Жозеф знал, что жизнь ему уготована самая обычная, самая тихая, со средним достатком, в самом лучшем случае.
К сожалению, жизнь забыла с ним согласиться по одному из пунктов и сделала его действительно маленьким человеком, в ничтожной и жалкой должности, за которой особенно не следили, с которой не требовали отчёта, не приходили с проверками, а зачастую и не знали даже, кто там вообще эту должность занимает. Но вот неожиданно достаток оказался не средний, правда – обо всё по порядку.
Жозеф происходил из скромной семьи, в которой был труд и только труд. Теплота отношений могла бы тоже быть, но труд забирал всё хорошее, и ни у отца, ни у матери, ни у старшей сестры Жозефа, а позже и самого его не оставалось сил на задушевные разговоры с семьёй и вообще сближение с ними. Были какие-то люди, смутно знакомые, молча собирающиеся за скудноватым столом, мрачно и быстро евшие, а затем разбредающиеся либо по рабочим вопросам, либо спать.
А больше ничего и не было.
Но Жозефу повезло – у него было прилежание в почерке и в грамоте, что позволило ему стать переписчиком, а после, тот милостивый господин, у которого он переписывал множество бумаг, предложил ему место в архиве Маары.
-Работа скучная, - не скрывал благодетель, - дела каждой Коллегии, бумаги и прочее – всё это хранится некоторое время в самой Коллегии, но зачем захламлять делами многолетней давности свои кабинеты? Вот и сгружают. Задача – распределять бумаги от Коллегий по полкам, да записывать номера в специальный реестр.
-И всё? – поразился Жозеф.
-А что еще? – удивился благодетель. – Говорю же – скучно. Работа в одного человека, поговорить и то не с кем. Но жалование стабильное.
Жозеф задумался. Молодость не давала бы ему покоя, но, с другой стороны…какая разница? Тепло, деньги – для временной работы – самое то.
Жозеф ещё не знал, что есть такая работа, с которой нельзя продвинуться ни вверх, ни вниз, можно лишь зависнуть и висеть, висеть до самой смерти…
Тогда Жозеф был ещё юн, и не знал, что бывает в жизни. Он принял предложение и поступил, кстати, без проблем и даже собеседования, в архив. Его едва-едва одарили взглядом, всунули ему ключи от архива, простую инструкцию и на этом всё устройство было кончено.
Жозеф блуждал среди полок первые дни, поражаясь бумажному захламлению полок. Каждая имела свою кодировку по номеру Коллегии. Коллегии, образовывающие Секцию управления, стояли близко друг к другу.
Попадались нудные Коллегии от не менее нудных Секций. Например, Городская – она вбирала в себя обеспечение столицы, и в большей части бумаг сообщалось о поломках водопровода, износе зданий и прочей чепухе. В Коллегии Обеспечения можно было, при большой удаче, прочесть какую-нибудь смешную заявку от кого-нибудь из Глав Коллегий. То Транспортная просила себе шестнадцать перьевых подушек в свои повозки (зачем?), то Коллегия Сопровождения просила поставлять свечи только белого цвета и никогда желтого…
Были и страшные полки. Вся Секция Закона состояла из трёх Коллегий: Судейства, Дознания и Палачи. И Жозеф старался проходить как можно быстрее мимо этих бумаг, не смотреть на жуткие папки с отчетами о казнённых, допрашиваемых, осужденных…
Жозеф боялся этих бумага. Ему казалось, что в них есть кровь. Еще не высохшая, еще живая, теплая. Однажды он решился и открыл, было, полученный новый отчет и пришел в ужас. Сухо и официально Глава Коллегии Палачей сообщал: «За указанный период было казнено тридцать четыре человека. Из этих тридцати четырех человек были обезглавлены семнадцать, девять – путем повешения (виселица образа «Г»), остальные (8) – утоплены. Преступления, за которые были осуждены означенные лица…»
На этом моменте Жозеф закрыл и поклялся не открывать больше бумаг от Палачей. Его потрясло тогда, как сухо можно излагать о жизнях.
