- Какой парень?
- Похоже, это вдовы Айлин новый работник. Я тут всех знаю, а его нет, так что это, должно быть, он.
- А госпоже это мне? Может, Рейне?
- Безумная ведьма – это ведь вы, так? – нахально заявил малец, шмыгая носом и беззастенчиво глядя на меня наглыми глазюками.
Я дала ему подзатыльник и направилась в сторону Данеддина, владений вдовы Айлин. Она потеряла мужа несколько лет назад, и с тех пор хозяйство медленно, но верно приходило в упадок.
Айлин считали странной. У нас никто по доброй воле не возьмет в руки книгу – разве что расходную. В чтении и письме должны разбираться вожди, чтобы в случае чего поймать за руку счетовода, а остальные стараются не утруждать себя грамотой. Айлин же битком набила книгами Большой дом, да мало того, что сама дни напролет читала – еще и забивала своими историями глупые головы детей и юных девиц. Про странствующих рыцарей, да нежных красавиц, да славные битвы, да мудрость веков – а они знай слушали, хлопая глазами.
Поэтому неудивительно, что без господина Верена дела у Айлин пошли наперекосяк. Сказки кланом управлять не помогут, а вдова витала в облаках. Как ни хорошо относился отец к вдове и ее покойному супругу, а знай себе потирал руки. Еще годик-другой, и Айлин ничего не останется, кроме как продать землю и дом за долги, а мы тут как тут – выкупим по дешевке да объединим земли и кланы. Пока что вдова держалась, но отец уже мысленно видел себя главой Черных лис и не мог дождаться той минуты, когда получит ключи от господского дома.
Работника я нашла на пастбище, он чинил деревянную изгородь. К вертикальным столбикам прилаживал поперечные плашки и прибивал их гвоздями. Когда я подошла, и не подумал прерваться.
- Ты зачем это сделал?
- Что именно?
- Зачем принес мне цветок?
- Ты же за ним полезла, разве нет?
Он отошел, чтобы взять из ящика гвозди, и я заметила, что он слегка прихрамывает. Во мне поднялась злость.
- Совсем дурак? Ты насмерть мог расшибиться.
- Но не расшибся же.
- И зачем это тебе?
- Хочу тебя соблазнить.
Он это сказал тем же тоном, каким мог... ну, не знаю – сказать, что хочет яблок. Я растерялась. Я плохо понимаю шутки и совсем не умею шутить сама. А это явно была шутка – правда, непонятно, над чем тут следовало смеяться. Дочери вождя не сообщают вот так, между делом, что собираются соблазнить ее, тем более какие-то пришлые оборванцы. И уж точно такого не говорят Безумной ведьме. Меня боятся и временами поднимают на смех, но соблазнять?.. Кроме того, когда люди шутят, они обычно как-то дают это понять: подмигивают, ухмыляются, смеются над своей остротой сами. А он был совершенно серьезен. Во всяком случае, у него был такой вид.
Пока я стояла столбом, пытаясь понять, как отнестись к этой шутке, он, примеривая очередную плашку, сказал:
- Давай так. Если я сделаю так, что тебя возьмут играть в каманах, ты согласишься со мной встретиться.
И это девушке урок,
Как ей себя вести.
Они напирали со всех сторон, будто разъяренные быки – огромные, могучие, с налитыми кровью глазами. Им не было никакого дела до того, что я новичок, что я девчонка – на меня градом сыпались тычки, пинки и удары. Я уже несколько раз падала, и по мне бежали, как по земле, а когда вставала, чей-то локоть угодил мне в глаз.
С чего я взяла, будто могу играть в команде? Ну и что, что я била без промаха, играя сама с собой. На поле, в настоящей игре, мои навыки не имели никакого значения. Я не умела играть в команде, я вечно теряла мяч, я бестолково носилась туда-сюда, толком даже не понимая, у кого перевес, у нас или у соперников. А главное – никто не хотел меня здесь видеть, и от моей же команды мне доставалось едва ли не больше, чем от чужой. Моими противниками были все до единого на этом поле – каждый задался целью доказать, что я ничего не стою.
