Недалеко от меня в углу за столиком сидел мужчина лет 40 с небольшим. Внешность его безошибочно указывала на род занятий - это, вне всяких сомнений, был один из тех искателей приключений, что наводнили Европу в XYIII веке. Сероглазый блондин, одетый во что-то темное - мне понравилось за ним наблюдать... Вряд ли кому в этой эпохе знаком термин "белокурая бестия" - а между тем незнакомец полностью отвечал характеристике Ницше. Разве что с возрастом стал несколько тяжелее на подъем и был, как будто, слегка припорошен невидимой пылью неудач и потерь, неизбежных при его образе жизни. Однако ничто не повлияло - да и не могло повлиять - на изящество и легкость движений, пластику хищника, вынужденного скрываться среди обычных людей.
Я лениво ковырялась в тарелке, погрузившись в придуманную биографию незнакомца, пока, наконец, не заметила, что сама стала объектом пристального внимания с его стороны. Разумеется, если хоть половина из моих догадок верна, никто не может следить за ним безнаказанно... Только вот наблюдал он за мною очень осторожно, гораздо осторожнее, чем я за ним.
Ох, не давала мне покоя моя интуиция, не зря же ее нахваливал шеф... Я просто голову готова была прозакладывать, что не просто так мы повстречались с этим господином в придорожном трактире. И памятуя о своем образе избалованного капризного создания, я решила пойти напролом.
Выскользнув из-за стола, я быстро подошла к нему и, небрежно улыбаясь, спросила:
- Простите, вы же авантюрист?
По-моему, он все-таки слегка поперхнулся пивом. (Ну, еще бы, вряд ли ему когда-нибудь напрямик задавали такой вопрос.) Правда, быстро пришел в себя, как-то неопределенно усмехнулся и ответил вопросом:
- А что вам угодно, госпожа?
- Это зависит от того, верна ли моя догадка. Если я ошиблась, то прошу меня извинить и откланиваюсь.
- Мой же ответ, в свою очередь, зависит от того, какое дело привело вас ко мне...
Я непроизвольно поморщилась. Играть словами я тоже умела, но сейчас вовсе не была расположена. Впрочем, выбора не оставалось.
- Что ж, попробуем начать сначала. Я - графиня Корсакова, и у меня небольшое дело при дворе герцога Рейхштадтского (боже, чего мне стоило без запинки выговорить эту фамилию...). Обстоятельства заставили меня отправиться в путешествие без провожатых, но теперь мне понадобился кто-то, кто...
- Охранял бы вашу хорошенькую головку от шальной пули? - слово "хорошенькую" он произнес с некоторой брезгливостью, как будто исключая наличие в женских головах хотя бы малой доли здравого смысла.
Вот так начало... Я мысленно призвала в свидетели шефа, что все необходимые формальности были соблюдены. В конце концов, хватит реверансов.
- И в хорошеньких головках (я в точности повторила интонацию собеседника) время от времени вызревают вполне годные к употреблению идеи... Кроме того, их обладательницы иногда бывают в состоянии достойно оплатить свои маленькие женские капризы.
Мой собеседник неожиданно улыбнулся и неторопливо поднялся из-за стола.
-Генрих Штайнберг, к вашим услугам, госпожа, - с поклоном произнес он. Правда, руку мне поцеловать не попытался. Но это было бы, пожалуй, уже чересчур. Я и так почувствовала, что он признал во мне достойную нанимательницу.
В общем, начало было положено. Вокруг меня начали собираться люди, с которыми мне следовало исполнить стоящую передо мной непростую задачу.
* * *
По его собственному признанию, никакие дела не удерживали господина Штайнберга в этом городишке, и уже через час, потраченный мною на «чистку перышек», мы могли выезжать в направлении герцогства Рейхштадтского. Замечу, что, наняв себе спутника, я приобрела одновременно весьма практичного управляющего. Он окинул мой шикарный экипаж скептическим взглядом и посоветовал купить обыкновенную лошадь под седло, поскольку путешествовать верхом, вне всяких сомнений, гораздо удобнее.
Возразить на это было нечего, и я со вздохом призналась, что не слишком хорошо разбираюсь в лошадях. Вместо ответа он слегка приподнял левую бровь, рассеченную маленьким шрамом, и исчез на полчаса. По истечении этого времени я стала обладательницей крепкой выносливой кобылки довольно спокойного нрава.
