– Ого, естественно-географический – это же здорово! – сказал Герман.
Леонид деловито присел на свою койку и осмотрелся, вытирая мокрый лоб и зачёсывая светлые волосы назад. Он расспрашивал Германа о поступлении и экзаменах, попутно рассказывая о том, как добирался от родного села до общежития на перекладных. Узнав впоследствии, что Геру приняли сразу, Леонид громко выкрикнул свои поздравления, протянув руку для нового рукопожатия. Казалось, он куда больше светится от счастья, чем сам Герман в день зачисления.
– Не сомневался, что поступишь! – махнул Леонид рукой. – У меня, вон, головушка хоть и светлая, но мысли… эх, порой в кучу собрать не могу. Хоть метёлкой их сгребай! Мать сказала мне: радуйся, что хоть куда-то поступил! А я ей: это тебе не сельское ПТУ какое-то, а институт! Один из самых лучших в нашей республике, между прочим…
Герман молча слушал Лёню, подперев кулаком подбородок и наблюдая за тем, как тот неустанно достаёт из большой холщовой сумки пол-литровые банки с соленьями, вареньем, квашеной капустой и компотом. В один момент Леонид с опаской оглянулся на дверь и, наклонившись к Герману, недовольным шёпотом сказал:
– На вахте бабку видал? Во всех сумках рыщет, как овчарка на узбекской границе! Там целая очередь из ребят уже выстроилась! Мою бутылочку «Агдамыча» сразу конфисковала… Говорит, нельзя, мол, в студенческое общежитие со спиртным! Ещё раз увижу – доложу куда надо! Орала на весь коридор, что я, видите ли, молодёжь разлагаю… Сама, небось, моего «Агдамыча» сегодня же приговорит! Хорошо, что я ещё дома догадался домашнюю наливку в банку из-под компота перелить… – с этими словами Лёня достал литровую банку с насыщенной бордовой жидкостью и, взболтав её, гордо поставил в центр стола. Герман оторопел и ткнув в неё пальцем, тихо поинтересовался:
– Это что, всё наливка?
– Она самая. Вишнёвая, между прочим! Мать ещё в том году делала. Так что отметим сегодня и заселение, и поступление, и нашу встречу, журавлик! – потирая руки, с довольной улыбкой сказал Лёня.
– Да я не пью… – покачал головой Гера, но парень его тут же перебил:
– Стой, а как же обещанный магарыч? Или ты это… стесняешься?
– Вовсе нет, просто… не предпочитаю спиртное. Как по мне, так лучше чаю с пирогом попить. У меня и то, и другое с собой имеется.
– Чай – это хорошо, а пирог – ещё лучше, – тряся головой, сказал Лёня. – Но домашняя наливочка – это совсем другое дело! Тем более, здесь она на вес золота… – а затем со смехом добавил: – Вот в общаге поживёшь и согласишься со мной. Тут непьющих и стеснительных днём с огнём не сыщешь!
Герман вздохнул и взглянул на свои неразобранные сумки, в которых лежали личные вещи со стопкой чистых тетрадей, пара свечей, свежий пирог да немного домашней еды. А между рубашками покоилась икона Божьей Матери, которую Софья берегла как зеницу ока. «Будешь, сынок, и там под присмотром Божьим. Смотри, не потеряй! – говорила она. – Это единственное, что от деда сохранилось…» Затем Софья долго его крестила и, взяв за плечи, заглядывала в сыновьи глаза и говорила напутственные речи: «Смотри, не связывайся там с кем попало! Присматривайся да прислушивайся хорошенько… Деньги получше прячь, в подушку! В карты не играй, ради Бога… Дурная это привычка! И не ведись на поводу у этих девок и пьяниц!..»
Катерина Львовна, не в силах больше слушать материнскую «проповедь», вмешивалась в горячий монолог сестры со словами: «Вот был бы дед ваш жив, он бы тебя, Софка, точно отчитал: что ты сына стращаешь? Он уже взрослый мальчик, без тебя разберётся, где плохое, а где хорошее! Иди, Гер, иди!» Герман с улыбкой обнимал обеих женщин и приговаривал: «Что бы я без вас делал, защитницы мои! Ждите меня скоро в гости!»