Уговор был такой: если я забиваю в ворота противника три мяча, меня принимают в команду. Я буду тренироваться вместе со всеми, а в следующем месяце выйду на поле в игре с Данеддином. Пока все выглядело так, будто парни сплотились против меня, задавшись целью не дать мне забить в ворота, даже если ценой станет поражение. Моя команда хотела не выиграть – она хотела показать, что выиграть не могу я. Да, у меня были точные удары, я быстро бегала, была крепкой и ловкой в драке – но против двадцати громил, объединившихся против меня, у меня не было шанса. Даже будучи новичком, я наверняка сориентировалась бы через какое-то время, если бы команда поддержала меня – но меня не желали здесь видеть, и каждый ждал, что после очередного падения или пинка я уползу с поля, скуля и моля о пощаде.
В какой-то момент, шлепнувшись в очередной раз лицом в грязь и снова ощутив на спине тяжелый башмак, я подумала, что, наверное, так и следует поступить. Я могу преодолеть свою слабость, возместить недостаток опыта меткостью, ловкостью и быстротой – но я не могу бороться с тем, что никто не желает принимать мою сторону. Поднявшись, я уже не побежала за мячом, а, оперевшись о клюшку, бессильно наблюдала, как вся гурьба несется к противоположным воротам, периодически устраивая свалку за мяч. Окружившие поле зрители продолжали освистывать меня и осыпать насмешками. Это игра, и даже отец в этом случае их бы только одобрил – ведь он сам был против того, чтобы я здесь появлялась, и, узнай об этом, наверняка поколотил и запер меня.
- Отправляйся домой, господская дочка! – неслось из толпы.
- Не позорь команду!
- Женщина на поле – позор клана!
И тому подобное.
Я скрежетнула зубами. Хотела поднять клюшку, ринуться вперед – но у меня уже не было сил. Правда не было. Напрасно я это затеяла, напрасно согласилась на подначку Тома (теперь я знала, как его зовут). Наверняка он с ними сговорился, чтобы высмеять меня. Может, мне и правда здесь не место. Почему я решила пойти против обычаев? Не принято, чтобы женщина выходила на поле, и не было такого никогда. Лучше уйти сейчас, чем упорствовать в позоре. В конце концов, вовремя отступить – это разумно, ведь так?..
И тут крики и свист перекрыл один голос:
- Гретта из Гленнароха! Ты дочь вождя или гусеница?
Он был такой решительный, такой громкий, что все остальные от неожиданности замолчали. А голос продолжал:
- Собери свои тощие кости в кучу и действуй! Покажи, на что ты способна! Или ты умеешь только собирать цветочки и вышивать?
В толпе раздались смешки.
- Я был о тебе лучшего мнения, Гретта из Гленнароха! – снова крикнул Том. – Я думал, ты смелая, а ты трусиха. Кого ты испугалась, дочь вождя? Стада баранов?
При всей преданности обычаям и клану, у нас не упускают случая позубоскалить над слабостями ближнего. А Том попал в точку – пусть он и был неизвестно кто невесть откуда, и в другом случае ему бы вышибли за такое пару зубов. Но игра есть игра, а игроки – не соблюдающие правила, то и дело устраивающие бестолковую свалку, временами попадающие в свои же ворота мячом – и впрямь изрядно напоминали стадо тупого скота. Поэтому зрители оценили шутку, и симпатии некоторых из них внезапно обратились на меня.
- Давай, покажи им! – крикнул Том. – Забей мяч в самые …!
Эта шутка имела успех еще больше, чем прежняя – народ взревел, над толпою понесся смех. Окрыленная, я взялась за клюшку – как раз в тот самый момент, чтобы успеть отбить летящий в наши ворота мяч. Он отскочил обратно в центр поля к одному из наших игроков, и я что есть сил понеслась туда, по дороге огибая быкообразных парней, как вода камни.
