– Веришь? Человек будет человеком, когда он состоит из чего-то. А из чего состою я? Из чужих решений? Из чужих амбиций? Я, Персиваль, не имею политических убеждений и даже хобби. У меня нет семьи, у меня нет любви, у меня нет друзей…больше нет. Да и были бы друзья, если бы не наша общая Коллегия?! У меня нет убеждений – я служу королю, потому что должна ему служить, я верю в Луала, потому что все верят.
Арахна приблизилась к решетке так, как только могла.
-Персиваль, я не умею выбирать.
-Есть долг, который ведет нашу жизнь. Ты – законник, а значит…
-Я не хочу! – перебила она яростно. – Я не хочу. И не хотела! Понимаешь ты это?
И уже тише добавила:
-Я знаю, что не хочу той жизни, что у меня сложилась, но я даже не могу представить, какой вообще хочу. Кем бы я была? Чего бы я желала? Я ничего не хочу. Я молода, но я не чувствую молодости. Я поломана и устала.
Она повернулась к решетке спиной, оперлась на нее.
-Твоя жизнь закончится, - жестко отозвался Персиваль, глядя на опущенные плечи Арахны и всю ее тонкую фигуру, казавшуюся еще тоньше в дурном освещении тюрьмы. – Твоя жизнь закончится очень скоро и очень подло. И никто тебя не вспомнит.
Ее не тронули эти слова.
-Король, - продолжал Персиваль, - да будут дни его долги, был очень взбешен, когда узнал, что советники тотчас не судили тебя, а сделали перерыв. Их понять можно – испугались, сама знаешь. Но король был в ярости. Он сделал для тебя многое, а ты…зачем ты?
-Я спокойно себя чувствую, - ответила Арахна, глядя в равнодушную треснувшую стену перед собой, - веришь?
-У тебя нет и шанса на жизнь!
-Пусть.
-Тебя казнят как заговорщицу против Маары, Луала и короля!
-Хорошо.
-Арахана, я не шучу! Повернись ко мне, я не хочу говорить с твоей спиной!
Она покорно повернулась. Ее лицо застыло равнодушной белой маской. Персиваль понял, и понял давно, что она не боится смерти. Больше не боится.
-Дура! – выплюнул Персиваль в ярости и, не делая больше никакой попытки к разговору, повернулся и быстро зашагал по коридору. Стража слепо смотрела ему вслед, такая же равнодушная, как и Арахна.
Арахна даже не стала прислушиваться к его удаляющимся шагам и прилегла на жесткое ложе, сбитое из дерева и прикрытое тонким тюфяком. В камере было холодно и сыро, Арахна знала, что у многих заключенных здесь начинается отвратительный кашель от долгого сидения, но ей было действительно всё равно. До кашля она бы не дожила – это очевидно, а что касается холода и сырости – Арахна их почти не чувствовала.
Она легла на ложе и прикрыла глаза, наслаждаясь полной темнотой. Ей не пришлось даже лгать Персивалю – она не жалела ни о чем и почти что приветствовала свою участь. Казнь ее не пугала, а виделась освобождением, и оставалось только одно – последнее – дождаться.
А вот Персиваль не чувствовал никакого освобождения или спокойствия. Он дошел до другого тюремного коридора, и снова стража не стала препятствовать его приближению к другой камере.
Этот заключенный, однако, ждал Персиваля и в этом ожидании исходил весь жалкий тюремный свой закуток вдоль и поперек на сотни раз.
-Ну? – спросил заключенный, увидев Персиваля. – Как она? Что говорит? Что будет?
-Мальт, ее казнят. Она спокойна и равнодушна. Кажется, даже умиротворенная, - ответил Персиваль, вглядываясь в заострившиеся черты Мальта, который и занимал эту, привлекшую визит Персиваля, камеру.
-Неужели…
-Да, сделать ничего нельзя, - опередил Персиваль, - ты же сам слышал, что она сказала! Такое не простят. Не забудут. Ей вменят в вину то, что вменили тебе.
-Я обязан был спросить, - заметил Мальт извиняющимся тоном и вдруг взглянул на Персиваля растерянно. – И что теперь будет?
