– Кто-нибудь может мне ещё раз объяснить, почему в этот раз мы какие-то…спасатели? – у Томаша был растерянный вид. В другой день Себастьян посмеялся бы над этим, но сегодня он был и сам озадачен не меньше.
Дело Инспекции – найти и уничтожить нечисть. Хорошо, если в процессе уничтожения Инспекция успеет разобраться в том, что это именно за нечисть, чтобы точнее представить свой доклад в Город. Город всё-таки ведёт свои списки – сколько и где появилось, к примеру, за год, мавок разного рода? Город отслеживает, выискивает закономерности, не то, чтобы предотвратить появление, не то, чтобы просто чем-то занять себя.
Об этом инспектора обычно не рассуждают – их задача проще: найти, уничтожить, написать доклад. Всё. А сегодня вот – озадачили!
– Мы не спасатели, – терпеливо поправила Агата. – Мы должны привести упыриху в Город, а там уже с ней разберутся.
– А почему мы не можем разобраться? – не понял Томаш. – Мы сколько упырей грохнули?
Агата шумно выдохнула, шёпотом досчитала до трёх, и снова принялась объяснять:
– Город хочет знать, почему в последнее время упырей стало больше. За прошлый год их было семнадцать, вы сами знаете – почти все из них попались на нашу долю.
Томаш и Себастьян синхронно кивнули, хотя Себастьян и не имел права этого делать – он присоединился к Томашу и Агате только в этом году, а до того сидел в Канцелярии, вёл списки, читал доклады и вдохновлялся на приключения. Его жгло: почему он сидит и пишет, когда может тоже жить интересно?
Это потом оказалось, когда прошение Себастьяна о переводе одобрили, что, во-первых, не только интересно, но и опасно – любая мавка, вурдалак, оборотень, упырь и прочая дрянь, умеют убивать. Во-вторых, не сколько интересно, сколько скучно – чтобы найти одну мавку, надо переговорить с половиной жителей, и неважно, что все эти люди будут указывать разное, путаться в показаниях, приплетать слухи и личную ненависть – изволь говорить!
В-третьих, разъездная работа оказалась связана, действительно, с разъездами, и со всеми последствиями в виде дождей, сырости, отвратительной трактирной пищи, а иной раз и сну под открытым небом. Себастьяну было тяжело, он успокаивал себя тем, что он ещё новичок.
И то, что Агата сейчас сказала про «нашу долю», имея в виду ещё прошлый год, стало неожиданным лучом тепла в его душе – приняли, как есть, приняли!
Он боялся, что этого не произойдёт. Всё-таки, Агата и Томаш работали давно. Более того – они были братом и сестрой, и Себастьян никогда не спрашивал о причинах, по которым они вдвоём ввязались в это опасное дело – ловлю и уничтожение нечисти. Себастьян боялся, что будет лишним в их сплочённом кровью и привычкой союзе, но оказалось, что его считают за своего.
Это радовало.
А вот поручение Города озадачивало.
– За позапрошлый, – продолжала Агата, – их было всего девять! Как вы понимаете, рост почти в два раза. А ещё до того – всего три случая. В этом году, а он ещё не закончился, уже двадцать один. Такой рост не может не тревожить Город.
– Хоронить мёртвых надо лучше! – буркнул Томаш. Работа с вурдалаками и упырями была практически рутинной. Многие из них не помнили даже своего имени, просто жрали плоть и неважно – мёртвая она или живая, другие пытались разговаривать или пили кровь…разновидности нежити, но всё уже привычное, понятное.
– Ну вот Город и просит притащить к ним одного из…этих, – Агату не смутило ворчание Томаша. – Они там сами упокоят, как им надо да посмотрят в чём дело. Может и правда что-то меняется?
Она посмотрела на них по очереди, и Себастьян понял – Агата и сама боится. Сама не знает чего, но боится. Не мёртвых, нет, и не вставших из мёртвых, а чего-то, что витает в воздухе уже давно, и как будто бы давит предвестием. Так бывает перед грозой, а ещё – перед потрясением. Великим потрясением.
Себастьян и сам ощущал это. Чувствовал, судя по всему, и Томаш.
– Ничего не меняется! – быстро сказал он, – Гата, не придумывай! Просто искать стали лучше. Или ещё чего… ничего это не доказывает!
