– А чего так просто? – Агата возмутилась за всех, но это, конечно, не помогло, но хоть кто-то всё-таки высказался за них. – Мы же полжизни по горам скакали аки горные козлы…
– Агата, – Квинт попытался её одёрнуть, но куда там! Он сам виноват – кто же так, не подготовив команду толком, поручение выдаёт?
– Словно мыши летучие пещеры излазили, каждый камешек о себя примерили, – Агата не собиралась успокаиваться.
– Агата! – Квинт повысил голос. Он ожидал возмущения, но всё же полагал, что инспекторам хватит такта вылить свои возмущения в воздух после выхода из его кабинета. Забыл, несчастный, что брат и сестра Морено да Себастьян, к ним прибившийся, тактом не отличаются. Себастьян, правда, ещё пытается иной раз слово доброе вставить, но сейчас не тот случай – и он сидит, опешил, бедный.
– Да горным воздухом надышались! – Агату было не остановить.
– Да уймись ты! Мне тоже не нравится! – Квинт тоже не выдержал, закричал на неё.
Агата довольно кивнула, словно этого она и добивалась, откинулась на спинку стула, скрестила руки на груди, вздохнула…
– Ну в самом деле, – Томаш отмер, – Квинт, мы же не горные. Мы про горную нечисть ничего не знаем. Куда нам её ловить? Мы всё по полям да по лесам, ну в деревни заезжаем и у рек. Наш удел-то стрыги всякие да мавки. Какие горы? Откуда вообще взялись горы?
– Сам знаю, – честно признал Квинт, – но что ты мне предлагаешь? Город даёт дело – Инспекция выезжает. У меня нет никакого резерва. Бежицкий с командой из пещер не вернулись и один бог знает чего там с ними стало. Ользен со своими в бессознанке…
– Чего с ними, кстати? – бесцеремонно перебила Агата. Такое она себе позволяла только тогда, когда Квинт чувствовал свою вину. Сейчас он чувствовал и она не упустила шанса получить хоть какую-то информацию.
– Ну…говорят, что на них напал какой-то очень плоский субъект. Как шкура. Малкольма сразу перемололо, а Ользену только ногу зажевало. Ну, ногу ещё непонятно – восстановим или нет, другие по разъездам или вообще зелёные. Вот и скажите мне, братья-сёстры, кого я послать должен?
– Начальство, – предложил Томаш насмешливо, – в твоём случае надо посылать начальство.
Квинт раздражённо махнул рукой.
– В самом деле, мы ничего не знаем про горы и вероятность того, что мы попадём в опасность, выше, – Себастьян всё-таки вступил в разговор. Он понимал, что должен держаться стороны Агаты и Томаша, потому что ему с ними, если что и ехать, но Квинта ему было жаль по-человечески. В самом деле, Город такой вроде бы богатый, всем всё время рассылает требования сообщать обо всяких странных явлениях, а сам не может найти людей себе на службу. А письма идут. То там видели следы какого-то оборотня, то тут вурдалак…
Теперь вот горы. И кого, во имя всего здравого, вообще несёт в горы?
– Сам понимаю, – признал Квинт, – и потому говорю вот что… только как своим, как последней опытной команде, что ещё на ногах. Езжайте туда, походите у подножия, вверх не суйтесь. Потом напишите что всё нормально и никого вы не нашли. Местным сообщим, что им всё померещилось.
Это было преступлением, но все трое затихли не от этого факта, а от осознания того, что Квинт – этот ревнитель закона, предлагал им откровенную ложь. Он не мог ослушаться Город, не мог никого не послать, но и рисковать командой не хотел. Если там чудовище, в горах, то пусть Инспекция хотя бы с ними не столкнётся. Тем более, правы они – куда им, без опыта горных исследований, в горы лезть?
Была у Квинта слабая надежда на то, что ребята не возмутятся, но на возмущение они имели полное право и он сдался, желая обойтись малой жертвой – временем.