Теперь, сидя на кровати в оживлённом общежитии, Герман вспоминал слова матери и тётки, размышляя о том, а способен ли он отличать хорошее от плохого? И где эта грань между добром и злом? В тот момент он отчётливо ощутил себя смиренным каменным Ангелом, которого вовсе не страшит покрывало ядовитого плюща. Ведь даже под его натиском он не перестанет быть самим собой: посланником Бога. Гера вглядывался в загорелое живое лицо Леонида, который беспрестанно шутил, вскидывая выгоревшие брови и радуясь тому, что стал студентом, хоть и не с первой попытки. Его смеющиеся серые глаза бегали по комнате. Он театрально любовался привезёнными банками, ловко переставляя их с места на место мускулистыми рабочими руками. В нём было столько жизни, шума, запала, гордости, добра и надежды, что Герману нестерпимо захотелось почувствовать себя хотя бы на минутку счастливым и безмятежным, как обычный молодой человек. Или, по крайней мере, как рядовой студент.
– А знаешь что? – вдруг выпалил Гера, пристально взглянув на Лёню. – На свой день рождения не откажусь от твоей наливки!
– Опа, – выдал Лёня, со смехом округлив глаза. – А на тебя уже, смотрю, дух общаги повлиял! Только ты гляди, до твоего дня рождения может и не остаться…
– Не переживай, он у меня скоро, тридцатого сентября.
Симферополь, 29 сентября 1957 года
«Я так долго прятался от людей, совсем позабыв о том, что и сам являюсь человеком. Таким же юным и мечтательным, жадным до жизни и впечатлений. Правда, не таким беспечным. Но это не самое пугающее откровение… Между нами, безусловно, есть разительное отличие. Но я ни в коей мере не пытаюсь возвысить свою личность над другими и, тем самым, принизить их персону. Разумеется, я признаю величие, красоту и силу человека. Ведь именно людям подвластно то, что не в силах сотворить ни одно растение на земле: научные открытия, произведения искусства, плоды любви, война (?)… Самые прекрасные и страшные вещи в мире были сотворены рукой или мыслью человеческой. Мне одновременно радостно и страшно от этого. Но я продолжаю надеяться на то, что, со временем я перестану видеть ощутимую грань между мной и людьми. Я хочу взглянуть на мир их глазами, услышать город их ушами и почувствовать жизнь их сердцами. Я буду стремиться понять их так же, как когда-то стремился познать суть каждой травинки. Но, к сожалению, пока я ни на шаг не приблизился к своей цели. Хоть и внедрился в их прекрасное общество. Как подлый шпион. Пока я понял только одно: жизнь человека не столь продолжительна, нежели век дерева. Но в отличие от растений люди живут так, словно и не собираются умирать. Иногда мне кажется, что они вовсе не размышляют о смерти... В общении же с растениями я часто слышу упоминание о некоем «перерождении». И если человеку лишь остаётся верить в жизнь после смерти, то деревья знают о том, что она существует! И в отличие от первых, вторые жаждут переродиться, утратив свою древесную оболочку и сменив среду обитания...»
От записей в дневнике Германа отвлёк приход соседа. Лёня громко поздоровался с юношей и споткнулся о стоящее у кровати пустое ведёрко, которое с грохотом покатилось по комнате. Гера лишь терпеливо прикрыл глаза, хотя хотелось зажать уши. Он успел подметить то, что вместе с Леонидом дружно, бок о бок, бродят шум, гам и суета.
– Как настроение, именинник?! – бодро спросил Леонид, вскинув вихрастую голову.
– Лёнь, если мне не изменяет память, то день рождения у меня только завтра, – с нарочитой серьёзностью произнёс Гера.
Но парень его тут же перебил:
– У нас в селе вообще начинают за три дня отмечать! Разогреваться же нужно, понимаешь ли…
– Хм, если за три дня начать разогреваться, то и сам праздник так можно пропустить. Да и в селе обычно свадьбу три дня играют…
– Свааадьбу? Три дня? – удивлённо протянул Лёня и усмехнулся. – Неделю, знаешь ли! Вы, городские, уж совсем позабыли об исконных традициях!
