– Увел у мужа-садиста. Ее хотели грохнуть, а я спас.
– Так у нее муж есть?
– Ее в общине венчали. Не буду говорить, что за община, очень крупная. Люся и до замужества воспитывалась так, что наивысшей добродетелью ей вбивали в голову стремление угодить мужчине. Потом у так называемого мужа была на правах секс-рабыни.
– Какая она сексуальная! Я таких еще не встречал.
– Она Школу обаяния прошла в Огайо. Там их послушанию и всяким эротическим штучкам обучали.
– Что за школа?
– Секретная. Девочек готовят для развлечения элиты и съемок в порно.
– Ты что, элита?
– Не, я до элиты еще не дорос. Люську туда по линии общины пристроили еще до замужества.
– В порно она часто снимается? – опять спросил Горыныч.
– Раньше в Штатах снималась часто. Люся – женщина красивая, спрос был. Сейчас в России только решили возобновить практику. Видишь, как получилось…
– Интересно было бы посмотреть сцены с ее участием!
– Ты же говорил, что порнушку не смотришь!
– На Люсю бы взглянул с удовольствием.
– Я заметил, что ты возбудился, когда наблюдал за нами, – улыбнулся Саша. – Так и снял бы штаны, мы эрегированных членов видели не мало.
– Не ревнуешь, когда смотришь порно с ее участием?
– Чего ревновать-то? – удивился Саша. – Наоборот, возбуждаюсь.
– Понимаю, к работе не ревнуют, – примирительно сказал Горыныч.
– А мы и свинг дома практиковали. Приятель мой – Скотт. У него телка – одна из самых известных порно-звезд. Рокси Рей зовут. Не слышал? Ах, да, ты ж не смотришь… Так мы иногда вместе встречаемся. Знал бы только, что с телками делаем! Соревнования всякие устраиваем, кто из них дальше из письки мячик выбросит, кто на дилдо лучше скачет или в тело себе больше теннисных шариков запихает. А на Рождество нарядили подружек круче елок. На соски и между ног цепочек с грузиками нацепили, тела присосками и прищепками с елочными шарами обильно разукрасили. А потом пользовали их в таком виде по очереди. Побили шаров немерено, зато весело было.
– Хорошо развлекаетесь, – мечтательно сказал Горыныч.
– У тебя бельевые прищепки есть? – спросил Александр.
– Надо у матери в ванной посмотреть. А зачем тебе?
– Понимаешь, я люблю трахаться, когда у Люськи на сосках прищепки болтаются, это меня возбуждает, – сказал Саша, вновь посмотрел на оттопыренные штаны Горыныча и спросил:
– Ты МЖМ практикуешь?
– Это как?
– Ну, когда девушка с двумя мужчинами.
– Нет, ты что! Я только один на один могу и без свидетелей.
– Ну и зря. Тогда я сначала с Люськой разряжусь и спать завалюсь, а ты можешь потом с ней пообщаться.
– Мы можем в той комнате! – обрадовался Горыныч.– У меня там кровать есть!
– Ладно, пойду, руки помою и Люську потороплю, – сказал Александр и удалился.
Вскоре он вывел из ванной комнаты свою подружку. На красивой груди девушки торчали бельевые прищепки, прикрепленные к соскам. Виляющей походкой, соблазнительно покачивая бедрами, девушка неспешно прошла мимо пожиравшего ее глазами Горыныча, присела на кровать, вновь широко расставила ноги, но на этот раз не стала сгибать их в коленях, а вытянула, словно балерина в растяжке, и подняла высоко над головой.
Александр подошел к ней вплотную, стянул с себя джинсы с трусами. Девушка при этом покачала призывно ступнями ног и вытянула носки. Но Саша не сразу приступил к ласкам. Он вдруг вытащил из джинсов ремень и довольно сильно ударил им подружку по гениталиям.
Люся вскрикнула негромко и сказала:
– Сенкью, сэр! Ай лав ю!
– Говори по-русски! Мы же в России, – сказал Александр и снова ударил ее ремнем.
– Ты чего? – спросил возбужденный Горыныч.
