–Пиши.
–Зачем? – испугался Регар.
–Отступать все равно поздно, – напомнил Медер. – Нам нужны доказательства. Мы давно уже пытаемся найти группу заговорщиков, что пытается развалить Секцию Закона. У нас много сведений, но впервые у нас есть имена. Будьте хорошим законником и, выполняя свой долг, доведите уж его до конца.
Регар вышел на деревянных ногах. Его тошнило от всего, глаза больно резало от солнечного света. Он потерял сон.
Два дня ничего не происходило – это Регар знал наверняка, хоть и был далек от жизни других Коллегий, но теперь вслушивался внимательно. Два дня томительного ожидания оказались хуже любой казни. Регар попытался предупредить Хатера о своем поступке, но тот возмутился:
–Мало того, что ты отказался мне помочь, теперь еще пытаешься и отвернуть меня от моего дела!
–У тебя дочь! – напомнил Регар. – Куда ты лезешь, имея дочь? Что ее ждет, если с тобой что-то случится? Коллегия Сиротства?
–У меня есть жена, и поддерживает любое мое решение, – возразил Хатер, – а ты…шел бы лучше.
А на третий день от подачи доноса арестовали и Хатера, и его жену. Регар удивился, узнав, что Эрмина тоже под арестом, бросился к Медеру за разъяснениями.
–Она, уважаемый палач, не проявила такой сознательности, как вы, и не донесла о незаконной деятельности своего супруга.
После чего пожал руку Регару.
–А вам – моя бесконечная благодарность!
У Медера было хорошее настроение: дело выходило громким, а налет арест на Хатера и Эрмину открыл имена и других заговорщиков. Обнаружилась целая сеть, а нити, поговаривали, вели и к принцу Мирасу – родному брату короля.
И принцу, конечно, удавалось отвертеться от любого намека на свою причастность, но дело гремело и Медер, радуясь тому, что снизошел до палача и поговорил с ним, принял донос, бесконечно был счастлив.
–Что будет с девочкой? – спросил Регар.
–С какой девочкой? – не понял дознаватель.
–С дочерью Хатера.
–Этой? – Медер всерьез удивился. – Ну, что бывает с сиротами? Отправим в Сиротскую Коллегию. Оттуда перейдет в кухонные работницы. Участь тяжелая и дурная, но дочери преступников следует радоваться и этому.
–Могу я взять ее на воспитание? – это решение было для Регара неожиданным.
–Вы? Палач? – Медер поперхнулся, но пожал плечами. – Мне плевать. Берите.
У него не было больше интереса к палачу. Все, отжитый материал жизни!
В чертах Арахны, ставших не по–детски серьезными, видел теперь Регар черты и Хатера, и Эрмины. Лик прошлого воплотило будущее.
В Коллегию Сиротства Регар пришел после того, как исполнил приговор в отношении двадцати двух заговорщиков, среди которых были и его старые друзья. Они все были измучены и приняли смерть с достоинством и даже надеждой. Только Эрмина все шептала:
–Арахна…моя Арахна, – и все искала ее, безумная, среди преступников, не понимая, видимо, что пятилетней дочери тут не может быть среди осужденных.
А Хатер только смотрел прямо перед собой и не оглядывался на жену.
В глазах Арахны Регар читал упрек. Упрек своей трусости и своей жажде жизни. Не бывает у детей таких глаз! Но она не могла знать причину, по которой ее вытащили из дома, разлучили с родителями и поместили в Сиротскую Коллегию к другим детям.
Не могла, однако, не плакала, и не просилась домой, лишь тихо сидела в самом углу, не реагируя ни на кого, по–видимому, переживая свое горе, ощущая его детским и самым искренним чутьем.
–Ты помнишь меня, Арахна? – спросил Регар, присев перед нею.
Она кивнула, не отводя от него настороженного взгляда.
–Ты…– Регар не знал, что ей сказать, как донести, что ее родителей больше нет, виноват в этом он и в то же время не виноват?
Регар протянул ладонь Арахне, и смутно вдруг учуял запах крови, чего, конечно, не могло быть. Он был уверен, что Арахна не возьмет его руки, что убежит, испугается – да и ждали этого же наблюдатели от Сиротской Коллегии, отговаривавшие его, и дознаватели, напоминавшие, что он не обязан и вообще – что дать ему девочке?