-А ничего! – яростно отозвался Персиваль. – Ничего уже не будет! Ни для тебя, ни для твоей Арахны. Достали вы меня оба. Надоели! Казнят вас и делу конец.
-Казнят…- повторил Мальт как зачарованный, а потом вдруг взбесился. – Ты! Ты обещал мне, что она сдержится! Ты обещал, что позаботишься о ней! Ты – ублюдок…
-Не ори! – Персиваль прислонился лбом со своей, свободной стороны к решетке Мальта, и Мальт, услышав этот призыв, подкрепленный видимым бессилием Персиваля, присмирел и осекся. – Не ори, Мальт, во имя Девяти! Я обещал, что постараюсь оградить ее от бед. Ее и твоего сына. Но она не хочет быть спасенной и вряд ли бы хотела. Свободна она! Знает, что это ее выбор!
Персиваль оторвался с видимым усилием от клетки – она приятно холодила своим металлом разгоряченный его лоб, и продолжил, глядя в глаза Мальту:
-Говорит, что выбора ей не давали, что убеждений у нее нет, и что ей уже хочется сгинуть и не возвращаться никогда!
Мальт прикрыл глаза, пытаясь справиться со своими чувствами. На него навалилось слишком многое за очень короткий срок, и Арахна – как одно из самых сильный и ярких пятен его сероватой и пыльной жизни, вызывала в нем разные чувства. Он страшился ее, потому что привязался. Он хотел быть рядом с нею и боялся, что это соседство сделает Арахну в глазах всех будущих судей его сообщницей…
Но она оказалась осуждена, хоть Мальт и пытался оградить ее от этого. Не выдержала. Такая молодая, и так бесславно уйдет! Несчастная девчонка, родившаяся не в той семье и попавшая не в ту Коллегию. даже не по своей воле!
Персиваль внимательно наблюдал за лицом Мальта. Он хорошо его знал и видел, как тот пытается справиться с собою, но черты, искажающиеся от сдерживаемой боли и ржавых крючьев тоски, выдавали с головой «бюрократическую сволочь».
Мальту потребовалось еще около двух минут, чтобы овладеть собой, затем он раскрыл глаза и коротко спросил:
-Побег?
-Я думал об этом, - признал Персиваль, - но я не думаю, что это будет спасением. Она не хочет жить. Она упивается своим положением, находя его единственно верным. И к тому же, Мальт… я не стану рисковать для нее. Да, мне жаль Арахну, но я не собираюсь устраивать побег преступнице из советников. Я не хочу для нее такого конца, но своя шкура мне куда дороже. Попытайся презирать меня – может быть, получится.
Мальт попытался. Взметнул на Персиваля презрительный взгляд, но тут же опустил голову: в словах Персиваля был смысл, и не было никакого намека, никакого крючка, чтобы зацепиться и вывернуть всё наизнанку.
Об этом Персиваль позаботился – слишком хорошо знал Мальта.
Мальт кивнул, принимая слова его к сведению, и спросил только:
-Мой сын…
-Он, в отличие от некоторых, выступлений в зале Трибунала не дает! – ответил Персиваль. – Не переживай. Здесь все в силе.
-На тебя одного надеюсь, - признал Мальт, - хоть ты и был мне всегда отвратителен.
-Взаимно, - не стал скрывать Персиваль и пошел прочь, в сторону свободы, дальше от тюремных коридоров. Ни ему, ни Мальту не удалось бы найти лучших слов друг для друга, но они прекрасно поняли, кто и чего не сказал, но очень бы хотел, и даже решился бы, если бы оказался чуть уступчивее.
Между тем Арахну привели в зал допроса. Арахна усмехнулась – еще недавно она сама здесь убеждала всяких Гарсиа и Медера подписать признание в вине. Теперь, очевидно, это предложить должны были ей.
На удивление (легкое и отдаленно, как и все теперь ее чувства), - напротив нее, на место, принадлежащее обычно Арахне, сел Скарон.