Троица переглянулась. Это был уже другой разговор. Даже Себастьян, который пытался до перехода на подвижную службу жить исключительно честно, признал про себя, что это явно лучший выход. В конце концов, ему уже приходилось что-то умалчивать, а что-то рассказывать совсем иначе. Что плохого в том, что он просто не будет рисковать на участке, где его путь явно смертелен и просто побродит у подножия гор?
– Кого мы хоть должны обнаружить? – спросила Агата, собрав со своих компаньонов немое согласие.
– Агуане, – отозвался Квинт, пролистав записи.
– Кого-чего? – хором спросила Инспекция. Даже Себастьян, более начитанный на фоне Агаты и Томаша, поперхнулся изумлением и недоумением. – Это что такое?
– Я вам сейчас зачитаю, – пообещал Квинт, откашлялся, взял один из листов и прочёл громко, выделяя каждое слово, как будто это что-то могло изменить. – Агуане – это мифические, неподтверждённые на дату составления реестра фантастических существ, создания, живущие в горах. По легендам они появляются в образ нагих женщин и обычно добры к путникам…
Агата закатила глаза, Томаш едва слышно шепнул:
– Могу представить такую доброту!
Себастьян предпочёл промолчать.
– Но в минуту гнева могут напасть на человека, увести его в пещеру и съесть живьём, – закончил Квинт.
– Бабы! – выдохнул Томаш.
Агата же недоумённо поинтересовалась:
– Это что, всё?
– Увы, – Квинт развёл руками, – никто не подтверждал встречи с ними. В обращении, переданном в Город, говорится о нагих женщинах, которые съели, предположительно, одного из селян.
– Изображения хоть есть? – обречённо спросила Агата.
– Ты что, голых женщин не видела? – возмутился Томаш, – Квинт, если есть изображения, лучше дай мне.
– Нет никаких изображений. И свидетельств нет. И вариантов у меня, кроме вас, тоже нет! – Квинт был мрачен и несчастен.
– Да ладно вам, – вдруг сказал Себастьян, – в горах много кто живёт, может племя какое… может кому привиделось. Да и не полезем же мы в горы. Агуане так агуане.
– Вот честно, увижу хоть одну голую женщину на какой-нибудь скале, разверну лошадь и поскачу назад, – предупредил Томаш. Несмотря на отсутствие информации и непривычную для действий локацию, он как-то приободрился.
Агата только покачала головой, но в кои-то веки воздержалась от ответа.
Горы были красивыми. Все трое, никогда прежде не бывшие в гористых местностях, даже охнули и замерли, когда увидели в расступавшихся шапках тумана далёкие, неясные ещё вершины.
– Горы…– прошептал Томаш, захваченный величием природы. Они всё жались к земле, искали в реках и болотах, в оскверненных могилах свою «клиентуру», а тут горы! И словно сказка какая-то. и даже говорить, шутить и возмущаться расхотелось. Какие могут быть шутки и возмущения, когда они увидели всё более прочерчивающиеся контуры? Как мал человек, как слаб. Сколько лет этим горам? Сколько видели они – древние, далёкие?
И неважно даже было то, что лошади не смогли ступить на предгорье – слишком нервно было идти им, несчастным, по острому камню, да и не прошли бы они среди таких троп. Тут только человек пройдёт. Пришлось спешиться.
Шли тихо. Почему-то в рассветном величии хотелось только молчать и ещё…дышать. Тут пахло какой-то свежестью и чем-то слабовато-пряным. А ещё Себастьян отметил что тут особенно тёмная зелень, будто бы силы ей дано больше, и та ушла в цвет, впрочем, так оно и было. Идти становилось труднее, а трав становилось всё больше – трава вырывалась дикостью среди камня и каких-то глыбин, пробивалась везде где хотела, образовывала кустики и поросли, и всё ей было нипочём.
– Может дальше не надо? – спросил Томаш, когда горы стали отчётливы и они приблизились к ним, чтобы видеть трещины в высоком раздоре величия. Ему было не по себе. Он почувствовал себя слабым и маленьким рядом с горой, которая пережила его уже на сотни, а может и тысячи лет, изрылась трещинами и расколами, но всё равно – жила. Ему чудилось даже что она дышала.
