–Мама, не выключай свет, – у Робби дрожал голос, он нервничал, больше всего он боясь того, что мама ему откажет и снова придётся оставаться один на один с темнотой. Она страшит, конечно, недолго – Робби много раз обещал себе не спать, чутко вслушиваться в ночь, чтобы не пропустить приход чудища, но каждый раз сон неведомой силой находил на него, опутывал тяжёлой духотой, а потом волшебным образом приходило утро, и всё было как прежде.
Всё было так как всегда! Мама заходила к нему утром, будила его торопливо, отворачивалась, вроде бы поправляя покрывало, но на деле промаргивая невысохшие слёзы.
Робби знал об этом, а мама не догадывалась про его знание. Она думала, что их с Диланом проблемы для Робби ещё непонятны сыну, что он ничего не поймёт, не услышит, не почувствует.
Так бывает – некоторых людей наивность не покидает до самой смерти. Так случилось и с матерью Робби. Дилан часто срывался:
–Нельзя быть такой наивной, Эшли! Надо же включать голову!
Впрочем, он срывался по любому поводу, так что у Эшли не было причины гнать свою наивность. Она была удобна – спрятавшись в неё, можно было не замечать, во что превращается её собственная жизнь и что происходит с её сыном.
–М…сынок, я не думаю, что это хорошая идея. Со светом ты не заснёшь, – Эшли колебалась. Наивность, конечно, была её щитом, но даже этот щит прогибался порою, и веяло реальным миром. И что-то было нехорошее в этом мире, особенно в том, что уже которую ночь подряд Робби просил оставить свет. Она отказывала опять и опять, но каждый раз эта просьба повторялась.
Эшли не понимала страха. Робби раньше не боялся темноты. А что касается её самой, то всё её детство уже стерлось, стало липкой серой массой, и страх, отчётливый страх, был лишь перед одним…
–Мама, пожалуйста, – Робби не плакал. Он вообще редко плакал, Эшли рыдала куда чаще, пуская в ванной воду, чтобы не слышал, и снова не начинал заводиться Дилан – он ненавидел слёзы, а может быть, он просто ненавидел её.
–Хорошо, но пусть это будет нашей тайной, – согласилась Эшли. Она подумала, что ничего дурного не выйдет. Подумаешь – минут двадцать-тридцать погорит ночник, Робби уснёт, а она зайдёт тихонько и выключит свет. Ничего страшного, всего лишь пустяк, верно?
Но даже на этот пустяк она решилась не сразу, всё колебалась, вилась у столика, где как всегда лежали в разброс и фломастеры, и карточки, и фишки…
–Спокойной ночи, – Эшли коснулась губами лба Робби. – Спи крепко.
–Спокойной ночи, – пожелал ей Робби, хотел сказать что-то ещё, но слова, видимо, застряли. Он лёг, послушно накрылся по самый подбородок одеялом, с надеждой взглянул на ночник.
Этот ночник был новым, и он был гораздо лучше прежнего. У прежнего был дурацкий гном на подставке, а сама лампочка была вроде бы в виде его зонтика. Глупая вещь! То ли дело этот, новенький – как домик, чистая сказка! В нём настоящие окошки и даже дверца открывается. Робби нравился этот ночник, но он предпочёл бы его вовсе не иметь и оставить себе тот, уродливый, с гномом, лишь бы забыть как мама ползала среди его обломков, как кровили её ладони, как она рыдала.
Робби увидел это случайно. Накануне той ночи отец зашёл к нему пожелать спокойной ночи, что делал в общем-то редко. Он уже собирался уходить, когда заметил этот ночник, хмыкнул и вырвал его тотчас из розетки, унёс с собой. Робби прислушивался к его шагам, смутно догадываясь, что его нельзя останавливать. И только когда наконец стихло, он решился выйти в коридор, что было ему настрого запрещено.
Мама ползала по полу, собирая кровавыми ладонями осколки уродца-гнома.
–Я уронила его, малыш. Совсем стала неловкой! – Эшли попыталась нелепо рассмеяться. – Не ходи сюда, здесь много кусочков…порежешься. Совсем как твоя мама.