Работа была по-настоящему тихая. Он читал свободные книги, взятые из библиотек, убирался, протирал полки и получал малое жалование.
И так длилось целых два сезона. Позже Жозеф понял, что всё это время к нему приглядывались, пытаясь решить, можно ли довериться?..
Первым, с кем познакомился Жозеф, стал дознаватель Персиваль. он появился в своих серых неприметных одеяниях, вошёл тихой тенью, но одно его появление, один вид серых одежд внушил Жозефу какой-то животный страх.
Ему нечего было скрывать от служителя закона, но откуда же взялся этот страх?!
-Доброго дня, Жозеф! – дознаватель поклонился и тепло улыбнулся. Жозефа совсем не удивило, что его имя известно. О дознавателях говорили многое, и ничего из этого не было хорошим.
-З…здравствуйте, - тонко ответил Жозеф, стараясь прижаться плотнее к ставшим родным ему полкам.
-Меня зовут Персиваль, я служитель Коллегии Дознания, - улыбался добродушный на вид дознаватель, - я пришёл к вам по небольшому делу.
-Чем могу? – Жозефу было еще страшнее от этой добродушной улыбки гостя.
-Мне нужны вот эти дела, - Персиваль вложил в дрожащую руку покорного Жозефа несколько тонких листов бумаги. Жозеф скользнул взглядом по ним, мгновенно перед мысленным его взором встал нужный шкаф, принадлежащий Коллегии Сопровождения…
Не Дознания.
-Ну как? – спросил Персиваль, не сводя взгляда с Жозефа.
-Я…конечно, дайте разрешение, - Жозеф сглотнул комок в горле. Лицо Персиваля исказилось от минутного раздражения, но улыбка вернулась опять и он переспросил:
-Разрешения?
-На выдачу каждого дела полагается разрешение от главы Коллегии, - Жозеф дрогнул голосом, но остался тверд духом. Он знал, что действует по выданной ему инструкции, не знал только того, что инструкция должна лежать и не должна быть тронута. Потому что инструкция пишется для проверок, а не для использования.
-Глава нашей Коллегии занятой человек, - мягко сказал Персиваль. – Я бы мог, но…не стоит отрывать такого человека по пустяку.
Жозеф окреп. Ему показалось, что он обрел власть, прежде ему неподвластную.
-Сожалею, но без разрешения я не могу ничего сделать.
-У меня в Коллегии есть бюрократическая сволочь, - вздохнул Персиваль, - также цепляется! Нет бы помочь…ну ладно, я понимаю, что можно сделать.
Дальнейшее было похоже на сон. Жозеф сам не понял, как это произошло, но в его руке оказался вдруг маленький кошель, очень тяжелый, звякнувший так заманчиво…
Жозеф испуганно и непонимающе взглянул в глаза Персивалю.
-Это вам, вам, - успокоил Персиваль. – Мне нужны лишь бумаги, а вам монеты.
Жозеф покорился. Позже он пытался успокоить себя, говоря, что Персиваль, проглядев дела, сделал выписки и всё вернул назад. Значит, ничего страшного не произошло? Да и вообще – кому нужны дела трехлетней давности? Дела какого-то там Сопровождения. Да дела Сопровождения самому Сопровождению не нужны!
Но Жозефа трясло. Монеты – их количество, составившее половину от его жалования, давало ему мысль о том, что эти дела все-таки были нужны.
Потом состоялось знакомство с «бюрократической сволочью». Сволочь носила имя Мальт и держала себя в архиве по-хозяйски. Без приветствия и даже попытки к доброжелательности Мальт вошёл в архив и сразу сказал, сколько ему нужно дел и на какой срок. Тут же, не дожидаясь вопроса о разрешении, выложил перед Жозефом кошель.
Жозеф попробовал запоздало возмутиться:
-Взятка?! Мне?
-Вам, - подтвердил Мальт. – Берите, опыт у вас уже есть.
Жозеф почувствовал, что увязает в чем-то. Молча и покорно, понимая, что Мальту все известно о Персивале и заработке Жозефа, принес бумаги и взял предложенные монеты.
