умиротворение, опору, которой так не хватало.
Эрик шагнул внутрь, хлопнула дверь, и я ощутила себя мышью в мышеловке, загнанной в угол зверушкой. Странно, ведь мы не враги. Не друзья.
Кто мы?
– Уже ухожу, – сказала я зачем-то и встала. Комната снова качнулась, колени дрогнули, воздух сгустился, стал темным и вязким, как кисель, и решительно не желал выдыхаться.
– Тебе необязательно уходить, – глухо ответил Эрик. – Я ненадолго. Дела.
Дела. Работа? Или... Лидия ждет? Лучше бы первое, потому как не знаю, как выдержу еще одну встречу в доме Гектора. А ведь в голове все казалось таким простым. Вот я прихожу, выманиваю ясновидицу из убежища, касаюсь ее жилы. По сторонам не смотрю, голову держу прямо. Уверена в себе, ни от кого не завишу. А через минуту Лидия здорова и можно уходить, громко хлопнув дверью. Нет, для начала нужно кое-что сказать Гектору – еще одна причина, по которой я должна пойти туда, в его дом, вылечить ее.
Но именно сейчас в груди жжет ненависть – к ясновидцу, к женщине этой, отнявшей у меня Эрика, к самому Эрику. И кричать хочется, громко, чтобы стекла треснули, чтобы он почувствовал, наконец, что мне больно. Чтобы ему тоже было... и воздух чтобы закончился не только для меня.
– Мне все равно нужно уже... Не только у тебя дела.
Я шагнула к Алану, подняла, чем вызвала недовольное кряхтение. Поцеловала в щеку, теплую, пахнущую молоком. Уходить не хотелось, оставаться – тем более. Эрик с места не двигался, смотрел внимательно и молчал. Впрочем, о чем тут говорить?
Я усадила сына в манеж и решительно шагнула к выходу.
Он стоял у самой двери, прошлось пройти мимо. Затылок опалило жаром, ладони наоборот, словно в холодную воду сунули. Я уже почти спаслась позорным бегством, дверь маячила перед носом долгожданным выходом в коридор, где темные бра и белые стены. Где потолки с лепниной и до лестницы рукой подать. А оттуда через гостиную на улицу. Там ветер и тучи гнездятся на небе, собираются в стаи, нависают тяжелыми, полными влаги животами над притаившейся землей.
Дверь совсем рядом, осталось сделать шаг и потянуть за ручку...
Путь мне преградила широкая фигура, и я буквально уткнулась носом в грудь Эрику. Знакомые запахи окружили и заманили в западню. Меня и хватило лишь на то, чтобы попятиться и поднять на него глаза. Устал. Вблизи это особо было заметно. Тусклый цвет лица, под глазами мешки. И в глазах этих тоска и сожаление – такое не подделаешь. К тому же Эрик плохо умеет притворяться...
В груди теплым комком шевельнулось сочувствие. Безумно, почти непреодолимо захотелось обнять его. Прижаться, уткнуться носом ему в грудь и разреветься, как маленькая.
Вся суть в том, что я уже выросла. Поэтому так и осталась стоять, не сводя с него взгляда. Ожидая, что же он скажет мне. Скажет ли?
И вроде все, как всегда. Вот я – две руки, две ноги, голова и даже сердце бьется, только кажется, будто из груди его все же вынули, а стучит не оно, а его призрак, который скоро рассеется во мгле и не останется ничего. И меня не останется.
– Не совсем, – уклончиво ответила я. Вспомнился момент у валуна. Ванильный кен, которому сложно сопротивляться. Мне тоже пришлось отдать – ровно столько, чтобы ради спасения Лидии не нужно было жертвовать другим ясновидцем. Мне-то что – сольвейги все равно рано или поздно восстанавливаются сами. Только вот... кажется мне, стало только хуже. И поцелуй тот – неожиданный – жег губы, заставлял щеки гореть, а мысли путаться. Рождал ненужные, неправильные мысли об ошибках.
