Странно, но и старик, которого лечили мы, вылечил и меня. От обид, от застаревшей боли. А ещё – научил меня прощать…
- Лё-о-ля!
Сердце дёрнулось, забилось, во рту вмиг пересохло. Я знала этот голос, эту хрипотцу, эти ласковые до жути интонации. Точнее, безошибочно догадывалась - Игорь.
Я дёрнулась, чтобы спрятаться, оглянулась. Какие-то незнакомые строения, низкие, убогие, темные, страшные. Заброшенные. Они пугали меня не меньше, чем знакомый голос за спиной. И я бежала между ними, спотыкаясь и проваливаясь в невидимые ямы, пока впереди не показался тёмный зев проёма. Нырнула в него, судорожно захлопнула дверь, дрожащими непослушными руками задвинула засов и снова побежала.
- Его здесь нет, - знакомый голос пробивался сквозь ужас, поднимавший волоски на теле и забивающий уши громыханием сердца. – Ольга! Проснись!
- Нет! Нет!
Я уже понимала, что это сон, что нужно проснуться, но никак не могла вырваться из ледяных и волосатых лап чудовищного кошмара, гнавшего меня между страшными заброшенными строениями.
Надо было что-то делать, как-то остановиться, меня трясло и корёжило, и я была не в силах что бы то ни было предпринять. Сколько прошло времени, пока я так барахталась между чудовищным сном и невозвращающейся явью, не знаю. Вдруг Машкин звонкий властный голос с родными до слёз мяукающими интонациями зазвучал праздничной мелодией, выводящей из мглы на свет моё сознание , где ледяной ужас всё так же рвал в клочья душу.
- ВСТАТЬ!
Мыслей не было, я подчинилась инстинктивно - встала.
- ЗА МНОЙ!
Нечётко различая маленькую фигурку, спотыкаясь, бежала следом, с каждым движением всё четче ощущая, как отступает паника.
В нашей тренировочной комнате – в зале силы, как говорила я, и в спортзале, как её упорно называла Всёля, Машэ превратилась в самого немилосердного и самого спасительного погонщика паникующих девчонок:
- По кругу марш!
И я побежала. Спотыкаясь, припадая на ушибленную ногу, сонно растирая глаза.
- Быстрее! - крик и щелчок хлыста - звонкий и такой близкий, что я ощущала движение воздуха у своей щеки.
- Ещё быстрее!
И я мчалась быстрее, чувствуя, как начинает саднить горло и колоть в боку. Глаза вполне окрылись и уже хорошо видели, куда несли меня ноги.
- Двигаться, Ольга-се! Двигаться быстро! - орала Машэ своим тонким пронзительным голосом.
Куда только подевались её вечно мяукающие интонации?
И я двигалась. Двигалась, двигалась и ещё немного двигалась.
А потом рухнула без сил едва переводя дыхание.
- Сделать препятствия! - маленькая фигурка наклонилась надо мной, её узкие глаза были почти не видны из-за прищура. - Ну!
Вообще-то, Машэ ниже меня на полторы головы и телосложением больше похожа на мальчишку. Да и командовать мной у неё нет никаких прав, но она - «ценный кадр», как говорила Всёля. А ей я верила, хоть и не понимала, что это значит.
Да и вообще, обычно она ко мне обращалась вежливо и вполголоса, обязательная добавка к моему имени «се» значила «госпожа». Мне это сильно не нравилось, но поделать с этим я не могла ничего – она отказывалась менять свои привычки. Но вот сегодня, даже сохранив обращение «госпожа», она кричала на меня, заставляя делать именно то, что мне сейчас было нужно.
Эти окрики мне были очень нужны, эти вопли возвращали меня из того жуткого состояния паники, куда меня загоняли в последнее время кошмары, заставляли взять себя в руки, признать, что никакого Игоря здесь нет, и что слова Всёли, слышанные мною во сне, истинная правда.
- Встать! - опять взвыла Машэ.
И я подчинилась. И с трудом встав, рысцой посеменила к препятствиям - длинной яме с песком, узкому мостику, грязной луже, качающимся грузам, низко натянутой сетке. Там было что-то ещё - мне некогда было думать, я думала лишь о том, как бы ловчее ухватиться за верёвку, что свисала с высокого деревянного забора - первого препятствия.