Были позже и другие. Жозеф получал официальное жалование от казначейства, но от своих визитеров получал в десять-двенадцать раз больше, чем от означенного жалования. Визитеры были разными – чаще всего приходили из Коллегии Дознания, одинаково едкие и хамоватые. Они хорошо платили, приходили без бумаг, но брали и проверяли все Коллегии, все Секции. Некоторые документы копировали тут же, а некоторые даже стали уносить ненадолго с собой. Жозеф нервничал, но ему в таких случаях прибавляли монет и он молчал.
Молчал, когда листы ему возвращали заляпанные жиром или назад он получал дела с несколькими недостающими листочками.
Молчал, когда получал издевательские пятна чернил на делах…
Монеты грели карман, а что до дел…проверки не ожидалось – сто лет она сюда не заглядывала, и с чего бы заглянуть? Да и вообще – может быть, Жозефу уже такое принесли? Свои реестры он вел аккуратно, записывая в официальном то, что ему приносили из Коллегий и записывая на отдельных бланках то, что выдал и кому – за сколько. Память не могла удержать всего!
Жозеф стал помогать семье и, наконец, его близкие могли позволить себе работать меньше. Вот только с каждым разом, приходя домой, Жозеф все меньше чувствовал себя дома и близких людей в этих, совершенно чужих лицах.
Эта ли его сестра – неухоженная с красными, воспаленными глазами? Это ли его мать, растерянная и маленькая, дрожащая? Его ли это отец – казавшийся в детстве кем-то вроде рыцаря, а теперь – обрюзгшим, дребезжащим…еще и пьющим.
Жозефу было неприятно и тоскливо. Ему казалось, что он и его жизнь важнее этих мелких и жалких жизней. У него были монеты и он пытался их тратить на семью, пока не понял, что поступает так по долгу, а не по желанию.
Но если давно он поступился рабочим долгим, почему бы не поступиться долгом семейным?!
Жозеф приходил все реже. Он скапливал капитал, сам не зная, куда его потратить. Хотелось бы на что-то великое и полезное, но ничего великого или полезного ему в голову не приходило. В конце концов, он женился, построил дом, но деньги водились всегда, и Жозеф тщетно искал им применения.
В конце концов, решил пока просто копить. Жена поддержала. Она вообще попалась кроткая, тихая, преданно любящая его и недавно рожденную их общую дочку.
Каждое уважающее себя королевство переживает однажды не самые лучшие свои дни. Погода учуяла волнение в народе первой. Стало особенно хмарно и сыро. Кругом все шептались, значительно переглядывались, робея, обменивались записками, и смело – знаками.
Но Жозеф делил мир между архивом, домом и редкими походами в трактир среди неприкаянных одиночек. Ему негде было получить эту информацию, хотя он, пожалуй, владел большей.
К нему приходили всё больше перед самым началом бури. Требовали дела, но не торопились их возвращать. Платили, не жалясь. Торговые Коллегии, Сопровождающие, и даже Сиротская…всем что-то было нужно, все чего-то ждали, что-то искали, брали.
Архив переживал наплыв визитеров и Жозеф потирал руки, собирая уже по установленным ценам для каждого года и каждой Коллегии прибыль.
Ему бы задуматься – с чего такой интерес? Ему бы услышать, что готовиться переворот и все, кто сумел что-то понять, торопятся изъять улики на себя и понабрать компромата на других. Грядет смута, и в смуте надо вооружаться самым ценным оружием – информацией.
Но Жозеф считал прибыль и складывал ее в сундуки. Жена его – робкая и тихая, неожиданно спросила:
-Может быть, нам следует их во что-нибудь вложить?
-Много ты понимаешь! – фыркнул Жозеф и раздраженно отмахнулся от нее. – Качай дочь, а ко мне не лезь!
Жена притихла. Но дни шли, становилось все более страшным и зловещим предчувствие…жена, пересиливая себя, как более интуитивно настроенная к окружающему миру, попыталась еще раз:
-Может, тебе уйти с твоей должности?
