— Ещё со времён Бреса, когда фоморы сражались с нашими богами, их короли не выглядели, как ты выразилась, толсторукими уродами. Брес же, по описаниям, был невероятно красив. Но их красота – лишь защитная оболочка, внутри они жадные и жестокие существа.
— Но почему король отозвал свою армию? Я слышала его голос, это он тогда отдал приказ, и толсторукие покинули наше судно. И ещё я видела, что он смотрел на меня.
Я не стала уточнять, что в тот момент кто-то из них тащил меня к лестнице и что их король, по всей видимости, вообще не спускал с меня глаз, то есть одного глаза. Ни к чему пугать брата такими подробностями, а то он не только в цитадель, но и за ворота меня не выпустит.
— Этого мы не знаем, — сказал Аадрион, прочёсывая пальцами волосы ото лба к затылку, что намекало на его волнение, — но в любом случае дело здесь нечисто, фоморам что-то нужно, они преследуют конкретную цель, а не просто традиционно грабят и убивают.
Дариен отправился в Зеелонд тем же вечером. По его сосредоточенному взгляду я поняла — что-то произошло, но он только отмахнулся от моих вопросов. Мне, конечно, хотелось бы пойти с ним, но он не позвал, а напрашиваться я не стала. Дариен — правитель эльфийских земель, это примерно как губернатор области, а я тут невольно заявилась и хочу, чтобы он со мной возился. Нет, нужно быть взрослой и максимально самостоятельной. Но как? Без знания языка мне не выйти за пределы замка без сопровождения. Ради одного этого мне бы стоило посетить цитадель магии.
Когда мы пришли в комнату Кона снова, он сказал, что необходимо начать с тренировки концентрации, отвёл меня в небольшую каморку, поставил на стол какое-то растение с круглыми мохнатыми листьями в зелёном глиняном горшке, объяснил, что я должна смотреть на этот цветок до тех пор, пока не увижу, как на тонком стебельке распустится едва заметный, похожий на мелкую розовую бусинку бутон, и посоветовал папе не мешать моей тренировке.
Папа усмехнулся, похлопал меня по плечу, пожелал приятного урока и ушёл, а я сосредоточилась на растении. Каждый его листочек покрывали тысячи коротких ворсинок и тысячи мелких пупырышков под ними. На нижней белой стороне листа выступали чёткие прожилки, как вены на папиных руках. По венам я плавно перешла к папиному лицу — к сеточке морщинок возле глаз, к улыбке, делающей папу похожим на мальчика. А вот Аадрион редко улыбался, и улыбка не молодила его, наоборот, превращала в мудреца, спустившегося с небес и снисходительно посматривающего на суетливый народец. Улыбка Дариена перекрыла все образы, а я подпёрла голову рукой, потому что почувствовала, как начинаю таять сладким крем-брюле под солнцем. Смеющиеся глаза Дариена вскоре помрачнели, заставив на небе сомкнуться тучи, я ощутила дрожь, но потянулась пальцами к его щеке, а когда коснулась её, то это оказалось не его щекой, а щекой смотрящего на меня одним тёмным глазом короля фоморов.
— Мира, — кто-то потрепал меня за плечо, и я встрепенулась.
Неужели заснула? Вот позорище! Бросив взгляд на цветок, я увидела, что бутон уже распустился и поигрывал алыми лепестками в свете взлетевшего к облакам Птухайла.
Кон покачал головой, но глаза его улыбались.
— До встречи после рассвета, — протянул он, точно спел строчку из песни.
Я смутилась.
— Простите, Кон, до встречи, — промямлила в ответ и вышла, сгорая от стыда. Так опозориться в первый день занятий.
— Да какой из меня маг, — поплакалась я папе, когда мы сидели в маленькой столовой возле кухни вдвоём и поглощали сыр со свежими овощами и зеленью, которые я запивала водой, а папа – чем-то подозрительно розовым из плетёной бутылки. — У меня не получилось сконцентрироваться на цветке, чтобы увидеть, как распускается бутон.