– Не надо, – согласилась Агата. У неё ныли ноги. Всё-таки не было тут троп и привычных полян. И трактиров. И ничего из привычного не было. Было непривычно свежо и…
– Вы слышите? – спросил Себастьян, перехватив её мысль.
Да, они слышали, а через какие-то две минуты и увидели. Ручеёк – шириной в каике-то пять-семь шагов, но какой быстрый, какой шумный и страстный. Он хлестал прямо из разлома в предгорье и, похоже, сам размывал себе дорогу.
– Холодная! – Агата осторожно коснулась воды. Она опустилась на колени, боясь оскользнуться – камни у ручейка были тёмными от воды, видимо, та бесновалась и заливала иной раз то тут, то там импровизированный бережок.
– Здесь и останемся, – решил Томаш, осторожно поглядывая на Агату. Да, они нередко ругались и перешучивались друг с другом, но всё же оставались братом и сестрой, а это значило, что они приглядывали друг за другом, но…исподтишка.
– Пиши в отчёт, – получасом позже, когда разогрелись котелки на разведенном тут же костерке, выданные Городом консервы. Воду они не рискнули пить прямо из ручейка, тоже вскипятили, и она показалась им необычайно вкусной. Консервы, к слову, тоже хотя прежде они были по общему мнению отвратительны, но здесь их вкус показался необычайно сочным и мясным.
Несмотря на голод, ели неспешно, не сговариваясь, было в этом что-то магическое – горы, величие, костерок, успокаивающий шум ручейка…
– Ночью здесь должно быть паршиво, – заметил Томаш, – и холодно. Предлагаю костёр не гасить. Более того – дежурить. Вдвоём.
Это означало серьёзный настрой. Обычно дежурили по одному, но местность и впрямь была дикая. Квинт, конечно, уверял, что все местные тут торгуют на постоянной основе с путниками и в общем-то мирные, но никто не отменял человеческого фактора, диких животных, змей…
– Предлагаю так, – продолжил свою мысль Томаш, – сначала мы с Агатой, потом я с тобой, Себастьян, потом Агата с Себастьяном… темнеет тут, вернее всего, быстро, но и светлеет рано.
То, что Томаш первой предложил Агату, и вообще её предложил, человеку со стороны могло показаться грубостью, но Томаш был не первый раз в полевых условиях. Он знал, что в первые часы сна и в последние часы темноты дежурить легче, чем в середине ночи. И потом – Томаш давал Агате передышку в виде промежутка между дежурствами. У неё получалось два дежурства – в начале и в конце, у Себастьяна – в середине и в конце, а у самого Томаша – в начале и в середине.
– Ну, в общем…– Агата взглянула на свои часы, – так, у нас…
– Ну-ка тихо, – Томаш резко поднялся с каменистой земли. Он что-то увидел. Агата и Себастьян проследили за его взглядом и тоже поднялись. Они увидели что привлекло его внимание. Вернее – кто. Высокая женщина в сером платье с длинными рукавами и с кувшином в руках спускалась по узкой тропке со стороны гор.
– Одетая! – прыснула Агата, но весело ей не было.
Женщина тоже их увидела и остановилась, настороженная появлением очевидных незнакомцев.
– Добрая женщина! – крикнул ей Томаш, поднимая руки так, чтобы было видно, что в его руках ничего нет. Правильно, нет, самое доступное ему оружие в рукаве, на хитром спусковом механизме. – Мы всего лишь путники, не бойтесь нас.
– С чего ты взял, что она добрая? – поинтересовалась Агата. – Может быть, всё совсем наоборот.
– И как ты себе представляешь? – Томаш не сводил с незнакомки взгляда. Она поколебалась, затем приблизилась. Она шла осторожно, готовая, похоже, в любую минуту сбежать. У неё было совершенно простое, мягкое, доброе и открытое лицо, волосы, стянутые в пучок, чтобы не мешались в работе, и тяжёлый кувшин.
– Мы гости! – крикнула Агата и приветственно помахала рукой.
– Вы нас понимаете? – до Себастьяна дошло, что они, в общем-то, не знают даже этого.