Герман молча наблюдал за тем, как его сосед по-армейски заправляет свою койку и бойко принимается за уборку своей части комнаты. Уже спустя минуту в руках Лёни заплясали веник с совком, а облако пыли, поднявшись вверх, невесомой вуалью оседало на столе и полках. Гера ненароком подумал о том, что после такой уборки потребуется ещё одна. Влажная.
– Ты это, давай закругляйся со своей писаниной, надо на стол накрывать! Да и меню на вечер нужно составить, – деловито скомандовал Лёня, оглядываясь на Геру.
– Каких гостей? И что ещё за меню? – нахмурившись, спросил юноша, с напряжением наблюдая за тем, как непривычно суетится Лёня. Тетрадь, однако, Гера предпочёл закрыть и отложил ручку в сторону, осознав, что неугомонный сосед всё равно не даст ему покоя. Да и пыль уже добралась до письменного стола.
– Каких, каких… Наших! Я всех с этажа позвал. Это, между прочим, хороший повод с остальными дружбу завести! Да и у нас с тобой еды не так уж и много, а они обещали свою принести, подсуетиться, так сказать…
– Погоди, а как же твои домашние заготовки? Их же ещё вон сколько… – спросил Гера, заглядывая под стол.
– Так, мои заготовки нам ещё пригодятся! Мне матушка их на целых полгода вперёд отдала, так что ты про них молчи, – быстро проговорил Лёня, пряча банки под свою кровать. – А вот огурчики точно сегодня лишними не будут…– добавил он, взболтнув баночку с соленьями.
– Хитрый ты лис, однако! – посмеявшись, ответил Гера.
– Кто? Я? – вскинув белёсые брови, удивился Лёня. – Ты не подумай, что я жадный какой-то, я о нас ведь беспокоюсь! И пойми, что в общаге первым делом домашняя еда уходит, а у нас впереди ещё куча праздников! Тем более, день рождения – грех не отметить!
– Да не подумал я ничего... Так, просто аккуратно подметил, – улыбнувшись, пожал плечами Герман, после чего строго добавил: – Только ты не забывай, что завтра я обещал своим дома быть, чтобы с ними посидеть.
– Вот поэтому я и организовываю сегодня небольшой междусобойчик. Чтобы завтра без тебя шороху не наводить.
– Плохая это примета, Лёня, заранее отмечать… – пробормотал Герман, после чего словил на себе неодобрительный взгляд Леонида.
– Ты что, бабка деревенская, чтобы в приметы верить?! – буркнул парень, размахивая руками. – Мы все – люди современные, так что ты это брось! Байки свои травить… Ты мне лучше скажи, кого звать будешь из своей группы?
– Хороший вопрос… – задумчиво протянул Герман. – Я ещё толком не успел подружиться ни с кем… Хотя есть пара ребят, которых я обещал угостить как-то раз. Летом ещё.
– Вооот, это уже другое дело! – оживился Лёня. – А девчонки там будут?
– Староста наша точно будет. Любаша.
– Эх, между прочим, Любовь – мое любимое женское имя! – мечтательно произнёс парень, после чего судорожно начал хлопать себя по карманам. – Ручка есть? Дай-ка мне, будем сейчас меню составлять…
Герман с интересом принялся наблюдать за соседом. Лёня старательно выводил что-то на листке бумаги, прикусив нижнюю губу. То и дело парень поднимал взгляд и, прищурившись, бормотал: «Так, этот картошечку жареную принесет… А они селедку обещали, ага… Чудненько! Так, водка-то, водка? А вспомнил…» Праздничный стол обещал быть богатым, отчего на Лёнькином лице блуждала довольная улыбка, а в глазах искрилась радость.