Я влезла в чудовищно неудобное дамское седло (надеюсь, с достаточной легкостью), и мы тронулись в путь. Карета ехала за нами «до особых распоряжений». Кто знает, когда она могла бы пригодиться в нашем путешествии?.. Я так и не решилась последовать совету Генриха и оставить карету на постоялом дворе, даже рискуя выглядеть занудой. Пользуясь удобным моментом, я продолжила тайное изучение "сподвижника"…Понятно, не прошло и нескольких мгновений, как он это заметил.
-Почему госпожа так рассматривает меня? - обратился он ко мне, едва заметно усмехаясь, - Может быть, вы сожалеете, что прибегли к моим услугам?
Вопрос прозвучал ну очень ехидно. Видно, мой рыцарь изрядно сомневался, что еще кто-нибудь мог бы польститься на мои условия. Уж больно расплывчатые задачи я ставила. Я даже не знала, отчего это он сам согласился поступить ко мне на службу, и подозревала, что у него имелись на то свои причины. Однако нахала следовало поставить на место, да побыстрее. Мои скромные познания в области найма слуг ограничивались единственным тезисом: если сразу не указать им, "кто в доме хозяин", после не оберешься хлопот.
-А что, - не менее ядовито откликнулась я, - Вы собираетесь дать мне повод для сожалений? Или так низко себя цените, любезный господин Штайнберг?
Вместо ответа он только негромко фыркнул. Постепенно у меня создавалось впечатление, что он втихомолку надо мною посмеивается. И поскольку я не знала причины веселья, а вслух интересоваться этим не собиралась, оставалось делать вид, что не замечаю насмешек вовсе.
Мы некоторое время ехали по неправдоподобно хорошей дороге, и, наконец, оказались в маленьком городке…или большой деревне. У них, у немцев, разница между населенными пунктами была не слишком заметной. Везде имелся стандартный набор: относительная чистота улиц, черепичные крыши, главная площадь с памятником или фонтаном и средневековое здание ратуши, маленькое, почти игрушечное.
Разве что в здешних краях было не так много зелени, но та, что имелась, цвела по-летнему пышно. "И это север!" - мысленно посмеивалась я, вспоминая родную питерскую натуру.
Я с любопытством озиралась, время от времени тыча во что-нибудь пальцем и задавая Генриху дурацкие вопросы. Он слегка морщился, но отвечал подробно и внятно. Мне оставалось только дивиться его терпению и подсознательно ждать, когда мои мелкие провокации окончательно выведут его из себя. В этот раз я не дождалась ничего подобного - у моего наемника явно были весьма крепкие нервы.
Чем ближе мы подъезжали к площади, тем громче становились звуки музыки, с трудом пробивавшиеся сквозь гомон толпы. В городке явно шло какое-то веселье.
-Что это? - задала я очередной идиотский вопрос.
-Приезжие артисты развлекают местных ценителей прекрасного, - равнодушно откликнулся мой спутник.
Похоже, он раз и навсегда решил игнорировать мои попытки наладить светскую беседу.
Между тем мы подобрались так близко, что уже могли различить приятный мужской голос, распевающий какую-то мелодичную песенку. Я прислушалась, и застыла на месте, напряженно морща лоб: на минуту мне показалось, что я схожу с ума.
-Не оглянуться я не мог тому видению вслед,
Ведь оглянуться же могло и оно…
Правду говоря, я сталкивалась с этим явлением не впервые, но так и не смогла к нему притерпеться. Чем больше я путешествовала по разным эпохам, тем сильнее укреплялась в мысли, что все повторяется - как ни старайся сотворить что-нибудь оригинальное. Вот и на этот раз, хотела я или нет, но получила нежданный "привет из будущего". Менестрель, вероятно, полагал, что создал нечто выдающееся…На самом же деле у него получился лишь посредственный вариант песни про "девочку-виденье", смертельно надоевшей мне еще дома.
-Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я… - пропела я по-русски, с лукавством покосившись на Генриха.
В ответ он скорчил гримасу крайнего утомления, и лениво осведомился, о чем я пою.
-Примерно о том же, что и вон тот юноша, - я указала прямо на певца, ибо в этот момент мы уже выехали на площадь, до отказа набитую горожанами.