- Вперёд!
Рядом со щекой опять свистнуло, и я побежала.
Я карабкалась по крутой доске, бежала в песке, засасывающем ноги так, что каждый шаг можно было сделать, только приложив невероятное усилие, от которого натягивались жилы на шее и хрустел позвоночник. Ещё - подтягивалась и перепрыгивала, лезла по толстым верёвкам и каким-то сеткам, падала и задыхалась. А где-то неподалёку голос моей Машки командовал именно то, что нужно:
- Прижаться к земле! Работать локтями! Сильнее! Теперь бежать. Руки! Руки в стороны! Балансировать! Хорошо. Цепляться, цепляться всей ладонью! Давать, ещё давать, теперь перекинуть ногу!
Я даже не заметила, в какой момент паника преобразовалась в злость и непримиримое желание преодолеть, не заметила, когда стих голос Машэ, когда я вошла в ритм ,и движение стало приносить удовольствие. И уже было неважно, больно ли падать, и на что – на песок, в грязь или на резиновые коврики.
В конце четвёртого круга я справлялась с препятствиями без понуканий со стороны и даже улыбалась.
А когда я, обессиленная и с блаженной улыбкой, сошла с дистанции, моя постоялица улыбнулась мне навстречу.
- Легче?
- Спасибо, Машэ, я будто заново родилась.
Она, как всегда, когда её хвалили, смутилась, потупилась, сплела пальцы. Удовольствие расцвело румянцем на её лице. Я обняла её за плечи.
- Бороться сейчас не будем, - сказала я, с шумом переводя дыхание.
Она глянула на меня глазами ребёнка, у которого отняли единственную игрушку. И совесть, конечно же, больно лягнула меня в живот, и я со вздохом сказала:
- Ладно. Только недолго.
И тут же упала носом в пол, взвыв от боли - болевой на той самой руке, что лежала на плече малышки, пронзил меня будто электричеством. Ах так, да? И я попыталась вывернуться и опрокинуть Машэ на пол.
В полёте я заметила, как сверкнул азарт в её глазах, и в очередной раз зареклась поддаваться на эти приёмчики с выдавливанием жалости. Поскуливая от боли, вспоминала всё, чему меня научила сама Машэ. Знание приёмов мало меня спасало, потому что в ловкости мне с ней не тягаться, и в результате из схватки я вышла изрядно помятая, с вновь сбившимся дыханием, абсолютно растрёпанными волосами.
Из зала мы выходили вместе, потирая ушибы, но с довольными улыбками - Машка лёгкой разминкой, а я - выплеснутым не только страхом, но и вообще плохим настроением.
- Ольга-се, - чуть пришепётывая проговорила Машэ, - на полосе препятствий нужно поставить вид человека, чтобы удары бить.
Я представила, что она могла иметь в виду.
- Манекен для отработки ударов?
Пришлось свернуться в зал и для образца я воплотила один. И Машэ радостно закивала головой.
- Думаешь стоит? – уточнила, искоса рассматривая новый элемент полосы препятствий. Рука сама тянулась к рассеченной брови. Больно, кровит, но не страшно - доберусь до ванной и полечу. Синяки на плечах и запястьях тоже болели.
А вот манекен – неплохой, наверное, выход для таких, как я, неумех, чтобы научиться хотя бы уворачиваться и не зарабатывать вот это всё, что сейчас украшало моё тело.
- Да! - Машэ умела так радоваться, словно ребенок, что делать ей подарки, воплощать желаемое было невероятно приятно. Даже не знаю, кто радовался больше: она - подаркам или я - её радости.
- Хорошо.
И я воплотила ещё парочку рядом с первым, и ещё три штуки вдоль узкой тропинки из высоких пней.
Машэ, увидев их, покивала и заулыбалась так, что раскосые её глаза исчезли в складках век, а я только потрепала её по отросшим чёрным волосам.