– Что будешь делать теперь? – Тома не отставала, засыпая меня новыми вопросами, на которые у меня не было вопросов и на которые совершенно не хотелось отвечать. – С Эриком?
– Замариную и отнесу в кладовку, – ядовито пошутила я и усадила Алана в манеж. – Сама подумай, ну что я могу сделать? У него своя жизнь, у меня – своя. Мы не венчались, чтобы контролировать друг друга. Я – скади и Алан – мой сын. Это все, что сейчас связывает меня с Эриком.
– Не думала, что ты так легко сдаешься! – выдохнула она обиженно и отвернулась. – Считаешь, я не поняла, что происходит?
– Эрик сделал свой выбор. Сам. Ты его знаешь – он редко просит совета.
– У него до этого не было таких женщин.
– Таких?
– Любимых, – едко ответила она и снова повернулась. – Вижу же, что мучаетесь оба! И упрямые настолько, что...
– Дело не в упрямстве, – перебила я. – С любимыми так не поступают. Есть такая вещь, как доверие. Эрик мое предал. Не уверена, что хочу за него бороться. Не уверена, что вообще хочу думать об этом даже. Других проблем полно.
– Эрик любит тебя, Полина. Он мало кого так любит. Когда-то он любил одного человека, и после ее смерти... – Она замолчала и опустила глаза.
Мне показалось, она пожалела о том, что сказала. Бывает, слова сами вырываются и голоса разума не слышат. Но историю Эрика я уже слышала и не раз. От Даши, которая пыталась убедить меня в том, что он неадекватен. Затем от Влада. И от Барта – туманные предположения и страхи. Только вот веры им нет, а Эрика я знаю. Пусть он предатель, пусть я зла на него настолько, что внутри все сжимается и горит от этой злости. Пусть меня съедает ревность оттого, что он там... с Лидией... в той комнате с мольбертом... Но я знаю его, и он никогда не станет тем монстром, которым его описывали. Не со мной.
– Я не собираюсь умирать, Тома, – сказала ласково и взяла воительницу за руку. – За годы после посвящения я научилась выживать. Я не умру, как Божена.
Не умру. Я не могла обещать этого, но уж то, что бороться буду до последнего – это точно.
С Глебом мы встретились на нейтральной территории – в том самом липецком парке, где я впервые поняла, что не смогу питаться. Беседки, увитые диким виноградом, манили уютным полумраком. Лавочку, которую царапал выпитый ясновидец, покрасили ярко-синей краской. На полу дети рассыпали песок, он кучковался в углах и расступился в середине, будто пуская в некий тайный круг, защищающий от злых духов.
Глеб сидел на лавочке, понурившись, и курил. За те дни, что я его не видела, он похудел и осунулся, а глаза потеряли былой блеск. Интересно, я сейчас выгляжу так же?
– Ты говорил с ней? – спросила я тихо, боясь потревожить рассеявшуюся в воздухе тоску. – С Никой?
– О чем? – бесстрастно поинтересовался он. – Поступки говорят за нее сами. Красноречиво.
– Это так, но ты сам недавно уверял меня в том, как тяжело ясновидцу без клана. Как трудно пришлось Нике, когда она...
– Хватит! – оборвал он меня и встал. Прошелся до выхода и обратно. – Я делился с ней всем. Рассказывал. О вас с Эриком в том числе. Она спрашивала, а я... Думал, могу доверять. Идиот!
– Глеб...
– Ты понимаешь, что я в какой-то мере тоже виноват?
– Ты не виноват, – решительно возразила я. – Гектор давно это спланировал. Он даже Влада околдовал, чтобы меня контролировать. Или, думаешь, кроме Ники, у него не было шпионов?
– Плевать мне на его шпионов! Она лгала. Мне лгала, Полевая. Да ты и сама понимаешь, не так ли? Эрик тоже врал. Не умеем мы выбирать себе спутников жизни, блин. – Он помолчал несколько секунд, а затем спросил: – Почему он не сказал? Почему именно так... грубо?