– Да, понимаю, – женщина отозвалась им. Она говорила с каким-то мягким акцентом, чуть растягивая гласные. Да и говорила медленно, будто вспоминала слова. Она приблизилась к реке, не сводя с них взгляда, опустилась на колени со своей стороны и окунула кувшин в реку.
– Кто вы? – крикнул Томаш. Ручеек был тонким, но шумным и приходилось кричать. – Мы из Города. Нас послали кое-что проверить.
– Я? – задумалась женщина и подняла на него глаза.
– Вы местная? – пришёл на помощь Себастьян.
– Местная, да, – согласилась женщина и резко поднялась.
Себастьян заметил сразу, а вот Томашу и Агате, решившим в этот момент переглянуться, нужно было ещё мгновение. То, что издалека было похоже на платье, в ближайшем рассмотрении оказалось…серой кожей. Людской кожей, натянутой поверх собственной.
Лицо женщины, если это, конечно, можно было назвать женщиной, уже исказилось, поплыло, словно воск – заострились её черты, мягкие и добрые прежде они стали злыми, сама она обнажила острые треугольные зубы, когти сверкнули на удлинившихся руках.
– Да твою ж…– Томаш отшатнулся. Их всё ещё разделял ручеек. – Слушайте, мы просто уйдём, ладно?
– Это наша земля, – ответило чудовище и голос её изменился, стал скрипучим, глухим. – Вы…губите нас.
Она всё ещё вспоминала слова для них, а затем, словно устав от разговора, она вдруг взметнула непропорционально длинные руки вверх и тотчас – вокруг несчастной троицы зашевелилась земля и оказалось, что многие серые камни, всё то, что приняли они за серую каменистую местность и впрямь дышит, является жизнью.
Разгибались серые, точно грязные спины, обнажали плоть чудовищ. Длинные тела, нескладные руки. Треугольные зубы.
Хищницы, почуявшие чужаков. Врагов.
– Вот почему Квинт считает нас лучшими, если мы постоянно влезаем во всё куда не лень? – прошептала перепуганная Агата. Она понимала, что это конец, и не справятся они с окружающими серыми телами.
Но не могла выдать своего отчаяния даже сейчас.
– Мы не враги вам! – Томаш встал перед нею, хотя в этом и не было смысла, чудовища окружали их со всех сторон. – Агуане, да? Мы не враги. Мы скажем, что не нашли вас. Отпустите, и…
Жизнь кончилась. Серые тела в один миг стали камнями. Всё исчезло, точно и не было, даже костерок, несчастный, захваченный ими, не пошевелился. Они стояли втроём – дураки-дураками, в полубоевой стойке, готовые хоть за сколько-нибудь продать жизнь.
– Какого…– Томаш заозирался, но тщетно. Всё исчезло. – Агата? Себастьян?
Но те понимали не больше. Растерянные, одинаково сбитые с толку, всё ещё напуганные внезапной силой, они не понимали внезапной пощады от чудовищ.
Или те поверили в их молчание и готовы отпустить?
Только эта мысль пришла им в голову, как снова появилась она – та первая незнакомка. В руках ее не было больше кувшина, и появилась она уже с их стороны реки, просто вышла из камня, разогнулась прямо перед ними и троица испуганно метнулась назад, путаясь друг в друге.
– Да, – сказала агуане, угадывая их мысли. Теперь ее лицо снова было светлым и открытым, а серая кожа, в которой они угадали выдолбленную людскую, была тканью. – Да, мы верим в ваше молчание.
Она взглянула на горную цепь, вершины которой таяли в подступающем вечере и продолжила:
– Эти горы и все эти камни – это тела моих предков и моих потомков. Нас много, но я одна. Понимаете?
Они ничего не понимали, но мелко-мелко закивали головами, готовые согласиться на всё, что угодно, лишь бы не сталкиваться, не видеть вокруг себя кучу страшных существ, распрямляющихся из камня.
– Они помнят древность, – незнакомка улыбнулась, и не было у неё никаких треугольных уродливых зубов, – ту древность, которую не знал человек. И никогда не узнает, ибо горы сойдут с места прежде, чем он постигнет глубины и всё начнётся снова. Не ступайте на нашу землю. Вы нас не найдёте, но мы легко найдем вас…
– Агата, – Квинт попытался её одёрнуть, но куда там! Он сам виноват – кто же так, не подготовив команду толком, поручение выдаёт?