– Это для разогрева, – ответил Александр. – Она привычная. Дома я ей иногда помпу ставлю.
Александр протянул девушке руку. Она, не опуская вытянутых ног, вновь облизала пальцы любовника и взяла руку в рот.
Вытащив ладонь, Александр поднес ее к влагалищу подружки, сунул туда один палец, затем другой, но мастурбировать не стал. Он потихоньку стал вводить свою руку в тело Люси. Она не возражала, лишь слегка стонала.
– Не больно? – поинтересовался Александр.
– Терпимо, милый, – ответила девушка привычной фразой и закрыла глаза.
Саша приложил усилие, и вся его ладонь оказалась в теле Люси. Она негромко вскрикнула опять. Саша замер на пару секунд, затем еще немного продвинул руку в тело подруги и стал аккуратно вращать ее.
В этот момент наблюдавший за всеми манипуляциями Горыныч почувствовал, что кончает: его семя самопроизвольно выплескивалось наружу, пачкая трусы.
А ночь только начиналась!
Моя жизнь была настолько драматичной, что иногда я путаюсь в воспоминаниях, которые носят странный, обрывочный характер. Некоторые сцены я помню в деталях, очень хорошо, но иногда в поврежденной памяти всплывают лишь отдельные фрагменты.
Я родилась в России, в небольшом городке Малая Вишера, что под Новгородом. Родного отца помню смутно. По рассказам мамы, она вышла замуж по большой любви за красавца офицера. Но жизнь не задалась, отец потерял работу, сильно пил. В пьяном угаре бил маму. Жестоко, беспощадно. Она плакала, но долгое время терпела все унижения и побои.
Однажды отец обвинил мать в измене, сломал ей нос и выгнал ее со мной на улицу. То детское обрывчатое воспоминание до сих пор травмирует мою память.
Мы перебрались в Сочи, где оказались в общине Ордена Просветленных.
Эта религиозная община следует философии, известной как "иллюминизм" или "просветление". Свое наименование Просветленные получили несколько сотен лет назад, их корни и история прослеживаются в древних тайных религиях Египта, Вавилона и даже Месопотамии. Из этих древних религий создатели современного Ордена Просветленных решили взять то, что они считали лучшим, и распространить свои принципы по всему миру.
В общине нас с мамой окружили заботой, предоставили жилье, а вскоре мама сошлась и стала жить с американцем, инструктором местного совета общины штата Пенсильвания. Мужчина находился у нас по обмену опытом. С ним мы перебрались в США, где осели в небольшом городке под Питтсбургом.
Община оказалась очень крупной и хорошо организованной. В США имеются группы почти в каждом большом городе. И филиалы во многих странах. В том числе и в России.
Местные группы управляются верховным жрецом, который подчиняется руководителю более высокого уровня.
Мой отчим был инструктором местной общины, а я его подопытной, послушной девочкой.
Сейчас мне уже тридцать, отчим и мать давно мертвы, мне же удалось вырваться из общины, в настоящее время мы с моим спасителем скрываемся от преследования. Я прохожу реабилитацию и пишу эти воспоминания.
Мне было четыре года, когда мы покинули Россию и осели в США, где поселились в небольшом домике, типа бытовки, с двумя комнатками и малюсенькой кухонькой. Комнату побольше занимали мама и отчим, а мне выдели отдельную комнатку.
Обстановка оказалась спартанской: в моей комнатке находились лишь простенькая тумбочка и пружинная кровать с матрасом. Голый дощатый пол, вместо обоев стены у меня были завешаны плакатами в гамме цветов американского флага. Проповедник и верховный жрец нашего местного отделения общины дядя Билл лично помогал отчиму вешать плакаты.
В детстве я почти не общалась со сверстниками, редко выходила гулять. Меня воспитывал, прежде всего, отчим. Он был инструктором общины и обучал ее членов выполнению их работы, а также контролировал это выполнение. Мама же часто ездила в командировки и иногда отсутствовала по нескольку дней.
Отчим меня постоянно чему-то учил. Сначала четко выговаривать слова на английском и правильно строить фразы, затем читать на этом языке. Мама одобряла его внимание и требовала, чтобы я беспрекословно слушалась отчима и дядю Билла, который часто заходил к нам.