Нам повезло, что мы не успели спешиться: пешком нам вряд ли удалось бы протиснуться к фонтану, возле которого расположился певец. Наконец-то я смогла поближе рассмотреть его...На первый взгляд юноша изрядно напоминал лубочную картинку своей кукольной, ненатуральной красивостью. Каштановые локоны, фарфоровая кожа, карие глаза в обрамлении густых изогнутых ресниц и вызывающе кокетливая родинка в правом уголке рта...Да, еще бархатный баритон, как будто специально предназначенный для распевания любовных серенад.
Словом, внешность его была бы совершенно безукоризненна, однако условия жизни и род занятий вносили свои коррективы. Со второго взгляда я заметила следующее: романтический красавец явно давно не мылся, а глаза его блестели вовсе не возвышенным голодным блеском.
-Я вкушаю с благородным нектаром
Лишь бесплодные свои сожаленья -
Оказалась, - ах! - ужасным ударом
Для меня утрата девы - виденья, -
певец проникся сюжетом, это было заметно сразу, - на его глазах даже выступили вполне искренние слезы.
Бюргеры снисходительно аплодировали, у них, видимо, пока не возникло ощущения, что их вниманием злоупотребляют. К тому же денег за концерт с них пока никто не просил.
За нашими спинами послышался шум совсем другого рода: появление стражей порядка во все времена сопровождается примерно одинаковыми звуками. Пара солдат под предводительством дюжего командира сноровисто протолкались через народ и окружили примолкшего бедолагу-певца.
-Не положено, - произнес командир интернациональную формулу власти.
Менестрель не нашелся что ответить, и только пискнул нечто бессвязное. Командир забубнил что-то про арест, солдаты ухватили поэта под руки…
Мне отчего-то активно не понравилось их обращение с представителем богемы. Кроме того, нужно было поддерживать имидж безумной русской аристократки, и я решила вмешаться. Я открыла было рот, но Генрих опередил меня на долю секунды. Он смерил мизансцену ленивым взглядом и небрежно поинтересовался:
-Что вам нужно от парня, молодцы?
И видимо, что-то такое прозвучало в его голосе, что заставило солдат замереть на месте, а командира вступить в переговоры. Наше преимущество состояло во внезапности, и в том, что мы так и остались в седлах. Командиру приходилось обращаться к Генриху снизу вверх, отчего тон его сам собою становился почтительным.
-По приказу господина бургомистра, арестуем бродягу Шметтерлинга, дабы, сняв с него показания, выдворить за пределы города, - его речь сильно смахивала на доклад начальству.
Мой спутник тут же использовал ситуацию - принял начальственный вид, и распорядился:
-С его слов, - он пренебрежительно кивнул в сторону менестреля, - запишете, что он сожалеет о случившемся и готов впредь обходить ваш славный город стороною. Благородная госпожа изволит забрать сего музыкантишку с собой, и оплачивает ваше беспокойство, солдаты.
Я тоже приосанилась. Обо мне отчего-то говорили в третьем лице, и через мгновение я поняла, почему.
-Госпожа из России, не изволит изъясняться по-немецки, и доверяет все переговоры мне, как ее управляющему, - предупредил Генрих дальнейшие расспросы, и вполголоса добавил, наклонившись к уху командира: - Странные они, эти русские, поверь мне, приятель… Но деньгами швыряются знатно - ты не останешься внакладе. Не будем спорить с благородной госпожой, если уж ей приспела охота каждый день слушать песенки этого бездельника.
Солдат понимающе ухмыльнулся, принял от Генриха увесистый кошель с деньгами, и по его команде пииту возвратили свободу. После этого стражи порядка испарились так же быстро, как и возникли. По-моему, они опасались, как бы моя внезапная придурь не миновала.
Только я изготовилась отчитать Генриха за неподобающие намеки, отпущенные в диалоге со стражниками, как выяснилось, что мои испытания не закончились.
Менестрель со странным именем Шметтерлинг (надо же, «мотылек», фонвизинщина чистой воды, а я-то думала, что таких фамилий в природе не существует) мгновенно оправился от потрясения и по-свойски обратился к Генриху:
-Могу я узнать, госпоже понравился я сам или мои песни? Я должен знать доподлинно, свела меня судьба с подлинной ценительницей поэзии или всего лишь со скучающей богачкой…
Приготовленная для Генриха отповедь застряла у меня в горле, и я очутилась перед нешуточной дилеммой: объяснить пииту «кто есть мать Кузьмы» или сперва душевно побеседовать с господином Штайнбергом.
Однако Генрих не собирался и дальше вести беседу в том же фривольном духе.