-Дура! – Жозеф даже глаза закатил. – А работать кто будет? Зарабатывать? Не можешь – не лезь. Всё, ступай!
Потом она более не заговорила. Громыхнуло.
Переворот произошел в нескольких слоях одновременно. Принц – родной брат Короля, затеявший переворот, убил родного брата. Одновременно с этим – его сторонники начали бойню в Коллегиях, уничтожая ярых сторонников Прежнего Короля.
В бойне были даже не палачи, ведь те призваны карать по законному приговору, а настоящие каратели. Каратели, которым нравилось крушить-жечь и ломать.
Разгромили Городские Коллегии, напали на Сопровождение, налетели на Сиротскую, поубивали Судейскую…
Кровь лилась. Гибли виноватые и невинные, гибли те, кто не должен был погибнуть и выживали те, кто в своем выживании отравил жизни другим. Многое свершилось в ту ночь. Многое из всего плохого, на что только способен человек и ничего хорошего.
А потом кто-то умный прекратил бойню и поспешил замести следы, стереть кровь с улиц, убрать тела и пошуровать в архивах, на всякий случай уничтожив все, что могло помешать установлению нового порядка.
Архив был сожжен. Хвала Луалу и Девяти Рыцарям Его, Жозеф уцелел. Он был дома с семьей. А потом вернулся к пепелищу. Но это было не так страшно, как то, что последовало за бойней.
Голод.
Столица оказалась в окружении. Северный удел грозил войной столице и братоубийце. Юг горячо столицу поддерживал, а вот запад и восток выжидали, намереваясь присоединиться к более сильной позиции.
а пока для столицы и ее горожан наступил голод.
И все монеты, скопленные Жозефом, не могли остановить голода для его семьи. Что значили эти монеты, когда вместе с голодом пришел зимний сезон, и дороги занесло снегом, через который не могли пробиться южные обозы с зерном и хлебом?
На руках Жозефа были монеты, но они больше не значили.
Жена ушла тихо, ни словом, ни взглядом не упрекнула своего мужа за непредусмотрительность. Просто угасла, как и жила – незаметно и не было ее будто бы.
У Жозефа осталась дочь и он всеми силами своими, впервые за долгое время, впрягался в жизнь, чтобы выкормить ее, чтобы обеспечить ей жизнь. Он пошёл в Патрульный Штаб, набранный спешно для охраны улиц от буйств, еще не затихших после бойни. Там было паршиво и холодно, приходилось шататься по ледяным улицам в холодных одеждах, но зато давали паек. Хоть голодно, а все же!
Затем он бросился на самые тяжелые стройки. Платили лучше, но с задержкой. Давали хлебом – черствым, но это было лучше бедных похлебок Патрульного Штаба.
Кораблестроение, порты…Жозеф хватался за все, молился, отмаливал свои грехи в храме и даже исповедовался у жрецов. Те отпустили ему грехи – на фоне происходящего в королевстве взяточничество в архиве казалось мелочью.
Во всяком случае, Жозеф успокаивал себя так.
Жозеф решил, что стало легче. Дочь он вытащил, выходил и голод отступил, прихватив с собою и холод. Жизнь продолжалась. Власть и новый порядок утверждались и теперь закон обретал все новые и новые полномочия, затрагивая прошлых соратников мятежного когда-то.а ныне законного правителя.
Жозеф никогда не узнал, что за сила, чей донос и чья мысль, чей взор обратились на давние дела. Кому они были интересны? Зачем? Делали ли правосудие нового порядка стоящее дело или просто пыталось заработать себе положение, выслужиться перед королем и народом? А может быть, уцелевшие, такие как Мальт и Персиваль боялись, что про их дела что-то проповедают?
Жозеф не знал. За ним просто пришли и арестовали.
Его не допрашивали. Жозеф пытался сказать, что назовет без труда имена тех, кто приходил в его архив, кто и что брал, за какую даже плату, надеясь выторговать себе правдой снисхождение. Но его ни разу не спросили об этом.
Его вообще ни о чем не спросили. И все нелепые попытки к оправданию прервали:
-Нам ваша деятельность хорошо известна!