На следующий же день отец принёс Робби новый ночник:
–Тот уродец разбился, будет этот. Этот же лучше? – и, получив согласие, взъерошил волосы сына.
Робби не хотел ему отвечать, не хотел разговаривать, но молчать с отцом было нельзя – Дилана это бесило.
Сейчас Робби лежал, глядя на ночник. В каждом окошке сказочного домика горел свет, тёплый свет, там была жизнь. Робби представлял, что там живёт тоже он, только маленький, и там нет страшной темноты. И папы нет. И мамы тоже.
–Дилан, прошу…– голос матери был приглушён тремя дверьми, но ночь была всегда тише дня, в ночи всё звучит иначе.
Робби прислушивался раньше, потом перестал – слова не менялись, не менялись глухие удары, не менялись рыдания и ничего не менялось. Разве что ночь раньше была мертвее, в ней не было той силы, что заставляла Робби просить маму оставить ночник.
–В кого ты превратилась? Ты посмотри на себя…– и голос отца был знаком, хотя он звучал глуше, Дилан не кричал, он как-то мрачно, с особенным удовольствием выговаривал ей. И выговор этот тоже был Робби знаком. Обычно отец тащил к зеркалу мать и заставлял её смотреть на себя, тыкал в её худые плечи, в несчастную фигуру, дёргал за волосы, заставлял открывать рот, чтобы в очередной раз она могла видеть своё отражение, все свои недостатки, чтобы ещё больше ненавидела себя.
Робби слушал это и другое уже много раз. На людях они были образцовой семьёй – дом, работа у отца, мама сидит дома, занимается сыном и домом, да и днём, в отсутствие гостей и случайных глаз, всё было также. Но приходила темнота, и отец становился кем-то другим, и мать тоже.
Робби лишь однажды спросил маму, зачем она всё терпит, но не понял её ответа:
–Кому мы нужны, сынок? Папа хороший у тебя, только устаёт, а я всё вечно делаю не так.
За долгие годы Робби уже понял, что по словам отца мама действительно всё делала не так: не так одевалась, не так говорила, взяла не так вилку на ужине на прошлой неделе, не так приготовила картофельный салат, выбрала не тот ночник…всё не так!
–Безмозглая дура, – выговаривал ей Дилан, выговаривал с особенным удовольствием, словно каждое слово было ему приятно самим фактом существования, – кто учил тебя так отпаривать вещи? Кто приделал тебе такие кривые руки?
Но потом приходило утро, и всё было по-прежнему.
Правда, одно лишь поменялось – с недавних пор Робби стал бояться темноты.
–Ты не так его воспитываешь, делаешь из него тряпку! – выговор за это последовал немедленно. Мама допытывалась днём преувеличенно весело:
–Сынок, в темноте нет ничего плохого, почему ты её боишься? Видишь? В твоих шкафах ничего нет…никаких чудовищ!
Он знал это. Знал, что там нет чудовищ. Днём их вообще не бывает. Они приходят когда темнеет, стали приходить и к нему с недавних пор, будили, смотрели на него из темноты, дышали рядом – тяжёлым было их дыхание.
Робби пытался не бояться, но не мог. То, что приходило ночью, было тяжелее сна. Зато сегодня он всё же победил – мама оставила ему ночник. Теперь можно было лежать и смотреть на сказочные окошки в сказочном домике, где никого-никого кроме него и нет.
Внизу грохнуло. Робби знал что это значит одно из двух: либо всё идёт к концу и это грохот дверей, либо сегодня не закончится простым выговором и плачем мамы.
Но Робби не вмешивался. В свои шесть он понимал, что это бесполезно. Где-то внутри него скреблось от страха маленькое существо, просилось наружу и просило защиты, но он уже сам понимал, что не сможет ничего исправить, не ему это было надо делать.
–Дилан, нет! – приглушённый возглас, быстрые грубые шаги, скрип лестницы, что ж, значит, сегодня второй вариант.