– Да, ты прав, – Агата спохватилась, – короче, задача простая – поймать упыря, но не убить, а доставить в Город живьём. Э, то есть, не мёртвым. Тьфу. То есть, не до конца мёртвым.
– Мы поняли, – заверил Себастьян.
– А там пусть Квинт с Городом разбирается, – кивнула Агата.
На самом деле, задача была сложнее, чем она описывала. И заключалась сложность именно в доставке до Города. Что такое упыри? Это безумная ярость и нечеловеческая сила с полным отсутствием критичности. Человек, видя, что его держат цепи и вокруг него условная стража, едва ли будет из цепей рваться. Но упыри могут. А это значит, что ни минуты покоя.
Ей-богу, упокоить на месте и милосерднее. И проще! но Город сказал, а им надлежит подчиниться.
– Где искать будем? – Себастьян ещё накануне проглядывал сводки о странных происшествиях. Пока ничего точного он сказать не мог. Как всегда, пограничные районы кишели активностью, но какая она была? Чья? Наудачу, что ль, проверять?
– Да поехали, – сказал Томаш и первым залез в седло. Лошадь фыркнула, тряхнула гривой, но сопротивляться наезднику не стала, хотя, наверное, хотела – на улице было прохладно и сыро, дождь не шёл открыто, но подличал – накрапывал, словно с ветвей и листьев ветер срывал капли, только вот постоянно и под открытым небом.
В такую погоду выезжать… нет, Себастьян, подавая прошение, не хотел этого. Но кто всерьёз задумывается о трудностях, когда в его душе романтический порыв? Себастьян хотел приключений, а о том, что все они напрочь лишены хоть сколько-нибудь комфортных условий, он не представлял. Нет, представлял где-то на задворках сознания, но так, вскользь, как нечто неважное и пустое.
А оно вон чего… в сырость езжай, в утренний холод, под накрап дождя, да наудачу.
Но удача капризна. Сегодня она тебя жалует, завтра проклинает, а послезавтра обнимет вдруг, как мать дитя, да и расслабишься вроде – мол, под защитою ты, а она тебе пощёчину.
Словом, нельзя полагаться на удачу. Но Инспекции ничего не оставалось. Пришлось довериться чутью, отправиться решили к границе – вурдалаки всех мастей очень часто пересекают её с шумом и шиком. Они просто не понимают, что между землями установлены законы, им нужно жрать и ещё – спасаться от тех, кто хочет отомстить за уже сожранное.
Словом, преград для них нет. Совести тоже. Вот и шумят.
Но на этот раз удача улыбнулась Инспекции. Они не доехали до половины пути, когда забрелось на ночь в одну деревеньку. А тут и слух – кто-то скот ворует.
– Волки? – Томаш легко влился в компанию местных. Агата воздержалась – её лихорадило, видимо, простыла по пути, так что она осталась в комнате и решила поспать. Себастьян тоже не пошёл вниз – он с удивлением выяснил, что, оказывается, устаёт от шумных людей. А эти люди – из всех деревень, поселений и Городов, были шумными.
– Да какие там волки! – возмущались местные, подхваченные хмельным угаром и довольные, что дорвались до интереса чужака. – Псы молчат!
Псы молчат? Что ж, это уже интересно. Но Томаш сделал вид, что это рядовое явление.
– Ну может…может это и пёс какой бродячий. Мало ль их?
– Запирать кур стали, – громыхали Томашу от соседнего стола, – так кто-то дверь проломил, всех кур передавил, даже яйца…тьфу! Погань! Волк так делать станет? То-то же!
Томаш уже понял, что повезло – всё это указывало на голодного упыря. Они голодные и трусливые. Жрут, себя не видя, а от людей всё одно – бегут. И собаки на них не реагируют, так как пахнут упыри сырой землёй. Тревожно псам, но молчат – не живые, не мёртвые, непонятно что, словом. Тут не собачья вина, тут страх. Животный страх.
Кошки тоже молчат, упыря встретив, только сверкают злобно, да шерсть дыбят. И птицы молчат, вот и передавливают упыри скотину. А как скотина кончается, не обессудьте…
Впрочем, если забредёт кто раньше в когти – тоже неплохо.