-Надеюсь, вы не против, - издевательски начал он. – Дело, на самом деле, роковое и страшное. Его величество, да будут дни его долги, желал, чтобы над Мальтом провели суд члены королевского совета. Но вы тоже советница и сознались как раз на слушании Мальта, так что… давайте дадим отдых вашему несчастному Персивалю, у которого оказались такие дурные друзья, и побеседуем?
Арахна пожала плечами. Ей было все равно, кто будет заниматься ее делом. Пусть Скарон, если так ему хочется. Хорошо!
-Объясните мне, - попросил Скарон, недовольный ее молчанием и равнодушием (сам он вызвался, чтобы понаблюдать бурю эмоций, ту самую кипящую силу, которую давно уже не мог пробудить в себе, потому что испробовал и пережил уже решительно все, что мог только испытать и пережить), - как среди трех ведущих законников Маары – двое оказались преступниками?
-Так же, как и среди первого состава советников короля Мираса, да будут дни его долги, очень многие оказались преступниками, - равнодушно отозвалась Арахна.
-А если серьезно? – спросил Скарон, - почему и вы, и Мальт? Может быть, только Мальт, а вы его покрываете? Или еще и Персиваль?
-За Персиваля не знаю, - не стала отпираться Арахна. – А я виновная, да. Убивала, а не судила, когда надо бы было. Подделывала протоколы. А еще – отреклась от прежнего короля, то есть предала закон, которому должна была бы служить.
-Все предали! – заметил испытующе Скарон.
-Я заранее, - равнодушно отозвалась Арахна. – Король Мирас, да будут дни его долги, еще не взошел на трон, а я уже служила ему.
-И за это он вас казнит? – этот вопрос был неожиданным. Арахна, приготовившаяся уже ьк самым беспощадным и заковыристым вопросам, суть которых была одна – заставить ее подписать полное признание во всех преступлениях, осеклась.
Ловушка? Любопытство? Как ответить? Можно ли ухудшить свое положение, если сказать правду? Да и нужна ли эта правда?
-Вы бы поосторожнее, - Арахна нашла ответ и с облегчением выдохнула, - с такими вопросами, Скарон, а не то окажетесь соседом моим и Мальта!
-Отвечайте! – промолвил Скарон, не отреагировав на ее замечание.
-Его величество казнит меня, потому что я виновна, - Арахна не отступала от того, что собиралась говорить. – Обвинен Мвальт, значит, обвинена и я.
-А Персиваль?
-За него не знаю. Может быть, в его биографии тоже есть темные места, но он пришел на службу к королю Мирасу чуть позже, чем я. Тогда, когда следовало прийти. Присягнул и служил. Нареканий у меня к нему, как к члену Трибунала нет.
-Тогда – следующий вопрос. Мог ли Мальт, по вашему мнению, убить советницу Эмму?
-Мое мнение ничего не значит, - возразила Арахна. – Мое дело – это обвинение меня. Я не занимаюсь обвинением или защитой Мальта. Все, что я могла сказать на его счет, я уже сказала.
-Но от ваших показаний может многое измениться, - попытался надавить Скарон.
-Верно, - кивнула Арахна, - поэтому я молчу, и буду молчать насчет Мальта. В конце концов, вы пришли допросить меня.
-Резонно! – Скарон начинал скучать. Он пришел за эмоциями, за страхом, за переживаниями, а она сидела как кукла, равнодушная и к своей участи и к участи своего ближнего. И совершенно, похоже, не пыталась бороться за собственную же жизнь. – Арахна, когда вы изменили прежнему королю, присягнув королю Мирасу, да будут дни его долги?
Арахна задумалась. Точного дня их встречи она вспомнить не могла, как и того, как Мальт уговорил ее следовать с ним. это были странные дни, полные первых и самых страшных от этого потерь. К тому же, Мальт как-то все так обставлял, что они постоянно виделись, постоянно разговаривали, и Арахна уже не могла бы сказать даже самой себе, когда именно она помогала Мальту в делах переворота.
Но Скарон ждал ответа и Арахна неуверенно отозвалась:
-Мне кажется, что за пару недель до ночи бойни.