Я пожала плечами.
– Мужчины, которых я выбираю, не умеют по-другому выражать заботу. – Они почему-то думают, что я – ваза из фарфора, и правда меня разобьет.
– Ты не ваза, – воинственно кивнул Глеб. – Ты, скорее, кувалда, готовая по этой вазе треснуть.
– Не хочу я никого трескать. Хочу довести это до конца. Просто... помочь Лидии.
– Новый дар не принесет тебе счастья, – поморщившись, повторил он слова Влада.
– Новый дар спасет человека, – возразила я. – А может, и двух. Кстати, ты не знаешь, где сейчас Теплов? Влад звонил ему с утра, но у него телефон выключен. И альва не в курсе, где он. Алекс у руля сейчас, они готовятся к переезду в Тверь.
– Понятия не имею. – Глеб пожал плечами. – Давно его не видел. Ты не думала о том, что Гектор уже мог...
– И не хочу думать. Не хочу предполагать, что кто-то из моих друзей погиб. Пока могу, буду пытаться его выручить.
– А Эрика выручишь? – Любопытный взгляд, серьезное выражение лица. Правда, хочет знать. А я что... Я об Эрике вообще не думаю сейчас, разве что самую малость. Разве что иногда ловлю себя на мысли, что представляю, как он все еще обнимает меня, а нелепый обман между нами не стоит. Ничего не было – все лишь приснилось мне. Нет ни Лидии, ни Гектора, ни разрушительных слов, которые Эрик бросил мне в лицо вгостиной ясновидца.
Есть только мы и солнце. Оно появляется на востоке – неизменно по утрам, и я лениво смотрю, как оно ползет вверх от горизонта. Окно заливает светом комнату, а пальцы Эрика путаются у меня в волосах.
– Выручу, – шепнула я, глотая колючий ком. – Он мой вождь.
– А Влад тебе кто?
Глеб меня не щадил никогда. Правда бывает немного неприятной, особенно когда хочешь ее скрыть. Влад был той самой правдой, которую не хочешь открывать миру. Воспоминанием, за которое стыдно. И вроде ничего такого не произошло, а все равно стыдно. И отвечать совершенно не хочется.
Только вот Глеб ждет. В глаза заглядывает. И я все равно расскажу. Я могу врать себе, а вот Измайлову так и не научилась.
– Он... все сложно. Там, у сольвейгов, мы менялись кеном, а ты знаешь, как это... сближает.
– Только менялись? Потому что он так ведет себя, будто вы... ну, ты поняла.
– Ничего не было. Почти ничего. А вообще, знаешь, мне сейчас не до любовных переживаний.
– Просто я думаю о том, как бы обида на Эрика не толкнула тебя совершить ошибку.
– Мы каждый день их совершаем. Даже пророки, знающие будущее, потому что никто из нас не может утверждать с уверенностью, что именно то будущее правильное. У меня есть дар – возвращать ясновидцам разум. Это ответственность, в первую очередь. Хищные не научились восстанавливаться, не питаясь, а мне для того, чтобы дар сработал, нужен кен Влада. – Я тяжело вздохнула и сложила руки на коленях. – Сначала мне хотелось спасти всех. Думала, в этом смысл моей жизни. Но потом поняла, что всех не спасешь. Каждый день в мире сходят с ума ясновидцы. Это наша суть – суть хищных. Мы не выживем без этого.
– Ты вполне выживешь, – поправил меня Глеб. – Ты ведь сольвейг.
– Неважно. Я скади. И пока живу со скади, буду принимать их такими, какие они есть.
– Если ты не хочешь спасти всех, зачем помогать дочери Гектора?
Я улыбнулась. Солнце пробивалось через спутанные лозы, оставляло пятна на листьях, а лучи его плясали на усыпанном песком полу. Солнце впитывалось в кожу, порождая воспоминания о минувшем лете. Счастливом лете, в которое возврата нет.
– Потому что она попросила, – улыбнулась я.
– Или потому, что Эрик сможет вернуться к тебе?