«Явно не участь Сиротской Коллегии» – решил Регар для себя, но не был готов к объяснению с ребенком.
Но Арахна, замкнутая и мрачная, отдаленная ото всех и не пролившая и слезинки, лишь молчанием переживая, протянула и ему свою руку и пошла вместе с ним.
Что-то она все-таки почувствовала и покорилась судьбе.
2. О долге
–Регар, вы уверены, что хотите этого на самом деле? – вопрос лучился ядовитой доброжелательностью. Но Регар был к этому готов, он прекрасно знал, что глава Коллегии Палачей, решивший удочерить маленькую сироту, дочь казненных два дня назад людей, обвиненных в заговоре против короны – это привлечение внимания.
И не объяснишь ведь им всем, кто всегда с презрением и подозрением смотрел на палачей, что те люди – были его друзьями, но Регар казнил их. Он не судил. Он исполнил волю Коллегии Судейства. Так было надо, потому что того требовал закон, а закон стоит над чувствами.
Он выполнил свой долг как палач, а теперь должен был выполнить свой долг, как друг. Конечно, он мог этого не делать, у него и опыта по общению с детьми-то не было, и вообще – отношение к палачам самое худшее. Коллегию Дознания люди боятся, ведь те ищут преступников, допрашивают. Коллегию Судейства опасаются и уважают – от них зависит приговор, а Коллегию Палачей просто презирают, хотя те среди всех служителей закона не несут вообще никакой вины и ответственности – они просто выполняют приказы от Дознания и Судейства.
Но презирать Дознание опасно, Судейство сложно, а народ на площади видит палачей и вот он – страх, презрение, отвращение…
–Регар, вы не обязаны…
–Я знаю последствия. Отдайте мне Арахну. Я стану ее опекуном перед законом.
–Она дочь преступников!
–Но ей пять лет и сама она не совершила ничего. Вы, как дознаватели, должны это знать! – Регар взывал к любимому чувству Дознания – гордыне.
–Регар, есть Коллегия над Сиротством, они могут…
–Мое слово ничего не значит? – Регар не любил никогда взывать к своему авторитету, и в своей Коллегии он хоть и был главою, но к подчиненным относился одинаково. Впрочем, это Коллегия Дознания, да Судьи исчисляются десятками, а их, палачей, никогда больше пяти и не было.
–Луал с тобой, палач…
Регар не промолчал бы, если бы на кону не было такой высокой цены. Не стоило провоцировать Дознание, но…
Застарелое презрение! Почему они ставят себя выше Палачей? Какая разница этим–то, холеным и добродетельным, но гнилым и трусливым внутри? Они боятся пачкать руки кровью, возлагают вину на палача и его топор, мечи, веревки, мол, это не мы…
Это все.
Да, это все он. Это все Коллегия Палачей, но по чьему приказу?! Не по воле же лунного света или дурному настроению, а по воле бумаг, что поступают в Коллегию каждое утро и приносящий их гонец боится взглянуть на Регара, мнется, стыдится, торопится уйти, боясь, что его застанут за этой неловкой службой.
Лицемерие, рожденное обществом, и закон, который надо соблюдать и который требует беспрекословного служения себе.
Арахне было пять лет и выглядела она на свои положенные пять лет. нормальная, обыкновенная девочка, чуть взъерошенная, но не болезненная, средняя…
Только тихая очень. И в глазах странная тоска, которой не должно быть в детских глазах. Арахна не могла знать, что ее родителей больше нет на свете, для нее все выглядело так, что в дом пришли Дознаватели, подняли их с постели, увели маму и папу в одну сторону, а ее в другое. И вот, в другом месте, ее не обижали, пытались веселить женщины с приторными улыбками. Давали ей игрушки и кормили супами, поили компотами.
Ей хотелось домой, к маме и папе, но она чувствовала, что случилось непоправимое и не вернуться ей домой еще долго.