Вообще этот простой сельский паренёк чувствовал себя в стенах общежития, как карась в речной воде. Герману он успел посетовать на то, что в родном селе ему не доставало общения со сверстниками, так как жили там, в основном, старики да старухи. За своё недолгое пребывание в статусе студента, Леонид завёл дружбу почти со всеми ребятами с нескольких этажей, не считая свою группу. Парня полюбили за лёгкий характер, общительность и почти детские лучистые глаза. Ещё никто в общежитии, даже наблюдательный Герман, не видел парня хмурым или же рассерженным. К сожалению, его природному обаянию не поддавалась лишь пожилая и строгая вахтёрша. Она помнила выходку Лёни в день заселения. И дружелюбный нрав парня не производил на нее совершенно никакого впечатления. Уж очень не понравилось этой притязательной женщине, как паренёк выпрашивал у неё обратно бутылку коньяка. Видимо, добытую не лёгким трудом. С тех пор Леонид каждый день, проходя мимо Клавдии Ивановны, громко здоровался с ней, а иногда, и делал ей комплимент, отчего женщина лишь недоверчиво осматривала парня с ног до головы. «Это ты будешь гимназисткам в скверах зубы заговаривать, а я прекрасно знаю, как выгляжу! В свои то годы. Не надо меня вводить в заблуждение, Леонид!» – приговаривала та, сверля парня глазами. Но настойчивый Лёня не терял надежды расположить к себе и Клавдию, терпеливо соблюдая распорядок дня и правила общежития. Герман, откровенно наблюдая за своим соседом, понимал, что они с ним – полные противоположности. Это было весомым подспорьем для общения с Лёней, так как Гере было интересно с ним, хотя и юноша частенько уставал от взбалмошного соседа. Его спасало то, что Лёня редко находился в своей комнате. Чаще он прогуливался по «гостям». С кем-то парень мог до позднего вечера «расписывать пулю», с кем-то играть на гитаре, а с кем-то и выпивать, толкуя о радостях и горестях студенческой участи. При своём стремлении побездельничать, Лёня никогда не забывал, в каком углу стоит веник, и ему не приходилось напоминать о том, что настала его очередь убирать общую кухню.
Порой Гера ловил себя на мысли, что Леонид, без долгих раздумий, взял юношу под своё распахнутое крыло, опекая его и обучая правилам настоящей, «взрослой» жизни.
Сейчас, сидя напротив Леонида, Герман почувствовал колкое волнение и решил осторожно напомнить:
– Лёнь, а ведь день рождения у меня не сегодня, а завтра…
– Так, цыц, журавль! Сомнения оставить! – шутливо скомандовал Лёня. – Сегодня они нас накормят, завтра – мы! Ты что, ещё не понял принцип общежития?
– Да неудобно как-то… Я же их почти не знаю – пожимая плечами, растерянно бормотал Гера.
– Так вот и познакомитесь! Перестань тушеваться, тут все свои… Так, а ты чего сидишь? На пары свои не опоздаешь?
Герман бросил взгляд на часы в дальнем конце комнаты и быстро засобирался. Леонид вдогонку напомнил соседу о том, чтобы тот не забыл позвать одногруппников. Сентябрьский вечер в канун девятнадцатилетия Германа обещал быть весёлым и шумным. Это был очередной шанс почувствовать себя человеком. Юным, и, возможно, беспечным.
Герман долго собирался с духом в тот день, чтобы подойти к Любе с приглашением, но та, к радости и удивлению юноши, обратилась к нему первая. Девушка хотела привлечь Геру к выпуску студенческой газеты, будучи наслышанной о его талантах. Герман не смел ей отказать.
– Люба, а что ты делаешь сегодня вечером? – осторожно начал Гера.
– А ты что, на свидание меня зовёшь? – громким звенящим голоском спросила Люба. На них тут же обернулись притихшие ребята. Герман сконфуженно опустил голову и, чувствуя, как пылают его щёки, тихо пробормотал:
– Нет, нет, просто… у меня завтра день рождения! Но… так сложилось, что я решил отметить сегодня. Хочу позвать вас всех…
Люба тут же ойкнула и, смеясь, извинилась перед ним, поинтересовавшись, где же пройдёт само празднество.
– Тебе повезло, я точно сегодня свободна! – радостно ответила девушка. – Погоди, сейчас у остальных спрошу!