Мы прошли к нашим комнатам, и когда она уходила к себе, на меня пахнуло разогретыми на солнце соснами и лесными травами, послышался птичий пересвист. Там, за дверью, которую Машка закрыла за собой, спрятался солнечный день в лесу - она предпочитала принимать ванны, купаясь в своём пруду.
А я не возражала – у нас каждый имел право жить так, чтобы чувствовать себя счастливым. И раз жизнь в лесу для неё счастье, значит, пусть так и будет. И я зашла к себе, в привычно белую комнату с постелью на высоком постаменте и, прислонившись лбом к стене, замерла.
В душе уже не было того чёрного провала, в который меня засасывала паникой, где накрывало с головой бесповоротностью и окончательностью ужасного конца. Как же замечательно, когда не боишься! И я сказала прямо в стену:
- Спасибо, Всёля. Ты так вовремя её позвала.
Стена чуть дрогнула и голос в моей голове прошептал: «Тебе надо разобраться со своими страхами, Ольга, и всё прекратится, моя помощь будет не нужна».
- Надо. Кто бы спорил, я - не буду.
Отклеилась от стены и побрела в ванную. Разберусь. Обязательно разберусь. Как-нибудь потом. Я вошла в царство воды и мыльных пузырей, чудесных ароматов и яркого света, сбросила грязную одежду. Нырнув в маленький бассейн с жемчужной водой, подумала: «Потом разберусь. Обязательно. А пока я не готова. Прости, Всёля».
Не готова.
Не созрела.
Мне нужен этот страх, эта паника.
Зачем? Не знаю.
Наверное, я надеялась, что справлюсь сама, что всё забудется и он уйдёт сам, так же как пришёл. Ведь я не боялась, пока обживалась здесь, пока устраивалась и пока Всёля учила меня всему, что нужно было знать. Я долго жила одна на станции, и мне было хорошо, спокойно. Потом появилась Машэ, а потом я захотела в лес, покататься на лошади. А там...
Всё моё странного желания прогуляться.
Как-то, уже живя довольно долго на станции, я сознала, что устала от закрытого пространства. Осознала и сказала об этом Всёле.
- Ты знаешь, - вырвалось будто само собой, - я так давно не была там, снаружи... Не по делу, не ради кого-то, а просто так. Кажется, я соскучилась. Соскучилась за людьми, за высоким небом, ярким солнцем…
Она молча слушала. И я, наконец, оформила мысль в слова:
- Всёля, я хочу просто погулять.
Хорошо помню, что в этот момент сидела на недавно созданном таком уютном диванчике, подсмотренном в одном мире. Диван был необычным и именно этим мне нравился. Он был изогнутым!
Ещё когда я такой впервые увидела, поразилась смелости и фантазии того, кто его придумал. Я подобное никогда не видела в своём мире, который казался мне очень развитым. Когда я там ещё жила, конечно же. Там такое просто никто не посмел бы придумать. Это же вызов - необычная мебель!
Как, впрочем, и всё необычное.
А диван показался мне очень уютным. И когда Всёля его воплотила («Материализовала!») в приёмном зале, да ещё и низенький маленький столик не забыла перед ним, я в этом убедилась лично. Сидеть в той части, где диван образовывал угол, было очень уютно и... защищённо, что ли?
И я просиживала там вечерами, иногда с чашкой чая, иногда - с бокалом вина («Ольга, не увлекайся! А вдруг пациент?!»), не спеша уйти к себе в спальню.
Там же, в этой уютной «норке», где поселились подушечки разных форм и пушистый белый плед, Всёля впихивала мне в голову знания, которые так часто пригождались в работе, а иногда мы с ней просто болтали, чаще я задавала вопросы, а она отвечала. И касались они такого количества не связанных друг другом материй, что, получая ответы, я чувствовала, как мир раздвигает свои горизонты и становится потрясающе огромным и объёмным, а мироздание - вселенная, моя Всёля - становится понятнее и ближе.
И вот сидела я на самом уютном диване во Вселенной, в белой сияющей комнате, наполненной светом, и чувствовала, что сейчас очень хочу оказаться где-то в другом месте. И даже не людей увидеть – я не страдала от одиночества, нет. Как ни странно, но я им наслаждалась. Просто хотелось новых впечатлений, хотелось чего-то необычного, что-то, кроме успокаивающе белых стен станции.