Робби накрыл голову подушкой. Было душно и трудно дышалось, но эта духота была куда лучше, чем звук. От звука его отделяло большое расстояние, но всё же звук проникал, звук доносился вопреки всему, хоть и был приглушён, и шёл как бы сквозь вату.
Дышать стало совсем невмоготу, и Робби отнял подушку от лица, прислушался. В доме где-то далеко плескала вода, значит, всё кончено – мама уже в ванной, плачет, пытается привести себя в порядок. А отец?
Различить какой-либо шум от его присутствия было невозможно, но это и не удивляло Робби – он знал, что обычно отец смотрит телевизор или располагается с книжкой в кресле, жадно вслушиваясь в плеск воды через своё занятие, а если не очень поздно, то заходит к Робби, чтобы пожелать ему спокойной ночи.
Робби перевернулся, чтобы смотреть на ночник было удобнее. Сказочный домик был тихим и спокойным, в нём не было плача, потому что Робби там был один. И сам по себе. А в реальности домик хранил его от того, что жило в темноте, и…
Робби не сразу понял, что именно не так. С кровати ему было не видно тумбочки в полной мере и потому взгляд, прикованный к ночнику, не сразу сфокусировался на том, что сидело возле его кровати.
Он только тихонько охнул и рывком сел на постели. Существо, притаившееся у его тумбочки, дёрнулось, и застыло, поняв, что застигнуто врасплох. Робби смотрел на существо, а существо на него во все свои три глаза.
Вообще-то шестилетнему мальчику полагалось бы в такой ситуации испугаться, но Робби не чувствовал страха перед этим созданием. Теперь он его видел, теперь оно не пряталось во тьме и не было опасно, а вот то, что было за дверьми его комнаты…
Впрочем, Робби не просто не испугался, в нём поселилось даже какое-то мрачное облегчение. Как знать – может быть это существо уведёт его в сказочный домик?
Существо было невысокого роста, совершенно чёрное, покрытое шерстью, причём такой причудливой, будто бы всё время находящейся в движении, словно дым. У него были руки и ноги, правда, ноги были босы и также черны, а руки заканчивались когтистой лапой. А ещё у него было три глаза, совершенно не было носа, зато была пасть отменно острых треугольных, блестящих белизной зубов.
Робби понял почему он прежде его не видел. Прежде было темно и тёмное создание легко скрывалось в темноте, только когда он двигался по комнате, двигалась его дымчатая шерсть и темнота колебалась, позволяя видеть эти колебания.
–Привет, – сказал Робби, чтобы что-нибудь сказать.
Существо изобразило нервный звук, что-то среднее между мявом и мурылканьем, дёрнулось, попыталось рвануться под кровать…
–Стой, я тебя не обижу! – Робби почувствовал ответственность за это существо. Ему пришло в голову, что если бы оно желало ему зла, то давно бы уже сделало это. – Да стой же! это ты живёшь здесь?
Существо остановилось, затем посмотрело на Робби всеми тремя глазами. Настороженный, похожий на напуганного зверька…
–Меня нельзя обидеть, мальчик, – существо кашлянуло и вдруг заговорило хрипловатым голосом. – Тебе уж точно нельзя.
–Ты говоришь? – Робби даже замер от восторга. Где-то в глубине дома перестала плескать вода, зазвучали шаги и затихающие всхлипывания его матери, но всё это было уже рутиной, а вот существо было в новинку.
–Говорю, пою, рассказываю о будущем и прошлом, провожу праздники, – ответило существо. – Ох, зря ты увидел меня, мальчик! Ты в это время уже спишь.
Существо схватилось за шерсть, отчаянно потянуло себя.
–Ой что будет, что будет…– шелестело создание, голос его хрипел.
–Я не скажу! – заверил Робби. Он чувствовал, что может помочь ему, и хоть кому-то в этом странном мире.
–А ты умеешь хранить тайны? – удивилось создание, но сокрушаться перестало.
–Да, – не по-детски серьёзно ответил Робби. И это было правдой. Он, например, не сказал отцу что мама пыталась поговорить с бабушкой по телефону, пока его не было дома, или что купила тайком от него сим-карту, которую прячет в ванной, в расчёске.