-Что вас сподвигло на предательство? – Скарон откровенно скучал. Ему было лень спрашивать, да и ответы не захватывали его уставшее и изможденное воображение.
Арахна снова задумалась. Что сподвигло? А ведь на самом деле – что? То, что она вдруг начала понимать, что пока её Коллегия живет на казенном довольствии, народ страдает? Так плевать – нет? Мальт толкнул? А где она сама была? Какая сила повела ее? Некоторых вел страх, некоторых безысходность, а других – идея. А она?
-Я что, задаю слишком сложные вопросы? – Скарон терял терпение.
-Я не знаю, что мне ответить, - честно сказала Арахна. – Так получилось. То есть, я служила прежнему королю и была палачом на этой службе. Одним из четырех. А потом как-то…ну вот как-то так.
Скарон посмотрел на нее очень внимательно, поборол в себе желание высказаться по поводу ее интеллектуальных способностей и спросил:
-Были ли какие-то причины у вас ненавидеть или предавать короля прежнего?
-Кажется, не было, - Арахна пожала плечами. – Я получала жалование… ну, знаете – жалование палачей? Немного, но всю одежду и пищу мы получали от казны, так что – вполне неплохо. К тому же, доплаты, выходные…
Увидев брезгливое выражение на лице Скарона, Арахна решила уточнить:
-У меня не было причин к ненависти или предательству прежнего короля.
-Это будет сложнее, чем я думал! – пожаловался Скарон. – Зачем тогда вы пошли за королем Мирасом? Почему не остались верной своему долгу?
-Ну…- Арахна снова пожала плечами. Она чувствовала себя дурой, но объяснить внятно Скарону, что она не хотела, да и вообще – это все начали ее родители, погибшие когда-то за Мираса и заслужившие этим его признательность, Арахна не имела никакого желания.
-Что «ну»? – спросил Скарон. – Я спрашиваю мотив ваших поступков!
-Скарон, - позвала Арахна неуверенно, - давайте поступим так…меня казнят, я это прекрасно понимаю, и чтобы я не отнимала ваше время, и не тратила ваши нервы – я готова написать признание в том, что разлагала Маару, что готовила заговор против трона, предала прежнюю власть из-за своих амбиций…
Баронет Скарон слушал ее внимательно. Он видел усталость Арахны и абсолютное спокойствие в ней и понимал все больше, что мотивов ее деяний не следовало искать там, где это казалось бы логичным. Амбициями Арахна не обладала, власти не искала, до денег жадной не была. Тогда что? Какие дорогие привели все дело Арахны к тому, что она застряла теперь навсегда в плену истории как очередная предательница из числа советников мудрого и славного короля Мираса, да будут дни его долги?
-Я напишу, - повторила Арахна. – Позвольте мне написать и я сделаю это. Не мучайте меня этими протоколами. Признание позволит вынести приговор.
-В вашем случае приговор может быть лишь один. Если будет признание, вам не будет дано никакого слушания и никакого заседания. И даже возможности защититься, - напомнил Скарон. – Вы это понимаете?
-Я стояла во главе Трибунала, - напомнила Арахна и даже слегка улыбнулась – лишь краешком губ, но это была настоящая улыбка, из числа тех, которые так редко в последний год посещали ее лицо. – Я создала этот алгоритм работы с преступниками.
-Я не знаю, что сказать, - признался баронет Скарон, - я в затруднительном положении!
-Дайте мне перо и бумагу, - попросила Арахна, - и я напишу признание обо всех своих злодеяниях.
Скарон мог не присутствовать при этом написании, но все-таки остался тихим наблюдателем, когда Арахне подали перо и бумагу. И здесь он получил, наконец, то, чего ему не хватало: эмоции.
Арахна не могла больше выражать их в своих словах, но когда она писала, черты ее лица менялись очень быстро от переживаемого нервного напряжения. Она погружалась в волнение и в ярость, понимая, как глупо выглядит ее признание; оказывалась в меланхолии и в тоске, стоило ей отвлечься от письма и задуматься, перечитывая, о своем прошлом.
Арахна была молода, но очень устала от жизни и сваленного на нее испытания, когда приходилось подминать свою природу и вложенные в нее Регаром установки о том, что палач не судит, не убивает. Он карает по закону и казнит по нему же.