Люба выбежала в центр аудитории, хлопая в ладоши и прикрикивая:
– Ребята, прошу минутку внимания! У нашего с вами товарища и сокурсника завтра день рождения! Но Герман приглашает отметить сегодня, в своё общежитие всех желающих, а в особенности: Стёпку, Мишку, Николая…
Леонид деловито присел на свою койку и осмотрелся, вытирая мокрый лоб и зачёсывая светлые волосы назад. Он расспрашивал Германа о поступлении и экзаменах, попутно рассказывая о том, как добирался от родного села до общежития на перекладных. Узнав впоследствии, что Геру приняли сразу, Леонид громко выкрикнул свои поздравления, протянув руку для нового рукопожатия. Казалось, он куда больше светится от счастья, чем сам Герман в день зачисления.
– Не сомневался, что поступишь! – махнул Леонид рукой. – У меня, вон, головушка хоть и светлая, но мысли… эх, порой в кучу собрать не могу. Хоть метёлкой их сгребай! Мать сказала мне: радуйся, что хоть куда-то поступил! А я ей: это тебе не сельское ПТУ какое-то, а институт! Один из самых лучших в нашей республике, между прочим…
Герман молча слушал Лёню, подперев кулаком подбородок и наблюдая за тем, как тот неустанно достаёт из большой холщовой сумки пол-литровые банки с соленьями, вареньем, квашеной капустой и компотом. В один момент Леонид с опаской оглянулся на дверь и, наклонившись к Герману, недовольным шёпотом сказал:
– На вахте бабку видал? Во всех сумках рыщет, как овчарка на узбекской границе! Там целая очередь из ребят уже выстроилась! Мою бутылочку «Агдамыча» сразу конфисковала… Говорит, нельзя, мол, в студенческое общежитие со спиртным! Ещё раз увижу – доложу куда надо! Орала на весь коридор, что я, видите ли, молодёжь разлагаю… Сама, небось, моего «Агдамыча» сегодня же приговорит! Хорошо, что я ещё дома догадался домашнюю наливку в банку из-под компота перелить… – с этими словами Лёня достал литровую банку с насыщенной бордовой жидкостью и, взболтав её, гордо поставил в центр стола. Герман оторопел и ткнув в неё пальцем, тихо поинтересовался:
– Это что, всё наливка?
– Она самая. Вишнёвая, между прочим! Мать ещё в том году делала. Так что отметим сегодня и заселение, и поступление, и нашу встречу, журавлик! – потирая руки, с довольной улыбкой сказал Лёня.
– Да я не пью… – покачал головой Гера, но парень его тут же перебил:
– Стой, а как же обещанный магарыч? Или ты это… стесняешься?
– Вовсе нет, просто… не предпочитаю спиртное. Как по мне, так лучше чаю с пирогом попить. У меня и то, и другое с собой имеется.
– Чай – это хорошо, а пирог – ещё лучше, – тряся головой, сказал Лёня. – Но домашняя наливочка – это совсем другое дело! Тем более, здесь она на вес золота… – а затем со смехом добавил: – Вот в общаге поживёшь и согласишься со мной. Тут непьющих и стеснительных днём с огнём не сыщешь!
Герман вздохнул и взглянул на свои неразобранные сумки, в которых лежали личные вещи со стопкой чистых тетрадей, пара свечей, свежий пирог да немного домашней еды. А между рубашками покоилась икона Божьей Матери, которую Софья берегла как зеницу ока. «Будешь, сынок, и там под присмотром Божьим. Смотри, не потеряй! – говорила она. – Это единственное, что от деда сохранилось…» Затем Софья долго его крестила и, взяв за плечи, заглядывала в сыновьи глаза и говорила напутственные речи: «Смотри, не связывайся там с кем попало! Присматривайся да прислушивайся хорошенько… Деньги получше прячь, в подушку! В карты не играй, ради Бога… Дурная это привычка! И не ведись на поводу у этих девок и пьяниц!..»
Катерина Львовна, не в силах больше слушать материнскую «проповедь», вмешивалась в горячий монолог сестры со словами: «Вот был бы дед ваш жив, он бы тебя, Софка, точно отчитал: что ты сына стращаешь? Он уже взрослый мальчик, без тебя разберётся, где плохое, а где хорошее! Иди, Гер, иди!» Герман с улыбкой обнимал обеих женщин и приговаривал: «Что бы я без вас делал, защитницы мои! Ждите меня скоро в гости!»