Существо посмотрело на него с особенным вниманием. Все три глаза не моргали, изучали его лицо.
–Ладно, верю, мальчик. Не говори никому и будем друзьями.
–Друзьями? – Робби восхитился от этой перспективы – друзей у него не было. вернее был, один, Сэм, но отец разозлился на маму за это, сказал, что она опять всё сделала не так и нашла для его сына не такого друга.
А теперь у него будет друг? Надо чтобы об этом не узнали, причём не только папа, но и мама тоже, она плохо хранит тайны, Робби сам слышал как на прошлой неделе она выдала что у неё есть небольшой запас средств, на которые она рассчитывает уехать, выдала в гневе, да в своей удобной наивности.
–А как тебя зовут? – спросил Робби, отгоняя страшное воспоминание о следующем утре после той ночи. Тогда мама пришла как всегда, ничего вроде бы не изменилось, разве что на руке её была повязка.
–Сыр резала, нож соскользнул, – объяснила мама, слабо улыбаясь.
А Робби не стал спрашивать, как же так она резала сыр, что нож ткнулся в её запястье и зачем ей ночью вообще понадобился сыр?
Он научился молчать.
–Имя? – существо задумалось. – Моё имя не для людей, называй меня Сонно. Мы все Сонно, все мои братья.
–Братья?
–Братья. Нас много, мы разгоняем кошмары.
И снова утро, и снова день, полный преувеличенного благополучия, и снова вечер, но на этот раз Робби не просил оставить ночник. Он решил что сам справится – мама уйдёт, а он сразу же зажжёт свет в домике и Сонно придёт, он обещал. У него чёрная дымчатая шерсть, три глаза и много братьев. Они отгоняют кошмары.
–Мы их едим, – объяснял Сонно, – просто едим. Кошмары посылают твари, живущие во тьме.
–А вы не во тьме?
–Мы в темноте, – поправил Сонно снисходительно. Он уже по-хозяйски сидел на постели мальчика и болтал босыми ногами. – Мы живём в темноте, как летучие мыши или кроты. Мы охотимся на кошмары, жрём их. Иначе они полетят, пристанут к детям…
–И что будет? – спросил Робби. Где-то в глубине его настоящего дома отец опять выяснял что-то у матери, Робби даже не вслушивался в то, о чём на этот раз шла речь. Он по своему опыту, по опыту наблюдательного и восприимчивого ребёнка знал, что речь могла идти о не том звонке, о фразе про выход на работу от матери или о том, что она поставила солонку не туда, куда следовало её поставить или же, совсем о простом – она недостаточно искренне ему улыбнулась.
Но всё это Робби не интересовало. Новый друг был куда интереснее одних и тех же звучащих речей, слёз, плеска воды, и, если рано было заканчивать, новым разбирательством на тему лишних водных трат.
–Тебе снились кошмары? – спросил Сонно и Робби задумался. Вопрос серьёзный. Он плохо помнил свои сны, зато хорошо помнил, как засыпал.
–То-то же! – ответил Сонно и довольно улыбнулся, белозубая треугольная пасть широко распахнулась от его улыбки. – Мы, конечно, не всегда успеваем, детей много, а нас мало, но некоторые…
Сонно осёкся. Так уже бывало, когда он заговаривал о том, о чём не надо было говорить. Робби не настаивал, спрашивал только:
–Тайна?
–Да, малыш, – с неохотой отвечал Сонно и обычно после такого торопливо прощался.
Ночь за ночью, день за днём, мнимое благополучие, построенное на ночных разборках, всё это было рутиной. Робби ел свои каши и тосты, пил какао, шёл на подготовительные занятия, потом его забирала мама, потом был обед, прогулка, ужин…
–Оставить тебе ночник, малыш? – спросила Эшли. Спросила сама. От этого тянуло бунтом против Дилана, но у них давно не было настоящей грозы, и Эшли против воли хотела её притянуть, чтобы быстрее прошла та самая страшная гроза и зарядили мелкие неприятности – привычные, рутинные.