Раньше Арахна не выносила приговоры, не обличала, не лгала, не подделывала, не занималась подпиской под признаниями.
Арахна приблизилась к решетке так, как только могла.
-Персиваль, я не умею выбирать.
-Есть долг, который ведет нашу жизнь. Ты – законник, а значит…
-Я не хочу! – перебила она яростно. – Я не хочу. И не хотела! Понимаешь ты это?
И уже тише добавила:
-Я знаю, что не хочу той жизни, что у меня сложилась, но я даже не могу представить, какой вообще хочу. Кем бы я была? Чего бы я желала? Я ничего не хочу. Я молода, но я не чувствую молодости. Я поломана и устала.
Она повернулась к решетке спиной, оперлась на нее.
-Твоя жизнь закончится, - жестко отозвался Персиваль, глядя на опущенные плечи Арахны и всю ее тонкую фигуру, казавшуюся еще тоньше в дурном освещении тюрьмы. – Твоя жизнь закончится очень скоро и очень подло. И никто тебя не вспомнит.
Ее не тронули эти слова.
-Король, - продолжал Персиваль, - да будут дни его долги, был очень взбешен, когда узнал, что советники тотчас не судили тебя, а сделали перерыв. Их понять можно – испугались, сама знаешь. Но король был в ярости. Он сделал для тебя многое, а ты…зачем ты?
-Я спокойно себя чувствую, - ответила Арахна, глядя в равнодушную треснувшую стену перед собой, - веришь?
-У тебя нет и шанса на жизнь!
-Пусть.
-Тебя казнят как заговорщицу против Маары, Луала и короля!
-Хорошо.
-Арахана, я не шучу! Повернись ко мне, я не хочу говорить с твоей спиной!
Она покорно повернулась. Ее лицо застыло равнодушной белой маской. Персиваль понял, и понял давно, что она не боится смерти. Больше не боится.
-Дура! – выплюнул Персиваль в ярости и, не делая больше никакой попытки к разговору, повернулся и быстро зашагал по коридору. Стража слепо смотрела ему вслед, такая же равнодушная, как и Арахна.
Арахна даже не стала прислушиваться к его удаляющимся шагам и прилегла на жесткое ложе, сбитое из дерева и прикрытое тонким тюфяком. В камере было холодно и сыро, Арахна знала, что у многих заключенных здесь начинается отвратительный кашель от долгого сидения, но ей было действительно всё равно. До кашля она бы не дожила – это очевидно, а что касается холода и сырости – Арахна их почти не чувствовала.
Она легла на ложе и прикрыла глаза, наслаждаясь полной темнотой. Ей не пришлось даже лгать Персивалю – она не жалела ни о чем и почти что приветствовала свою участь. Казнь ее не пугала, а виделась освобождением, и оставалось только одно – последнее – дождаться.
А вот Персиваль не чувствовал никакого освобождения или спокойствия. Он дошел до другого тюремного коридора, и снова стража не стала препятствовать его приближению к другой камере.
Этот заключенный, однако, ждал Персиваля и в этом ожидании исходил весь жалкий тюремный свой закуток вдоль и поперек на сотни раз.
-Ну? – спросил заключенный, увидев Персиваля. – Как она? Что говорит? Что будет?
-Мальт, ее казнят. Она спокойна и равнодушна. Кажется, даже умиротворенная, - ответил Персиваль, вглядываясь в заострившиеся черты Мальта, который и занимал эту, привлекшую визит Персиваля, камеру.
-Неужели…
-Да, сделать ничего нельзя, - опередил Персиваль, - ты же сам слышал, что она сказала! Такое не простят. Не забудут. Ей вменят в вину то, что вменили тебе.
-Я обязан был спросить, - заметил Мальт извиняющимся тоном и вдруг взглянул на Персиваля растерянно. – И что теперь будет?
-А ничего! – яростно отозвался Персиваль. – Ничего уже не будет! Ни для тебя, ни для твоей Арахны. Достали вы меня оба. Надоели! Казнят вас и делу конец.