Поддержка зрителей придала мне сил, в то время как сами игроки, несколько в замешательстве оттого, что ветер так вдруг переменился, перестали давить на меня столь уж рьяно. Это подарило мне несколько удачных мгновений, которыми я не замедлила воспользоваться. Один раз я забила, потому что наконец-то меня удостоили передачи; другой – мяч отскочил и оказался прямо возле меня, так что просто повезло; и, наконец, в третий я буквально вырвала его у команды соперников, и он влетел в ворота в тот же миг, как раздался свисток.
Наша сторона проиграла, но условие пари было выполнено. Я попала в ворота трижды, и теперь у команды не было другого выхода, кроме как принять меня.
Смеркалось. Игроки перемещались по полю и присоединялись к зрителям: хлопали друг друга по плечу, пожимали руки, обсуждали игру – и понемногу начали расходиться. Большинство направлялись в трактир, продолжить разговоры за ужином и пивом.
Я понемногу остывала. Поднялся холодный ветер, и меня начала бить дрожь. Шемми, который переживал больше всех и всю игру метался туда-сюда по кромке поля, подскочил ко мне и накинул мне плащ на плечи.
- Скорее домой, госпожа Гретта, - приговаривал он. – Скорее домой!
- Я иду домой, - сказала я. – А ты нет.
- Но как же…
- А ты иди набери мне сморчков.
- Так темнеет же, госпожа Гретта! – взмолился Шемми. – Как я их сейчас найду?
- С фонарем ищи! Как собака, по запаху. Мне все равно. Хочу сморчков.
- Но госпожа Гре…
- Пошел! – я пихнула его так, что он едва не грохнулся. – И без полной корзины не возвращайся.
После такого отец точно велит его поколотить за то, что снова за мной не уследил. А если Шемми прошляется в лесу до ночи, отец за это время успеет сорвать гнев на мне, и парню уже не так достанется. В конце концов, он-то не виноват, что я снова решила поступить по-своему.
Ноя и причитая, Шемми бросился прочь.
Том слушал все это, стоя в нескольких шагах от нас, и присоединился ко мне, когда я направилась к дому. Он прихрамывал, а мне по какой-то причине стыдно было его обгонять, поэтому мы сильно отстали от всех и остались одни на дороге, ведущей по полям через селение к замку.
Том шел рядом и молчал, а я все думала: зачем он идет со мной?.. Что ему нужно?.. Мы подошли к селению. Из трактира доносился звон посуды, шум разговоров, громкий смех. Мы миновали мыловарню, несколько лавок и жилых домов.
- Подожди тут, - сказал Том и исчез куда-то.
Я несколько мгновений потопталась посреди улицы. Меня миновали и со мной здоровались прохожие, и я почувствовала себя глупо. С какой стати мне его ждать? Если кто-нибудь спросит меня, что я тут делаю, почему стою посреди дороги, что я скажу? К тому же мне надо было скорее домой. Я замерзла, получила порядком ссадин и синяков и была покрыта грязью с ног до головы, точно хрюшка. Нужно успеть привести себя в порядок и поговорить с отцом, прежде чем вернется Шемми.
Так что я не стала дожидаться и пошла дальше. Том нагнал меня у края селения и, видно, от быстрой ходьбы, хромал сильнее прежнего.
- Я же просил подождать!
- Мне некогда.
- Ты не можешь появиться дома в таком виде, - сказал Том. – Давай хоть немного приведем тебя в порядок.
Я обернулась: в руках он держал сверток из лавки лекаря.
- Ты купил лекарства?
- У тебя все лицо в крови.
Я потрогала лоб, щеки, взглянула на пальцы... Да, правда.
- Ерунда.
- Иди сюда.
Он завел меня за угол ближайшего дома и заставил присесть на тележку, стоявшую у стены. Сбегал к колодцу, принес ведро воды.
- У меня нет с собой денег, - сказала я, пока он влажным платком смывал мне кровь с лица. Стремительно холодало, изо рта у нас вылетали облачки пара. Мои ссадины немедленно защипало. – Я не смогу с тобой сейчас расплатиться.