– А где, говоришь, передавили кур? – Томаш легко сходил за своего. Было у него от природы какое-то умение нравиться людям. Открывались ему местные охотно и быстро, просто входил он в круг доверия, и это помогало – так он добывал информацию, а ещё – ночлег, если это было нужно.
Агата так не умела. Да Томаш её и не пускал особенно – всё-таки женщина, а женщина, появляющаяся в трактирчиках да постоялых дворах – это всегда повышенный интерес и пониженное доверье. Ещё и приклеится кто. Добро, если так, со смехом, а не от зла.
Себастьян всякий раз был настороже, когда кто-то заговаривал с Агатой через пьяный дым, а та ничего – или не боялась, или держала лицо.
Через четверть часа от полученных сведений, Томаш уже ввалился в комнату. Агата тотчас поднялась – она была бледна, но решительна.
– Ну? – мрачно спросила Агата, - чего светишься?
– Похоже, повезло, – ответил Томаш. – Тут есть какая-то дрянь – кур давит, псы на неё не реагируют, и скот крадёт.
Агата задумалась. Себастьян тоже. Больше всего под это описание подходил упырь.
– Тут недалеко есть место, у них кладбище.
– Мёртвых много? – спросил Себастьян. Ещё год назад этот вопрос ему самому показался бы циничным, а сейчас звучал нормально.
– Говорят, что человек десять. Это новое кладбище, они его как бы…перенесли. На старом река подтопила.
– Река? – хмыкнула Агата, – кто же кладбище около реки делает?
– Люди делают! – обозлился Томаш, – ну я, что ли, тут определяю?
– Делают, – заступился за Томаша Себастьян. – Я о таком не в первый раз слышу. Да и мои родители похоронены у реки. Но там склон, там река не пройдёт.
Агата отмахнулась – плевала она, откровенно говоря, на всякие там реки. В
– В путь пора! – рыкнула она. Болезнь, ещё не проступившая отчётливо, давала ей хороший запас дурного настроения.
Упыря они нашли сразу. Те, будучи не особенно умными, полагают всегда себя на кладбищах в безопасности. Тем более, по ночам. Вот и упырь сидел у свежей могилы и скрёб землю – то ли искал съестного, то ли пахло привлекательно – кто этих упырей разберёт?
Луна вышла из-за пушистого тёмного облака, саданула лучом по кладбищу и выхватила из темноты длинные волосы и серую кожу существа. Существо дёрнулось от света, заметалось, напуганное, обратило лицо к небу, взвыло…
– Упыриха! – охнула Агата.
Они втроём скрывались за кустами. Распластавшись по земле, наблюдали.
– Тш! – шикнул Томаш. Благо, упыриха, теперь он и сам видел, что сестра права, не услышала. Ослеплённая лунным страхом, она забегала на четвереньках, не зная, куда скрыться от луны. А вот вурдалаки и вампиры любят луну, а эти…
Чего с них взять?
Но то, что существо оказалось упырихой – было и впрямь удивительно. Насколько мог судить Себастьян, да судя по реакции, не он один, упыри в основном были мужского пола. Он знал ещё из справочника, что среди десяти упырей только один экземпляр будет принадлежать к женскому полу. Почему так? непонятно. Но справочнику вообще всё было непонятно, так что отчасти Себастьян был даже рад тому, что Город, наконец-то, занялся вопросами теории, и постепенно пошёл к задаче: объяснить почему это происходит.
Нежить и нечисть не берётся ниоткуда. Ладно ещё, если лесная – тут понятно. Изначальные лесные духи, плюс духи заблудших и сгинувших в чащобах путников. Ладно ещё домовые – тут уже как данность, прими и всё! да и с мавками и русалками тоже понятно – это души утопленниц покоя не знаю и бродят, сбивают народ.
А вот нежить? Не та, что передаётся укусами как вампирство или оборотни, а вот такая, как вурдалаки да упыри со стрыгами? Это ведь не заложено природой?
Сначала была блистательная теория о том, что в низшую нежить попадают самоубийцы. Теория изжила себя быстро – самоисход не являлся доказательством того, что душа или плоть вернутся.
Тогда пришла новая версия – души грешников возвращают плоть к жизни. ну или к существованию. Эта теория и оставалась основной, хотя и трещала по швам. Каждый живущий человек прекрасно знал, как минимум, одного-двух негодяев, которые после смерти…спали вечным сном!