Теперь, сидя на кровати в оживлённом общежитии, Герман вспоминал слова матери и тётки, размышляя о том, а способен ли он отличать хорошее от плохого? И где эта грань между добром и злом? В тот момент он отчётливо ощутил себя смиренным каменным Ангелом, которого вовсе не страшит покрывало ядовитого плюща. Ведь даже под его натиском он не перестанет быть самим собой: посланником Бога. Гера вглядывался в загорелое живое лицо Леонида, который беспрестанно шутил, вскидывая выгоревшие брови и радуясь тому, что стал студентом, хоть и не с первой попытки. Его смеющиеся серые глаза бегали по комнате. Он театрально любовался привезёнными банками, ловко переставляя их с места на место мускулистыми рабочими руками. В нём было столько жизни, шума, запала, гордости, добра и надежды, что Герману нестерпимо захотелось почувствовать себя хотя бы на минутку счастливым и безмятежным, как обычный молодой человек. Или, по крайней мере, как рядовой студент.
– А знаешь что? – вдруг выпалил Гера, пристально взглянув на Лёню. – На свой день рождения не откажусь от твоей наливки!
– Опа, – выдал Лёня, со смехом округлив глаза. – А на тебя уже, смотрю, дух общаги повлиял! Только ты гляди, до твоего дня рождения может и не остаться…
– Не переживай, он у меня скоро, тридцатого сентября.
***
Симферополь, 29 сентября 1957 года
«Я так долго прятался от людей, совсем позабыв о том, что и сам являюсь человеком. Таким же юным и мечтательным, жадным до жизни и впечатлений. Правда, не таким беспечным. Но это не самое пугающее откровение… Между нами, безусловно, есть разительное отличие. Но я ни в коей мере не пытаюсь возвысить свою личность над другими и, тем самым, принизить их персону. Разумеется, я признаю величие, красоту и силу человека. Ведь именно людям подвластно то, что не в силах сотворить ни одно растение на земле: научные открытия, произведения искусства, плоды любви, война (?)… Самые прекрасные и страшные вещи в мире были сотворены рукой или мыслью человеческой. Мне одновременно радостно и страшно от этого. Но я продолжаю надеяться на то, что, со временем я перестану видеть ощутимую грань между мной и людьми. Я хочу взглянуть на мир их глазами, услышать город их ушами и почувствовать жизнь их сердцами. Я буду стремиться понять их так же, как когда-то стремился познать суть каждой травинки. Но, к сожалению, пока я ни на шаг не приблизился к своей цели. Хоть и внедрился в их прекрасное общество. Как подлый шпион. Пока я понял только одно: жизнь человека не столь продолжительна, нежели век дерева. Но в отличие от растений люди живут так, словно и не собираются умирать. Иногда мне кажется, что они вовсе не размышляют о смерти... В общении же с растениями я часто слышу упоминание о некоем «перерождении». И если человеку лишь остаётся верить в жизнь после смерти, то деревья знают о том, что она существует! И в отличие от первых, вторые жаждут переродиться, утратив свою древесную оболочку и сменив среду обитания...»
От записей в дневнике Германа отвлёк приход соседа. Лёня громко поздоровался с юношей и споткнулся о стоящее у кровати пустое ведёрко, которое с грохотом покатилось по комнате. Гера лишь терпеливо прикрыл глаза, хотя хотелось зажать уши. Он успел подметить то, что вместе с Леонидом дружно, бок о бок, бродят шум, гам и суета.
– Как настроение, именинник?! – бодро спросил Леонид, вскинув вихрастую голову.
– Лёнь, если мне не изменяет память, то день рождения у меня только завтра, – с нарочитой серьёзностью произнёс Гера.
Но парень его тут же перебил:
– У нас в селе вообще начинают за три дня отмечать! Разогреваться же нужно, понимаешь ли…
– Хм, если за три дня начать разогреваться, то и сам праздник так можно пропустить. Да и в селе обычно свадьбу три дня играют…
– Свааадьбу? Три дня? – удивлённо протянул Лёня и усмехнулся. – Неделю, знаешь ли! Вы, городские, уж совсем позабыли об исконных традициях!