–Нет, мама, спокойной ночи, – Робби совершенно спокойно лег, даже не глянув в ее лицо, натянул одеяло до подбородка.
Всё было так как всегда! Мама заходила к нему утром, будила его торопливо, отворачивалась, вроде бы поправляя покрывало, но на деле промаргивая невысохшие слёзы.
Робби знал об этом, а мама не догадывалась про его знание. Она думала, что их с Диланом проблемы для Робби ещё непонятны сыну, что он ничего не поймёт, не услышит, не почувствует.
Так бывает – некоторых людей наивность не покидает до самой смерти. Так случилось и с матерью Робби. Дилан часто срывался:
–Нельзя быть такой наивной, Эшли! Надо же включать голову!
Впрочем, он срывался по любому поводу, так что у Эшли не было причины гнать свою наивность. Она была удобна – спрятавшись в неё, можно было не замечать, во что превращается её собственная жизнь и что происходит с её сыном.
–М…сынок, я не думаю, что это хорошая идея. Со светом ты не заснёшь, – Эшли колебалась. Наивность, конечно, была её щитом, но даже этот щит прогибался порою, и веяло реальным миром. И что-то было нехорошее в этом мире, особенно в том, что уже которую ночь подряд Робби просил оставить свет. Она отказывала опять и опять, но каждый раз эта просьба повторялась.
Эшли не понимала страха. Робби раньше не боялся темноты. А что касается её самой, то всё её детство уже стерлось, стало липкой серой массой, и страх, отчётливый страх, был лишь перед одним…
–Мама, пожалуйста, – Робби не плакал. Он вообще редко плакал, Эшли рыдала куда чаще, пуская в ванной воду, чтобы не слышал, и снова не начинал заводиться Дилан – он ненавидел слёзы, а может быть, он просто ненавидел её.
–Хорошо, но пусть это будет нашей тайной, – согласилась Эшли. Она подумала, что ничего дурного не выйдет. Подумаешь – минут двадцать-тридцать погорит ночник, Робби уснёт, а она зайдёт тихонько и выключит свет. Ничего страшного, всего лишь пустяк, верно?
Но даже на этот пустяк она решилась не сразу, всё колебалась, вилась у столика, где как всегда лежали в разброс и фломастеры, и карточки, и фишки…
–Спокойной ночи, – Эшли коснулась губами лба Робби. – Спи крепко.
–Спокойной ночи, – пожелал ей Робби, хотел сказать что-то ещё, но слова, видимо, застряли. Он лёг, послушно накрылся по самый подбородок одеялом, с надеждой взглянул на ночник.
Этот ночник был новым, и он был гораздо лучше прежнего. У прежнего был дурацкий гном на подставке, а сама лампочка была вроде бы в виде его зонтика. Глупая вещь! То ли дело этот, новенький – как домик, чистая сказка! В нём настоящие окошки и даже дверца открывается. Робби нравился этот ночник, но он предпочёл бы его вовсе не иметь и оставить себе тот, уродливый, с гномом, лишь бы забыть как мама ползала среди его обломков, как кровили её ладони, как она рыдала.
Робби увидел это случайно. Накануне той ночи отец зашёл к нему пожелать спокойной ночи, что делал в общем-то редко. Он уже собирался уходить, когда заметил этот ночник, хмыкнул и вырвал его тотчас из розетки, унёс с собой. Робби прислушивался к его шагам, смутно догадываясь, что его нельзя останавливать. И только когда наконец стихло, он решился выйти в коридор, что было ему настрого запрещено.
Мама ползала по полу, собирая кровавыми ладонями осколки уродца-гнома.
–Я уронила его, малыш. Совсем стала неловкой! – Эшли попыталась нелепо рассмеяться. – Не ходи сюда, здесь много кусочков…порежешься. Совсем как твоя мама.
На следующий же день отец принёс Робби новый ночник:
–Тот уродец разбился, будет этот. Этот же лучше? – и, получив согласие, взъерошил волосы сына.