Да и с таким подходом нежить просто изжила бы людской вид как ненужный. Сколько сгинуло грешных душ за всю историю? И потом, что именно считать грехом?
Но другой теории у Города не было. Зато был факт: нежить есть и её число увеличивается. Большего Город сказать не мог ни на счёт природы вурдалаков, стрыг и упырей, ни по поводу странного расслоения полов – женского рода было мало.
А тут упыриха.
– Берём? – спросил Томаш. – С разных сторон заходим, фонари ярче.
Его голос звучал спокойно. А чего ему было смущаться? Он был в своей стихии, боролся, правда, в этот раз рекомендовано было не убивать, но это ничего – стихия не поменялась. Слегка изменились условия, да это пустяки!
– На три, окружаем! – шепнула Агата и первая приподнялась, чтобы в едином броске и распрямиться и фонарём ослепить упыриху.
С самого начала всё пошло не по плану. Убить врага просто, а вот взять его в плен?.. это уже задача. Тем более, если враг не понимает, что плен – это какое-то благо, ещё возможность посуществовать.
Они выскочили в один момент, сверкнули фонарями. Кладбище ослепило, и упыриху тоже. Слепые могильные камни недовольно проступали в фонарном свете, а среди лучей металась упыриха, застигнутая врасплох уже второй раз за ночь.
Она выла, рвалась то вправо, то влево, никак не соображая, что надо сделать один большой прыжок, перепрыгнуть прямо через головы окруживших и бежать, бежать!
– Стоять! Стоять! – крик был напрасным, упыриха выла и кричала, и что хуже всего, если выла она как волк, то кричала-то как человек.
Выносить это было страшно. И пока Томаш и Агата рванулись вперёд с фонарями, выхватывая уже заготовленные оковы, к ней, Себастьян ещё помедлил. Этот крик гипнотизировал и ужасал. Он напоминал о женщине, которой очень больно и страшно, а не о чудовище.
– Чего стоишь? – заорала Агата, и Себастьян очнулся, рванул на помощь, фонарь, однако, выскользнул из неловких, вмиг взмокших рук, покатился по земле, попал под ногу Томашу, хрустнул, погас…
Себастьян был уже в гуще сражения. Они пытались держать упыриху, пока Агата должна была сковать её руки и ноги, и шею, и пасть…
Или рот? Вблизи Себастьян видел, что у неё рот. Окровавленный, полный обычных людских зубов, ну, может, чуть более белых, чем это полагается селянке, но белых и крепких. Рот…совершенно человеческий.
Она выла. Лохмотья, едва прикрывавшие её серое тело, трещали, она билась, не замечая ни своей открывающейся наготы, ни слов, которые пытались донести до неё представители Инспекции.
В какой-то момент она рванула ногой, попала Агате в живот и Агата, не ожидавшая этого, охнула. Томаш обернулся на сестру, и тогда упыриха вырвала и руку из его хватки. Это было уже опасно, и, хотя Агата крикнула, что он должен вернуться к своему делу, и сам Томаш уже навалился на упыриху снова, а Себастьян напряг последние силы, упыриха едва не победила…
Она рванулась всем своим телом вверх, изогнулась в уродливую дугу, которую никогда не повторить, не переломав всех костей, живому человеку, но это не помогло. Агата сама ударила её, крепко приложила теми же оковами и быстро щёлкнули железные браслеты на руках, а затем – шея, и рот...
Дело Инспекции – найти и уничтожить нечисть. Хорошо, если в процессе уничтожения Инспекция успеет разобраться в том, что это именно за нечисть, чтобы точнее представить свой доклад в Город. Город всё-таки ведёт свои списки – сколько и где появилось, к примеру, за год, мавок разного рода? Город отслеживает, выискивает закономерности, не то, чтобы предотвратить появление, не то, чтобы просто чем-то занять себя.
Об этом инспектора обычно не рассуждают – их задача проще: найти, уничтожить, написать доклад. Всё. А сегодня вот – озадачили!
– Мы не спасатели, – терпеливо поправила Агата. – Мы должны привести упыриху в Город, а там уже с ней разберутся.
– А почему мы не можем разобраться? – не понял Томаш. – Мы сколько упырей грохнули?
Агата шумно выдохнула, шёпотом досчитала до трёх, и снова принялась объяснять:
– Город хочет знать, почему в последнее время упырей стало больше. За прошлый год их было семнадцать, вы сами знаете – почти все из них попались на нашу долю.