— А год назад ты владела мечом или хотя бы думала, что когда-либо возьмёшь его в руки? – спросил папа и посмотрел мне в глаза.
— Нет, — засмеялась я, — но это другое. Разве можно так вот взять и научиться магии? Разве это не дар свыше?
Папа вздохнул, отхлебнул из кружки, понюхал кусочек сыра.
— Наверное, я не тот, кто должен тебе это объяснять. Но, по крайней мере, я твой отец, — сказал он и потёр ладони друг об дружку, потом сцепил руки в замок. – Природа, скажем так, бросила своё магическое семя ещё до твоего рождения. Сумеешь ли ты его взрастить — вот вопрос. Ты должна попробовать. Так же как попробовала взять в руки меч. Кон поможет тебе, поверь, столько лет твоя магия томилась где-то глубоко-глубоко, это всё равно что открыть кран десятки лет неиспользуемой колонки. Прости, я не мастер сравнений, ты, наверное, толком не знаешь, что такое колонка. Ну, к примеру, трубы, по которым долго-долго уже не бежала вода. Ну, надеюсь, ты поняла, что я хотел сказать. Ты только что попыталась открыть кран. Он не поддался. Продолжай пытаться.
Я улыбнулась. Что же, сравнение с заржавевшим краном мне вполне подходило.
Как только я вошла в комнату Кона, тот указал рукой на стул перед моим знакомым цветком.
— Твоё задание, — протянул он и вышел.
Мы с растением остались один на один. Я рассматривала его, гадая, как скоро он должен распуститься, а чтобы снова не улететь в своих мыслях в неведомые дали и не уснуть, я стала думать о своем задании. Разве это трудная задача? Только лишь дождаться, когда цветок раскроет лепестки. Вот он, такой маленький, невзрачный цветочек в зелёном горшочке. Листья и стебелёк с одним-единственным розоватым бутоном размером с точку на бумаге. Ничего лишнего. Наверное, Кон нарочно подобрал это растение, чтобы рассматривать на нём было нечего. Пять секунд, и он уже изучён со всех сторон. Никаких особых отметин. Ровный зелёный цвет листьев, такой же зелёный цвет горшка, розовая точка и немного тёмной сырой земли. Похоже, его только что полили, потому что земля блестела от влаги, словно живые тёмные глаза.
Глаза Дариена. Почему он не прислал мне никакой весточки и не пришёл сам? Что произошло? Почему мне ничего не говорят? Может, не хотят тревожить или боятся испугать? Неужели эльфы до сих пор не поняли, что меня не так-то просто ошеломить?? А может, они снова обходятся со мной как с маленькой, не хотят, чтобы я сама принимала какие-либо решения? Если бы я только знала, что случилось. Обеспокоенный взгляд Дариена царапал мне душу, уж я-то успела изучить его ещё за время нашего первого путешествия на «Летящем по волнам».
А что, если Дариен вышел в море и на него напали фоморы? Глаза короля фоморов так и встали передо мной. Глубокие, холодные, как ледяной колодец. Чего он хотел? Почему он смотрел на меня и почему отпустил нас? А как он поступит с кораблем, когда на нем будет Дариен? Нет, если бы что-то случилось с правителем Зеелонда и Восставших Земель, я бы знала. Наверняка. Поднялась бы шумиха. Да и вряд ли папа стал бы скрывать от меня такое. От мыслей в груди намотался упругий клубок, и я подошла к окну, чтобы успокоиться, глядя на безмятежный нежно-салатовый пейзаж. Белые лучи Птухайла неожиданно выскользнули из-за холма, закрывающего обзор, подсветили ажурную чёрную решётку и, задев моё плечо, метнулись в комнату. В глазах побелело от света: ни холма, ни решётки не стало видно, всё залило сияние эльфийской звезды. Я зажмурилась, чтобы вернуть глазам способность видеть, и возвратилась к столу.
— О нет, только не это, – простонала я, глядя на злорадно ухмыляющийся развернувшимися алыми лепестками цветок. От бессилия и нахлынувшего стыда я зарычала и ударила по столу, потом плюхнулась на стул, сложив перед грудью руки, и уставилась на подлое растение, размышляя, что делать и не притвориться ли, что я видела, как оно распустилось.