-Казнят…- повторил Мальт как зачарованный, а потом вдруг взбесился. – Ты! Ты обещал мне, что она сдержится! Ты обещал, что позаботишься о ней! Ты – ублюдок…
-Не ори! – Персиваль прислонился лбом со своей, свободной стороны к решетке Мальта, и Мальт, услышав этот призыв, подкрепленный видимым бессилием Персиваля, присмирел и осекся. – Не ори, Мальт, во имя Девяти! Я обещал, что постараюсь оградить ее от бед. Ее и твоего сына. Но она не хочет быть спасенной и вряд ли бы хотела. Свободна она! Знает, что это ее выбор!
Персиваль оторвался с видимым усилием от клетки – она приятно холодила своим металлом разгоряченный его лоб, и продолжил, глядя в глаза Мальту:
-Говорит, что выбора ей не давали, что убеждений у нее нет, и что ей уже хочется сгинуть и не возвращаться никогда!
Мальт прикрыл глаза, пытаясь справиться со своими чувствами. На него навалилось слишком многое за очень короткий срок, и Арахна – как одно из самых сильный и ярких пятен его сероватой и пыльной жизни, вызывала в нем разные чувства. Он страшился ее, потому что привязался. Он хотел быть рядом с нею и боялся, что это соседство сделает Арахну в глазах всех будущих судей его сообщницей…
Но она оказалась осуждена, хоть Мальт и пытался оградить ее от этого. Не выдержала. Такая молодая, и так бесславно уйдет! Несчастная девчонка, родившаяся не в той семье и попавшая не в ту Коллегию. даже не по своей воле!
Персиваль внимательно наблюдал за лицом Мальта. Он хорошо его знал и видел, как тот пытается справиться с собою, но черты, искажающиеся от сдерживаемой боли и ржавых крючьев тоски, выдавали с головой «бюрократическую сволочь».
Мальту потребовалось еще около двух минут, чтобы овладеть собой, затем он раскрыл глаза и коротко спросил:
-Побег?
-Я думал об этом, - признал Персиваль, - но я не думаю, что это будет спасением. Она не хочет жить. Она упивается своим положением, находя его единственно верным. И к тому же, Мальт… я не стану рисковать для нее. Да, мне жаль Арахну, но я не собираюсь устраивать побег преступнице из советников. Я не хочу для нее такого конца, но своя шкура мне куда дороже. Попытайся презирать меня – может быть, получится.
Мальт попытался. Взметнул на Персиваля презрительный взгляд, но тут же опустил голову: в словах Персиваля был смысл, и не было никакого намека, никакого крючка, чтобы зацепиться и вывернуть всё наизнанку.
Об этом Персиваль позаботился – слишком хорошо знал Мальта.
Мальт кивнул, принимая слова его к сведению, и спросил только:
-Мой сын…
-Он, в отличие от некоторых, выступлений в зале Трибунала не дает! – ответил Персиваль. – Не переживай. Здесь все в силе.
-На тебя одного надеюсь, - признал Мальт, - хоть ты и был мне всегда отвратителен.
-Взаимно, - не стал скрывать Персиваль и пошел прочь, в сторону свободы, дальше от тюремных коридоров. Ни ему, ни Мальту не удалось бы найти лучших слов друг для друга, но они прекрасно поняли, кто и чего не сказал, но очень бы хотел, и даже решился бы, если бы оказался чуть уступчивее.
Между тем Арахну привели в зал допроса. Арахна усмехнулась – еще недавно она сама здесь убеждала всяких Гарсиа и Медера подписать признание в вине. Теперь, очевидно, это предложить должны были ей.
На удивление (легкое и отдаленно, как и все теперь ее чувства), - напротив нее, на место, принадлежащее обычно Арахне, сел Скарон.
-Надеюсь, вы не против, - издевательски начал он. – Дело, на самом деле, роковое и страшное. Его величество, да будут дни его долги, желал, чтобы над Мальтом провели суд члены королевского совета. Но вы тоже советница и сознались как раз на слушании Мальта, так что… давайте дадим отдых вашему несчастному Персивалю, у которого оказались такие дурные друзья, и побеседуем?