Когда за ней пришел «дядя Регар», Арахна даже улыбнулась, впервые за все дни, что она просидела здесь, вдали от родителей, вдали от дома. Дядю Регара она знала и когда он, неловкий и растерянный подошел к ней и протянул руку, доверчиво протянула ему ладонь.
Все было в том странном молчании, которое красноречивее любого оратора, выступающего на городской площади и по привычке своей мятежной души призывающего народ к очередным бунтам и восстаниям.
–Господин Регар, – к главе Коллегии Палачей подошла одна из женщин с приторным лицом и спросила, поджимая губы, не скрывая презрения, – какое будущее вы можете дать девочке?
–Лучшее, – ответил Регар тоном, в котором ясно послышались металлические нотки и он, держа Арахну за руку, от чего идти, приходилось ему, слегка наклоняясь в ее сторону, повел девочку в новый дом.
Регар жил в здании Коллегии Палачей, поскольку та строилась с расчетом на большее количество людей, в ней имелось множество свободных комнат и коридоров. Регар обитал там, ему не для кого было жить, и он отдавал все своей работе. Конечно, для ребенка это не было лучшим местом, но Регар знал, что должен позаботиться о девочке.
–Ты пока поживешь здесь, – сказал Регар, склоняясь к Арахне и заговаривая с нею с мягкостью, с какой обычно обращается к ребенку человек, который не сталкивался вообще ни разу с взаимодействием с детьми.
Арахна не ответила и испуганно взглянула на здание. Мрачно темнело оно на фоне закатного неба, а рядом было здание Коллегии Дознания и Судейская Коллегия. Конечно, зачем раскидывать по столице Коллегии, что стерегут закон? Пусть взаимодействуют и не выносят друг друга в близости.
–Пойдем, – Регар открыл перед нею дверь, и девочка вошла в залу. Здесь отдыхали палачи, ужинали, обедали. Завтракали и просто собирались, свободные от работы. Из залы вело несколько дверей в рабочие кабинеты, лестница вверх, в спальни и лестница вниз, в подземный этаж, где были пыточные и содержались орудия.
Час был вечерний и Арахна встретилась с целой кучей народа…вернее, ей показалось, что это была куча людей, но на деле – это были всего четыре человека, которые бурно обсуждали какую-то сплетню и осеклись, увидев ребенка на пороге.
–Значит так…– Регар торопливо взял Арахну за руку, пока она не испугалась, – это дочь моих друзей. Они…
За спиной Арахны он провел ладонью по шее, а вслух сказал:
–Далеко. И теперь мой долг, как их друга... ясно, в общем?
Лица палачей вытянулись в удивлении, потом понимание появилось в одном взгляде, в другом.
–Ясно, – сказала, опомнившись первой, женщина, которую Арахна сначала даже приняла за мужчину, поскольку та скрывалась в полумраке и теперь выходила, молодой, красивой, сильной и веселой. Женщина присела на колени перед Арахной и спросила, – как твое имя, детка?
У женщины был веселый вид. Глаза горели каким–то блеском, она улыбалась и вся пропитана была здоровьем. Арахна, сама не понимая, что делает, отпустила руку Регара и сказала:
–Арахна.
–Странное имя, – женщина быстро взглянула на Регара. – А я Мари. Будем дружить. А этих не бойся…это Паэн, Фалько и Изидор.
Мари показала по очереди на разных людей, которые обозначили свое присутствие в такт представлению Мари. У Арахны закружилась голова от многих впечатлений и знакомств.
–Прошу не обижать, – напомнил Регар, обращаясь ко всем сразу.
–А куда уехали мои родители? – спросила Арахна, отрывая взгляд от Мари к Регару. Тот остолбенел и не знал, как найти ответ. Выручила Мари:
–Они уехали в очень далекую страну, девочка.
И не позволила задать ей следующий вопрос, затараторив:
–А пойдем ужин распакуем? Поможешь мне, а? а то я неловкая, неуклюжая! Пойдем–пойдем. Так, здесь у нас тарелки, здесь ложки. А ты руки мыла? Пойдем, я тебе покажу, где у нас что…
Мари торопливо увела девочку в коридоры, показывая, где и что, все с нарочитым шумом и веселостью. Стоило им скрыться, как головы троих палачей повернулись к Регару, а Изидор спросил от лица всех, высказывая общее мнение:
–Ты спятил.
