–А страницы? – почти не шевеля губами, спросил Кощей также тихо и быстро.
–В топку. Мёрзнут.
–Чую.
Кошей не испугался. То ли был готов к смерти, то ли держался. Но поговорить об этом не удалось, подошла величественная, всё ещё высокомерная лицом Снежная Королева, сказала тихо:
–Спасибо…за утешение.
И, не давая больше никаких пояснений, повернулась на каблуках и ушла, как и не было её.
–Мне кажется она…– Змей нерешительно заговорил с Кощеем, желая поделиться подозрением.
–Мне кажется они все…или почти все. Только страшно. А так…сказка. Сказка в сказке, – и Кощей отошёл в сторону, чтобы Змей не увидел его лица и глаз, выражающих сейчас целую смесь чувств и эмоций.
В холоде, справиться с которым не могла маленькая, устроенная прямо в комнате печка, потрескивал огонь. У самой печки ещё можно было держаться, так казалось, что жизнь продолжается. В печке горели страницы. Все, кроме одной.
В просвете меж фанерой, закрывающей оконные рамы вместо стёкол, пробивалась жалкая полоска света, но падала она аккурат на этот последний, вернее – единственный уцелевший листочек и помогала увидеть знакомые очертания Змея. Это была его иллюстрация. Его жизнь осталась нетронутой. Рука, пустившая любимую семейную книгу на спасение, не смогла отправить в вечность любимую картинку, соединившую в себе два мира, и напоминающую прошлое.
Так Змей остался один. Теперь уже точно один. И насовсем.
–В топку. Мёрзнут.
–Чую.
Кошей не испугался. То ли был готов к смерти, то ли держался. Но поговорить об этом не удалось, подошла величественная, всё ещё высокомерная лицом Снежная Королева, сказала тихо:
–Спасибо…за утешение.
И, не давая больше никаких пояснений, повернулась на каблуках и ушла, как и не было её.
–Мне кажется она…– Змей нерешительно заговорил с Кощеем, желая поделиться подозрением.
–Мне кажется они все…или почти все. Только страшно. А так…сказка. Сказка в сказке, – и Кощей отошёл в сторону, чтобы Змей не увидел его лица и глаз, выражающих сейчас целую смесь чувств и эмоций.
***
В холоде, справиться с которым не могла маленькая, устроенная прямо в комнате печка, потрескивал огонь. У самой печки ещё можно было держаться, так казалось, что жизнь продолжается. В печке горели страницы. Все, кроме одной.
В просвете меж фанерой, закрывающей оконные рамы вместо стёкол, пробивалась жалкая полоска света, но падала она аккурат на этот последний, вернее – единственный уцелевший листочек и помогала увидеть знакомые очертания Змея. Это была его иллюстрация. Его жизнь осталась нетронутой. Рука, пустившая любимую семейную книгу на спасение, не смогла отправить в вечность любимую картинку, соединившую в себе два мира, и напоминающую прошлое.
Так Змей остался один. Теперь уже точно один. И насовсем.