Я не хотела пялиться, но не могла отвести глаз от его лица и надеялась, что полумрак скрывает это. Не то, чтобы я раньше не встречала красавцев. У нас было много красивых парней – широкоплечих, статных, высоких и могучих, как сосны. Но их черты – суровые, резкие – были будто высечены из скал. Другие (и эти мне не нравились), до слащавости хорошенькие, выглядели изнеженными и походили на девчонок.
Но его лицо меня завораживало. Прежде мне не доводилось видеть такого сочетания мужественности и миловидности. Как может быть так, что в столь красивом – совершенно красивом! – лице, лишенном грубости и жесткости черт, в то же время нет и следа томности, слабости или того, что называют приятностью. Может, дело в шрамах? В отсутствии улыбки? Или во взгляде – сосредоточенном, отрешенном. Как будто он точно знал: жизнь – плохая, несправедливая, жестокая. Но это не злило его и не возмущало, как могло бы возмущать и злить другого человека. Он просто жил с этим, принимая как есть.
Том не ответил и, достав из мешочка с покупками чистую сухую ткань, принялся осушать мне лицо. Мне стало жарко, по телу побежали мурашки.
Я отвела его руку. Меня словно огнем обожгло. На короткое мгновение я ощутила гладкую прохладную кожу, тонкие пальцы... У него руки замерзли.
- Не надо со мной возиться.
Он снова ничего не сказал. Зачерпнул мази и принялся наносить ее на мои ссадины.
Я забыла, как дышать. Его прикосновения были легкими, как крылья бабочки. Я ужасно разволновалась; мной овладели оцепенение и жар – но в то же время хотелось вскочить с места и бежать, бежать, куда глаза глядят, покуда не кончатся силы.
- Как тебе удалось с ними договориться? – едва выговорила я. Пока мы сидели вот так вдвоем, в темноте, в молчании, и я совсем близко слышала его дыхание и различала его черты в полумгле, волнение становилось совсем уж невыносимым. Лучше уж говорить – о чем угодно. – Я за столько лет не смогла их убедить.
Наконец Том закончил, и ко мне вернулась способность дышать. Он убрал остатки лекарств в мешочек и протянул мне. Я отказалась:
- Оставь. Тебя ведь тоже… недавно побили.
- Все уже зажило. Забери.
- Я потом отдам тебе деньги.
- Не нужно.
Мы пошли по направлению к замку.
- Твои родные, должно быть, обрадуются, - сказал Том.
- Чему?
- Тому, что ты выиграла.
Я фыркнула.
- Да отец меня просто убьет. Хорошо, если из дома не выгонит.
- Если выгонит, приходи ко мне. Места хватит.
- А где ты живешь?
- Вдова Айлин отдала мне старую сторожку.
- Целую сторожку?! Обычному работнику?!
- Ну, я не совсем простой работник, - сказал Том. – Я помогаю ей со счетами.
- А ее счетоводы, что, не справляются?
- Значит, не справляются, если она теряет деньги, вместо того чтобы их получать.
- Так ты, значит, понимаешь в счетах.
- Немного есть, да.
За разговором мы подошли почти к самому замку и я вспомнила, что он так и не ответил мне на вопрос.
- Так как все-таки ты их убедил взять меня?
- Поспорил, что ты сможешь забить три мяча.
- А если бы проиграл?
- Сказал, что буду весь день гулять по Гленнароху в женском платье.
Я даже остановилась. В женском платье!.. В наших краях трудно придумать для мужчины худший позор.
- И ты пошел бы на это?! Если бы я проиграла.
- Но ты же выиграла.
- Но ведь могла проиграть!
- Я ничем не рисковал, - сказал Том. – Я знал, что ты выиграешь.
Мы остановились, не доходя до ворот.
- Как ты мог быть в этом так уверен?
- Ты держалась молодцом, - сказал Том. – Будь в этом хоть какая-то моя заслуга, я бы сказал, что горжусь тобой.
- Гордишься?..
Он шагнул ко мне – вплотную, совсем близко, - обнял за плечи и поцеловал в лоб.
- Да.
Не успела я опомниться, как он взял мою руку, поднес к губам и поцеловал. Мою руку! – всю в царапинах, с обломанными ногтями, с въевшейся грязью, все еще чумазую после сегодняшней игры.