–Это мой долг, – возразил Регар.
–У нас кровь, грязь, крики…какого детства ты ей хочешь для этой девочки? Она станет задавать вопросы, а мы так и будем говорить ей, что родители ее в далекой стране? – это вступил уже Паэн, который всегда старался думать наперед.
–Не знаю, – честно сказал Регар, – я придумаю что-нибудь. Я просто прошу вас…на время. Я что-нибудь придумаю.
–Да мы-то нормально, – подвел итог Фалько, – но ты безумец!
–С другой стороны, – вдруг промолвил Изидор, – смена тоже нужна.
–Молчи! – взмолился Регар, у которого тоскливо заныло в сердце, когда он представил, что эта маленькая девочка станет палачом.
А потом был ужин, где Мари резала для Арахны, сидевшей за общим столом, мясо, подкладывала ей картошки. В тот вечер палачи чувствовали себя очень скованно, привыкшие за приемами пищи обсуждать некоторые сплетни и выражаться в ругани. Теперь каждый контролировал и одергивал себя. Арахна ела мало, но послушно…
Потом ее отвели наверх и хотели показать отдельную спальню, но Мари поинтересовалась у Регара:
–Ты совсем идиот? Пусть ночует у меня.
–Это будет неудобно.
–Неудобно оставлять маленькую девочку в комнате, которая ей незнакома…– Мари, пользуясь тем, что Арахна не видит, указала взглядом вниз, напоминая, что у них в здании много всяких орудий и острых предметов, да и вообще вещей, которые нельзя трогать и видеть ребенку.
Арахна легла в постель без писка. Когда Мари легла рядом, отодвинулась к самому краешку, чтобы не мешать и съежилась. Тихо-тихо, стараясь не выдавать себя, заплакала, закусывая до боли губу.
–Эй, эй! – у Мари не было также опыта общения с детьми. Она даже не думала еще о создании своей семьи, но понимала, что из всех только ей резоннее и проще будет с ребенком. – Ты чего?
Арахна повернулась под ее усилием лицом и сквозь слезы прошептала:
–Я знаю…мама и папа не вернутся.
Мари попыталась возразить, но осеклась сама и обняла девочку, успокаивая. Арахна в первый раз за много дней плакала, не скрывая своих слез.
Позже, когда Арахна успокоилась, уже к утру, Мари попыталась ей объяснить:
–Твои родители нарушили закон и должны…понимаешь, мы не выбираем.
–Они совершили что-то плохое?
–Да, детка. Те, кто совершают что-то плохое, должны ответить за это.
–Кому?
–Народу. Закону. Королю. Всем!
–А что они совершили?
–детка, тебе лучше этого не знать…
–А если я совершу что-то плохое? Как я узнаю, что это плохое? А если я уже совершила что-то плохое?
Мари терпеливо разъясняла. Занималась заря, до этого у нее был тяжелый день, но она терпеливо отвечала на вопросы, говорила с Арахной так, как говорила бы со взрослым человеком.
–А если плохое изменится? – спросила вдруг Арахна.
–Прости?
–Если то, что я сделаю сегодня, будет потом плохим?
И вот здесь Мари уже не нашла ответа. Она была свидетелем того, когда благие дела становились преступлениями, когда были перевороты…их король, да будут дни его долги, казнил всех, кто поддерживал его старшего брата в очереди на трон. Кроваво они поработали. Но Мари не стала говорить об этом и больше не стала говорить…
Арахна была тихой. Она сидела в зале, как мышка, стараясь не обращать на себя внимания, но, между тем, Коллегия Палачей, которая скучала в рутине обычных дел, ожила с ее присутствием и не давала ей тишины.
Всем пришлось менять свои привычки. Паэн теперь не мог оставлять рабочий инструмент и одежду в пределах ее видимости. Не потому что она бы посмотрела, а потому что ему самому не хотелось разрушать хрупкий и светлый мирок этой девочки. Также приходилось следить за речью. Никакой брани в пределах слышимости Арахны, никаких грязных сплетен и обсуждений, никаких споров о работе.