Арахна пожала плечами. Ей было все равно, кто будет заниматься ее делом. Пусть Скарон, если так ему хочется. Хорошо!
-Объясните мне, - попросил Скарон, недовольный ее молчанием и равнодушием (сам он вызвался, чтобы понаблюдать бурю эмоций, ту самую кипящую силу, которую давно уже не мог пробудить в себе, потому что испробовал и пережил уже решительно все, что мог только испытать и пережить), - как среди трех ведущих законников Маары – двое оказались преступниками?
-Так же, как и среди первого состава советников короля Мираса, да будут дни его долги, очень многие оказались преступниками, - равнодушно отозвалась Арахна.
-А если серьезно? – спросил Скарон, - почему и вы, и Мальт? Может быть, только Мальт, а вы его покрываете? Или еще и Персиваль?
-За Персиваля не знаю, - не стала отпираться Арахна. – А я виновная, да. Убивала, а не судила, когда надо бы было. Подделывала протоколы. А еще – отреклась от прежнего короля, то есть предала закон, которому должна была бы служить.
-Все предали! – заметил испытующе Скарон.
-Я заранее, - равнодушно отозвалась Арахна. – Король Мирас, да будут дни его долги, еще не взошел на трон, а я уже служила ему.
-И за это он вас казнит? – этот вопрос был неожиданным. Арахна, приготовившаяся уже ьк самым беспощадным и заковыристым вопросам, суть которых была одна – заставить ее подписать полное признание во всех преступлениях, осеклась.
Ловушка? Любопытство? Как ответить? Можно ли ухудшить свое положение, если сказать правду? Да и нужна ли эта правда?
-Вы бы поосторожнее, - Арахна нашла ответ и с облегчением выдохнула, - с такими вопросами, Скарон, а не то окажетесь соседом моим и Мальта!
-Отвечайте! – промолвил Скарон, не отреагировав на ее замечание.
-Его величество казнит меня, потому что я виновна, - Арахна не отступала от того, что собиралась говорить. – Обвинен Мвальт, значит, обвинена и я.
-А Персиваль?
-За него не знаю. Может быть, в его биографии тоже есть темные места, но он пришел на службу к королю Мирасу чуть позже, чем я. Тогда, когда следовало прийти. Присягнул и служил. Нареканий у меня к нему, как к члену Трибунала нет.
-Тогда – следующий вопрос. Мог ли Мальт, по вашему мнению, убить советницу Эмму?
-Мое мнение ничего не значит, - возразила Арахна. – Мое дело – это обвинение меня. Я не занимаюсь обвинением или защитой Мальта. Все, что я могла сказать на его счет, я уже сказала.
-Но от ваших показаний может многое измениться, - попытался надавить Скарон.
-Верно, - кивнула Арахна, - поэтому я молчу, и буду молчать насчет Мальта. В конце концов, вы пришли допросить меня.
-Резонно! – Скарон начинал скучать. Он пришел за эмоциями, за страхом, за переживаниями, а она сидела как кукла, равнодушная и к своей участи и к участи своего ближнего. И совершенно, похоже, не пыталась бороться за собственную же жизнь. – Арахна, когда вы изменили прежнему королю, присягнув королю Мирасу, да будут дни его долги?
Арахна задумалась. Точного дня их встречи она вспомнить не могла, как и того, как Мальт уговорил ее следовать с ним. это были странные дни, полные первых и самых страшных от этого потерь. К тому же, Мальт как-то все так обставлял, что они постоянно виделись, постоянно разговаривали, и Арахна уже не могла бы сказать даже самой себе, когда именно она помогала Мальту в делах переворота.
Но Скарон ждал ответа и Арахна неуверенно отозвалась:
-Мне кажется, что за пару недель до ночи бойни.
-Что вас сподвигло на предательство? – Скарон откровенно скучал. Ему было лень спрашивать, да и ответы не захватывали его уставшее и изможденное воображение.