Но как раз в этот момент маг вошел в комнату и сразу всё понял по моему выражению лица. Я приготовилась объясняться, а он жестом остановил меня.
— Всё хорошо, Мира, приходи завтра.
Я вздохнула демонстративно печально и пошла на террасу, откуда открывался вид на море. Чёртов цветок не поддаётся мне, но я его добью. И дело даже не в магии, а в том, что я человек и уж в состоянии справиться с такой ерундовой задачей. Хотя магия здесь, на мой взгляд, совершенно ни при чём. Ну какое отношение к ней имеет распускание цветка? По-моему, это больше физиологический, нежели магический процесс.
Я вздрогнула, когда меня тронули за плечо.
— Гиилюс! – вскрикнула я и бросилась к нему на шею.
— Мира, — засмеялся он, подхватывая меня и сжимая в объятиях.
Оказавшись снова на полу, я рассмотрела его. Он совсем не изменился. Всё те же золотые кудри и та же воинская зелёная форма.
— Говорят, ты учишься магии? – спросил Гиилюс. – Как успехи?
Я махнула рукой.
— Не спрашивай. Думаю, скоро я пожалею, что послушала отца. А ты как? На службе?
— Да брось, у тебя получится. Знаешь, никогда бы не поверил, что Даалия может выделывать такие штуки, если бы не видел своими глазами. Она не маг, скорее алхимик, но сейчас учится в цитадели, чтобы получить место в войске Земли Предков.
— Правда? Вот здорово! Будете служить вместе.
— Да, она упёртая, уж если что-то решила, то так и сделает. И никто не сможет ей помешать.
Он снова засмеялся, еще больше озаряя и без того светлый день, стирая из моих мыслей горечь неудачи, чувство стыда и беспочвенные переживания.
Ночью я не спала. Отсутствие информации о Дариене беспокоило меня, я ворочалась, постоянно просыпалась в пропитанной потом постели, а когда удавалось уснуть, то лучше бы и не удавалось. Я видела Дариена. Устав от ожидания, проникла в Мерцающие врата и бежала босиком по холодному каменному полу замка Зеелонда. Заметив правителя, бросилась к нему, но, когда он повернулся на мой крик, его жёсткий взгляд остановил меня, я не смела двинуться, и он подошел сам, протянул руку и начал меня душить точно так же, как это делал Эз. Я лишилась голоса, не смогла сделать вдох и только тогда поняла, что душил меня не Дариен. На меня смотрели затягивающие в чёрный омут глаза короля фоморов.
Я села на кровати, лицо покрывала испарина, спина горела, как обожжённая крапивой, хотелось приложиться ею к чему-нибудь холодному. Я подошла к окну и уселась на подушку, прислонившись к стене и подтянув колени к груди. Так и просидела до самого рассвета, хоть находиться одной в тёмной комнате было не лучше, чем видеть кошмарный сон. Я присматривалась к темноте, ловила за окнами каждую тень. Зажигать факелы я не умела. Эта беспомощность убивала. Как сейчас мне не хватало мамы, к которой я могла прийти в любое время ночи, пока мы жили вдвоем, забраться под одеяло, и все кошмары тут же исчезали, точно мама – мой ангел-хранитель. Явиться так к папе я стеснялась, поэтому пришлось сидеть, вслушиваясь в ночные таинственные звуки, и думать. Думать, думать.
Утром мне не хотелось идти на занятие к магу, и я даже размышляла — не сослаться ли на бессонную ночь, но потом решила, что не должна показывать эльфам свою слабость. В этом мире я единственный человек, не считая отца. Но папа — герой. Он победил дракона. Человек-легенда, а мои подвиги не настолько заметны. И я просто обязана была проявить себя не худшим образом, поэтому умылась и спустилась в комнату Кона.