-Тебя, парень, прежде всего судьба свела со мной - и я не знаю, кому из нас от этого придется хуже, - безрадостно отрезал он, и обратился, наконец, ко мне: - Прошу меня извинить, госпожа, за доставленное неудовольствие, в свое оправдание могу лишь заметить, что это был единственный способ выручить юношу…
Произнося свою покаянную речь, вид он имел настолько ехидный, что я осознала как никогда ясно: придется смириться с отдельными проявлениями неуважения к моей персоне…Разумеется, во имя достижения благородных целей.
-Где ближайшая приличная гостиница? - спросила я пиита на чистейшем немецком языке, которого, якобы, совершенно не понимала.
Вьюнош остолбенел, к большому удовольствию Генриха.
-Ну что застыл? - раздраженно поинтересовалась я. Мне начало надоедать затянувшееся представление, разыгранное нами на глазах изумленных горожан.
Поскольку оно до сих пор было бесплатным, почтенные бюргеры даже не собирались расходиться.
-В самом деле, ты разве не слышал, что велела госпожа? - присоединился ко мне Генрих, почти совершенно избавившийся от ехидства в голосе и взгляде, - Проводи нас до гостиницы, в которой не зазорно будет остановиться на ночлег.
Шметтерлинг закивал и проследовал через площадь к маленькому проулку. Вскоре выяснилось, что там находится небольшая гостиница, над воротами которой значилось, что "именно здесь только для благородных путешественников…" и прочее. У меня появилась устойчивая надежда на нормальный отдых, горячий ужин и ночлег на чистых простынях. Правда, слуг во дворе не было видно, но Генрих быстро разрешил это небольшое неудобство.
-Шметтерлинг, позаботься-ка о лошадях, - приказал он, направляясь к двери трактира.
Он был прав на все сто - нежданное приобретение, безусловно, следовало пристроить к делу. Сам поэт, правда, был другого мнения на сей счет.
-У меня есть имя! - от возмущения срываясь на петушиный фальцет, заявил он.
-Вот как! И какое же? - полюбопытствовал Генрих, не оборачиваясь, и только самую малость замедлив шаг.
-Клаус, - представился юноша с непонятной гордостью.
Можно подумать, это поименование принадлежало прежде какому-нибудь эпическому герою!
Генрих приподнял брови, подумал пару секунд, и затем отрицательно покачал головой.
-Нет, - припечатал он, -Никакой ты не Клаус… Посмотри на себя, парень, - ты же истинный Шметтерлинг! Зачем тебе имя?
От неожиданности я застопорилась на месте.
Я лениво ковырялась в тарелке, погрузившись в придуманную биографию незнакомца, пока, наконец, не заметила, что сама стала объектом пристального внимания с его стороны. Разумеется, если хоть половина из моих догадок верна, никто не может следить за ним безнаказанно... Только вот наблюдал он за мною очень осторожно, гораздо осторожнее, чем я за ним.
Ох, не давала мне покоя моя интуиция, не зря же ее нахваливал шеф... Я просто голову готова была прозакладывать, что не просто так мы повстречались с этим господином в придорожном трактире. И памятуя о своем образе избалованного капризного создания, я решила пойти напролом.
Выскользнув из-за стола, я быстро подошла к нему и, небрежно улыбаясь, спросила:
- Простите, вы же авантюрист?
По-моему, он все-таки слегка поперхнулся пивом. (Ну, еще бы, вряд ли ему когда-нибудь напрямик задавали такой вопрос.) Правда, быстро пришел в себя, как-то неопределенно усмехнулся и ответил вопросом:
- А что вам угодно, госпожа?
- Это зависит от того, верна ли моя догадка. Если я ошиблась, то прошу меня извинить и откланиваюсь.
- Мой же ответ, в свою очередь, зависит от того, какое дело привело вас ко мне...
Я непроизвольно поморщилась. Играть словами я тоже умела, но сейчас вовсе не была расположена. Впрочем, выбора не оставалось.
- Что ж, попробуем начать сначала. Я - графиня Корсакова, и у меня небольшое дело при дворе герцога Рейхштадтского (боже, чего мне стоило без запинки выговорить эту фамилию...). Обстоятельства заставили меня отправиться в путешествие без провожатых, но теперь мне понадобился кто-то, кто...