Герман молча наблюдал за тем, как его сосед по-армейски заправляет свою койку и бойко принимается за уборку своей части комнаты. Уже спустя минуту в руках Лёни заплясали веник с совком, а облако пыли, поднявшись вверх, невесомой вуалью оседало на столе и полках. Гера ненароком подумал о том, что после такой уборки потребуется ещё одна. Влажная.
– Ты это, давай закругляйся со своей писаниной, надо на стол накрывать! Да и меню на вечер нужно составить, – деловито скомандовал Лёня, оглядываясь на Геру.
– Каких гостей? И что ещё за меню? – нахмурившись, спросил юноша, с напряжением наблюдая за тем, как непривычно суетится Лёня. Тетрадь, однако, Гера предпочёл закрыть и отложил ручку в сторону, осознав, что неугомонный сосед всё равно не даст ему покоя. Да и пыль уже добралась до письменного стола.
– Каких, каких… Наших! Я всех с этажа позвал. Это, между прочим, хороший повод с остальными дружбу завести! Да и у нас с тобой еды не так уж и много, а они обещали свою принести, подсуетиться, так сказать…
– Погоди, а как же твои домашние заготовки? Их же ещё вон сколько… – спросил Гера, заглядывая под стол.
– Так, мои заготовки нам ещё пригодятся! Мне матушка их на целых полгода вперёд отдала, так что ты про них молчи, – быстро проговорил Лёня, пряча банки под свою кровать. – А вот огурчики точно сегодня лишними не будут…– добавил он, взболтнув баночку с соленьями.
– Хитрый ты лис, однако! – посмеявшись, ответил Гера.
– Кто? Я? – вскинув белёсые брови, удивился Лёня. – Ты не подумай, что я жадный какой-то, я о нас ведь беспокоюсь! И пойми, что в общаге первым делом домашняя еда уходит, а у нас впереди ещё куча праздников! Тем более, день рождения – грех не отметить!
– Да не подумал я ничего... Так, просто аккуратно подметил, – улыбнувшись, пожал плечами Герман, после чего строго добавил: – Только ты не забывай, что завтра я обещал своим дома быть, чтобы с ними посидеть.
– Вот поэтому я и организовываю сегодня небольшой междусобойчик. Чтобы завтра без тебя шороху не наводить.
– Плохая это примета, Лёня, заранее отмечать… – пробормотал Герман, после чего словил на себе неодобрительный взгляд Леонида.
– Ты что, бабка деревенская, чтобы в приметы верить?! – буркнул парень, размахивая руками. – Мы все – люди современные, так что ты это брось! Байки свои травить… Ты мне лучше скажи, кого звать будешь из своей группы?
– Хороший вопрос… – задумчиво протянул Герман. – Я ещё толком не успел подружиться ни с кем… Хотя есть пара ребят, которых я обещал угостить как-то раз. Летом ещё.
– Вооот, это уже другое дело! – оживился Лёня. – А девчонки там будут?
– Староста наша точно будет. Любаша.
– Эх, между прочим, Любовь – мое любимое женское имя! – мечтательно произнёс парень, после чего судорожно начал хлопать себя по карманам. – Ручка есть? Дай-ка мне, будем сейчас меню составлять…
Герман с интересом принялся наблюдать за соседом. Лёня старательно выводил что-то на листке бумаги, прикусив нижнюю губу. То и дело парень поднимал взгляд и, прищурившись, бормотал: «Так, этот картошечку жареную принесет… А они селедку обещали, ага… Чудненько! Так, водка-то, водка? А вспомнил…» Праздничный стол обещал быть богатым, отчего на Лёнькином лице блуждала довольная улыбка, а в глазах искрилась радость.