Увидев на столе всё тот же цветок, я подумала, что будет очень даже неплохо выспаться хотя бы сидя за столом, раз уж ночью мне это не удалось. И пусть я опозорюсь в очередной раз, лишь бы не изводить себя больше разрушающими меня и сосущими энергию бесполезными мыслями. Я просто тупо смотрела на уже изученное со всех сторон растение, не спала, но и не витала в облаках, не думала и не представляла никаких вариантов развития событий — все это слишком утомило меня за ночь. Белые лучи пробежались по столу, скользнули по щеке и тонким ровным слоем легли на мохнатые листочки, заставив играть каждую ворсинку так, что весь цветок точно посыпали блёстками, а розовая точка стала похожа на капельку крови. Она росла, росла, набухала, будто её надували изнутри через трубочку, а когда достигла размера вишни, то крохотная дырочка в середине начала расширяться. Вскоре вишенка раскрылась, как бы вывернувшись наизнанку, и к ласковым лучам Птухайла повернулись глянцевые алые лепестки.
Я очнулась от оцепенения, только когда Кон открыл с тихим скрипом дверь.
— Правда удивительно? – выговорил маг осторожно, наверное, сомневаясь, что верно произносит слова.
Я согласилась, но больше меня удивило то, что за своим занятием я совершенно забыла о беспокойстве. Моя спина больше не горела, а в голове, несмотря на жуткий недосып, стало светло и радостно. С таким настроением я и покинула старика, стараясь весь день не поддаваться панике, тренировалась во дворе с эльфами, помогала Мудрейшему с разборкой книг в библиотеке, но когда на следующее утро пришла с папой для нового урока, то обнаружила на столе тот же цветок. Я в недоумении посмотрела на Кона, а он сказал что-то по-эльфийски, и папа объяснил:
— Ты должна научиться концентрироваться, а значит, и обращаться к магии внутри себя в любое время и в любом состоянии.
С тех пор каждое моё утро начиналось с созерцания цветка.
Я поняла, что должна освобождать голову от мыслей, а сердце – от беспокойства. Это помогло мне справляться с заданием каждый раз, я изучила цветок во всех мельчайших подробностях, уловила момент, как его бутон начинал раздуваться и превращался в капельку крови. Мне бы хотелось рассмотреть процесс под микроскопом. Но такой возможности не было, так что пришлось обходиться своим зрением. Кон стал давать мне и другие задания, например, удерживать на ладони пёрышко, не дуя на него, не подставляя ветру, не двигаясь, а ждать, когда оно слетит само. Иногда при абсолютном безветрии на улице я могла сидеть, держа пёрышко, с утра и до обеда. Рука затекала, я переставала чувствовать свою ладонь, и тогда пёрышко волшебным образом слетало с неё. Кон говорил, что это и есть магия, и я понимала это, только когда пёрышко даже при закрытых окнах, при полном отсутствии любых дуновений вспархивало с ладони и опускалось красивыми плавными движениями на стол. Я даже больше не нуждалась в нескольких долгих часах, время на задание сокращалось с каждым днём, и вскоре не прошло и пятнадцати минут, как я избавилась от своего пушистенького мучителя.
А дней прошло уже четырнадцать.
Я наконец-то обзавелась календарём. Оказалось, что год у эльфов длится от четырёхсот пяти до пятисот пятнадцати дней, причём их количество каждый раз разное и без всякой системы. Зависит от Птухайла, где-то дней за двадцать пять до полного исчезновения, а день — это время от восхода до заката, Птухайл начинает умирать, сила его свечения падает, начинается зима, приходят грозы, холод, затем морозы, и в один момент светило пропадает совсем и восход не наступает. Тогда говорят, что Птухайл умер, и какое-то время, а никто точно не знает какое, потому что нет ни восходов, ни закатов, сплошная ночь, он не появляется. Тогда все закрываются в жилищах, потому что холод становится убийственным почти для всего живого, кроме за тысячелетия приспособившихся к этому деревьев-гигантов. Даже океан сковывается льдом. И вот через какое-то время, предположительно около нашей недели, Птухайл воскресает, словно птица-феникс, озаряя мир небывалым светом, и воздух, и земля, и вода стремительно прогреваются. Этот момент называют Рождением Птухайла, и начинают отсчет нового календарного года.