- Охранял бы вашу хорошенькую головку от шальной пули? - слово "хорошенькую" он произнес с некоторой брезгливостью, как будто исключая наличие в женских головах хотя бы малой доли здравого смысла.
Вот так начало... Я мысленно призвала в свидетели шефа, что все необходимые формальности были соблюдены. В конце концов, хватит реверансов.
- И в хорошеньких головках (я в точности повторила интонацию собеседника) время от времени вызревают вполне годные к употреблению идеи... Кроме того, их обладательницы иногда бывают в состоянии достойно оплатить свои маленькие женские капризы.
Мой собеседник неожиданно улыбнулся и неторопливо поднялся из-за стола.
-Генрих Штайнберг, к вашим услугам, госпожа, - с поклоном произнес он. Правда, руку мне поцеловать не попытался. Но это было бы, пожалуй, уже чересчур. Я и так почувствовала, что он признал во мне достойную нанимательницу.
В общем, начало было положено. Вокруг меня начали собираться люди, с которыми мне следовало исполнить стоящую передо мной непростую задачу.
* * *
По его собственному признанию, никакие дела не удерживали господина Штайнберга в этом городишке, и уже через час, потраченный мною на «чистку перышек», мы могли выезжать в направлении герцогства Рейхштадтского. Замечу, что, наняв себе спутника, я приобрела одновременно весьма практичного управляющего. Он окинул мой шикарный экипаж скептическим взглядом и посоветовал купить обыкновенную лошадь под седло, поскольку путешествовать верхом, вне всяких сомнений, гораздо удобнее.
Возразить на это было нечего, и я со вздохом призналась, что не слишком хорошо разбираюсь в лошадях. Вместо ответа он слегка приподнял левую бровь, рассеченную маленьким шрамом, и исчез на полчаса. По истечении этого времени я стала обладательницей крепкой выносливой кобылки довольно спокойного нрава.
Я влезла в чудовищно неудобное дамское седло (надеюсь, с достаточной легкостью), и мы тронулись в путь. Карета ехала за нами «до особых распоряжений». Кто знает, когда она могла бы пригодиться в нашем путешествии?.. Я так и не решилась последовать совету Генриха и оставить карету на постоялом дворе, даже рискуя выглядеть занудой. Пользуясь удобным моментом, я продолжила тайное изучение "сподвижника"…Понятно, не прошло и нескольких мгновений, как он это заметил.
-Почему госпожа так рассматривает меня? - обратился он ко мне, едва заметно усмехаясь, - Может быть, вы сожалеете, что прибегли к моим услугам?
Вопрос прозвучал ну очень ехидно. Видно, мой рыцарь изрядно сомневался, что еще кто-нибудь мог бы польститься на мои условия. Уж больно расплывчатые задачи я ставила. Я даже не знала, отчего это он сам согласился поступить ко мне на службу, и подозревала, что у него имелись на то свои причины. Однако нахала следовало поставить на место, да побыстрее. Мои скромные познания в области найма слуг ограничивались единственным тезисом: если сразу не указать им, "кто в доме хозяин", после не оберешься хлопот.
-А что, - не менее ядовито откликнулась я, - Вы собираетесь дать мне повод для сожалений? Или так низко себя цените, любезный господин Штайнберг?
Вместо ответа он только негромко фыркнул. Постепенно у меня создавалось впечатление, что он втихомолку надо мною посмеивается. И поскольку я не знала причины веселья, а вслух интересоваться этим не собиралась, оставалось делать вид, что не замечаю насмешек вовсе.
Мы некоторое время ехали по неправдоподобно хорошей дороге, и, наконец, оказались в маленьком городке…или большой деревне. У них, у немцев, разница между населенными пунктами была не слишком заметной. Везде имелся стандартный набор: относительная чистота улиц, черепичные крыши, главная площадь с памятником или фонтаном и средневековое здание ратуши, маленькое, почти игрушечное.
Разве что в здешних краях было не так много зелени, но та, что имелась, цвела по-летнему пышно. "И это север!" - мысленно посмеивалась я, вспоминая родную питерскую натуру.
Я с любопытством озиралась, время от времени тыча во что-нибудь пальцем и задавая Генриху дурацкие вопросы. Он слегка морщился, но отвечал подробно и внятно. Мне оставалось только дивиться его терпению и подсознательно ждать, когда мои мелкие провокации окончательно выведут его из себя. В этот раз я не дождалась ничего подобного - у моего наемника явно были весьма крепкие нервы.