Робби не хотел ему отвечать, не хотел разговаривать, но молчать с отцом было нельзя – Дилана это бесило.
Сейчас Робби лежал, глядя на ночник. В каждом окошке сказочного домика горел свет, тёплый свет, там была жизнь. Робби представлял, что там живёт тоже он, только маленький, и там нет страшной темноты. И папы нет. И мамы тоже.
–Дилан, прошу…– голос матери был приглушён тремя дверьми, но ночь была всегда тише дня, в ночи всё звучит иначе.
Робби прислушивался раньше, потом перестал – слова не менялись, не менялись глухие удары, не менялись рыдания и ничего не менялось. Разве что ночь раньше была мертвее, в ней не было той силы, что заставляла Робби просить маму оставить ночник.
–В кого ты превратилась? Ты посмотри на себя…– и голос отца был знаком, хотя он звучал глуше, Дилан не кричал, он как-то мрачно, с особенным удовольствием выговаривал ей. И выговор этот тоже был Робби знаком. Обычно отец тащил к зеркалу мать и заставлял её смотреть на себя, тыкал в её худые плечи, в несчастную фигуру, дёргал за волосы, заставлял открывать рот, чтобы в очередной раз она могла видеть своё отражение, все свои недостатки, чтобы ещё больше ненавидела себя.
Робби слушал это и другое уже много раз. На людях они были образцовой семьёй – дом, работа у отца, мама сидит дома, занимается сыном и домом, да и днём, в отсутствие гостей и случайных глаз, всё было также. Но приходила темнота, и отец становился кем-то другим, и мать тоже.
Робби лишь однажды спросил маму, зачем она всё терпит, но не понял её ответа:
–Кому мы нужны, сынок? Папа хороший у тебя, только устаёт, а я всё вечно делаю не так.
За долгие годы Робби уже понял, что по словам отца мама действительно всё делала не так: не так одевалась, не так говорила, взяла не так вилку на ужине на прошлой неделе, не так приготовила картофельный салат, выбрала не тот ночник…всё не так!
–Безмозглая дура, – выговаривал ей Дилан, выговаривал с особенным удовольствием, словно каждое слово было ему приятно самим фактом существования, – кто учил тебя так отпаривать вещи? Кто приделал тебе такие кривые руки?
Но потом приходило утро, и всё было по-прежнему.
Правда, одно лишь поменялось – с недавних пор Робби стал бояться темноты.
–Ты не так его воспитываешь, делаешь из него тряпку! – выговор за это последовал немедленно. Мама допытывалась днём преувеличенно весело:
–Сынок, в темноте нет ничего плохого, почему ты её боишься? Видишь? В твоих шкафах ничего нет…никаких чудовищ!
Он знал это. Знал, что там нет чудовищ. Днём их вообще не бывает. Они приходят когда темнеет, стали приходить и к нему с недавних пор, будили, смотрели на него из темноты, дышали рядом – тяжёлым было их дыхание.
Робби пытался не бояться, но не мог. То, что приходило ночью, было тяжелее сна. Зато сегодня он всё же победил – мама оставила ему ночник. Теперь можно было лежать и смотреть на сказочные окошки в сказочном домике, где никого-никого кроме него и нет.
Внизу грохнуло. Робби знал что это значит одно из двух: либо всё идёт к концу и это грохот дверей, либо сегодня не закончится простым выговором и плачем мамы.
Но Робби не вмешивался. В свои шесть он понимал, что это бесполезно. Где-то внутри него скреблось от страха маленькое существо, просилось наружу и просило защиты, но он уже сам понимал, что не сможет ничего исправить, не ему это было надо делать.
–Дилан, нет! – приглушённый возглас, быстрые грубые шаги, скрип лестницы, что ж, значит, сегодня второй вариант.
Робби накрыл голову подушкой. Было душно и трудно дышалось, но эта духота была куда лучше, чем звук. От звука его отделяло большое расстояние, но всё же звук проникал, звук доносился вопреки всему, хоть и был приглушён, и шёл как бы сквозь вату.