Томаш и Себастьян синхронно кивнули, хотя Себастьян и не имел права этого делать – он присоединился к Томашу и Агате только в этом году, а до того сидел в Канцелярии, вёл списки, читал доклады и вдохновлялся на приключения. Его жгло: почему он сидит и пишет, когда может тоже жить интересно?
Это потом оказалось, когда прошение Себастьяна о переводе одобрили, что, во-первых, не только интересно, но и опасно – любая мавка, вурдалак, оборотень, упырь и прочая дрянь, умеют убивать. Во-вторых, не сколько интересно, сколько скучно – чтобы найти одну мавку, надо переговорить с половиной жителей, и неважно, что все эти люди будут указывать разное, путаться в показаниях, приплетать слухи и личную ненависть – изволь говорить!
В-третьих, разъездная работа оказалась связана, действительно, с разъездами, и со всеми последствиями в виде дождей, сырости, отвратительной трактирной пищи, а иной раз и сну под открытым небом. Себастьяну было тяжело, он успокаивал себя тем, что он ещё новичок.
И то, что Агата сейчас сказала про «нашу долю», имея в виду ещё прошлый год, стало неожиданным лучом тепла в его душе – приняли, как есть, приняли!
Он боялся, что этого не произойдёт. Всё-таки, Агата и Томаш работали давно. Более того – они были братом и сестрой, и Себастьян никогда не спрашивал о причинах, по которым они вдвоём ввязались в это опасное дело – ловлю и уничтожение нечисти. Себастьян боялся, что будет лишним в их сплочённом кровью и привычкой союзе, но оказалось, что его считают за своего.
Это радовало.
А вот поручение Города озадачивало.
– За позапрошлый, – продолжала Агата, – их было всего девять! Как вы понимаете, рост почти в два раза. А ещё до того – всего три случая. В этом году, а он ещё не закончился, уже двадцать один. Такой рост не может не тревожить Город.
– Хоронить мёртвых надо лучше! – буркнул Томаш. Работа с вурдалаками и упырями была практически рутинной. Многие из них не помнили даже своего имени, просто жрали плоть и неважно – мёртвая она или живая, другие пытались разговаривать или пили кровь…разновидности нежити, но всё уже привычное, понятное.
– Ну вот Город и просит притащить к ним одного из…этих, – Агату не смутило ворчание Томаша. – Они там сами упокоят, как им надо да посмотрят в чём дело. Может и правда что-то меняется?
Она посмотрела на них по очереди, и Себастьян понял – Агата и сама боится. Сама не знает чего, но боится. Не мёртвых, нет, и не вставших из мёртвых, а чего-то, что витает в воздухе уже давно, и как будто бы давит предвестием. Так бывает перед грозой, а ещё – перед потрясением. Великим потрясением.
Себастьян и сам ощущал это. Чувствовал, судя по всему, и Томаш.
– Ничего не меняется! – быстро сказал он, – Гата, не придумывай! Просто искать стали лучше. Или ещё чего… ничего это не доказывает!
– Да, ты прав, – Агата спохватилась, – короче, задача простая – поймать упыря, но не убить, а доставить в Город живьём. Э, то есть, не мёртвым. Тьфу. То есть, не до конца мёртвым.
– Мы поняли, – заверил Себастьян.
– А там пусть Квинт с Городом разбирается, – кивнула Агата.
На самом деле, задача была сложнее, чем она описывала. И заключалась сложность именно в доставке до Города. Что такое упыри? Это безумная ярость и нечеловеческая сила с полным отсутствием критичности. Человек, видя, что его держат цепи и вокруг него условная стража, едва ли будет из цепей рваться. Но упыри могут. А это значит, что ни минуты покоя.
Ей-богу, упокоить на месте и милосерднее. И проще! но Город сказал, а им надлежит подчиниться.
– Где искать будем? – Себастьян ещё накануне проглядывал сводки о странных происшествиях. Пока ничего точного он сказать не мог. Как всегда, пограничные районы кишели активностью, но какая она была? Чья? Наудачу, что ль, проверять?