– Нет, не поэтому. Эрик сам виноват, это именно он выпил Лидию. И помочь ей я хочу вовсе не из-за него.
– То есть все так и закончится? Ты и Эрик?
Я пожала плечами.
– Устала бороться. Устала в принципе. Иногда нужно остановиться и принять настоящее таким, какое оно есть.
– Настоящее – это обжималки с Владом? Как по мне, это шаг назад, Полевая. Особенно если учесть, что ни ты, ни он принципов своих не меняли. Влад изменился, конечно, но не настолько, чтобы поступиться всем. Пока он тебя хочет, постарается выглядеть няшкой, но когда получит, ты вернешься к тому, с чего начинала. Да и Иру еще никто не отменял. Когда Владу надоест играть в благородство, он ее вернет. Она его жена, от этого никуда не деться.
– Я помню об Ире, Глеб. И Влада знаю достаточно хорошо, чтобы не вестись на его уловки. Но он помог мне, я не могу этого отрицать. Да и собачиться больше не хочется – надоело. Мы взрослые люди, живем в одном городе, он тесно общается с Дашей и бывает у скади. Мне что, делать вид, что его не существует, из-за какого-то там прошлого? Суть в том, Измайлов, что прошлого нет. Как и будущего. Есть только настоящее, и его я в силах изменить. Эрик – вождь скади, а я скади. И поэтому я помогу Лидии.
Думала ли я о том, что будет, когда все закончится? Думала. И представляла. Дом, каменный фундамент которого порос мхом. Сад, сбрасывающий листья с деревьев, которые в предчувствии надвигающейся зимы цеплялись друг за друга ветвями, жались друг к другу, обдуваемые порывами холодного сентябрьского ветра. Кровавые закаты, проступающие через эти ветви напоминанием, что ничего уже не будет как прежде... Что-то внутри меня изменилось, сдвинулось с места, треснуло и пролилось горечью нового разочарования. Это я переносила проще. Наверное, все те, прошлые, были не напрасно...
И Глеб слукавил – прошлое настигало меня не только в атли. Не только с Владом. С Эриком все получилось так же: я, мой вождь и предательство. Карма, наверное. Рок. Фатум. Только дело в том, что я не верю в фатум.
Знаю, что все можно изменить.
Даже себя.
Перед решительным шагом всегда хорошо сделать передышку. Побыть в месте, где тебе комфортно и легко. Где не нужно думать об опасностях и неприятных моментах. Для меня таким местом была комната Алана. Разбросанные по полу игрушки. Запах детской присыпки. Огромный плюшевый ягуар на полу. Погремушка, выскальзывающая из детских ручонок. Тихое кряхтение, когда ручонки эти тянулись, чтобы ее поднять.
Я могла бы сидеть так часами. Только рядом с сыном покой возвращался, и все становилось на свои места. И я была на своем месте, словно вросла в этот дом, а он поглотил меня, растворяя в себе. Куча энергетик, переплетенных между собой. И уже не различить, где кто. Целое. Единое. Семья. А я будто всю жизнь здесь жила. Словно родилась здесь.
Только я не родилась. И мой новый дар не даст об этом забыть.
Андрею я позвонила еще утром и договорилась о встрече. Время поджимало, и пора было вызывать такси, а я все никак не могла подняться.
Перед решительным шагом слишком расслабляться вредно...
Я не сразу заметила, как он вошел. Так и сидела, уткнувшись взглядом в никуда, и думала. Наслаждалась покоем. Мнимым, потому что он вошел.
Серебряный амулет тут же полыхнул и обжег, заставив вздрогнуть. Второй раз я вздрогнула от льдистого взгляда.
Он тоже не ожидал меня тут увидеть – на миг отпрянул и моргнул, словно пытаясь сбросить наваждение. Конечно же, ему было бы проще, если бы мы вот так не встретились – случайно, в доме, где множество комнат и где всегда точно знаешь, кто и когда приходит в каждую из них.