— Но почему король отозвал свою армию? Я слышала его голос, это он тогда отдал приказ, и толсторукие покинули наше судно. И ещё я видела, что он смотрел на меня.
Я не стала уточнять, что в тот момент кто-то из них тащил меня к лестнице и что их король, по всей видимости, вообще не спускал с меня глаз, то есть одного глаза. Ни к чему пугать брата такими подробностями, а то он не только в цитадель, но и за ворота меня не выпустит.
— Этого мы не знаем, — сказал Аадрион, прочёсывая пальцами волосы ото лба к затылку, что намекало на его волнение, — но в любом случае дело здесь нечисто, фоморам что-то нужно, они преследуют конкретную цель, а не просто традиционно грабят и убивают.
Дариен отправился в Зеелонд тем же вечером. По его сосредоточенному взгляду я поняла — что-то произошло, но он только отмахнулся от моих вопросов. Мне, конечно, хотелось бы пойти с ним, но он не позвал, а напрашиваться я не стала. Дариен — правитель эльфийских земель, это примерно как губернатор области, а я тут невольно заявилась и хочу, чтобы он со мной возился. Нет, нужно быть взрослой и максимально самостоятельной. Но как? Без знания языка мне не выйти за пределы замка без сопровождения. Ради одного этого мне бы стоило посетить цитадель магии.
Когда мы пришли в комнату Кона снова, он сказал, что необходимо начать с тренировки концентрации, отвёл меня в небольшую каморку, поставил на стол какое-то растение с круглыми мохнатыми листьями в зелёном глиняном горшке, объяснил, что я должна смотреть на этот цветок до тех пор, пока не увижу, как на тонком стебельке распустится едва заметный, похожий на мелкую розовую бусинку бутон, и посоветовал папе не мешать моей тренировке.
Папа усмехнулся, похлопал меня по плечу, пожелал приятного урока и ушёл, а я сосредоточилась на растении. Каждый его листочек покрывали тысячи коротких ворсинок и тысячи мелких пупырышков под ними. На нижней белой стороне листа выступали чёткие прожилки, как вены на папиных руках. По венам я плавно перешла к папиному лицу — к сеточке морщинок возле глаз, к улыбке, делающей папу похожим на мальчика. А вот Аадрион редко улыбался, и улыбка не молодила его, наоборот, превращала в мудреца, спустившегося с небес и снисходительно посматривающего на суетливый народец. Улыбка Дариена перекрыла все образы, а я подпёрла голову рукой, потому что почувствовала, как начинаю таять сладким крем-брюле под солнцем. Смеющиеся глаза Дариена вскоре помрачнели, заставив на небе сомкнуться тучи, я ощутила дрожь, но потянулась пальцами к его щеке, а когда коснулась её, то это оказалось не его щекой, а щекой смотрящего на меня одним тёмным глазом короля фоморов.
— Мира, — кто-то потрепал меня за плечо, и я встрепенулась.
Неужели заснула? Вот позорище! Бросив взгляд на цветок, я увидела, что бутон уже распустился и поигрывал алыми лепестками в свете взлетевшего к облакам Птухайла.
Кон покачал головой, но глаза его улыбались.
— До встречи после рассвета, — протянул он, точно спел строчку из песни.
Я смутилась.
— Простите, Кон, до встречи, — промямлила в ответ и вышла, сгорая от стыда. Так опозориться в первый день занятий.
— Да какой из меня маг, — поплакалась я папе, когда мы сидели в маленькой столовой возле кухни вдвоём и поглощали сыр со свежими овощами и зеленью, которые я запивала водой, а папа – чем-то подозрительно розовым из плетёной бутылки. — У меня не получилось сконцентрироваться на цветке, чтобы увидеть, как распускается бутон.
— А год назад ты владела мечом или хотя бы думала, что когда-либо возьмёшь его в руки? – спросил папа и посмотрел мне в глаза.