– Словно мыши летучие пещеры излазили, каждый камешек о себя примерили, – Агата не собиралась успокаиваться.
– Агата! – Квинт повысил голос. Он ожидал возмущения, но всё же полагал, что инспекторам хватит такта вылить свои возмущения в воздух после выхода из его кабинета. Забыл, несчастный, что брат и сестра Морено да Себастьян, к ним прибившийся, тактом не отличаются. Себастьян, правда, ещё пытается иной раз слово доброе вставить, но сейчас не тот случай – и он сидит, опешил, бедный.
– Да горным воздухом надышались! – Агату было не остановить.
– Да уймись ты! Мне тоже не нравится! – Квинт тоже не выдержал, закричал на неё.
Агата довольно кивнула, словно этого она и добивалась, откинулась на спинку стула, скрестила руки на груди, вздохнула…
– Ну в самом деле, – Томаш отмер, – Квинт, мы же не горные. Мы про горную нечисть ничего не знаем. Куда нам её ловить? Мы всё по полям да по лесам, ну в деревни заезжаем и у рек. Наш удел-то стрыги всякие да мавки. Какие горы? Откуда вообще взялись горы?
– Сам знаю, – честно признал Квинт, – но что ты мне предлагаешь? Город даёт дело – Инспекция выезжает. У меня нет никакого резерва. Бежицкий с командой из пещер не вернулись и один бог знает чего там с ними стало. Ользен со своими в бессознанке…
– Чего с ними, кстати? – бесцеремонно перебила Агата. Такое она себе позволяла только тогда, когда Квинт чувствовал свою вину. Сейчас он чувствовал и она не упустила шанса получить хоть какую-то информацию.
– Ну…говорят, что на них напал какой-то очень плоский субъект. Как шкура. Малкольма сразу перемололо, а Ользену только ногу зажевало. Ну, ногу ещё непонятно – восстановим или нет, другие по разъездам или вообще зелёные. Вот и скажите мне, братья-сёстры, кого я послать должен?
– Начальство, – предложил Томаш насмешливо, – в твоём случае надо посылать начальство.
Квинт раздражённо махнул рукой.
– В самом деле, мы ничего не знаем про горы и вероятность того, что мы попадём в опасность, выше, – Себастьян всё-таки вступил в разговор. Он понимал, что должен держаться стороны Агаты и Томаша, потому что ему с ними, если что и ехать, но Квинта ему было жаль по-человечески. В самом деле, Город такой вроде бы богатый, всем всё время рассылает требования сообщать обо всяких странных явлениях, а сам не может найти людей себе на службу. А письма идут. То там видели следы какого-то оборотня, то тут вурдалак…
Теперь вот горы. И кого, во имя всего здравого, вообще несёт в горы?
– Сам понимаю, – признал Квинт, – и потому говорю вот что… только как своим, как последней опытной команде, что ещё на ногах. Езжайте туда, походите у подножия, вверх не суйтесь. Потом напишите что всё нормально и никого вы не нашли. Местным сообщим, что им всё померещилось.
Это было преступлением, но все трое затихли не от этого факта, а от осознания того, что Квинт – этот ревнитель закона, предлагал им откровенную ложь. Он не мог ослушаться Город, не мог никого не послать, но и рисковать командой не хотел. Если там чудовище, в горах, то пусть Инспекция хотя бы с ними не столкнётся. Тем более, правы они – куда им, без опыта горных исследований, в горы лезть?
Была у Квинта слабая надежда на то, что ребята не возмутятся, но на возмущение они имели полное право и он сдался, желая обойтись малой жертвой – временем.
Троица переглянулась. Это был уже другой разговор. Даже Себастьян, который пытался до перехода на подвижную службу жить исключительно честно, признал про себя, что это явно лучший выход. В конце концов, ему уже приходилось что-то умалчивать, а что-то рассказывать совсем иначе. Что плохого в том, что он просто не будет рисковать на участке, где его путь явно смертелен и просто побродит у подножия гор?