Наверное, для Всёли моё желание не стало неожиданностью. Наверное, она ждала его, если в её монотонном голосе я уловила эмоцию - она немного помолчала, и молчание это было одобрительным, и ответила:
- А чего хочешь?
Я задумчиво провела рукой по белой обивке дивана. Короткая гладкая шёрстка скользила под моей ладонью, наполняя меня ощущением безопасности и неги.
- Праздник какой-нибудь. Чтобы веселье, радость... - Я задумалась и уточнила: - Счастливые люди. Смех вокруг. Праздник. Ну вот такое что-то...
- Хорошо.
Всёля была самым удивительным созданием или, точнее, сущностью, потому что всегда - это было просто потрясающе! - абсолютно всегда прислушивалась к моим желаниям.
А я сказала и сразу же засомневалась: правда ли хочу? Не кажется ли мне? Точно ли этого?
Но долго думать не получилось.
- Собирайся. В твоей комнате костюм. Быстро, мы уже на месте.
Я даже подпрыгнула от неожиданности. Внутри закрутился вихрь предчувствия чего-то хорошего, я взвизгнула от восторга и, предвкушая приключение, побежала переодеваться.
Входная дверь открылась, и передо мной раскинулся летний день под высоким куполом неба, который подпирал гомон многолюдной улицы, смех, какой-то грохот. Я сделала шаг через порог и едва не расплакалась - как же тут было чудесно!
Солнце светило так ярко, что слепило глаза, и пока я проморгала слезу, наслаждалась теплом настоящего летнего дня, запахами нового мира и звуками гулянья. Вдохнула полной грудью, чувствуя, что погружаюсь в осуществленную мечту, и пошла вперёд, туда, где шумел народ, слышался смех, громкие выкрики и далёкая музыка, почти неслышная, воспринимаемая скорее, как ритм.
Всё было странным и необычным, как в любом новом мире: это крик возмущения или радости? Кто продавец, а кто покупатель? А может, это и никакая ни торговля? Может, это и не ярмарка? Чему тут радуются, чему восхищаются?
Я подходила к толпящимся людям, протискивалась ближе к середине и наблюдала какое-нибудь чудо - человек, выдыхающий огонь безо всякой магии (впрочем, я уловила запах чего-то горючего и перестала удивляться), танец с плоским барабаном, дрессированные животные и прочее, прочее, прочее...
Моё пожелание было полностью удовлетворено - люди радовались, смеялись, подбадривали тех, что выделывали чудеса каждый в своём круге. В общем, это и выглядело, и ощущалось, как множество счастливых людей.
Да, именно этого мне не хватало.
И чем дальше я шла, тем отчётливей был ритм, один конкретный ритм, который будто звал меня, именно меня, меня одну. Он был странным, непривычным, но очень притягательным.
Вот он стал отчётливее, превратился в мелодию, а я уже протискивалась через толпу к его источнику.
И замерла за спинами людей, увидев, что там внутри.
На круглом пятачке выступали акробаты. Плечистый невысокий мужчина в чёрном облегающем костюме, только лицо с тонкими усами и видно, и тонкий гибкий мальчишка, тоже невысокий, тоже в чёрном.
Ловкая фигурка вспархивала невесомой птичкой, касаясь ладони мужчины лишь пальцем ноги, раскинув руки и вытянувшись. Мальчишка будто парил, зависая вот так, на одной точке, тут же перетекал в стойку на руках, опираясь на ту же мужскую ладонь. Затем неуловимым движением стойка превратилась в чудесный крендель, скрученный узлом на плечах силового гимнаста.
Я только распахивала широко глаза. Это было настолько удивительно, что дыхание остановилось само - разве так можно? Это же невероятно!
Я чувствовала, что магии здесь нет, да и вообще этот мир беден её, но волшебство момента меня захватило, и я стояла очарованная, забыв, как дышать.
И вдруг…
Вдруг что-то случилось: мальчишка ли покачнулся или рука нижнего гимнаста дёрнулась или ещё что, но маленькая парящая фигурка, в падении пытаясь удержать равновесие, слишком быстро соскользнула вниз.