Чем ближе мы подъезжали к площади, тем громче становились звуки музыки, с трудом пробивавшиеся сквозь гомон толпы. В городке явно шло какое-то веселье.
-Что это? - задала я очередной идиотский вопрос.
-Приезжие артисты развлекают местных ценителей прекрасного, - равнодушно откликнулся мой спутник.
Похоже, он раз и навсегда решил игнорировать мои попытки наладить светскую беседу.
Между тем мы подобрались так близко, что уже могли различить приятный мужской голос, распевающий какую-то мелодичную песенку. Я прислушалась, и застыла на месте, напряженно морща лоб: на минуту мне показалось, что я схожу с ума.
-Не оглянуться я не мог тому видению вслед,
Ведь оглянуться же могло и оно…
Правду говоря, я сталкивалась с этим явлением не впервые, но так и не смогла к нему притерпеться. Чем больше я путешествовала по разным эпохам, тем сильнее укреплялась в мысли, что все повторяется - как ни старайся сотворить что-нибудь оригинальное. Вот и на этот раз, хотела я или нет, но получила нежданный "привет из будущего". Менестрель, вероятно, полагал, что создал нечто выдающееся…На самом же деле у него получился лишь посредственный вариант песни про "девочку-виденье", смертельно надоевшей мне еще дома.
-Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я… - пропела я по-русски, с лукавством покосившись на Генриха.
В ответ он скорчил гримасу крайнего утомления, и лениво осведомился, о чем я пою.
-Примерно о том же, что и вон тот юноша, - я указала прямо на певца, ибо в этот момент мы уже выехали на площадь, до отказа набитую горожанами.
Нам повезло, что мы не успели спешиться: пешком нам вряд ли удалось бы протиснуться к фонтану, возле которого расположился певец. Наконец-то я смогла поближе рассмотреть его...На первый взгляд юноша изрядно напоминал лубочную картинку своей кукольной, ненатуральной красивостью. Каштановые локоны, фарфоровая кожа, карие глаза в обрамлении густых изогнутых ресниц и вызывающе кокетливая родинка в правом уголке рта...Да, еще бархатный баритон, как будто специально предназначенный для распевания любовных серенад.
Словом, внешность его была бы совершенно безукоризненна, однако условия жизни и род занятий вносили свои коррективы. Со второго взгляда я заметила следующее: романтический красавец явно давно не мылся, а глаза его блестели вовсе не возвышенным голодным блеском.
-Я вкушаю с благородным нектаром
Лишь бесплодные свои сожаленья -
Оказалась, - ах! - ужасным ударом
Для меня утрата девы - виденья, -
певец проникся сюжетом, это было заметно сразу, - на его глазах даже выступили вполне искренние слезы.
Бюргеры снисходительно аплодировали, у них, видимо, пока не возникло ощущения, что их вниманием злоупотребляют. К тому же денег за концерт с них пока никто не просил.
За нашими спинами послышался шум совсем другого рода: появление стражей порядка во все времена сопровождается примерно одинаковыми звуками. Пара солдат под предводительством дюжего командира сноровисто протолкались через народ и окружили примолкшего бедолагу-певца.
-Не положено, - произнес командир интернациональную формулу власти.
Менестрель не нашелся что ответить, и только пискнул нечто бессвязное. Командир забубнил что-то про арест, солдаты ухватили поэта под руки…
Мне отчего-то активно не понравилось их обращение с представителем богемы. Кроме того, нужно было поддерживать имидж безумной русской аристократки, и я решила вмешаться. Я открыла было рот, но Генрих опередил меня на долю секунды. Он смерил мизансцену ленивым взглядом и небрежно поинтересовался:
-Что вам нужно от парня, молодцы?
И видимо, что-то такое прозвучало в его голосе, что заставило солдат замереть на месте, а командира вступить в переговоры. Наше преимущество состояло во внезапности, и в том, что мы так и остались в седлах. Командиру приходилось обращаться к Генриху снизу вверх, отчего тон его сам собою становился почтительным.
-По приказу господина бургомистра, арестуем бродягу Шметтерлинга, дабы, сняв с него показания, выдворить за пределы города, - его речь сильно смахивала на доклад начальству.
Мой спутник тут же использовал ситуацию - принял начальственный вид, и распорядился:
-С его слов, - он пренебрежительно кивнул в сторону менестреля, - запишете, что он сожалеет о случившемся и готов впредь обходить ваш славный город стороною. Благородная госпожа изволит забрать сего музыкантишку с собой, и оплачивает ваше беспокойство, солдаты.