Арахна снова задумалась. Что сподвигло? А ведь на самом деле – что? То, что она вдруг начала понимать, что пока её Коллегия живет на казенном довольствии, народ страдает? Так плевать – нет? Мальт толкнул? А где она сама была? Какая сила повела ее? Некоторых вел страх, некоторых безысходность, а других – идея. А она?
-Я что, задаю слишком сложные вопросы? – Скарон терял терпение.
-Я не знаю, что мне ответить, - честно сказала Арахна. – Так получилось. То есть, я служила прежнему королю и была палачом на этой службе. Одним из четырех. А потом как-то…ну вот как-то так.
Скарон посмотрел на нее очень внимательно, поборол в себе желание высказаться по поводу ее интеллектуальных способностей и спросил:
-Были ли какие-то причины у вас ненавидеть или предавать короля прежнего?
-Кажется, не было, - Арахна пожала плечами. – Я получала жалование… ну, знаете – жалование палачей? Немного, но всю одежду и пищу мы получали от казны, так что – вполне неплохо. К тому же, доплаты, выходные…
Увидев брезгливое выражение на лице Скарона, Арахна решила уточнить:
-У меня не было причин к ненависти или предательству прежнего короля.
-Это будет сложнее, чем я думал! – пожаловался Скарон. – Зачем тогда вы пошли за королем Мирасом? Почему не остались верной своему долгу?
-Ну…- Арахна снова пожала плечами. Она чувствовала себя дурой, но объяснить внятно Скарону, что она не хотела, да и вообще – это все начали ее родители, погибшие когда-то за Мираса и заслужившие этим его признательность, Арахна не имела никакого желания.
-Что «ну»? – спросил Скарон. – Я спрашиваю мотив ваших поступков!
-Скарон, - позвала Арахна неуверенно, - давайте поступим так…меня казнят, я это прекрасно понимаю, и чтобы я не отнимала ваше время, и не тратила ваши нервы – я готова написать признание в том, что разлагала Маару, что готовила заговор против трона, предала прежнюю власть из-за своих амбиций…
Баронет Скарон слушал ее внимательно. Он видел усталость Арахны и абсолютное спокойствие в ней и понимал все больше, что мотивов ее деяний не следовало искать там, где это казалось бы логичным. Амбициями Арахна не обладала, власти не искала, до денег жадной не была. Тогда что? Какие дорогие привели все дело Арахны к тому, что она застряла теперь навсегда в плену истории как очередная предательница из числа советников мудрого и славного короля Мираса, да будут дни его долги?
-Я напишу, - повторила Арахна. – Позвольте мне написать и я сделаю это. Не мучайте меня этими протоколами. Признание позволит вынести приговор.
-В вашем случае приговор может быть лишь один. Если будет признание, вам не будет дано никакого слушания и никакого заседания. И даже возможности защититься, - напомнил Скарон. – Вы это понимаете?
-Я стояла во главе Трибунала, - напомнила Арахна и даже слегка улыбнулась – лишь краешком губ, но это была настоящая улыбка, из числа тех, которые так редко в последний год посещали ее лицо. – Я создала этот алгоритм работы с преступниками.
-Я не знаю, что сказать, - признался баронет Скарон, - я в затруднительном положении!
-Дайте мне перо и бумагу, - попросила Арахна, - и я напишу признание обо всех своих злодеяниях.
Скарон мог не присутствовать при этом написании, но все-таки остался тихим наблюдателем, когда Арахне подали перо и бумагу. И здесь он получил, наконец, то, чего ему не хватало: эмоции.
Арахна не могла больше выражать их в своих словах, но когда она писала, черты ее лица менялись очень быстро от переживаемого нервного напряжения. Она погружалась в волнение и в ярость, понимая, как глупо выглядит ее признание; оказывалась в меланхолии и в тоске, стоило ей отвлечься от письма и задуматься, перечитывая, о своем прошлом.
Арахна была молода, но очень устала от жизни и сваленного на нее испытания, когда приходилось подминать свою природу и вложенные в нее Регаром установки о том, что палач не судит, не убивает. Он карает по закону и казнит по нему же.
Раньше Арахна не выносила приговоры, не обличала, не лгала, не подделывала, не занималась подпиской под признаниями.