***
Дышать стало совсем невмоготу, и Робби отнял подушку от лица, прислушался. В доме где-то далеко плескала вода, значит, всё кончено – мама уже в ванной, плачет, пытается привести себя в порядок. А отец?
Различить какой-либо шум от его присутствия было невозможно, но это и не удивляло Робби – он знал, что обычно отец смотрит телевизор или располагается с книжкой в кресле, жадно вслушиваясь в плеск воды через своё занятие, а если не очень поздно, то заходит к Робби, чтобы пожелать ему спокойной ночи.
Робби перевернулся, чтобы смотреть на ночник было удобнее. Сказочный домик был тихим и спокойным, в нём не было плача, потому что Робби там был один. И сам по себе. А в реальности домик хранил его от того, что жило в темноте, и…
Робби не сразу понял, что именно не так. С кровати ему было не видно тумбочки в полной мере и потому взгляд, прикованный к ночнику, не сразу сфокусировался на том, что сидело возле его кровати.
Он только тихонько охнул и рывком сел на постели. Существо, притаившееся у его тумбочки, дёрнулось, и застыло, поняв, что застигнуто врасплох. Робби смотрел на существо, а существо на него во все свои три глаза.
Вообще-то шестилетнему мальчику полагалось бы в такой ситуации испугаться, но Робби не чувствовал страха перед этим созданием. Теперь он его видел, теперь оно не пряталось во тьме и не было опасно, а вот то, что было за дверьми его комнаты…
Впрочем, Робби не просто не испугался, в нём поселилось даже какое-то мрачное облегчение. Как знать – может быть это существо уведёт его в сказочный домик?
Существо было невысокого роста, совершенно чёрное, покрытое шерстью, причём такой причудливой, будто бы всё время находящейся в движении, словно дым. У него были руки и ноги, правда, ноги были босы и также черны, а руки заканчивались когтистой лапой. А ещё у него было три глаза, совершенно не было носа, зато была пасть отменно острых треугольных, блестящих белизной зубов.
Робби понял почему он прежде его не видел. Прежде было темно и тёмное создание легко скрывалось в темноте, только когда он двигался по комнате, двигалась его дымчатая шерсть и темнота колебалась, позволяя видеть эти колебания.
–Привет, – сказал Робби, чтобы что-нибудь сказать.
Существо изобразило нервный звук, что-то среднее между мявом и мурылканьем, дёрнулось, попыталось рвануться под кровать…
–Стой, я тебя не обижу! – Робби почувствовал ответственность за это существо. Ему пришло в голову, что если бы оно желало ему зла, то давно бы уже сделало это. – Да стой же! это ты живёшь здесь?
Существо остановилось, затем посмотрело на Робби всеми тремя глазами. Настороженный, похожий на напуганного зверька…
–Меня нельзя обидеть, мальчик, – существо кашлянуло и вдруг заговорило хрипловатым голосом. – Тебе уж точно нельзя.
–Ты говоришь? – Робби даже замер от восторга. Где-то в глубине дома перестала плескать вода, зазвучали шаги и затихающие всхлипывания его матери, но всё это было уже рутиной, а вот существо было в новинку.
–Говорю, пою, рассказываю о будущем и прошлом, провожу праздники, – ответило существо. – Ох, зря ты увидел меня, мальчик! Ты в это время уже спишь.
Существо схватилось за шерсть, отчаянно потянуло себя.
–Ой что будет, что будет…– шелестело создание, голос его хрипел.
–Я не скажу! – заверил Робби. Он чувствовал, что может помочь ему, и хоть кому-то в этом странном мире.
–А ты умеешь хранить тайны? – удивилось создание, но сокрушаться перестало.
–Да, – не по-детски серьёзно ответил Робби. И это было правдой. Он, например, не сказал отцу что мама пыталась поговорить с бабушкой по телефону, пока его не было дома, или что купила тайком от него сим-карту, которую прячет в ванной, в расчёске.
Существо посмотрело на него с особенным вниманием. Все три глаза не моргали, изучали его лицо.