Я тоже приосанилась. Обо мне отчего-то говорили в третьем лице, и через мгновение я поняла, почему.
-Госпожа из России, не изволит изъясняться по-немецки, и доверяет все переговоры мне, как ее управляющему, - предупредил Генрих дальнейшие расспросы, и вполголоса добавил, наклонившись к уху командира: - Странные они, эти русские, поверь мне, приятель… Но деньгами швыряются знатно - ты не останешься внакладе. Не будем спорить с благородной госпожой, если уж ей приспела охота каждый день слушать песенки этого бездельника.
Солдат понимающе ухмыльнулся, принял от Генриха увесистый кошель с деньгами, и по его команде пииту возвратили свободу. После этого стражи порядка испарились так же быстро, как и возникли. По-моему, они опасались, как бы моя внезапная придурь не миновала.
Только я изготовилась отчитать Генриха за неподобающие намеки, отпущенные в диалоге со стражниками, как выяснилось, что мои испытания не закончились.
Менестрель со странным именем Шметтерлинг (надо же, «мотылек», фонвизинщина чистой воды, а я-то думала, что таких фамилий в природе не существует) мгновенно оправился от потрясения и по-свойски обратился к Генриху:
-Могу я узнать, госпоже понравился я сам или мои песни? Я должен знать доподлинно, свела меня судьба с подлинной ценительницей поэзии или всего лишь со скучающей богачкой…
Приготовленная для Генриха отповедь застряла у меня в горле, и я очутилась перед нешуточной дилеммой: объяснить пииту «кто есть мать Кузьмы» или сперва душевно побеседовать с господином Штайнбергом.
Однако Генрих не собирался и дальше вести беседу в том же фривольном духе.
-Тебя, парень, прежде всего судьба свела со мной - и я не знаю, кому из нас от этого придется хуже, - безрадостно отрезал он, и обратился, наконец, ко мне: - Прошу меня извинить, госпожа, за доставленное неудовольствие, в свое оправдание могу лишь заметить, что это был единственный способ выручить юношу…
Произнося свою покаянную речь, вид он имел настолько ехидный, что я осознала как никогда ясно: придется смириться с отдельными проявлениями неуважения к моей персоне…Разумеется, во имя достижения благородных целей.
-Где ближайшая приличная гостиница? - спросила я пиита на чистейшем немецком языке, которого, якобы, совершенно не понимала.
Вьюнош остолбенел, к большому удовольствию Генриха.
-Ну что застыл? - раздраженно поинтересовалась я. Мне начало надоедать затянувшееся представление, разыгранное нами на глазах изумленных горожан.
Поскольку оно до сих пор было бесплатным, почтенные бюргеры даже не собирались расходиться.
-В самом деле, ты разве не слышал, что велела госпожа? - присоединился ко мне Генрих, почти совершенно избавившийся от ехидства в голосе и взгляде, - Проводи нас до гостиницы, в которой не зазорно будет остановиться на ночлег.
Шметтерлинг закивал и проследовал через площадь к маленькому проулку. Вскоре выяснилось, что там находится небольшая гостиница, над воротами которой значилось, что "именно здесь только для благородных путешественников…" и прочее. У меня появилась устойчивая надежда на нормальный отдых, горячий ужин и ночлег на чистых простынях. Правда, слуг во дворе не было видно, но Генрих быстро разрешил это небольшое неудобство.
-Шметтерлинг, позаботься-ка о лошадях, - приказал он, направляясь к двери трактира.
Он был прав на все сто - нежданное приобретение, безусловно, следовало пристроить к делу. Сам поэт, правда, был другого мнения на сей счет.
-У меня есть имя! - от возмущения срываясь на петушиный фальцет, заявил он.
-Вот как! И какое же? - полюбопытствовал Генрих, не оборачиваясь, и только самую малость замедлив шаг.
-Клаус, - представился юноша с непонятной гордостью.
Можно подумать, это поименование принадлежало прежде какому-нибудь эпическому герою!
Генрих приподнял брови, подумал пару секунд, и затем отрицательно покачал головой.
-Нет, - припечатал он, -Никакой ты не Клаус… Посмотри на себя, парень, - ты же истинный Шметтерлинг! Зачем тебе имя?
От неожиданности я застопорилась на месте.