К сожалению, жизнь забыла с ним согласиться по одному из пунктов и сделала его действительно маленьким человеком, в ничтожной и жалкой должности, за которой особенно не следили, с которой не требовали отчёта, не приходили с проверками, а зачастую и не знали даже, кто там вообще эту должность занимает. Но вот неожиданно достаток оказался не средний, правда – обо всё по порядку.
Жозеф происходил из скромной семьи, в которой был труд и только труд. Теплота отношений могла бы тоже быть, но труд забирал всё хорошее, и ни у отца, ни у матери, ни у старшей сестры Жозефа, а позже и самого его не оставалось сил на задушевные разговоры с семьёй и вообще сближение с ними. Были какие-то люди, смутно знакомые, молча собирающиеся за скудноватым столом, мрачно и быстро евшие, а затем разбредающиеся либо по рабочим вопросам, либо спать.
А больше ничего и не было.
Но Жозефу повезло – у него было прилежание в почерке и в грамоте, что позволило ему стать переписчиком, а после, тот милостивый господин, у которого он переписывал множество бумаг, предложил ему место в архиве Маары.
-Работа скучная, - не скрывал благодетель, - дела каждой Коллегии, бумаги и прочее – всё это хранится некоторое время в самой Коллегии, но зачем захламлять делами многолетней давности свои кабинеты? Вот и сгружают. Задача – распределять бумаги от Коллегий по полкам, да записывать номера в специальный реестр.
-И всё? – поразился Жозеф.
-А что еще? – удивился благодетель. – Говорю же – скучно. Работа в одного человека, поговорить и то не с кем. Но жалование стабильное.
Жозеф задумался. Молодость не давала бы ему покоя, но, с другой стороны…какая разница? Тепло, деньги – для временной работы – самое то.
Жозеф ещё не знал, что есть такая работа, с которой нельзя продвинуться ни вверх, ни вниз, можно лишь зависнуть и висеть, висеть до самой смерти…
Тогда Жозеф был ещё юн, и не знал, что бывает в жизни. Он принял предложение и поступил, кстати, без проблем и даже собеседования, в архив. Его едва-едва одарили взглядом, всунули ему ключи от архива, простую инструкцию и на этом всё устройство было кончено.
***
Жозеф блуждал среди полок первые дни, поражаясь бумажному захламлению полок. Каждая имела свою кодировку по номеру Коллегии. Коллегии, образовывающие Секцию управления, стояли близко друг к другу.
Попадались нудные Коллегии от не менее нудных Секций. Например, Городская – она вбирала в себя обеспечение столицы, и в большей части бумаг сообщалось о поломках водопровода, износе зданий и прочей чепухе. В Коллегии Обеспечения можно было, при большой удаче, прочесть какую-нибудь смешную заявку от кого-нибудь из Глав Коллегий. То Транспортная просила себе шестнадцать перьевых подушек в свои повозки (зачем?), то Коллегия Сопровождения просила поставлять свечи только белого цвета и никогда желтого…
Были и страшные полки. Вся Секция Закона состояла из трёх Коллегий: Судейства, Дознания и Палачи. И Жозеф старался проходить как можно быстрее мимо этих бумаг, не смотреть на жуткие папки с отчетами о казнённых, допрашиваемых, осужденных…
Жозеф боялся этих бумага. Ему казалось, что в них есть кровь. Еще не высохшая, еще живая, теплая. Однажды он решился и открыл, было, полученный новый отчет и пришел в ужас. Сухо и официально Глава Коллегии Палачей сообщал: «За указанный период было казнено тридцать четыре человека. Из этих тридцати четырех человек были обезглавлены семнадцать, девять – путем повешения (виселица образа «Г»), остальные (8) – утоплены. Преступления, за которые были осуждены означенные лица…»
На этом моменте Жозеф закрыл и поклялся не открывать больше бумаг от Палачей. Его потрясло тогда, как сухо можно излагать о жизнях.
Работа была по-настоящему тихая. Он читал свободные книги, взятые из библиотек, убирался, протирал полки и получал малое жалование.