- Похоже, это вдовы Айлин новый работник. Я тут всех знаю, а его нет, так что это, должно быть, он.
- А госпоже это мне? Может, Рейне?
- Безумная ведьма – это ведь вы, так? – нахально заявил малец, шмыгая носом и беззастенчиво глядя на меня наглыми глазюками.
Я дала ему подзатыльник и направилась в сторону Данеддина, владений вдовы Айлин. Она потеряла мужа несколько лет назад, и с тех пор хозяйство медленно, но верно приходило в упадок.
Айлин считали странной. У нас никто по доброй воле не возьмет в руки книгу – разве что расходную. В чтении и письме должны разбираться вожди, чтобы в случае чего поймать за руку счетовода, а остальные стараются не утруждать себя грамотой. Айлин же битком набила книгами Большой дом, да мало того, что сама дни напролет читала – еще и забивала своими историями глупые головы детей и юных девиц. Про странствующих рыцарей, да нежных красавиц, да славные битвы, да мудрость веков – а они знай слушали, хлопая глазами.
Поэтому неудивительно, что без господина Верена дела у Айлин пошли наперекосяк. Сказки кланом управлять не помогут, а вдова витала в облаках. Как ни хорошо относился отец к вдове и ее покойному супругу, а знай себе потирал руки. Еще годик-другой, и Айлин ничего не останется, кроме как продать землю и дом за долги, а мы тут как тут – выкупим по дешевке да объединим земли и кланы. Пока что вдова держалась, но отец уже мысленно видел себя главой Черных лис и не мог дождаться той минуты, когда получит ключи от господского дома.
Работника я нашла на пастбище, он чинил деревянную изгородь. К вертикальным столбикам прилаживал поперечные плашки и прибивал их гвоздями. Когда я подошла, и не подумал прерваться.
- Ты зачем это сделал?
- Что именно?
- Зачем принес мне цветок?
- Ты же за ним полезла, разве нет?
Он отошел, чтобы взять из ящика гвозди, и я заметила, что он слегка прихрамывает. Во мне поднялась злость.
- Совсем дурак? Ты насмерть мог расшибиться.
- Но не расшибся же.
- И зачем это тебе?
- Хочу тебя соблазнить.
Он это сказал тем же тоном, каким мог... ну, не знаю – сказать, что хочет яблок. Я растерялась. Я плохо понимаю шутки и совсем не умею шутить сама. А это явно была шутка – правда, непонятно, над чем тут следовало смеяться. Дочери вождя не сообщают вот так, между делом, что собираются соблазнить ее, тем более какие-то пришлые оборванцы. И уж точно такого не говорят Безумной ведьме. Меня боятся и временами поднимают на смех, но соблазнять?.. Кроме того, когда люди шутят, они обычно как-то дают это понять: подмигивают, ухмыляются, смеются над своей остротой сами. А он был совершенно серьезен. Во всяком случае, у него был такой вид.
Пока я стояла столбом, пытаясь понять, как отнестись к этой шутке, он, примеривая очередную плашку, сказал:
- Давай так. Если я сделаю так, что тебя возьмут играть в каманах, ты согласишься со мной встретиться.
Глава 3
И это девушке урок,
Как ей себя вести.
Они напирали со всех сторон, будто разъяренные быки – огромные, могучие, с налитыми кровью глазами. Им не было никакого дела до того, что я новичок, что я девчонка – на меня градом сыпались тычки, пинки и удары. Я уже несколько раз падала, и по мне бежали, как по земле, а когда вставала, чей-то локоть угодил мне в глаз.
С чего я взяла, будто могу играть в команде? Ну и что, что я била без промаха, играя сама с собой. На поле, в настоящей игре, мои навыки не имели никакого значения. Я не умела играть в команде, я вечно теряла мяч, я бестолково носилась туда-сюда, толком даже не понимая, у кого перевес, у нас или у соперников. А главное – никто не хотел меня здесь видеть, и от моей же команды мне доставалось едва ли не больше, чем от чужой. Моими противниками были все до единого на этом поле – каждый задался целью доказать, что я ничего не стою.