- Лё-о-ля!
Сердце дёрнулось, забилось, во рту вмиг пересохло. Я знала этот голос, эту хрипотцу, эти ласковые до жути интонации. Точнее, безошибочно догадывалась - Игорь.
Я дёрнулась, чтобы спрятаться, оглянулась. Какие-то незнакомые строения, низкие, убогие, темные, страшные. Заброшенные. Они пугали меня не меньше, чем знакомый голос за спиной. И я бежала между ними, спотыкаясь и проваливаясь в невидимые ямы, пока впереди не показался тёмный зев проёма. Нырнула в него, судорожно захлопнула дверь, дрожащими непослушными руками задвинула засов и снова побежала.
- Его здесь нет, - знакомый голос пробивался сквозь ужас, поднимавший волоски на теле и забивающий уши громыханием сердца. – Ольга! Проснись!
- Нет! Нет!
Я уже понимала, что это сон, что нужно проснуться, но никак не могла вырваться из ледяных и волосатых лап чудовищного кошмара, гнавшего меня между страшными заброшенными строениями.
Надо было что-то делать, как-то остановиться, меня трясло и корёжило, и я была не в силах что бы то ни было предпринять. Сколько прошло времени, пока я так барахталась между чудовищным сном и невозвращающейся явью, не знаю. Вдруг Машкин звонкий властный голос с родными до слёз мяукающими интонациями зазвучал праздничной мелодией, выводящей из мглы на свет моё сознание , где ледяной ужас всё так же рвал в клочья душу.
- ВСТАТЬ!
Мыслей не было, я подчинилась инстинктивно - встала.
- ЗА МНОЙ!
Нечётко различая маленькую фигурку, спотыкаясь, бежала следом, с каждым движением всё четче ощущая, как отступает паника.
В нашей тренировочной комнате – в зале силы, как говорила я, и в спортзале, как её упорно называла Всёля, Машэ превратилась в самого немилосердного и самого спасительного погонщика паникующих девчонок:
- По кругу марш!
И я побежала. Спотыкаясь, припадая на ушибленную ногу, сонно растирая глаза.
- Быстрее! - крик и щелчок хлыста - звонкий и такой близкий, что я ощущала движение воздуха у своей щеки.
- Ещё быстрее!
И я мчалась быстрее, чувствуя, как начинает саднить горло и колоть в боку. Глаза вполне окрылись и уже хорошо видели, куда несли меня ноги.
- Двигаться, Ольга-се! Двигаться быстро! - орала Машэ своим тонким пронзительным голосом.
Куда только подевались её вечно мяукающие интонации?
И я двигалась. Двигалась, двигалась и ещё немного двигалась.
А потом рухнула без сил едва переводя дыхание.
- Сделать препятствия! - маленькая фигурка наклонилась надо мной, её узкие глаза были почти не видны из-за прищура. - Ну!
Вообще-то, Машэ ниже меня на полторы головы и телосложением больше похожа на мальчишку. Да и командовать мной у неё нет никаких прав, но она - «ценный кадр», как говорила Всёля. А ей я верила, хоть и не понимала, что это значит.
Да и вообще, обычно она ко мне обращалась вежливо и вполголоса, обязательная добавка к моему имени «се» значила «госпожа». Мне это сильно не нравилось, но поделать с этим я не могла ничего – она отказывалась менять свои привычки. Но вот сегодня, даже сохранив обращение «госпожа», она кричала на меня, заставляя делать именно то, что мне сейчас было нужно.
Эти окрики мне были очень нужны, эти вопли возвращали меня из того жуткого состояния паники, куда меня загоняли в последнее время кошмары, заставляли взять себя в руки, признать, что никакого Игоря здесь нет, и что слова Всёли, слышанные мною во сне, истинная правда.
- Встать! - опять взвыла Машэ.
И я подчинилась. И с трудом встав, рысцой посеменила к препятствиям - длинной яме с песком, узкому мостику, грязной луже, качающимся грузам, низко натянутой сетке. Там было что-то ещё - мне некогда было думать, я думала лишь о том, как бы ловчее ухватиться за верёвку, что свисала с высокого деревянного забора - первого препятствия.