С ранних лет мне внушали, что я избранная и однажды сделаю важные вещи для общины, нашей Семьи. В мою детскую головку, покрытую золотистыми кудряшками, вбивали мысль, что у меня важное предназначение – быть полезной культу.
Впрочем, потом оказалось, что каждому члену общины говорят, будто он – особенный и избранный. Когда я подросла, стала относиться к этому очень спокойно. Всем нам годами внушали, что мы должны сделать что-то важное для Семьи.
Отчим, которого я называла папой, и дядя Билл были едины в методах моего воспитания. Они, похоже, знали, что я должна буду сделать для общины, кем и каким человеком стать. Я же не вполне понимала свою роль и "избранность", но прислушивалась к тому, что мне говорили.
"Ты должна оправдать наши надежды, быть послушной и трудолюбивой", – постоянно повторяли мне. И я старалась быть послушной, но часто вызвала недовольство отчима, порой, по надуманным поводам.
Однажды он на кухне поговорил с мамой, которая только приехала из командировки, и позвал меня в мою комнату.
Отчим вошел первым, вытащил из штанов узкий кожаный ремень черного цвета с блестящей металлической пряжкой, присел на кровать, довольно грубо подтянул меня к себе вплотную и сказал:
– Вот, доченька, этот ремень поможет мне воспитать из тебя достойного человека. Ты уже большая девочка и прекрасно знаешь, что за непослушание полагается наказание. Теперь мы не будем ставить тебя в угол или лишать сладкого. С сегодняшнего дня я буду тебя пороть.
Все же помогать мужу необходимости не было, да и лишняя пара глаза на сделках вызывала вопросы. Хотя Сем и уверял, что у него все схвачено и риска угодить за решетку практически нет.
Я по-прежнему жила дома почти затворницей, лишь изредка, когда не было мужа, выходила за ограду квартала на одинокие прогулки.
Как-то в солнечный весенний день, когда природа уже отошла после зимнего застоя, а радостное птичье пение наполняло душу ожиданием чего-то светлого и доброго, я прогуливалась возле нашего квартала. Вдруг кто-то окликнул меня сзади по имени:
– Лиси?!
Я обернулась, и сердце мое забилось от неожиданности – передо мной определенно был Джон, мой первый парень, моя первая влюбленность.
– Люси… Точно ты! Ну, и где ты была? Я искал тебя после той нашей встречи в гостинице, ты обещала позвонить, но исчезла, переехала сюда…
Джон обнял меня. От него исходил неприятный запах перегара. Мы пошли рядом. От неожиданности я на время потеряла дар речи. После свадьбы я не общалась почти ни с кем, кроме Сема, кухарки и домработницы. Непривычно было разговаривать с кем-то вне стен нашего дома. А Джон опять предался воспоминаниям о наших совместных тренировках, говорил мне комплименты, рассказывал, как попал в наш город. Он явно был очень рад нашей встрече.
– Где ты живешь? – спросил Джон. – Я слышал, ты вышла замуж.
– Да, – ответила я, – вон наш дом.
Сем посмотрел в указанном мной направлении и присвистнул:
– Ничего себе! Твой дом?! Почти дворец! Много вас там живет?
– Только я и муж. Домработница приходит пару раз в неделю и кухарка то же есть.
– А муж кто?
– Предприниматель.
– Понятно. А что одна гуляешь?
– Муж в командировку уехал. Надолго в этот раз…
– Так пойдем к тебе! – обрадовался Джон. – Дом покажешь.
С трудом мне удалось взять себя в руки, я отрицательно замотала головой, мой голос дрожал, когда я пробормотала:
– Джонни, не думаю, что это хорошая идея…
– А ты не думай, Люси, ни о чем, – весело сказал Джон. – Просто наслаждайся общением со старым другом, своим первым парнем.
Я беспомощно уставилась на него. Джон мало изменился с тех пор, как совратил меня в сторожке. Такой же симпатичный, веселый, улыбка такая же, глаза. Только сейчас в строгом мужском костюме. Все же какая-то сила тянула меня к нему, несмотря на неудачный опыт в гостинице. Возможно, весна была виновата.