И так длилось целых два сезона. Позже Жозеф понял, что всё это время к нему приглядывались, пытаясь решить, можно ли довериться?..
***
Первым, с кем познакомился Жозеф, стал дознаватель Персиваль. он появился в своих серых неприметных одеяниях, вошёл тихой тенью, но одно его появление, один вид серых одежд внушил Жозефу какой-то животный страх.
Ему нечего было скрывать от служителя закона, но откуда же взялся этот страх?!
-Доброго дня, Жозеф! – дознаватель поклонился и тепло улыбнулся. Жозефа совсем не удивило, что его имя известно. О дознавателях говорили многое, и ничего из этого не было хорошим.
-З…здравствуйте, - тонко ответил Жозеф, стараясь прижаться плотнее к ставшим родным ему полкам.
-Меня зовут Персиваль, я служитель Коллегии Дознания, - улыбался добродушный на вид дознаватель, - я пришёл к вам по небольшому делу.
-Чем могу? – Жозефу было еще страшнее от этой добродушной улыбки гостя.
-Мне нужны вот эти дела, - Персиваль вложил в дрожащую руку покорного Жозефа несколько тонких листов бумаги. Жозеф скользнул взглядом по ним, мгновенно перед мысленным его взором встал нужный шкаф, принадлежащий Коллегии Сопровождения…
Не Дознания.
-Ну как? – спросил Персиваль, не сводя взгляда с Жозефа.
-Я…конечно, дайте разрешение, - Жозеф сглотнул комок в горле. Лицо Персиваля исказилось от минутного раздражения, но улыбка вернулась опять и он переспросил:
-Разрешения?
-На выдачу каждого дела полагается разрешение от главы Коллегии, - Жозеф дрогнул голосом, но остался тверд духом. Он знал, что действует по выданной ему инструкции, не знал только того, что инструкция должна лежать и не должна быть тронута. Потому что инструкция пишется для проверок, а не для использования.
-Глава нашей Коллегии занятой человек, - мягко сказал Персиваль. – Я бы мог, но…не стоит отрывать такого человека по пустяку.
Жозеф окреп. Ему показалось, что он обрел власть, прежде ему неподвластную.
-Сожалею, но без разрешения я не могу ничего сделать.
-У меня в Коллегии есть бюрократическая сволочь, - вздохнул Персиваль, - также цепляется! Нет бы помочь…ну ладно, я понимаю, что можно сделать.
Дальнейшее было похоже на сон. Жозеф сам не понял, как это произошло, но в его руке оказался вдруг маленький кошель, очень тяжелый, звякнувший так заманчиво…
Жозеф испуганно и непонимающе взглянул в глаза Персивалю.
-Это вам, вам, - успокоил Персиваль. – Мне нужны лишь бумаги, а вам монеты.
Жозеф покорился. Позже он пытался успокоить себя, говоря, что Персиваль, проглядев дела, сделал выписки и всё вернул назад. Значит, ничего страшного не произошло? Да и вообще – кому нужны дела трехлетней давности? Дела какого-то там Сопровождения. Да дела Сопровождения самому Сопровождению не нужны!
Но Жозефа трясло. Монеты – их количество, составившее половину от его жалования, давало ему мысль о том, что эти дела все-таки были нужны.
***
Потом состоялось знакомство с «бюрократической сволочью». Сволочь носила имя Мальт и держала себя в архиве по-хозяйски. Без приветствия и даже попытки к доброжелательности Мальт вошёл в архив и сразу сказал, сколько ему нужно дел и на какой срок. Тут же, не дожидаясь вопроса о разрешении, выложил перед Жозефом кошель.
Жозеф попробовал запоздало возмутиться:
-Взятка?! Мне?
-Вам, - подтвердил Мальт. – Берите, опыт у вас уже есть.
Жозеф почувствовал, что увязает в чем-то. Молча и покорно, понимая, что Мальту все известно о Персивале и заработке Жозефа, принес бумаги и взял предложенные монеты.