- Вперёд!
Рядом со щекой опять свистнуло, и я побежала.
Я карабкалась по крутой доске, бежала в песке, засасывающем ноги так, что каждый шаг можно было сделать, только приложив невероятное усилие, от которого натягивались жилы на шее и хрустел позвоночник. Ещё - подтягивалась и перепрыгивала, лезла по толстым верёвкам и каким-то сеткам, падала и задыхалась. А где-то неподалёку голос моей Машки командовал именно то, что нужно:
- Прижаться к земле! Работать локтями! Сильнее! Теперь бежать. Руки! Руки в стороны! Балансировать! Хорошо. Цепляться, цепляться всей ладонью! Давать, ещё давать, теперь перекинуть ногу!
Я даже не заметила, в какой момент паника преобразовалась в злость и непримиримое желание преодолеть, не заметила, когда стих голос Машэ, когда я вошла в ритм ,и движение стало приносить удовольствие. И уже было неважно, больно ли падать, и на что – на песок, в грязь или на резиновые коврики.
В конце четвёртого круга я справлялась с препятствиями без понуканий со стороны и даже улыбалась.
А когда я, обессиленная и с блаженной улыбкой, сошла с дистанции, моя постоялица улыбнулась мне навстречу.
- Легче?
- Спасибо, Машэ, я будто заново родилась.
Она, как всегда, когда её хвалили, смутилась, потупилась, сплела пальцы. Удовольствие расцвело румянцем на её лице. Я обняла её за плечи.
- Бороться сейчас не будем, - сказала я, с шумом переводя дыхание.
Она глянула на меня глазами ребёнка, у которого отняли единственную игрушку. И совесть, конечно же, больно лягнула меня в живот, и я со вздохом сказала:
- Ладно. Только недолго.
И тут же упала носом в пол, взвыв от боли - болевой на той самой руке, что лежала на плече малышки, пронзил меня будто электричеством. Ах так, да? И я попыталась вывернуться и опрокинуть Машэ на пол.
В полёте я заметила, как сверкнул азарт в её глазах, и в очередной раз зареклась поддаваться на эти приёмчики с выдавливанием жалости. Поскуливая от боли, вспоминала всё, чему меня научила сама Машэ. Знание приёмов мало меня спасало, потому что в ловкости мне с ней не тягаться, и в результате из схватки я вышла изрядно помятая, с вновь сбившимся дыханием, абсолютно растрёпанными волосами.
Из зала мы выходили вместе, потирая ушибы, но с довольными улыбками - Машка лёгкой разминкой, а я - выплеснутым не только страхом, но и вообще плохим настроением.
- Ольга-се, - чуть пришепётывая проговорила Машэ, - на полосе препятствий нужно поставить вид человека, чтобы удары бить.
Я представила, что она могла иметь в виду.
- Манекен для отработки ударов?
Пришлось свернуться в зал и для образца я воплотила один. И Машэ радостно закивала головой.
- Думаешь стоит? – уточнила, искоса рассматривая новый элемент полосы препятствий. Рука сама тянулась к рассеченной брови. Больно, кровит, но не страшно - доберусь до ванной и полечу. Синяки на плечах и запястьях тоже болели.
А вот манекен – неплохой, наверное, выход для таких, как я, неумех, чтобы научиться хотя бы уворачиваться и не зарабатывать вот это всё, что сейчас украшало моё тело.
- Да! - Машэ умела так радоваться, словно ребенок, что делать ей подарки, воплощать желаемое было невероятно приятно. Даже не знаю, кто радовался больше: она - подаркам или я - её радости.
- Хорошо.
И я воплотила ещё парочку рядом с первым, и ещё три штуки вдоль узкой тропинки из высоких пней.
Машэ, увидев их, покивала и заулыбалась так, что раскосые её глаза исчезли в складках век, а я только потрепала её по отросшим чёрным волосам.
Мы прошли к нашим комнатам, и когда она уходила к себе, на меня пахнуло разогретыми на солнце соснами и лесными травами, послышался птичий пересвист. Там, за дверью, которую Машка закрыла за собой, спрятался солнечный день в лесу - она предпочитала принимать ванны, купаясь в своём пруду.