– Что ты ломаешься? – спросил Джон. – Мы знакомы уже давно…
– Вот именно! Я знаю тебя, твои замашки, знаю, чего хотят мужики, – попыталась сопротивляться, чувствуя, что сдаюсь.
– Я под юбку лезть не буду – с лукавой улыбкой сказал Джон. – Постараюсь держать себя в руках.
Мое сердце заколотилось быстрее от вспыхнувшего волнения. Я прерывисто вздохнула, настороженно глядя на него.
– Джонни! Я замужем и очень люблю своего мужа,– вырвался возглас, и я замолчала, смутившись собственных слов.
– И что из того? Просто посидим, поболтаем. И вообще, мы ему ничего не скажем. Пусть он там спокойным будет в своих командировках. Хочешь, я дам тебе денег за экскурсию, за то, что покажешь дом?
Ничего себе! Мне предложили деньги. В шутку, наверное. А я не знала, что сказать. Нужно было бы послать нахала подальше, но я не могла. В моем мышлении и поведении не было предусмотрено отказов, особенно мужчинам.
– Ладно, пошли, – обреченно сказала я.
Ну и что, выпил человек немного, пообщаться хочет. Столько добрых слов наговорил!
Неудобно было обижать его отказом. Потом я сильно пожалела об этом согласии, но тогда мной управляла весна.
Дом Джона не сильно заинтересовал, а вот моя спальня его привлекла. Мы зашли и остались в ней.
– Выпить есть? сразу спросил Джон.
Пришлось выйти в гостиную к бару. Достала крепленое вино и пару бокалов. Плеснула немного себе, так, чтобы пригубить, и налила полный бокал Джону. Стараясь унять не отпускавшее меня волнение, зажмурилась и несколько раз глубоко вздохнула. Затем вошла в спальню.
Джон уже снял пиджак и повесил его на стул, расстегнул несколько пуговиц на рубашке. Я протянула ему бокал. Он сказал: «Спасибо!», – и с жадностью стал пить. Я тоже сделала пару глотков. Вино приятно согрело рот.
– Давай теперь поцелуемся, – сказал Джон, опустошив стакан.
Я не успела ответить. Грубоватые губы Джона обрушились на меня. Горячий язык молодого человека провел по коже моих губ и устремился внутрь рта, слившись со мной поцелуем.
Я не просила его остановиться, сама инстинктивно тянусь к губам этого нахального, захмелевшего парня, к запретному плоду, который не стоило вкушать. А что мне было делать? Прогнать Джона? Он не уйдет. Бороться с ним, кричать? Никто не услышит. Лучше смириться, расслабиться, получать удовольствие. Я ведь с детства была запрограммирована на секс. Однако и в программе возможны сбои. Сверкнувшая во лбу мысль о Семе заставила меня все же отстраниться и отскочить от Джона к двери спальни. Он не сдержал тихого недовольного возгласа:
– Миленькая, что не так? Ты тоже ведь хочешь, я чувствую это.
Широко раскрытые глаза возбужденного молодого человека уставились на меня. Голова кружилась, я часто дышала, но ничего не ответила. Кровь кипела, во мне боролись мысль об измене и инстинкты, влекущие к сексу.
Джон подошел, осторожно нежно обнял меня, постоял так несколько секунд, затем за руку отвел к кровати, помог снять платье, нижнего белья на мне не было, прикоснулся языком к моей груди, чувствительно укусил за затвердевший сосок. Я застонала, а Джон опять проник в мой рот своим языком.
Я обреченно всхлипнула, откликаясь на его ласки. Они лишили меня рассудка, обезоружили, пленили, подчиняли…
Поцелуй пьяного мужчины не был долгим и приятным. Но тело мое уже горело в ожидании дальнейших действий. На несколько секунд Джон оторвался от моих губ, чтобы скинуть брюки на пол. Затем его ладонь медленно погладила меня по бедру, подхватила и отвела ногу в сторону, открывая самое желанное для мужчин местечко. Предвкушение и нервная дрожь окончательно утопили последние остатки моих мыслей. Инстинкты побеждали.