– Кого мы хоть должны обнаружить? – спросила Агата, собрав со своих компаньонов немое согласие.
– Агуане, – отозвался Квинт, пролистав записи.
– Кого-чего? – хором спросила Инспекция. Даже Себастьян, более начитанный на фоне Агаты и Томаша, поперхнулся изумлением и недоумением. – Это что такое?
– Я вам сейчас зачитаю, – пообещал Квинт, откашлялся, взял один из листов и прочёл громко, выделяя каждое слово, как будто это что-то могло изменить. – Агуане – это мифические, неподтверждённые на дату составления реестра фантастических существ, создания, живущие в горах. По легендам они появляются в образ нагих женщин и обычно добры к путникам…
Агата закатила глаза, Томаш едва слышно шепнул:
– Могу представить такую доброту!
Себастьян предпочёл промолчать.
– Но в минуту гнева могут напасть на человека, увести его в пещеру и съесть живьём, – закончил Квинт.
– Бабы! – выдохнул Томаш.
Агата же недоумённо поинтересовалась:
– Это что, всё?
– Увы, – Квинт развёл руками, – никто не подтверждал встречи с ними. В обращении, переданном в Город, говорится о нагих женщинах, которые съели, предположительно, одного из селян.
– Изображения хоть есть? – обречённо спросила Агата.
– Ты что, голых женщин не видела? – возмутился Томаш, – Квинт, если есть изображения, лучше дай мне.
– Нет никаких изображений. И свидетельств нет. И вариантов у меня, кроме вас, тоже нет! – Квинт был мрачен и несчастен.
– Да ладно вам, – вдруг сказал Себастьян, – в горах много кто живёт, может племя какое… может кому привиделось. Да и не полезем же мы в горы. Агуане так агуане.
– Вот честно, увижу хоть одну голую женщину на какой-нибудь скале, разверну лошадь и поскачу назад, – предупредил Томаш. Несмотря на отсутствие информации и непривычную для действий локацию, он как-то приободрился.
Агата только покачала головой, но в кои-то веки воздержалась от ответа.
***
Горы были красивыми. Все трое, никогда прежде не бывшие в гористых местностях, даже охнули и замерли, когда увидели в расступавшихся шапках тумана далёкие, неясные ещё вершины.
– Горы…– прошептал Томаш, захваченный величием природы. Они всё жались к земле, искали в реках и болотах, в оскверненных могилах свою «клиентуру», а тут горы! И словно сказка какая-то. и даже говорить, шутить и возмущаться расхотелось. Какие могут быть шутки и возмущения, когда они увидели всё более прочерчивающиеся контуры? Как мал человек, как слаб. Сколько лет этим горам? Сколько видели они – древние, далёкие?
И неважно даже было то, что лошади не смогли ступить на предгорье – слишком нервно было идти им, несчастным, по острому камню, да и не прошли бы они среди таких троп. Тут только человек пройдёт. Пришлось спешиться.
Шли тихо. Почему-то в рассветном величии хотелось только молчать и ещё…дышать. Тут пахло какой-то свежестью и чем-то слабовато-пряным. А ещё Себастьян отметил что тут особенно тёмная зелень, будто бы силы ей дано больше, и та ушла в цвет, впрочем, так оно и было. Идти становилось труднее, а трав становилось всё больше – трава вырывалась дикостью среди камня и каких-то глыбин, пробивалась везде где хотела, образовывала кустики и поросли, и всё ей было нипочём.
– Может дальше не надо? – спросил Томаш, когда горы стали отчётливы и они приблизились к ним, чтобы видеть трещины в высоком раздоре величия. Ему было не по себе. Он почувствовал себя слабым и маленьким рядом с горой, которая пережила его уже на сотни, а может и тысячи лет, изрылась трещинами и расколами, но всё равно – жила. Ему чудилось даже что она дышала.
– Не надо, – согласилась Агата. У неё ныли ноги. Всё-таки не было тут троп и привычных полян. И трактиров. И ничего из привычного не было. Было непривычно свежо и…
– Вы слышите? – спросил Себастьян, перехватив её мысль.