– Да поехали, – сказал Томаш и первым залез в седло. Лошадь фыркнула, тряхнула гривой, но сопротивляться наезднику не стала, хотя, наверное, хотела – на улице было прохладно и сыро, дождь не шёл открыто, но подличал – накрапывал, словно с ветвей и листьев ветер срывал капли, только вот постоянно и под открытым небом.
В такую погоду выезжать… нет, Себастьян, подавая прошение, не хотел этого. Но кто всерьёз задумывается о трудностях, когда в его душе романтический порыв? Себастьян хотел приключений, а о том, что все они напрочь лишены хоть сколько-нибудь комфортных условий, он не представлял. Нет, представлял где-то на задворках сознания, но так, вскользь, как нечто неважное и пустое.
А оно вон чего… в сырость езжай, в утренний холод, под накрап дождя, да наудачу.
***
Но удача капризна. Сегодня она тебя жалует, завтра проклинает, а послезавтра обнимет вдруг, как мать дитя, да и расслабишься вроде – мол, под защитою ты, а она тебе пощёчину.
Словом, нельзя полагаться на удачу. Но Инспекции ничего не оставалось. Пришлось довериться чутью, отправиться решили к границе – вурдалаки всех мастей очень часто пересекают её с шумом и шиком. Они просто не понимают, что между землями установлены законы, им нужно жрать и ещё – спасаться от тех, кто хочет отомстить за уже сожранное.
Словом, преград для них нет. Совести тоже. Вот и шумят.
Но на этот раз удача улыбнулась Инспекции. Они не доехали до половины пути, когда забрелось на ночь в одну деревеньку. А тут и слух – кто-то скот ворует.
– Волки? – Томаш легко влился в компанию местных. Агата воздержалась – её лихорадило, видимо, простыла по пути, так что она осталась в комнате и решила поспать. Себастьян тоже не пошёл вниз – он с удивлением выяснил, что, оказывается, устаёт от шумных людей. А эти люди – из всех деревень, поселений и Городов, были шумными.
– Да какие там волки! – возмущались местные, подхваченные хмельным угаром и довольные, что дорвались до интереса чужака. – Псы молчат!
Псы молчат? Что ж, это уже интересно. Но Томаш сделал вид, что это рядовое явление.
– Ну может…может это и пёс какой бродячий. Мало ль их?
– Запирать кур стали, – громыхали Томашу от соседнего стола, – так кто-то дверь проломил, всех кур передавил, даже яйца…тьфу! Погань! Волк так делать станет? То-то же!
Томаш уже понял, что повезло – всё это указывало на голодного упыря. Они голодные и трусливые. Жрут, себя не видя, а от людей всё одно – бегут. И собаки на них не реагируют, так как пахнут упыри сырой землёй. Тревожно псам, но молчат – не живые, не мёртвые, непонятно что, словом. Тут не собачья вина, тут страх. Животный страх.
Кошки тоже молчат, упыря встретив, только сверкают злобно, да шерсть дыбят. И птицы молчат, вот и передавливают упыри скотину. А как скотина кончается, не обессудьте…
Впрочем, если забредёт кто раньше в когти – тоже неплохо.
– А где, говоришь, передавили кур? – Томаш легко сходил за своего. Было у него от природы какое-то умение нравиться людям. Открывались ему местные охотно и быстро, просто входил он в круг доверия, и это помогало – так он добывал информацию, а ещё – ночлег, если это было нужно.
Агата так не умела. Да Томаш её и не пускал особенно – всё-таки женщина, а женщина, появляющаяся в трактирчиках да постоялых дворах – это всегда повышенный интерес и пониженное доверье. Ещё и приклеится кто. Добро, если так, со смехом, а не от зла.
Себастьян всякий раз был настороже, когда кто-то заговаривал с Агатой через пьяный дым, а та ничего – или не боялась, или держала лицо.
Через четверть часа от полученных сведений, Томаш уже ввалился в комнату. Агата тотчас поднялась – она была бледна, но решительна.
– Ну? – мрачно спросила Агата, - чего светишься?
– Похоже, повезло, – ответил Томаш. – Тут есть какая-то дрянь – кур давит, псы на неё не реагируют, и скот крадёт.
Агата задумалась. Себастьян тоже. Больше всего под это описание подходил упырь.
– Тут недалеко есть место, у них кладбище.
– Мёртвых много? – спросил Себастьян. Ещё год назад этот вопрос ему самому показался бы циничным, а сейчас звучал нормально.