– Так у нее муж есть?
– Ее в общине венчали. Не буду говорить, что за община, очень крупная. Люся и до замужества воспитывалась так, что наивысшей добродетелью ей вбивали в голову стремление угодить мужчине. Потом у так называемого мужа была на правах секс-рабыни.
– Какая она сексуальная! Я таких еще не встречал.
– Она Школу обаяния прошла в Огайо. Там их послушанию и всяким эротическим штучкам обучали.
– Что за школа?
– Секретная. Девочек готовят для развлечения элиты и съемок в порно.
– Ты что, элита?
– Не, я до элиты еще не дорос. Люську туда по линии общины пристроили еще до замужества.
– В порно она часто снимается? – опять спросил Горыныч.
– Раньше в Штатах снималась часто. Люся – женщина красивая, спрос был. Сейчас в России только решили возобновить практику. Видишь, как получилось…
– Интересно было бы посмотреть сцены с ее участием!
– Ты же говорил, что порнушку не смотришь!
– На Люсю бы взглянул с удовольствием.
– Я заметил, что ты возбудился, когда наблюдал за нами, – улыбнулся Саша. – Так и снял бы штаны, мы эрегированных членов видели не мало.
– Не ревнуешь, когда смотришь порно с ее участием?
– Чего ревновать-то? – удивился Саша. – Наоборот, возбуждаюсь.
– Понимаю, к работе не ревнуют, – примирительно сказал Горыныч.
– А мы и свинг дома практиковали. Приятель мой – Скотт. У него телка – одна из самых известных порно-звезд. Рокси Рей зовут. Не слышал? Ах, да, ты ж не смотришь… Так мы иногда вместе встречаемся. Знал бы только, что с телками делаем! Соревнования всякие устраиваем, кто из них дальше из письки мячик выбросит, кто на дилдо лучше скачет или в тело себе больше теннисных шариков запихает. А на Рождество нарядили подружек круче елок. На соски и между ног цепочек с грузиками нацепили, тела присосками и прищепками с елочными шарами обильно разукрасили. А потом пользовали их в таком виде по очереди. Побили шаров немерено, зато весело было.
– Хорошо развлекаетесь, – мечтательно сказал Горыныч.
– У тебя бельевые прищепки есть? – спросил Александр.
– Надо у матери в ванной посмотреть. А зачем тебе?
– Понимаешь, я люблю трахаться, когда у Люськи на сосках прищепки болтаются, это меня возбуждает, – сказал Саша, вновь посмотрел на оттопыренные штаны Горыныча и спросил:
– Ты МЖМ практикуешь?
– Это как?
– Ну, когда девушка с двумя мужчинами.
– Нет, ты что! Я только один на один могу и без свидетелей.
– Ну и зря. Тогда я сначала с Люськой разряжусь и спать завалюсь, а ты можешь потом с ней пообщаться.
– Мы можем в той комнате! – обрадовался Горыныч.– У меня там кровать есть!
– Ладно, пойду, руки помою и Люську потороплю, – сказал Александр и удалился.
Вскоре он вывел из ванной комнаты свою подружку. На красивой груди девушки торчали бельевые прищепки, прикрепленные к соскам. Виляющей походкой, соблазнительно покачивая бедрами, девушка неспешно прошла мимо пожиравшего ее глазами Горыныча, присела на кровать, вновь широко расставила ноги, но на этот раз не стала сгибать их в коленях, а вытянула, словно балерина в растяжке, и подняла высоко над головой.
Александр подошел к ней вплотную, стянул с себя джинсы с трусами. Девушка при этом покачала призывно ступнями ног и вытянула носки. Но Саша не сразу приступил к ласкам. Он вдруг вытащил из джинсов ремень и довольно сильно ударил им подружку по гениталиям.
Люся вскрикнула негромко и сказала:
– Сенкью, сэр! Ай лав ю!
– Говори по-русски! Мы же в России, – сказал Александр и снова ударил ее ремнем.
– Ты чего? – спросил возбужденный Горыныч.
– Это для разогрева, – ответил Александр. – Она привычная. Дома я ей иногда помпу ставлю.