–Зачем? – испугался Регар.
–Отступать все равно поздно, – напомнил Медер. – Нам нужны доказательства. Мы давно уже пытаемся найти группу заговорщиков, что пытается развалить Секцию Закона. У нас много сведений, но впервые у нас есть имена. Будьте хорошим законником и, выполняя свой долг, доведите уж его до конца.
***
Регар вышел на деревянных ногах. Его тошнило от всего, глаза больно резало от солнечного света. Он потерял сон.
Два дня ничего не происходило – это Регар знал наверняка, хоть и был далек от жизни других Коллегий, но теперь вслушивался внимательно. Два дня томительного ожидания оказались хуже любой казни. Регар попытался предупредить Хатера о своем поступке, но тот возмутился:
–Мало того, что ты отказался мне помочь, теперь еще пытаешься и отвернуть меня от моего дела!
–У тебя дочь! – напомнил Регар. – Куда ты лезешь, имея дочь? Что ее ждет, если с тобой что-то случится? Коллегия Сиротства?
–У меня есть жена, и поддерживает любое мое решение, – возразил Хатер, – а ты…шел бы лучше.
А на третий день от подачи доноса арестовали и Хатера, и его жену. Регар удивился, узнав, что Эрмина тоже под арестом, бросился к Медеру за разъяснениями.
–Она, уважаемый палач, не проявила такой сознательности, как вы, и не донесла о незаконной деятельности своего супруга.
После чего пожал руку Регару.
–А вам – моя бесконечная благодарность!
У Медера было хорошее настроение: дело выходило громким, а налет арест на Хатера и Эрмину открыл имена и других заговорщиков. Обнаружилась целая сеть, а нити, поговаривали, вели и к принцу Мирасу – родному брату короля.
И принцу, конечно, удавалось отвертеться от любого намека на свою причастность, но дело гремело и Медер, радуясь тому, что снизошел до палача и поговорил с ним, принял донос, бесконечно был счастлив.
–Что будет с девочкой? – спросил Регар.
–С какой девочкой? – не понял дознаватель.
–С дочерью Хатера.
–Этой? – Медер всерьез удивился. – Ну, что бывает с сиротами? Отправим в Сиротскую Коллегию. Оттуда перейдет в кухонные работницы. Участь тяжелая и дурная, но дочери преступников следует радоваться и этому.
–Могу я взять ее на воспитание? – это решение было для Регара неожиданным.
–Вы? Палач? – Медер поперхнулся, но пожал плечами. – Мне плевать. Берите.
У него не было больше интереса к палачу. Все, отжитый материал жизни!
***
В чертах Арахны, ставших не по–детски серьезными, видел теперь Регар черты и Хатера, и Эрмины. Лик прошлого воплотило будущее.
В Коллегию Сиротства Регар пришел после того, как исполнил приговор в отношении двадцати двух заговорщиков, среди которых были и его старые друзья. Они все были измучены и приняли смерть с достоинством и даже надеждой. Только Эрмина все шептала:
–Арахна…моя Арахна, – и все искала ее, безумная, среди преступников, не понимая, видимо, что пятилетней дочери тут не может быть среди осужденных.
А Хатер только смотрел прямо перед собой и не оглядывался на жену.
В глазах Арахны Регар читал упрек. Упрек своей трусости и своей жажде жизни. Не бывает у детей таких глаз! Но она не могла знать причину, по которой ее вытащили из дома, разлучили с родителями и поместили в Сиротскую Коллегию к другим детям.
Не могла, однако, не плакала, и не просилась домой, лишь тихо сидела в самом углу, не реагируя ни на кого, по–видимому, переживая свое горе, ощущая его детским и самым искренним чутьем.
–Ты помнишь меня, Арахна? – спросил Регар, присев перед нею.
Она кивнула, не отводя от него настороженного взгляда.
–Ты…– Регар не знал, что ей сказать, как донести, что ее родителей больше нет, виноват в этом он и в то же время не виноват?
Регар протянул ладонь Арахне, и смутно вдруг учуял запах крови, чего, конечно, не могло быть. Он был уверен, что Арахна не возьмет его руки, что убежит, испугается – да и ждали этого же наблюдатели от Сиротской Коллегии, отговаривавшие его, и дознаватели, напоминавшие, что он не обязан и вообще – что дать ему девочке?