Да, они слышали, а через какие-то две минуты и увидели. Ручеёк – шириной в каике-то пять-семь шагов, но какой быстрый, какой шумный и страстный. Он хлестал прямо из разлома в предгорье и, похоже, сам размывал себе дорогу.
– Холодная! – Агата осторожно коснулась воды. Она опустилась на колени, боясь оскользнуться – камни у ручейка были тёмными от воды, видимо, та бесновалась и заливала иной раз то тут, то там импровизированный бережок.
– Здесь и останемся, – решил Томаш, осторожно поглядывая на Агату. Да, они нередко ругались и перешучивались друг с другом, но всё же оставались братом и сестрой, а это значило, что они приглядывали друг за другом, но…исподтишка.
– Пиши в отчёт, – получасом позже, когда разогрелись котелки на разведенном тут же костерке, выданные Городом консервы. Воду они не рискнули пить прямо из ручейка, тоже вскипятили, и она показалась им необычайно вкусной. Консервы, к слову, тоже хотя прежде они были по общему мнению отвратительны, но здесь их вкус показался необычайно сочным и мясным.
Несмотря на голод, ели неспешно, не сговариваясь, было в этом что-то магическое – горы, величие, костерок, успокаивающий шум ручейка…
– Ночью здесь должно быть паршиво, – заметил Томаш, – и холодно. Предлагаю костёр не гасить. Более того – дежурить. Вдвоём.
Это означало серьёзный настрой. Обычно дежурили по одному, но местность и впрямь была дикая. Квинт, конечно, уверял, что все местные тут торгуют на постоянной основе с путниками и в общем-то мирные, но никто не отменял человеческого фактора, диких животных, змей…
– Предлагаю так, – продолжил свою мысль Томаш, – сначала мы с Агатой, потом я с тобой, Себастьян, потом Агата с Себастьяном… темнеет тут, вернее всего, быстро, но и светлеет рано.
То, что Томаш первой предложил Агату, и вообще её предложил, человеку со стороны могло показаться грубостью, но Томаш был не первый раз в полевых условиях. Он знал, что в первые часы сна и в последние часы темноты дежурить легче, чем в середине ночи. И потом – Томаш давал Агате передышку в виде промежутка между дежурствами. У неё получалось два дежурства – в начале и в конце, у Себастьяна – в середине и в конце, а у самого Томаша – в начале и в середине.
– Ну, в общем…– Агата взглянула на свои часы, – так, у нас…
– Ну-ка тихо, – Томаш резко поднялся с каменистой земли. Он что-то увидел. Агата и Себастьян проследили за его взглядом и тоже поднялись. Они увидели что привлекло его внимание. Вернее – кто. Высокая женщина в сером платье с длинными рукавами и с кувшином в руках спускалась по узкой тропке со стороны гор.
– Одетая! – прыснула Агата, но весело ей не было.
Женщина тоже их увидела и остановилась, настороженная появлением очевидных незнакомцев.
– Добрая женщина! – крикнул ей Томаш, поднимая руки так, чтобы было видно, что в его руках ничего нет. Правильно, нет, самое доступное ему оружие в рукаве, на хитром спусковом механизме. – Мы всего лишь путники, не бойтесь нас.
– С чего ты взял, что она добрая? – поинтересовалась Агата. – Может быть, всё совсем наоборот.
– И как ты себе представляешь? – Томаш не сводил с незнакомки взгляда. Она поколебалась, затем приблизилась. Она шла осторожно, готовая, похоже, в любую минуту сбежать. У неё было совершенно простое, мягкое, доброе и открытое лицо, волосы, стянутые в пучок, чтобы не мешались в работе, и тяжёлый кувшин.
– Мы гости! – крикнула Агата и приветственно помахала рукой.
– Вы нас понимаете? – до Себастьяна дошло, что они, в общем-то, не знают даже этого.
– Да, понимаю, – женщина отозвалась им. Она говорила с каким-то мягким акцентом, чуть растягивая гласные. Да и говорила медленно, будто вспоминала слова. Она приблизилась к реке, не сводя с них взгляда, опустилась на колени со своей стороны и окунула кувшин в реку.