Уговор был такой: если я забиваю в ворота противника три мяча, меня принимают в команду. Я буду тренироваться вместе со всеми, а в следующем месяце выйду на поле в игре с Данеддином. Пока все выглядело так, будто парни сплотились против меня, задавшись целью не дать мне забить в ворота, даже если ценой станет поражение. Моя команда хотела не выиграть – она хотела показать, что выиграть не могу я. Да, у меня были точные удары, я быстро бегала, была крепкой и ловкой в драке – но против двадцати громил, объединившихся против меня, у меня не было шанса. Даже будучи новичком, я наверняка сориентировалась бы через какое-то время, если бы команда поддержала меня – но меня не желали здесь видеть, и каждый ждал, что после очередного падения или пинка я уползу с поля, скуля и моля о пощаде.
В какой-то момент, шлепнувшись в очередной раз лицом в грязь и снова ощутив на спине тяжелый башмак, я подумала, что, наверное, так и следует поступить. Я могу преодолеть свою слабость, возместить недостаток опыта меткостью, ловкостью и быстротой – но я не могу бороться с тем, что никто не желает принимать мою сторону. Поднявшись, я уже не побежала за мячом, а, оперевшись о клюшку, бессильно наблюдала, как вся гурьба несется к противоположным воротам, периодически устраивая свалку за мяч. Окружившие поле зрители продолжали освистывать меня и осыпать насмешками. Это игра, и даже отец в этом случае их бы только одобрил – ведь он сам был против того, чтобы я здесь появлялась, и, узнай об этом, наверняка поколотил и запер меня.
- Отправляйся домой, господская дочка! – неслось из толпы.
- Не позорь команду!
- Женщина на поле – позор клана!
И тому подобное.
Я скрежетнула зубами. Хотела поднять клюшку, ринуться вперед – но у меня уже не было сил. Правда не было. Напрасно я это затеяла, напрасно согласилась на подначку Тома (теперь я знала, как его зовут). Наверняка он с ними сговорился, чтобы высмеять меня. Может, мне и правда здесь не место. Почему я решила пойти против обычаев? Не принято, чтобы женщина выходила на поле, и не было такого никогда. Лучше уйти сейчас, чем упорствовать в позоре. В конце концов, вовремя отступить – это разумно, ведь так?..
И тут крики и свист перекрыл один голос:
- Гретта из Гленнароха! Ты дочь вождя или гусеница?
Он был такой решительный, такой громкий, что все остальные от неожиданности замолчали. А голос продолжал:
- Собери свои тощие кости в кучу и действуй! Покажи, на что ты способна! Или ты умеешь только собирать цветочки и вышивать?
В толпе раздались смешки.
- Я был о тебе лучшего мнения, Гретта из Гленнароха! – снова крикнул Том. – Я думал, ты смелая, а ты трусиха. Кого ты испугалась, дочь вождя? Стада баранов?
При всей преданности обычаям и клану, у нас не упускают случая позубоскалить над слабостями ближнего. А Том попал в точку – пусть он и был неизвестно кто невесть откуда, и в другом случае ему бы вышибли за такое пару зубов. Но игра есть игра, а игроки – не соблюдающие правила, то и дело устраивающие бестолковую свалку, временами попадающие в свои же ворота мячом – и впрямь изрядно напоминали стадо тупого скота. Поэтому зрители оценили шутку, и симпатии некоторых из них внезапно обратились на меня.
- Давай, покажи им! – крикнул Том. – Забей мяч в самые …!
Эта шутка имела успех еще больше, чем прежняя – народ взревел, над толпою понесся смех. Окрыленная, я взялась за клюшку – как раз в тот самый момент, чтобы успеть отбить летящий в наши ворота мяч. Он отскочил обратно в центр поля к одному из наших игроков, и я что есть сил понеслась туда, по дороге огибая быкообразных парней, как вода камни.