«Явно не участь Сиротской Коллегии» – решил Регар для себя, но не был готов к объяснению с ребенком.
Но Арахна, замкнутая и мрачная, отдаленная ото всех и не пролившая и слезинки, лишь молчанием переживая, протянула и ему свою руку и пошла вместе с ним.
Что-то она все-таки почувствовала и покорилась судьбе.
2. О долге
–Регар, вы уверены, что хотите этого на самом деле? – вопрос лучился ядовитой доброжелательностью. Но Регар был к этому готов, он прекрасно знал, что глава Коллегии Палачей, решивший удочерить маленькую сироту, дочь казненных два дня назад людей, обвиненных в заговоре против короны – это привлечение внимания.
И не объяснишь ведь им всем, кто всегда с презрением и подозрением смотрел на палачей, что те люди – были его друзьями, но Регар казнил их. Он не судил. Он исполнил волю Коллегии Судейства. Так было надо, потому что того требовал закон, а закон стоит над чувствами.
Он выполнил свой долг как палач, а теперь должен был выполнить свой долг, как друг. Конечно, он мог этого не делать, у него и опыта по общению с детьми-то не было, и вообще – отношение к палачам самое худшее. Коллегию Дознания люди боятся, ведь те ищут преступников, допрашивают. Коллегию Судейства опасаются и уважают – от них зависит приговор, а Коллегию Палачей просто презирают, хотя те среди всех служителей закона не несут вообще никакой вины и ответственности – они просто выполняют приказы от Дознания и Судейства.
Но презирать Дознание опасно, Судейство сложно, а народ на площади видит палачей и вот он – страх, презрение, отвращение…
–Регар, вы не обязаны…
–Я знаю последствия. Отдайте мне Арахну. Я стану ее опекуном перед законом.
–Она дочь преступников!
–Но ей пять лет и сама она не совершила ничего. Вы, как дознаватели, должны это знать! – Регар взывал к любимому чувству Дознания – гордыне.
–Регар, есть Коллегия над Сиротством, они могут…
–Мое слово ничего не значит? – Регар не любил никогда взывать к своему авторитету, и в своей Коллегии он хоть и был главою, но к подчиненным относился одинаково. Впрочем, это Коллегия Дознания, да Судьи исчисляются десятками, а их, палачей, никогда больше пяти и не было.
–Луал с тобой, палач…
Регар не промолчал бы, если бы на кону не было такой высокой цены. Не стоило провоцировать Дознание, но…
Застарелое презрение! Почему они ставят себя выше Палачей? Какая разница этим–то, холеным и добродетельным, но гнилым и трусливым внутри? Они боятся пачкать руки кровью, возлагают вину на палача и его топор, мечи, веревки, мол, это не мы…
Это все.
Да, это все он. Это все Коллегия Палачей, но по чьему приказу?! Не по воле же лунного света или дурному настроению, а по воле бумаг, что поступают в Коллегию каждое утро и приносящий их гонец боится взглянуть на Регара, мнется, стыдится, торопится уйти, боясь, что его застанут за этой неловкой службой.
Лицемерие, рожденное обществом, и закон, который надо соблюдать и который требует беспрекословного служения себе.
***
Арахне было пять лет и выглядела она на свои положенные пять лет. нормальная, обыкновенная девочка, чуть взъерошенная, но не болезненная, средняя…
Только тихая очень. И в глазах странная тоска, которой не должно быть в детских глазах. Арахна не могла знать, что ее родителей больше нет на свете, для нее все выглядело так, что в дом пришли Дознаватели, подняли их с постели, увели маму и папу в одну сторону, а ее в другое. И вот, в другом месте, ее не обижали, пытались веселить женщины с приторными улыбками. Давали ей игрушки и кормили супами, поили компотами.
Ей хотелось домой, к маме и папе, но она чувствовала, что случилось непоправимое и не вернуться ей домой еще долго.