Александр протянул девушке руку. Она, не опуская вытянутых ног, вновь облизала пальцы любовника и взяла руку в рот.
Вытащив ладонь, Александр поднес ее к влагалищу подружки, сунул туда один палец, затем другой, но мастурбировать не стал. Он потихоньку стал вводить свою руку в тело Люси. Она не возражала, лишь слегка стонала.
– Не больно? – поинтересовался Александр.
– Терпимо, милый, – ответила девушка привычной фразой и закрыла глаза.
Саша приложил усилие, и вся его ладонь оказалась в теле Люси. Она негромко вскрикнула опять. Саша замер на пару секунд, затем еще немного продвинул руку в тело подруги и стал аккуратно вращать ее.
В этот момент наблюдавший за всеми манипуляциями Горыныч почувствовал, что кончает: его семя самопроизвольно выплескивалось наружу, пачкая трусы.
А ночь только начиналась!
Глава 1.
Моя жизнь была настолько драматичной, что иногда я путаюсь в воспоминаниях, которые носят странный, обрывочный характер. Некоторые сцены я помню в деталях, очень хорошо, но иногда в поврежденной памяти всплывают лишь отдельные фрагменты.
Я родилась в России, в небольшом городке Малая Вишера, что под Новгородом. Родного отца помню смутно. По рассказам мамы, она вышла замуж по большой любви за красавца офицера. Но жизнь не задалась, отец потерял работу, сильно пил. В пьяном угаре бил маму. Жестоко, беспощадно. Она плакала, но долгое время терпела все унижения и побои.
Однажды отец обвинил мать в измене, сломал ей нос и выгнал ее со мной на улицу. То детское обрывчатое воспоминание до сих пор травмирует мою память.
Мы перебрались в Сочи, где оказались в общине Ордена Просветленных.
Эта религиозная община следует философии, известной как "иллюминизм" или "просветление". Свое наименование Просветленные получили несколько сотен лет назад, их корни и история прослеживаются в древних тайных религиях Египта, Вавилона и даже Месопотамии. Из этих древних религий создатели современного Ордена Просветленных решили взять то, что они считали лучшим, и распространить свои принципы по всему миру.
В общине нас с мамой окружили заботой, предоставили жилье, а вскоре мама сошлась и стала жить с американцем, инструктором местного совета общины штата Пенсильвания. Мужчина находился у нас по обмену опытом. С ним мы перебрались в США, где осели в небольшом городке под Питтсбургом.
Община оказалась очень крупной и хорошо организованной. В США имеются группы почти в каждом большом городе. И филиалы во многих странах. В том числе и в России.
Местные группы управляются верховным жрецом, который подчиняется руководителю более высокого уровня.
Мой отчим был инструктором местной общины, а я его подопытной, послушной девочкой.
Сейчас мне уже тридцать, отчим и мать давно мертвы, мне же удалось вырваться из общины, в настоящее время мы с моим спасителем скрываемся от преследования. Я прохожу реабилитацию и пишу эти воспоминания.
Мне было четыре года, когда мы покинули Россию и осели в США, где поселились в небольшом домике, типа бытовки, с двумя комнатками и малюсенькой кухонькой. Комнату побольше занимали мама и отчим, а мне выдели отдельную комнатку.
Обстановка оказалась спартанской: в моей комнатке находились лишь простенькая тумбочка и пружинная кровать с матрасом. Голый дощатый пол, вместо обоев стены у меня были завешаны плакатами в гамме цветов американского флага. Проповедник и верховный жрец нашего местного отделения общины дядя Билл лично помогал отчиму вешать плакаты.
В детстве я почти не общалась со сверстниками, редко выходила гулять. Меня воспитывал, прежде всего, отчим. Он был инструктором общины и обучал ее членов выполнению их работы, а также контролировал это выполнение. Мама же часто ездила в командировки и иногда отсутствовала по нескольку дней.
Отчим меня постоянно чему-то учил. Сначала четко выговаривать слова на английском и правильно строить фразы, затем читать на этом языке. Мама одобряла его внимание и требовала, чтобы я беспрекословно слушалась отчима и дядю Билла, который часто заходил к нам.