Эрик меня не ждал. Удивился и, пытаясь это удивление скрыть, буднично произнес:
– Тамара сказала, ты уехала.
Сердце пропустило удар, в сознании сложился в общую картину разлетевшийся на мелкие осколки образ. Небрежная поза, прямая спина, широкие плечи. Он всегда был таким большим? Волосы, собранные в хвост, из которого выбилась непослушная прядь. Глаза – ясные, почти прозрачные – смотрят в упор. И не выдохнуть от этого взгляда – воздух обжигающей лавой опалил легкие. Комната качнулась, расплылась, а потом очертания вновь обрели резкость.
– Вернулась, – хриплым стоном вырвался ответ.
Алан упрямо захныкал в попытке удержать игрушку, и я повернулась к нему. Смотреть на сына было легче, чем на Эрика. Это давало иллюзию стабильности, некое умиротворение, опору, которой так не хватало.
Эрик шагнул внутрь, хлопнула дверь, и я ощутила себя мышью в мышеловке, загнанной в угол зверушкой. Странно, ведь мы не враги. Не друзья.
Кто мы?
– Уже ухожу, – сказала я зачем-то и встала. Комната снова качнулась, колени дрогнули, воздух сгустился, стал темным и вязким, как кисель, и решительно не желал выдыхаться.
– Тебе необязательно уходить, – глухо ответил Эрик. – Я ненадолго. Дела.
Дела. Работа? Или... Лидия ждет? Лучше бы первое, потому как не знаю, как выдержу еще одну встречу в доме Гектора. А ведь в голове все казалось таким простым. Вот я прихожу, выманиваю ясновидицу из убежища, касаюсь ее жилы. По сторонам не смотрю, голову держу прямо. Уверена в себе, ни от кого не завишу. А через минуту Лидия здорова и можно уходить, громко хлопнув дверью. Нет, для начала нужно кое-что сказать Гектору – еще одна причина, по которой я должна пойти туда, в его дом, вылечить ее.
Но именно сейчас в груди жжет ненависть – к ясновидцу, к женщине этой, отнявшей у меня Эрика, к самому Эрику. И кричать хочется, громко, чтобы стекла треснули, чтобы он почувствовал, наконец, что мне больно. Чтобы ему тоже было... и воздух чтобы закончился не только для меня.
– Мне все равно нужно уже... Не только у тебя дела.
Я шагнула к Алану, подняла, чем вызвала недовольное кряхтение. Поцеловала в щеку, теплую, пахнущую молоком. Уходить не хотелось, оставаться – тем более. Эрик с места не двигался, смотрел внимательно и молчал. Впрочем, о чем тут говорить?
Я усадила сына в манеж и решительно шагнула к выходу.
Он стоял у самой двери, прошлось пройти мимо. Затылок опалило жаром, ладони наоборот, словно в холодную воду сунули. Я уже почти спаслась позорным бегством, дверь маячила перед носом долгожданным выходом в коридор, где темные бра и белые стены. Где потолки с лепниной и до лестницы рукой подать. А оттуда через гостиную на улицу. Там ветер и тучи гнездятся на небе, собираются в стаи, нависают тяжелыми, полными влаги животами над притаившейся землей.
Дверь совсем рядом, осталось сделать шаг и потянуть за ручку...
Путь мне преградила широкая фигура, и я буквально уткнулась носом в грудь Эрику. Знакомые запахи окружили и заманили в западню. Меня и хватило лишь на то, чтобы попятиться и поднять на него глаза. Устал. Вблизи это особо было заметно. Тусклый цвет лица, под глазами мешки. И в глазах этих тоска и сожаление – такое не подделаешь. К тому же Эрик плохо умеет притворяться...
В груди теплым комком шевельнулось сочувствие. Безумно, почти непреодолимо захотелось обнять его. Прижаться, уткнуться носом ему в грудь и разреветься, как маленькая.
Вся суть в том, что я уже выросла. Поэтому так и осталась стоять, не сводя с него взгляда. Ожидая, что же он скажет мне. Скажет ли?