Когда за ней пришел «дядя Регар», Арахна даже улыбнулась, впервые за все дни, что она просидела здесь, вдали от родителей, вдали от дома. Дядю Регара она знала и когда он, неловкий и растерянный подошел к ней и протянул руку, доверчиво протянула ему ладонь.
Все было в том странном молчании, которое красноречивее любого оратора, выступающего на городской площади и по привычке своей мятежной души призывающего народ к очередным бунтам и восстаниям.
–Господин Регар, – к главе Коллегии Палачей подошла одна из женщин с приторным лицом и спросила, поджимая губы, не скрывая презрения, – какое будущее вы можете дать девочке?
–Лучшее, – ответил Регар тоном, в котором ясно послышались металлические нотки и он, держа Арахну за руку, от чего идти, приходилось ему, слегка наклоняясь в ее сторону, повел девочку в новый дом.
Регар жил в здании Коллегии Палачей, поскольку та строилась с расчетом на большее количество людей, в ней имелось множество свободных комнат и коридоров. Регар обитал там, ему не для кого было жить, и он отдавал все своей работе. Конечно, для ребенка это не было лучшим местом, но Регар знал, что должен позаботиться о девочке.
–Ты пока поживешь здесь, – сказал Регар, склоняясь к Арахне и заговаривая с нею с мягкостью, с какой обычно обращается к ребенку человек, который не сталкивался вообще ни разу с взаимодействием с детьми.
Арахна не ответила и испуганно взглянула на здание. Мрачно темнело оно на фоне закатного неба, а рядом было здание Коллегии Дознания и Судейская Коллегия. Конечно, зачем раскидывать по столице Коллегии, что стерегут закон? Пусть взаимодействуют и не выносят друг друга в близости.
–Пойдем, – Регар открыл перед нею дверь, и девочка вошла в залу. Здесь отдыхали палачи, ужинали, обедали. Завтракали и просто собирались, свободные от работы. Из залы вело несколько дверей в рабочие кабинеты, лестница вверх, в спальни и лестница вниз, в подземный этаж, где были пыточные и содержались орудия.
Час был вечерний и Арахна встретилась с целой кучей народа…вернее, ей показалось, что это была куча людей, но на деле – это были всего четыре человека, которые бурно обсуждали какую-то сплетню и осеклись, увидев ребенка на пороге.
–Значит так…– Регар торопливо взял Арахну за руку, пока она не испугалась, – это дочь моих друзей. Они…
За спиной Арахны он провел ладонью по шее, а вслух сказал:
–Далеко. И теперь мой долг, как их друга... ясно, в общем?
Лица палачей вытянулись в удивлении, потом понимание появилось в одном взгляде, в другом.
–Ясно, – сказала, опомнившись первой, женщина, которую Арахна сначала даже приняла за мужчину, поскольку та скрывалась в полумраке и теперь выходила, молодой, красивой, сильной и веселой. Женщина присела на колени перед Арахной и спросила, – как твое имя, детка?
У женщины был веселый вид. Глаза горели каким–то блеском, она улыбалась и вся пропитана была здоровьем. Арахна, сама не понимая, что делает, отпустила руку Регара и сказала:
–Арахна.
–Странное имя, – женщина быстро взглянула на Регара. – А я Мари. Будем дружить. А этих не бойся…это Паэн, Фалько и Изидор.
Мари показала по очереди на разных людей, которые обозначили свое присутствие в такт представлению Мари. У Арахны закружилась голова от многих впечатлений и знакомств.
–Прошу не обижать, – напомнил Регар, обращаясь ко всем сразу.
–А куда уехали мои родители? – спросила Арахна, отрывая взгляд от Мари к Регару. Тот остолбенел и не знал, как найти ответ. Выручила Мари:
–Они уехали в очень далекую страну, девочка.
И не позволила задать ей следующий вопрос, затараторив:
–А пойдем ужин распакуем? Поможешь мне, а? а то я неловкая, неуклюжая! Пойдем–пойдем. Так, здесь у нас тарелки, здесь ложки. А ты руки мыла? Пойдем, я тебе покажу, где у нас что…
Мари торопливо увела девочку в коридоры, показывая, где и что, все с нарочитым шумом и веселостью. Стоило им скрыться, как головы троих палачей повернулись к Регару, а Изидор спросил от лица всех, высказывая общее мнение:
–Ты спятил.