С ранних лет мне внушали, что я избранная и однажды сделаю важные вещи для общины, нашей Семьи. В мою детскую головку, покрытую золотистыми кудряшками, вбивали мысль, что у меня важное предназначение – быть полезной культу.
Впрочем, потом оказалось, что каждому члену общины говорят, будто он – особенный и избранный. Когда я подросла, стала относиться к этому очень спокойно. Всем нам годами внушали, что мы должны сделать что-то важное для Семьи.
Отчим, которого я называла папой, и дядя Билл были едины в методах моего воспитания. Они, похоже, знали, что я должна буду сделать для общины, кем и каким человеком стать. Я же не вполне понимала свою роль и "избранность", но прислушивалась к тому, что мне говорили.
"Ты должна оправдать наши надежды, быть послушной и трудолюбивой", – постоянно повторяли мне. И я старалась быть послушной, но часто вызвала недовольство отчима, порой, по надуманным поводам.
Однажды он на кухне поговорил с мамой, которая только приехала из командировки, и позвал меня в мою комнату.
Отчим вошел первым, вытащил из штанов узкий кожаный ремень черного цвета с блестящей металлической пряжкой, присел на кровать, довольно грубо подтянул меня к себе вплотную и сказал:
– Вот, доченька, этот ремень поможет мне воспитать из тебя достойного человека. Ты уже большая девочка и прекрасно знаешь, что за непослушание полагается наказание. Теперь мы не будем ставить тебя в угол или лишать сладкого. С сегодняшнего дня я буду тебя пороть.
Глава 27.
Все же помогать мужу необходимости не было, да и лишняя пара глаза на сделках вызывала вопросы. Хотя Сем и уверял, что у него все схвачено и риска угодить за решетку практически нет.
Я по-прежнему жила дома почти затворницей, лишь изредка, когда не было мужа, выходила за ограду квартала на одинокие прогулки.
Как-то в солнечный весенний день, когда природа уже отошла после зимнего застоя, а радостное птичье пение наполняло душу ожиданием чего-то светлого и доброго, я прогуливалась возле нашего квартала. Вдруг кто-то окликнул меня сзади по имени:
– Лиси?!
Я обернулась, и сердце мое забилось от неожиданности – передо мной определенно был Джон, мой первый парень, моя первая влюбленность.
– Люси… Точно ты! Ну, и где ты была? Я искал тебя после той нашей встречи в гостинице, ты обещала позвонить, но исчезла, переехала сюда…
Джон обнял меня. От него исходил неприятный запах перегара. Мы пошли рядом. От неожиданности я на время потеряла дар речи. После свадьбы я не общалась почти ни с кем, кроме Сема, кухарки и домработницы. Непривычно было разговаривать с кем-то вне стен нашего дома. А Джон опять предался воспоминаниям о наших совместных тренировках, говорил мне комплименты, рассказывал, как попал в наш город. Он явно был очень рад нашей встрече.
– Где ты живешь? – спросил Джон. – Я слышал, ты вышла замуж.
– Да, – ответила я, – вон наш дом.
Сем посмотрел в указанном мной направлении и присвистнул:
– Ничего себе! Твой дом?! Почти дворец! Много вас там живет?
– Только я и муж. Домработница приходит пару раз в неделю и кухарка то же есть.
– А муж кто?
– Предприниматель.
– Понятно. А что одна гуляешь?
– Муж в командировку уехал. Надолго в этот раз…
– Так пойдем к тебе! – обрадовался Джон. – Дом покажешь.
С трудом мне удалось взять себя в руки, я отрицательно замотала головой, мой голос дрожал, когда я пробормотала:
– Джонни, не думаю, что это хорошая идея…
– А ты не думай, Люси, ни о чем, – весело сказал Джон. – Просто наслаждайся общением со старым другом, своим первым парнем.
Я беспомощно уставилась на него. Джон мало изменился с тех пор, как совратил меня в сторожке. Такой же симпатичный, веселый, улыбка такая же, глаза. Только сейчас в строгом мужском костюме. Все же какая-то сила тянула меня к нему, несмотря на неудачный опыт в гостинице. Возможно, весна была виновата.