– Кто вы? – крикнул Томаш. Ручеек был тонким, но шумным и приходилось кричать. – Мы из Города. Нас послали кое-что проверить.
– Я? – задумалась женщина и подняла на него глаза.
– Вы местная? – пришёл на помощь Себастьян.
– Местная, да, – согласилась женщина и резко поднялась.
Себастьян заметил сразу, а вот Томашу и Агате, решившим в этот момент переглянуться, нужно было ещё мгновение. То, что издалека было похоже на платье, в ближайшем рассмотрении оказалось…серой кожей. Людской кожей, натянутой поверх собственной.
Лицо женщины, если это, конечно, можно было назвать женщиной, уже исказилось, поплыло, словно воск – заострились её черты, мягкие и добрые прежде они стали злыми, сама она обнажила острые треугольные зубы, когти сверкнули на удлинившихся руках.
– Да твою ж…– Томаш отшатнулся. Их всё ещё разделял ручеек. – Слушайте, мы просто уйдём, ладно?
– Это наша земля, – ответило чудовище и голос её изменился, стал скрипучим, глухим. – Вы…губите нас.
Она всё ещё вспоминала слова для них, а затем, словно устав от разговора, она вдруг взметнула непропорционально длинные руки вверх и тотчас – вокруг несчастной троицы зашевелилась земля и оказалось, что многие серые камни, всё то, что приняли они за серую каменистую местность и впрямь дышит, является жизнью.
Разгибались серые, точно грязные спины, обнажали плоть чудовищ. Длинные тела, нескладные руки. Треугольные зубы.
Хищницы, почуявшие чужаков. Врагов.
– Вот почему Квинт считает нас лучшими, если мы постоянно влезаем во всё куда не лень? – прошептала перепуганная Агата. Она понимала, что это конец, и не справятся они с окружающими серыми телами.
Но не могла выдать своего отчаяния даже сейчас.
– Мы не враги вам! – Томаш встал перед нею, хотя в этом и не было смысла, чудовища окружали их со всех сторон. – Агуане, да? Мы не враги. Мы скажем, что не нашли вас. Отпустите, и…
Жизнь кончилась. Серые тела в один миг стали камнями. Всё исчезло, точно и не было, даже костерок, несчастный, захваченный ими, не пошевелился. Они стояли втроём – дураки-дураками, в полубоевой стойке, готовые хоть за сколько-нибудь продать жизнь.
– Какого…– Томаш заозирался, но тщетно. Всё исчезло. – Агата? Себастьян?
Но те понимали не больше. Растерянные, одинаково сбитые с толку, всё ещё напуганные внезапной силой, они не понимали внезапной пощады от чудовищ.
Или те поверили в их молчание и готовы отпустить?
Только эта мысль пришла им в голову, как снова появилась она – та первая незнакомка. В руках ее не было больше кувшина, и появилась она уже с их стороны реки, просто вышла из камня, разогнулась прямо перед ними и троица испуганно метнулась назад, путаясь друг в друге.
– Да, – сказала агуане, угадывая их мысли. Теперь ее лицо снова было светлым и открытым, а серая кожа, в которой они угадали выдолбленную людскую, была тканью. – Да, мы верим в ваше молчание.
Она взглянула на горную цепь, вершины которой таяли в подступающем вечере и продолжила:
– Эти горы и все эти камни – это тела моих предков и моих потомков. Нас много, но я одна. Понимаете?
Они ничего не понимали, но мелко-мелко закивали головами, готовые согласиться на всё, что угодно, лишь бы не сталкиваться, не видеть вокруг себя кучу страшных существ, распрямляющихся из камня.
– Они помнят древность, – незнакомка улыбнулась, и не было у неё никаких треугольных уродливых зубов, – ту древность, которую не знал человек. И никогда не узнает, ибо горы сойдут с места прежде, чем он постигнет глубины и всё начнётся снова. Не ступайте на нашу землю. Вы нас не найдёте, но мы легко найдем вас…