–Ладно, верю, мальчик. Не говори никому и будем друзьями.
–Друзьями? – Робби восхитился от этой перспективы – друзей у него не было. вернее был, один, Сэм, но отец разозлился на маму за это, сказал, что она опять всё сделала не так и нашла для его сына не такого друга.
А теперь у него будет друг? Надо чтобы об этом не узнали, причём не только папа, но и мама тоже, она плохо хранит тайны, Робби сам слышал как на прошлой неделе она выдала что у неё есть небольшой запас средств, на которые она рассчитывает уехать, выдала в гневе, да в своей удобной наивности.
–А как тебя зовут? – спросил Робби, отгоняя страшное воспоминание о следующем утре после той ночи. Тогда мама пришла как всегда, ничего вроде бы не изменилось, разве что на руке её была повязка.
–Сыр резала, нож соскользнул, – объяснила мама, слабо улыбаясь.
А Робби не стал спрашивать, как же так она резала сыр, что нож ткнулся в её запястье и зачем ей ночью вообще понадобился сыр?
Он научился молчать.
–Имя? – существо задумалось. – Моё имя не для людей, называй меня Сонно. Мы все Сонно, все мои братья.
–Братья?
–Братья. Нас много, мы разгоняем кошмары.
***
И снова утро, и снова день, полный преувеличенного благополучия, и снова вечер, но на этот раз Робби не просил оставить ночник. Он решил что сам справится – мама уйдёт, а он сразу же зажжёт свет в домике и Сонно придёт, он обещал. У него чёрная дымчатая шерсть, три глаза и много братьев. Они отгоняют кошмары.
–Мы их едим, – объяснял Сонно, – просто едим. Кошмары посылают твари, живущие во тьме.
–А вы не во тьме?
–Мы в темноте, – поправил Сонно снисходительно. Он уже по-хозяйски сидел на постели мальчика и болтал босыми ногами. – Мы живём в темноте, как летучие мыши или кроты. Мы охотимся на кошмары, жрём их. Иначе они полетят, пристанут к детям…
–И что будет? – спросил Робби. Где-то в глубине его настоящего дома отец опять выяснял что-то у матери, Робби даже не вслушивался в то, о чём на этот раз шла речь. Он по своему опыту, по опыту наблюдательного и восприимчивого ребёнка знал, что речь могла идти о не том звонке, о фразе про выход на работу от матери или о том, что она поставила солонку не туда, куда следовало её поставить или же, совсем о простом – она недостаточно искренне ему улыбнулась.
Но всё это Робби не интересовало. Новый друг был куда интереснее одних и тех же звучащих речей, слёз, плеска воды, и, если рано было заканчивать, новым разбирательством на тему лишних водных трат.
–Тебе снились кошмары? – спросил Сонно и Робби задумался. Вопрос серьёзный. Он плохо помнил свои сны, зато хорошо помнил, как засыпал.
–То-то же! – ответил Сонно и довольно улыбнулся, белозубая треугольная пасть широко распахнулась от его улыбки. – Мы, конечно, не всегда успеваем, детей много, а нас мало, но некоторые…
Сонно осёкся. Так уже бывало, когда он заговаривал о том, о чём не надо было говорить. Робби не настаивал, спрашивал только:
–Тайна?
–Да, малыш, – с неохотой отвечал Сонно и обычно после такого торопливо прощался.
Ночь за ночью, день за днём, мнимое благополучие, построенное на ночных разборках, всё это было рутиной. Робби ел свои каши и тосты, пил какао, шёл на подготовительные занятия, потом его забирала мама, потом был обед, прогулка, ужин…
–Оставить тебе ночник, малыш? – спросила Эшли. Спросила сама. От этого тянуло бунтом против Дилана, но у них давно не было настоящей грозы, и Эшли против воли хотела её притянуть, чтобы быстрее прошла та самая страшная гроза и зарядили мелкие неприятности – привычные, рутинные.
–Нет, мама, спокойной ночи, – Робби совершенно спокойно лег, даже не глянув в ее лицо, натянул одеяло до подбородка.