Были позже и другие. Жозеф получал официальное жалование от казначейства, но от своих визитеров получал в десять-двенадцать раз больше, чем от означенного жалования. Визитеры были разными – чаще всего приходили из Коллегии Дознания, одинаково едкие и хамоватые. Они хорошо платили, приходили без бумаг, но брали и проверяли все Коллегии, все Секции. Некоторые документы копировали тут же, а некоторые даже стали уносить ненадолго с собой. Жозеф нервничал, но ему в таких случаях прибавляли монет и он молчал.
Молчал, когда листы ему возвращали заляпанные жиром или назад он получал дела с несколькими недостающими листочками.
Молчал, когда получал издевательские пятна чернил на делах…
Монеты грели карман, а что до дел…проверки не ожидалось – сто лет она сюда не заглядывала, и с чего бы заглянуть? Да и вообще – может быть, Жозефу уже такое принесли? Свои реестры он вел аккуратно, записывая в официальном то, что ему приносили из Коллегий и записывая на отдельных бланках то, что выдал и кому – за сколько. Память не могла удержать всего!
Жозеф стал помогать семье и, наконец, его близкие могли позволить себе работать меньше. Вот только с каждым разом, приходя домой, Жозеф все меньше чувствовал себя дома и близких людей в этих, совершенно чужих лицах.
Эта ли его сестра – неухоженная с красными, воспаленными глазами? Это ли его мать, растерянная и маленькая, дрожащая? Его ли это отец – казавшийся в детстве кем-то вроде рыцаря, а теперь – обрюзгшим, дребезжащим…еще и пьющим.
Жозефу было неприятно и тоскливо. Ему казалось, что он и его жизнь важнее этих мелких и жалких жизней. У него были монеты и он пытался их тратить на семью, пока не понял, что поступает так по долгу, а не по желанию.
Но если давно он поступился рабочим долгим, почему бы не поступиться долгом семейным?!
Жозеф приходил все реже. Он скапливал капитал, сам не зная, куда его потратить. Хотелось бы на что-то великое и полезное, но ничего великого или полезного ему в голову не приходило. В конце концов, он женился, построил дом, но деньги водились всегда, и Жозеф тщетно искал им применения.
В конце концов, решил пока просто копить. Жена поддержала. Она вообще попалась кроткая, тихая, преданно любящая его и недавно рожденную их общую дочку.
***
Каждое уважающее себя королевство переживает однажды не самые лучшие свои дни. Погода учуяла волнение в народе первой. Стало особенно хмарно и сыро. Кругом все шептались, значительно переглядывались, робея, обменивались записками, и смело – знаками.
Но Жозеф делил мир между архивом, домом и редкими походами в трактир среди неприкаянных одиночек. Ему негде было получить эту информацию, хотя он, пожалуй, владел большей.
К нему приходили всё больше перед самым началом бури. Требовали дела, но не торопились их возвращать. Платили, не жалясь. Торговые Коллегии, Сопровождающие, и даже Сиротская…всем что-то было нужно, все чего-то ждали, что-то искали, брали.
Архив переживал наплыв визитеров и Жозеф потирал руки, собирая уже по установленным ценам для каждого года и каждой Коллегии прибыль.
Ему бы задуматься – с чего такой интерес? Ему бы услышать, что готовиться переворот и все, кто сумел что-то понять, торопятся изъять улики на себя и понабрать компромата на других. Грядет смута, и в смуте надо вооружаться самым ценным оружием – информацией.
Но Жозеф считал прибыль и складывал ее в сундуки. Жена его – робкая и тихая, неожиданно спросила:
-Может быть, нам следует их во что-нибудь вложить?
-Много ты понимаешь! – фыркнул Жозеф и раздраженно отмахнулся от нее. – Качай дочь, а ко мне не лезь!
Жена притихла. Но дни шли, становилось все более страшным и зловещим предчувствие…жена, пересиливая себя, как более интуитивно настроенная к окружающему миру, попыталась еще раз:
-Может, тебе уйти с твоей должности?
-Дура! – Жозеф даже глаза закатил. – А работать кто будет? Зарабатывать? Не можешь – не лезь. Всё, ступай!