А я не возражала – у нас каждый имел право жить так, чтобы чувствовать себя счастливым. И раз жизнь в лесу для неё счастье, значит, пусть так и будет. И я зашла к себе, в привычно белую комнату с постелью на высоком постаменте и, прислонившись лбом к стене, замерла.
В душе уже не было того чёрного провала, в который меня засасывала паникой, где накрывало с головой бесповоротностью и окончательностью ужасного конца. Как же замечательно, когда не боишься! И я сказала прямо в стену:
- Спасибо, Всёля. Ты так вовремя её позвала.
Стена чуть дрогнула и голос в моей голове прошептал: «Тебе надо разобраться со своими страхами, Ольга, и всё прекратится, моя помощь будет не нужна».
Прода от 31.10.2021 06:10
- Надо. Кто бы спорил, я - не буду.
Отклеилась от стены и побрела в ванную. Разберусь. Обязательно разберусь. Как-нибудь потом. Я вошла в царство воды и мыльных пузырей, чудесных ароматов и яркого света, сбросила грязную одежду. Нырнув в маленький бассейн с жемчужной водой, подумала: «Потом разберусь. Обязательно. А пока я не готова. Прости, Всёля».
Не готова.
Не созрела.
Мне нужен этот страх, эта паника.
Зачем? Не знаю.
Наверное, я надеялась, что справлюсь сама, что всё забудется и он уйдёт сам, так же как пришёл. Ведь я не боялась, пока обживалась здесь, пока устраивалась и пока Всёля учила меня всему, что нужно было знать. Я долго жила одна на станции, и мне было хорошо, спокойно. Потом появилась Машэ, а потом я захотела в лес, покататься на лошади. А там...
Всё моё странного желания прогуляться.
Как-то, уже живя довольно долго на станции, я сознала, что устала от закрытого пространства. Осознала и сказала об этом Всёле.
- Ты знаешь, - вырвалось будто само собой, - я так давно не была там, снаружи... Не по делу, не ради кого-то, а просто так. Кажется, я соскучилась. Соскучилась за людьми, за высоким небом, ярким солнцем…
Она молча слушала. И я, наконец, оформила мысль в слова:
- Всёля, я хочу просто погулять.
Хорошо помню, что в этот момент сидела на недавно созданном таком уютном диванчике, подсмотренном в одном мире. Диван был необычным и именно этим мне нравился. Он был изогнутым!
Ещё когда я такой впервые увидела, поразилась смелости и фантазии того, кто его придумал. Я подобное никогда не видела в своём мире, который казался мне очень развитым. Когда я там ещё жила, конечно же. Там такое просто никто не посмел бы придумать. Это же вызов - необычная мебель!
Как, впрочем, и всё необычное.
А диван показался мне очень уютным. И когда Всёля его воплотила («Материализовала!») в приёмном зале, да ещё и низенький маленький столик не забыла перед ним, я в этом убедилась лично. Сидеть в той части, где диван образовывал угол, было очень уютно и... защищённо, что ли?
И я просиживала там вечерами, иногда с чашкой чая, иногда - с бокалом вина («Ольга, не увлекайся! А вдруг пациент?!»), не спеша уйти к себе в спальню.
Там же, в этой уютной «норке», где поселились подушечки разных форм и пушистый белый плед, Всёля впихивала мне в голову знания, которые так часто пригождались в работе, а иногда мы с ней просто болтали, чаще я задавала вопросы, а она отвечала. И касались они такого количества не связанных друг другом материй, что, получая ответы, я чувствовала, как мир раздвигает свои горизонты и становится потрясающе огромным и объёмным, а мироздание - вселенная, моя Всёля - становится понятнее и ближе.
И вот сидела я на самом уютном диване во Вселенной, в белой сияющей комнате, наполненной светом, и чувствовала, что сейчас очень хочу оказаться где-то в другом месте. И даже не людей увидеть – я не страдала от одиночества, нет. Как ни странно, но я им наслаждалась. Просто хотелось новых впечатлений, хотелось чего-то необычного, что-то, кроме успокаивающе белых стен станции.