– Что ты ломаешься? – спросил Джон. – Мы знакомы уже давно…
– Вот именно! Я знаю тебя, твои замашки, знаю, чего хотят мужики, – попыталась сопротивляться, чувствуя, что сдаюсь.
– Я под юбку лезть не буду – с лукавой улыбкой сказал Джон. – Постараюсь держать себя в руках.
Мое сердце заколотилось быстрее от вспыхнувшего волнения. Я прерывисто вздохнула, настороженно глядя на него.
– Джонни! Я замужем и очень люблю своего мужа,– вырвался возглас, и я замолчала, смутившись собственных слов.
– И что из того? Просто посидим, поболтаем. И вообще, мы ему ничего не скажем. Пусть он там спокойным будет в своих командировках. Хочешь, я дам тебе денег за экскурсию, за то, что покажешь дом?
Ничего себе! Мне предложили деньги. В шутку, наверное. А я не знала, что сказать. Нужно было бы послать нахала подальше, но я не могла. В моем мышлении и поведении не было предусмотрено отказов, особенно мужчинам.
– Ладно, пошли, – обреченно сказала я.
Ну и что, выпил человек немного, пообщаться хочет. Столько добрых слов наговорил!
Неудобно было обижать его отказом. Потом я сильно пожалела об этом согласии, но тогда мной управляла весна.
Дом Джона не сильно заинтересовал, а вот моя спальня его привлекла. Мы зашли и остались в ней.
– Выпить есть? сразу спросил Джон.
Пришлось выйти в гостиную к бару. Достала крепленое вино и пару бокалов. Плеснула немного себе, так, чтобы пригубить, и налила полный бокал Джону. Стараясь унять не отпускавшее меня волнение, зажмурилась и несколько раз глубоко вздохнула. Затем вошла в спальню.
Джон уже снял пиджак и повесил его на стул, расстегнул несколько пуговиц на рубашке. Я протянула ему бокал. Он сказал: «Спасибо!», – и с жадностью стал пить. Я тоже сделала пару глотков. Вино приятно согрело рот.
– Давай теперь поцелуемся, – сказал Джон, опустошив стакан.
Я не успела ответить. Грубоватые губы Джона обрушились на меня. Горячий язык молодого человека провел по коже моих губ и устремился внутрь рта, слившись со мной поцелуем.
Я не просила его остановиться, сама инстинктивно тянусь к губам этого нахального, захмелевшего парня, к запретному плоду, который не стоило вкушать. А что мне было делать? Прогнать Джона? Он не уйдет. Бороться с ним, кричать? Никто не услышит. Лучше смириться, расслабиться, получать удовольствие. Я ведь с детства была запрограммирована на секс. Однако и в программе возможны сбои. Сверкнувшая во лбу мысль о Семе заставила меня все же отстраниться и отскочить от Джона к двери спальни. Он не сдержал тихого недовольного возгласа:
– Миленькая, что не так? Ты тоже ведь хочешь, я чувствую это.
Широко раскрытые глаза возбужденного молодого человека уставились на меня. Голова кружилась, я часто дышала, но ничего не ответила. Кровь кипела, во мне боролись мысль об измене и инстинкты, влекущие к сексу.
Джон подошел, осторожно нежно обнял меня, постоял так несколько секунд, затем за руку отвел к кровати, помог снять платье, нижнего белья на мне не было, прикоснулся языком к моей груди, чувствительно укусил за затвердевший сосок. Я застонала, а Джон опять проник в мой рот своим языком.
Я обреченно всхлипнула, откликаясь на его ласки. Они лишили меня рассудка, обезоружили, пленили, подчиняли…
Поцелуй пьяного мужчины не был долгим и приятным. Но тело мое уже горело в ожидании дальнейших действий. На несколько секунд Джон оторвался от моих губ, чтобы скинуть брюки на пол. Затем его ладонь медленно погладила меня по бедру, подхватила и отвела ногу в сторону, открывая самое желанное для мужчин местечко. Предвкушение и нервная дрожь окончательно утопили последние остатки моих мыслей. Инстинкты побеждали.