Поддержка зрителей придала мне сил, в то время как сами игроки, несколько в замешательстве оттого, что ветер так вдруг переменился, перестали давить на меня столь уж рьяно. Это подарило мне несколько удачных мгновений, которыми я не замедлила воспользоваться. Один раз я забила, потому что наконец-то меня удостоили передачи; другой – мяч отскочил и оказался прямо возле меня, так что просто повезло; и, наконец, в третий я буквально вырвала его у команды соперников, и он влетел в ворота в тот же миг, как раздался свисток.
Наша сторона проиграла, но условие пари было выполнено. Я попала в ворота трижды, и теперь у команды не было другого выхода, кроме как принять меня.
Смеркалось. Игроки перемещались по полю и присоединялись к зрителям: хлопали друг друга по плечу, пожимали руки, обсуждали игру – и понемногу начали расходиться. Большинство направлялись в трактир, продолжить разговоры за ужином и пивом.
Я понемногу остывала. Поднялся холодный ветер, и меня начала бить дрожь. Шемми, который переживал больше всех и всю игру метался туда-сюда по кромке поля, подскочил ко мне и накинул мне плащ на плечи.
- Скорее домой, госпожа Гретта, - приговаривал он. – Скорее домой!
- Я иду домой, - сказала я. – А ты нет.
- Но как же…
- А ты иди набери мне сморчков.
- Так темнеет же, госпожа Гретта! – взмолился Шемми. – Как я их сейчас найду?
- С фонарем ищи! Как собака, по запаху. Мне все равно. Хочу сморчков.
- Но госпожа Гре…
- Пошел! – я пихнула его так, что он едва не грохнулся. – И без полной корзины не возвращайся.
После такого отец точно велит его поколотить за то, что снова за мной не уследил. А если Шемми прошляется в лесу до ночи, отец за это время успеет сорвать гнев на мне, и парню уже не так достанется. В конце концов, он-то не виноват, что я снова решила поступить по-своему.
Ноя и причитая, Шемми бросился прочь.
Том слушал все это, стоя в нескольких шагах от нас, и присоединился ко мне, когда я направилась к дому. Он прихрамывал, а мне по какой-то причине стыдно было его обгонять, поэтому мы сильно отстали от всех и остались одни на дороге, ведущей по полям через селение к замку.
Том шел рядом и молчал, а я все думала: зачем он идет со мной?.. Что ему нужно?.. Мы подошли к селению. Из трактира доносился звон посуды, шум разговоров, громкий смех. Мы миновали мыловарню, несколько лавок и жилых домов.
- Подожди тут, - сказал Том и исчез куда-то.
Я несколько мгновений потопталась посреди улицы. Меня миновали и со мной здоровались прохожие, и я почувствовала себя глупо. С какой стати мне его ждать? Если кто-нибудь спросит меня, что я тут делаю, почему стою посреди дороги, что я скажу? К тому же мне надо было скорее домой. Я замерзла, получила порядком ссадин и синяков и была покрыта грязью с ног до головы, точно хрюшка. Нужно успеть привести себя в порядок и поговорить с отцом, прежде чем вернется Шемми.
Так что я не стала дожидаться и пошла дальше. Том нагнал меня у края селения и, видно, от быстрой ходьбы, хромал сильнее прежнего.
- Я же просил подождать!
- Мне некогда.
- Ты не можешь появиться дома в таком виде, - сказал Том. – Давай хоть немного приведем тебя в порядок.
Я обернулась: в руках он держал сверток из лавки лекаря.
- Ты купил лекарства?
- У тебя все лицо в крови.
Я потрогала лоб, щеки, взглянула на пальцы... Да, правда.
- Ерунда.
- Иди сюда.
Он завел меня за угол ближайшего дома и заставил присесть на тележку, стоявшую у стены. Сбегал к колодцу, принес ведро воды.
- У меня нет с собой денег, - сказала я, пока он влажным платком смывал мне кровь с лица. Стремительно холодало, изо рта у нас вылетали облачки пара. Мои ссадины немедленно защипало. – Я не смогу с тобой сейчас расплатиться.
Я не хотела пялиться, но не могла отвести глаз от его лица и надеялась, что полумрак скрывает это. Не то, чтобы я раньше не встречала красавцев. У нас было много красивых парней – широкоплечих, статных, высоких и могучих, как сосны. Но их черты – суровые, резкие – были будто высечены из скал. Другие (и эти мне не нравились), до слащавости хорошенькие, выглядели изнеженными и походили на девчонок.