Наверное, для Всёли моё желание не стало неожиданностью. Наверное, она ждала его, если в её монотонном голосе я уловила эмоцию - она немного помолчала, и молчание это было одобрительным, и ответила:
- А чего хочешь?
Я задумчиво провела рукой по белой обивке дивана. Короткая гладкая шёрстка скользила под моей ладонью, наполняя меня ощущением безопасности и неги.
- Праздник какой-нибудь. Чтобы веселье, радость... - Я задумалась и уточнила: - Счастливые люди. Смех вокруг. Праздник. Ну вот такое что-то...
- Хорошо.
Всёля была самым удивительным созданием или, точнее, сущностью, потому что всегда - это было просто потрясающе! - абсолютно всегда прислушивалась к моим желаниям.
А я сказала и сразу же засомневалась: правда ли хочу? Не кажется ли мне? Точно ли этого?
Но долго думать не получилось.
- Собирайся. В твоей комнате костюм. Быстро, мы уже на месте.
Я даже подпрыгнула от неожиданности. Внутри закрутился вихрь предчувствия чего-то хорошего, я взвизгнула от восторга и, предвкушая приключение, побежала переодеваться.
Входная дверь открылась, и передо мной раскинулся летний день под высоким куполом неба, который подпирал гомон многолюдной улицы, смех, какой-то грохот. Я сделала шаг через порог и едва не расплакалась - как же тут было чудесно!
Солнце светило так ярко, что слепило глаза, и пока я проморгала слезу, наслаждалась теплом настоящего летнего дня, запахами нового мира и звуками гулянья. Вдохнула полной грудью, чувствуя, что погружаюсь в осуществленную мечту, и пошла вперёд, туда, где шумел народ, слышался смех, громкие выкрики и далёкая музыка, почти неслышная, воспринимаемая скорее, как ритм.
Всё было странным и необычным, как в любом новом мире: это крик возмущения или радости? Кто продавец, а кто покупатель? А может, это и никакая ни торговля? Может, это и не ярмарка? Чему тут радуются, чему восхищаются?
Я подходила к толпящимся людям, протискивалась ближе к середине и наблюдала какое-нибудь чудо - человек, выдыхающий огонь безо всякой магии (впрочем, я уловила запах чего-то горючего и перестала удивляться), танец с плоским барабаном, дрессированные животные и прочее, прочее, прочее...
Моё пожелание было полностью удовлетворено - люди радовались, смеялись, подбадривали тех, что выделывали чудеса каждый в своём круге. В общем, это и выглядело, и ощущалось, как множество счастливых людей.
Да, именно этого мне не хватало.
И чем дальше я шла, тем отчётливей был ритм, один конкретный ритм, который будто звал меня, именно меня, меня одну. Он был странным, непривычным, но очень притягательным.
Вот он стал отчётливее, превратился в мелодию, а я уже протискивалась через толпу к его источнику.
И замерла за спинами людей, увидев, что там внутри.
На круглом пятачке выступали акробаты. Плечистый невысокий мужчина в чёрном облегающем костюме, только лицо с тонкими усами и видно, и тонкий гибкий мальчишка, тоже невысокий, тоже в чёрном.
Ловкая фигурка вспархивала невесомой птичкой, касаясь ладони мужчины лишь пальцем ноги, раскинув руки и вытянувшись. Мальчишка будто парил, зависая вот так, на одной точке, тут же перетекал в стойку на руках, опираясь на ту же мужскую ладонь. Затем неуловимым движением стойка превратилась в чудесный крендель, скрученный узлом на плечах силового гимнаста.
Я только распахивала широко глаза. Это было настолько удивительно, что дыхание остановилось само - разве так можно? Это же невероятно!
Я чувствовала, что магии здесь нет, да и вообще этот мир беден её, но волшебство момента меня захватило, и я стояла очарованная, забыв, как дышать.
И вдруг…
Вдруг что-то случилось: мальчишка ли покачнулся или рука нижнего гимнаста дёрнулась или ещё что, но маленькая парящая фигурка, в падении пытаясь удержать равновесие, слишком быстро соскользнула вниз.