Потом она более не заговорила. Громыхнуло.
***
Переворот произошел в нескольких слоях одновременно. Принц – родной брат Короля, затеявший переворот, убил родного брата. Одновременно с этим – его сторонники начали бойню в Коллегиях, уничтожая ярых сторонников Прежнего Короля.
В бойне были даже не палачи, ведь те призваны карать по законному приговору, а настоящие каратели. Каратели, которым нравилось крушить-жечь и ломать.
Разгромили Городские Коллегии, напали на Сопровождение, налетели на Сиротскую, поубивали Судейскую…
Кровь лилась. Гибли виноватые и невинные, гибли те, кто не должен был погибнуть и выживали те, кто в своем выживании отравил жизни другим. Многое свершилось в ту ночь. Многое из всего плохого, на что только способен человек и ничего хорошего.
А потом кто-то умный прекратил бойню и поспешил замести следы, стереть кровь с улиц, убрать тела и пошуровать в архивах, на всякий случай уничтожив все, что могло помешать установлению нового порядка.
Архив был сожжен. Хвала Луалу и Девяти Рыцарям Его, Жозеф уцелел. Он был дома с семьей. А потом вернулся к пепелищу. Но это было не так страшно, как то, что последовало за бойней.
Голод.
Столица оказалась в окружении. Северный удел грозил войной столице и братоубийце. Юг горячо столицу поддерживал, а вот запад и восток выжидали, намереваясь присоединиться к более сильной позиции.
а пока для столицы и ее горожан наступил голод.
И все монеты, скопленные Жозефом, не могли остановить голода для его семьи. Что значили эти монеты, когда вместе с голодом пришел зимний сезон, и дороги занесло снегом, через который не могли пробиться южные обозы с зерном и хлебом?
На руках Жозефа были монеты, но они больше не значили.
Жена ушла тихо, ни словом, ни взглядом не упрекнула своего мужа за непредусмотрительность. Просто угасла, как и жила – незаметно и не было ее будто бы.
У Жозефа осталась дочь и он всеми силами своими, впервые за долгое время, впрягался в жизнь, чтобы выкормить ее, чтобы обеспечить ей жизнь. Он пошёл в Патрульный Штаб, набранный спешно для охраны улиц от буйств, еще не затихших после бойни. Там было паршиво и холодно, приходилось шататься по ледяным улицам в холодных одеждах, но зато давали паек. Хоть голодно, а все же!
Затем он бросился на самые тяжелые стройки. Платили лучше, но с задержкой. Давали хлебом – черствым, но это было лучше бедных похлебок Патрульного Штаба.
Кораблестроение, порты…Жозеф хватался за все, молился, отмаливал свои грехи в храме и даже исповедовался у жрецов. Те отпустили ему грехи – на фоне происходящего в королевстве взяточничество в архиве казалось мелочью.
Во всяком случае, Жозеф успокаивал себя так.
***
Жозеф решил, что стало легче. Дочь он вытащил, выходил и голод отступил, прихватив с собою и холод. Жизнь продолжалась. Власть и новый порядок утверждались и теперь закон обретал все новые и новые полномочия, затрагивая прошлых соратников мятежного когда-то.а ныне законного правителя.
Жозеф никогда не узнал, что за сила, чей донос и чья мысль, чей взор обратились на давние дела. Кому они были интересны? Зачем? Делали ли правосудие нового порядка стоящее дело или просто пыталось заработать себе положение, выслужиться перед королем и народом? А может быть, уцелевшие, такие как Мальт и Персиваль боялись, что про их дела что-то проповедают?
Жозеф не знал. За ним просто пришли и арестовали.
Его не допрашивали. Жозеф пытался сказать, что назовет без труда имена тех, кто приходил в его архив, кто и что брал, за какую даже плату, надеясь выторговать себе правдой снисхождение. Но его ни разу не спросили об этом.
Его вообще ни о чем не спросили. И все нелепые попытки к оправданию прервали:
-Нам ваша деятельность хорошо известна!