Вообще этот простой сельский паренёк чувствовал себя в стенах общежития, как карась в речной воде. Герману он успел посетовать на то, что в родном селе ему не доставало общения со сверстниками, так как жили там, в основном, старики да старухи. За своё недолгое пребывание в статусе студента, Леонид завёл дружбу почти со всеми ребятами с нескольких этажей, не считая свою группу. Парня полюбили за лёгкий характер, общительность и почти детские лучистые глаза. Ещё никто в общежитии, даже наблюдательный Герман, не видел парня хмурым или же рассерженным. К сожалению, его природному обаянию не поддавалась лишь пожилая и строгая вахтёрша. Она помнила выходку Лёни в день заселения. И дружелюбный нрав парня не производил на нее совершенно никакого впечатления. Уж очень не понравилось этой притязательной женщине, как паренёк выпрашивал у неё обратно бутылку коньяка. Видимо, добытую не лёгким трудом. С тех пор Леонид каждый день, проходя мимо Клавдии Ивановны, громко здоровался с ней, а иногда, и делал ей комплимент, отчего женщина лишь недоверчиво осматривала парня с ног до головы. «Это ты будешь гимназисткам в скверах зубы заговаривать, а я прекрасно знаю, как выгляжу! В свои то годы. Не надо меня вводить в заблуждение, Леонид!» – приговаривала та, сверля парня глазами. Но настойчивый Лёня не терял надежды расположить к себе и Клавдию, терпеливо соблюдая распорядок дня и правила общежития. Герман, откровенно наблюдая за своим соседом, понимал, что они с ним – полные противоположности. Это было весомым подспорьем для общения с Лёней, так как Гере было интересно с ним, хотя и юноша частенько уставал от взбалмошного соседа. Его спасало то, что Лёня редко находился в своей комнате. Чаще он прогуливался по «гостям». С кем-то парень мог до позднего вечера «расписывать пулю», с кем-то играть на гитаре, а с кем-то и выпивать, толкуя о радостях и горестях студенческой участи. При своём стремлении побездельничать, Лёня никогда не забывал, в каком углу стоит веник, и ему не приходилось напоминать о том, что настала его очередь убирать общую кухню.
Порой Гера ловил себя на мысли, что Леонид, без долгих раздумий, взял юношу под своё распахнутое крыло, опекая его и обучая правилам настоящей, «взрослой» жизни.
Сейчас, сидя напротив Леонида, Герман почувствовал колкое волнение и решил осторожно напомнить:
– Лёнь, а ведь день рождения у меня не сегодня, а завтра…
– Так, цыц, журавль! Сомнения оставить! – шутливо скомандовал Лёня. – Сегодня они нас накормят, завтра – мы! Ты что, ещё не понял принцип общежития?
– Да неудобно как-то… Я же их почти не знаю – пожимая плечами, растерянно бормотал Гера.
– Так вот и познакомитесь! Перестань тушеваться, тут все свои… Так, а ты чего сидишь? На пары свои не опоздаешь?
Герман бросил взгляд на часы в дальнем конце комнаты и быстро засобирался. Леонид вдогонку напомнил соседу о том, чтобы тот не забыл позвать одногруппников. Сентябрьский вечер в канун девятнадцатилетия Германа обещал быть весёлым и шумным. Это был очередной шанс почувствовать себя человеком. Юным, и, возможно, беспечным.
***
Герман долго собирался с духом в тот день, чтобы подойти к Любе с приглашением, но та, к радости и удивлению юноши, обратилась к нему первая. Девушка хотела привлечь Геру к выпуску студенческой газеты, будучи наслышанной о его талантах. Герман не смел ей отказать.
– Люба, а что ты делаешь сегодня вечером? – осторожно начал Гера.
– А ты что, на свидание меня зовёшь? – громким звенящим голоском спросила Люба. На них тут же обернулись притихшие ребята. Герман сконфуженно опустил голову и, чувствуя, как пылают его щёки, тихо пробормотал:
– Нет, нет, просто… у меня завтра день рождения! Но… так сложилось, что я решил отметить сегодня. Хочу позвать вас всех…
Люба тут же ойкнула и, смеясь, извинилась перед ним, поинтересовавшись, где же пройдёт само празднество.
– Тебе повезло, я точно сегодня свободна! – радостно ответила девушка. – Погоди, сейчас у остальных спрошу!
Люба выбежала в центр аудитории, хлопая в ладоши и прикрикивая:
– Ребята, прошу минутку внимания! У нашего с вами товарища и сокурсника завтра день рождения! Но Герман приглашает отметить сегодня, в своё общежитие всех желающих, а в особенности: Стёпку, Мишку, Николая…