— Нет, — засмеялась я, — но это другое. Разве можно так вот взять и научиться магии? Разве это не дар свыше?
Папа вздохнул, отхлебнул из кружки, понюхал кусочек сыра.
— Наверное, я не тот, кто должен тебе это объяснять. Но, по крайней мере, я твой отец, — сказал он и потёр ладони друг об дружку, потом сцепил руки в замок. – Природа, скажем так, бросила своё магическое семя ещё до твоего рождения. Сумеешь ли ты его взрастить — вот вопрос. Ты должна попробовать. Так же как попробовала взять в руки меч. Кон поможет тебе, поверь, столько лет твоя магия томилась где-то глубоко-глубоко, это всё равно что открыть кран десятки лет неиспользуемой колонки. Прости, я не мастер сравнений, ты, наверное, толком не знаешь, что такое колонка. Ну, к примеру, трубы, по которым долго-долго уже не бежала вода. Ну, надеюсь, ты поняла, что я хотел сказать. Ты только что попыталась открыть кран. Он не поддался. Продолжай пытаться.
Я улыбнулась. Что же, сравнение с заржавевшим краном мне вполне подходило.
Как только я вошла в комнату Кона, тот указал рукой на стул перед моим знакомым цветком.
— Твоё задание, — протянул он и вышел.
Мы с растением остались один на один. Я рассматривала его, гадая, как скоро он должен распуститься, а чтобы снова не улететь в своих мыслях в неведомые дали и не уснуть, я стала думать о своем задании. Разве это трудная задача? Только лишь дождаться, когда цветок раскроет лепестки. Вот он, такой маленький, невзрачный цветочек в зелёном горшочке. Листья и стебелёк с одним-единственным розоватым бутоном размером с точку на бумаге. Ничего лишнего. Наверное, Кон нарочно подобрал это растение, чтобы рассматривать на нём было нечего. Пять секунд, и он уже изучён со всех сторон. Никаких особых отметин. Ровный зелёный цвет листьев, такой же зелёный цвет горшка, розовая точка и немного тёмной сырой земли. Похоже, его только что полили, потому что земля блестела от влаги, словно живые тёмные глаза.
Глаза Дариена. Почему он не прислал мне никакой весточки и не пришёл сам? Что произошло? Почему мне ничего не говорят? Может, не хотят тревожить или боятся испугать? Неужели эльфы до сих пор не поняли, что меня не так-то просто ошеломить?? А может, они снова обходятся со мной как с маленькой, не хотят, чтобы я сама принимала какие-либо решения? Если бы я только знала, что случилось. Обеспокоенный взгляд Дариена царапал мне душу, уж я-то успела изучить его ещё за время нашего первого путешествия на «Летящем по волнам».
А что, если Дариен вышел в море и на него напали фоморы? Глаза короля фоморов так и встали передо мной. Глубокие, холодные, как ледяной колодец. Чего он хотел? Почему он смотрел на меня и почему отпустил нас? А как он поступит с кораблем, когда на нем будет Дариен? Нет, если бы что-то случилось с правителем Зеелонда и Восставших Земель, я бы знала. Наверняка. Поднялась бы шумиха. Да и вряд ли папа стал бы скрывать от меня такое. От мыслей в груди намотался упругий клубок, и я подошла к окну, чтобы успокоиться, глядя на безмятежный нежно-салатовый пейзаж. Белые лучи Птухайла неожиданно выскользнули из-за холма, закрывающего обзор, подсветили ажурную чёрную решётку и, задев моё плечо, метнулись в комнату. В глазах побелело от света: ни холма, ни решётки не стало видно, всё залило сияние эльфийской звезды. Я зажмурилась, чтобы вернуть глазам способность видеть, и возвратилась к столу.
— О нет, только не это, – простонала я, глядя на злорадно ухмыляющийся развернувшимися алыми лепестками цветок. От бессилия и нахлынувшего стыда я зарычала и ударила по столу, потом плюхнулась на стул, сложив перед грудью руки, и уставилась на подлое растение, размышляя, что делать и не притвориться ли, что я видела, как оно распустилось.