Но его лицо меня завораживало. Прежде мне не доводилось видеть такого сочетания мужественности и миловидности. Как может быть так, что в столь красивом – совершенно красивом! – лице, лишенном грубости и жесткости черт, в то же время нет и следа томности, слабости или того, что называют приятностью. Может, дело в шрамах? В отсутствии улыбки? Или во взгляде – сосредоточенном, отрешенном. Как будто он точно знал: жизнь – плохая, несправедливая, жестокая. Но это не злило его и не возмущало, как могло бы возмущать и злить другого человека. Он просто жил с этим, принимая как есть.
Том не ответил и, достав из мешочка с покупками чистую сухую ткань, принялся осушать мне лицо. Мне стало жарко, по телу побежали мурашки.
Я отвела его руку. Меня словно огнем обожгло. На короткое мгновение я ощутила гладкую прохладную кожу, тонкие пальцы... У него руки замерзли.
- Не надо со мной возиться.
Он снова ничего не сказал. Зачерпнул мази и принялся наносить ее на мои ссадины.
Я забыла, как дышать. Его прикосновения были легкими, как крылья бабочки. Я ужасно разволновалась; мной овладели оцепенение и жар – но в то же время хотелось вскочить с места и бежать, бежать, куда глаза глядят, покуда не кончатся силы.
- Как тебе удалось с ними договориться? – едва выговорила я. Пока мы сидели вот так вдвоем, в темноте, в молчании, и я совсем близко слышала его дыхание и различала его черты в полумгле, волнение становилось совсем уж невыносимым. Лучше уж говорить – о чем угодно. – Я за столько лет не смогла их убедить.
Наконец Том закончил, и ко мне вернулась способность дышать. Он убрал остатки лекарств в мешочек и протянул мне. Я отказалась:
- Оставь. Тебя ведь тоже… недавно побили.
- Все уже зажило. Забери.
- Я потом отдам тебе деньги.
- Не нужно.
Мы пошли по направлению к замку.
- Твои родные, должно быть, обрадуются, - сказал Том.
- Чему?
- Тому, что ты выиграла.
Я фыркнула.
- Да отец меня просто убьет. Хорошо, если из дома не выгонит.
- Если выгонит, приходи ко мне. Места хватит.
- А где ты живешь?
- Вдова Айлин отдала мне старую сторожку.
- Целую сторожку?! Обычному работнику?!
- Ну, я не совсем простой работник, - сказал Том. – Я помогаю ей со счетами.
- А ее счетоводы, что, не справляются?
- Значит, не справляются, если она теряет деньги, вместо того чтобы их получать.
- Так ты, значит, понимаешь в счетах.
- Немного есть, да.
За разговором мы подошли почти к самому замку и я вспомнила, что он так и не ответил мне на вопрос.
- Так как все-таки ты их убедил взять меня?
- Поспорил, что ты сможешь забить три мяча.
- А если бы проиграл?
- Сказал, что буду весь день гулять по Гленнароху в женском платье.
Я даже остановилась. В женском платье!.. В наших краях трудно придумать для мужчины худший позор.
- И ты пошел бы на это?! Если бы я проиграла.
- Но ты же выиграла.
- Но ведь могла проиграть!
- Я ничем не рисковал, - сказал Том. – Я знал, что ты выиграешь.
Мы остановились, не доходя до ворот.
- Как ты мог быть в этом так уверен?
- Ты держалась молодцом, - сказал Том. – Будь в этом хоть какая-то моя заслуга, я бы сказал, что горжусь тобой.
- Гордишься?..
Он шагнул ко мне – вплотную, совсем близко, - обнял за плечи и поцеловал в лоб.
- Да.
Не успела я опомниться, как он взял мою руку, поднес к губам и поцеловал. Мою руку! – всю в царапинах, с обломанными ногтями, с въевшейся грязью, все еще чумазую после сегодняшней игры.