–Это мой долг, – возразил Регар.
–У нас кровь, грязь, крики…какого детства ты ей хочешь для этой девочки? Она станет задавать вопросы, а мы так и будем говорить ей, что родители ее в далекой стране? – это вступил уже Паэн, который всегда старался думать наперед.
–Не знаю, – честно сказал Регар, – я придумаю что-нибудь. Я просто прошу вас…на время. Я что-нибудь придумаю.
–Да мы-то нормально, – подвел итог Фалько, – но ты безумец!
–С другой стороны, – вдруг промолвил Изидор, – смена тоже нужна.
–Молчи! – взмолился Регар, у которого тоскливо заныло в сердце, когда он представил, что эта маленькая девочка станет палачом.
***
А потом был ужин, где Мари резала для Арахны, сидевшей за общим столом, мясо, подкладывала ей картошки. В тот вечер палачи чувствовали себя очень скованно, привыкшие за приемами пищи обсуждать некоторые сплетни и выражаться в ругани. Теперь каждый контролировал и одергивал себя. Арахна ела мало, но послушно…
Потом ее отвели наверх и хотели показать отдельную спальню, но Мари поинтересовалась у Регара:
–Ты совсем идиот? Пусть ночует у меня.
–Это будет неудобно.
–Неудобно оставлять маленькую девочку в комнате, которая ей незнакома…– Мари, пользуясь тем, что Арахна не видит, указала взглядом вниз, напоминая, что у них в здании много всяких орудий и острых предметов, да и вообще вещей, которые нельзя трогать и видеть ребенку.
Арахна легла в постель без писка. Когда Мари легла рядом, отодвинулась к самому краешку, чтобы не мешать и съежилась. Тихо-тихо, стараясь не выдавать себя, заплакала, закусывая до боли губу.
–Эй, эй! – у Мари не было также опыта общения с детьми. Она даже не думала еще о создании своей семьи, но понимала, что из всех только ей резоннее и проще будет с ребенком. – Ты чего?
Арахна повернулась под ее усилием лицом и сквозь слезы прошептала:
–Я знаю…мама и папа не вернутся.
Мари попыталась возразить, но осеклась сама и обняла девочку, успокаивая. Арахна в первый раз за много дней плакала, не скрывая своих слез.
Позже, когда Арахна успокоилась, уже к утру, Мари попыталась ей объяснить:
–Твои родители нарушили закон и должны…понимаешь, мы не выбираем.
–Они совершили что-то плохое?
–Да, детка. Те, кто совершают что-то плохое, должны ответить за это.
–Кому?
–Народу. Закону. Королю. Всем!
–А что они совершили?
–детка, тебе лучше этого не знать…
–А если я совершу что-то плохое? Как я узнаю, что это плохое? А если я уже совершила что-то плохое?
Мари терпеливо разъясняла. Занималась заря, до этого у нее был тяжелый день, но она терпеливо отвечала на вопросы, говорила с Арахной так, как говорила бы со взрослым человеком.
–А если плохое изменится? – спросила вдруг Арахна.
–Прости?
–Если то, что я сделаю сегодня, будет потом плохим?
И вот здесь Мари уже не нашла ответа. Она была свидетелем того, когда благие дела становились преступлениями, когда были перевороты…их король, да будут дни его долги, казнил всех, кто поддерживал его старшего брата в очереди на трон. Кроваво они поработали. Но Мари не стала говорить об этом и больше не стала говорить…
***
Арахна была тихой. Она сидела в зале, как мышка, стараясь не обращать на себя внимания, но, между тем, Коллегия Палачей, которая скучала в рутине обычных дел, ожила с ее присутствием и не давала ей тишины.
Всем пришлось менять свои привычки. Паэн теперь не мог оставлять рабочий инструмент и одежду в пределах ее видимости. Не потому что она бы посмотрела, а потому что ему самому не хотелось разрушать хрупкий и светлый мирок этой девочки. Также приходилось следить за речью. Никакой брани в пределах слышимости Арахны, никаких грязных сплетен и обсуждений, никаких споров о работе.