Но как раз в этот момент маг вошел в комнату и сразу всё понял по моему выражению лица. Я приготовилась объясняться, а он жестом остановил меня.
— Всё хорошо, Мира, приходи завтра.
Я вздохнула демонстративно печально и пошла на террасу, откуда открывался вид на море. Чёртов цветок не поддаётся мне, но я его добью. И дело даже не в магии, а в том, что я человек и уж в состоянии справиться с такой ерундовой задачей. Хотя магия здесь, на мой взгляд, совершенно ни при чём. Ну какое отношение к ней имеет распускание цветка? По-моему, это больше физиологический, нежели магический процесс.
Я вздрогнула, когда меня тронули за плечо.
— Гиилюс! – вскрикнула я и бросилась к нему на шею.
— Мира, — засмеялся он, подхватывая меня и сжимая в объятиях.
Оказавшись снова на полу, я рассмотрела его. Он совсем не изменился. Всё те же золотые кудри и та же воинская зелёная форма.
— Говорят, ты учишься магии? – спросил Гиилюс. – Как успехи?
Я махнула рукой.
— Не спрашивай. Думаю, скоро я пожалею, что послушала отца. А ты как? На службе?
— Да брось, у тебя получится. Знаешь, никогда бы не поверил, что Даалия может выделывать такие штуки, если бы не видел своими глазами. Она не маг, скорее алхимик, но сейчас учится в цитадели, чтобы получить место в войске Земли Предков.
— Правда? Вот здорово! Будете служить вместе.
— Да, она упёртая, уж если что-то решила, то так и сделает. И никто не сможет ей помешать.
Он снова засмеялся, еще больше озаряя и без того светлый день, стирая из моих мыслей горечь неудачи, чувство стыда и беспочвенные переживания.
Ночью я не спала. Отсутствие информации о Дариене беспокоило меня, я ворочалась, постоянно просыпалась в пропитанной потом постели, а когда удавалось уснуть, то лучше бы и не удавалось. Я видела Дариена. Устав от ожидания, проникла в Мерцающие врата и бежала босиком по холодному каменному полу замка Зеелонда. Заметив правителя, бросилась к нему, но, когда он повернулся на мой крик, его жёсткий взгляд остановил меня, я не смела двинуться, и он подошел сам, протянул руку и начал меня душить точно так же, как это делал Эз. Я лишилась голоса, не смогла сделать вдох и только тогда поняла, что душил меня не Дариен. На меня смотрели затягивающие в чёрный омут глаза короля фоморов.
Я села на кровати, лицо покрывала испарина, спина горела, как обожжённая крапивой, хотелось приложиться ею к чему-нибудь холодному. Я подошла к окну и уселась на подушку, прислонившись к стене и подтянув колени к груди. Так и просидела до самого рассвета, хоть находиться одной в тёмной комнате было не лучше, чем видеть кошмарный сон. Я присматривалась к темноте, ловила за окнами каждую тень. Зажигать факелы я не умела. Эта беспомощность убивала. Как сейчас мне не хватало мамы, к которой я могла прийти в любое время ночи, пока мы жили вдвоем, забраться под одеяло, и все кошмары тут же исчезали, точно мама – мой ангел-хранитель. Явиться так к папе я стеснялась, поэтому пришлось сидеть, вслушиваясь в ночные таинственные звуки, и думать. Думать, думать.
Утром мне не хотелось идти на занятие к магу, и я даже размышляла — не сослаться ли на бессонную ночь, но потом решила, что не должна показывать эльфам свою слабость. В этом мире я единственный человек, не считая отца. Но папа — герой. Он победил дракона. Человек-легенда, а мои подвиги не настолько заметны. И я просто обязана была проявить себя не худшим образом, поэтому умылась и спустилась в комнату Кона.
Увидев на столе всё тот же цветок, я подумала, что будет очень даже неплохо выспаться хотя бы сидя за столом, раз уж ночью мне это не удалось. И пусть я опозорюсь в очередной раз, лишь бы не изводить себя больше разрушающими меня и сосущими энергию бесполезными мыслями. Я просто тупо смотрела на уже изученное со всех сторон растение, не спала, но и не витала в облаках, не думала и не представляла никаких вариантов развития событий — все это слишком утомило меня за ночь. Белые лучи пробежались по столу, скользнули по щеке и тонким ровным слоем легли на мохнатые листочки, заставив играть каждую ворсинку так, что весь цветок точно посыпали блёстками, а розовая точка стала похожа на капельку крови. Она росла, росла, набухала, будто её надували изнутри через трубочку, а когда достигла размера вишни, то крохотная дырочка в середине начала расширяться. Вскоре вишенка раскрылась, как бы вывернувшись наизнанку, и к ласковым лучам Птухайла повернулись глянцевые алые лепестки.
Я очнулась от оцепенения, только когда Кон открыл с тихим скрипом дверь.
— Правда удивительно? – выговорил маг осторожно, наверное, сомневаясь, что верно произносит слова.
Я согласилась, но больше меня удивило то, что за своим занятием я совершенно забыла о беспокойстве. Моя спина больше не горела, а в голове, несмотря на жуткий недосып, стало светло и радостно. С таким настроением я и покинула старика, стараясь весь день не поддаваться панике, тренировалась во дворе с эльфами, помогала Мудрейшему с разборкой книг в библиотеке, но когда на следующее утро пришла с папой для нового урока, то обнаружила на столе тот же цветок. Я в недоумении посмотрела на Кона, а он сказал что-то по-эльфийски, и папа объяснил:
— Ты должна научиться концентрироваться, а значит, и обращаться к магии внутри себя в любое время и в любом состоянии.
С тех пор каждое моё утро начиналось с созерцания цветка.
Я поняла, что должна освобождать голову от мыслей, а сердце – от беспокойства. Это помогло мне справляться с заданием каждый раз, я изучила цветок во всех мельчайших подробностях, уловила момент, как его бутон начинал раздуваться и превращался в капельку крови. Мне бы хотелось рассмотреть процесс под микроскопом. Но такой возможности не было, так что пришлось обходиться своим зрением. Кон стал давать мне и другие задания, например, удерживать на ладони пёрышко, не дуя на него, не подставляя ветру, не двигаясь, а ждать, когда оно слетит само. Иногда при абсолютном безветрии на улице я могла сидеть, держа пёрышко, с утра и до обеда. Рука затекала, я переставала чувствовать свою ладонь, и тогда пёрышко волшебным образом слетало с неё. Кон говорил, что это и есть магия, и я понимала это, только когда пёрышко даже при закрытых окнах, при полном отсутствии любых дуновений вспархивало с ладони и опускалось красивыми плавными движениями на стол. Я даже больше не нуждалась в нескольких долгих часах, время на задание сокращалось с каждым днём, и вскоре не прошло и пятнадцати минут, как я избавилась от своего пушистенького мучителя.
А дней прошло уже четырнадцать.
Я наконец-то обзавелась календарём. Оказалось, что год у эльфов длится от четырёхсот пяти до пятисот пятнадцати дней, причём их количество каждый раз разное и без всякой системы. Зависит от Птухайла, где-то дней за двадцать пять до полного исчезновения, а день — это время от восхода до заката, Птухайл начинает умирать, сила его свечения падает, начинается зима, приходят грозы, холод, затем морозы, и в один момент светило пропадает совсем и восход не наступает. Тогда говорят, что Птухайл умер, и какое-то время, а никто точно не знает какое, потому что нет ни восходов, ни закатов, сплошная ночь, он не появляется. Тогда все закрываются в жилищах, потому что холод становится убийственным почти для всего живого, кроме за тысячелетия приспособившихся к этому деревьев-гигантов. Даже океан сковывается льдом. И вот через какое-то время, предположительно около нашей недели, Птухайл воскресает, словно птица-феникс, озаряя мир небывалым светом, и воздух, и земля, и вода стремительно прогреваются. Этот момент называют Рождением Птухайла, и начинают отсчет нового календарного года.