– Говорят, что человек десять. Это новое кладбище, они его как бы…перенесли. На старом река подтопила.
– Река? – хмыкнула Агата, – кто же кладбище около реки делает?
– Люди делают! – обозлился Томаш, – ну я, что ли, тут определяю?
– Делают, – заступился за Томаша Себастьян. – Я о таком не в первый раз слышу. Да и мои родители похоронены у реки. Но там склон, там река не пройдёт.
Агата отмахнулась – плевала она, откровенно говоря, на всякие там реки. В
– В путь пора! – рыкнула она. Болезнь, ещё не проступившая отчётливо, давала ей хороший запас дурного настроения.
***
Упыря они нашли сразу. Те, будучи не особенно умными, полагают всегда себя на кладбищах в безопасности. Тем более, по ночам. Вот и упырь сидел у свежей могилы и скрёб землю – то ли искал съестного, то ли пахло привлекательно – кто этих упырей разберёт?
Луна вышла из-за пушистого тёмного облака, саданула лучом по кладбищу и выхватила из темноты длинные волосы и серую кожу существа. Существо дёрнулось от света, заметалось, напуганное, обратило лицо к небу, взвыло…
– Упыриха! – охнула Агата.
Они втроём скрывались за кустами. Распластавшись по земле, наблюдали.
– Тш! – шикнул Томаш. Благо, упыриха, теперь он и сам видел, что сестра права, не услышала. Ослеплённая лунным страхом, она забегала на четвереньках, не зная, куда скрыться от луны. А вот вурдалаки и вампиры любят луну, а эти…
Чего с них взять?
Но то, что существо оказалось упырихой – было и впрямь удивительно. Насколько мог судить Себастьян, да судя по реакции, не он один, упыри в основном были мужского пола. Он знал ещё из справочника, что среди десяти упырей только один экземпляр будет принадлежать к женскому полу. Почему так? непонятно. Но справочнику вообще всё было непонятно, так что отчасти Себастьян был даже рад тому, что Город, наконец-то, занялся вопросами теории, и постепенно пошёл к задаче: объяснить почему это происходит.
Нежить и нечисть не берётся ниоткуда. Ладно ещё, если лесная – тут понятно. Изначальные лесные духи, плюс духи заблудших и сгинувших в чащобах путников. Ладно ещё домовые – тут уже как данность, прими и всё! да и с мавками и русалками тоже понятно – это души утопленниц покоя не знаю и бродят, сбивают народ.
А вот нежить? Не та, что передаётся укусами как вампирство или оборотни, а вот такая, как вурдалаки да упыри со стрыгами? Это ведь не заложено природой?
Сначала была блистательная теория о том, что в низшую нежить попадают самоубийцы. Теория изжила себя быстро – самоисход не являлся доказательством того, что душа или плоть вернутся.
Тогда пришла новая версия – души грешников возвращают плоть к жизни. ну или к существованию. Эта теория и оставалась основной, хотя и трещала по швам. Каждый живущий человек прекрасно знал, как минимум, одного-двух негодяев, которые после смерти…спали вечным сном!
Да и с таким подходом нежить просто изжила бы людской вид как ненужный. Сколько сгинуло грешных душ за всю историю? И потом, что именно считать грехом?
Но другой теории у Города не было. Зато был факт: нежить есть и её число увеличивается. Большего Город сказать не мог ни на счёт природы вурдалаков, стрыг и упырей, ни по поводу странного расслоения полов – женского рода было мало.
А тут упыриха.
– Берём? – спросил Томаш. – С разных сторон заходим, фонари ярче.
Его голос звучал спокойно. А чего ему было смущаться? Он был в своей стихии, боролся, правда, в этот раз рекомендовано было не убивать, но это ничего – стихия не поменялась. Слегка изменились условия, да это пустяки!
– На три, окружаем! – шепнула Агата и первая приподнялась, чтобы в едином броске и распрямиться и фонарём ослепить упыриху.
***
С самого начала всё пошло не по плану. Убить врага просто, а вот взять его в плен?.. это уже задача. Тем более, если враг не понимает, что плен – это какое-то благо, ещё возможность посуществовать.
Они выскочили в один момент, сверкнули фонарями. Кладбище ослепило, и упыриху тоже. Слепые могильные камни недовольно проступали в фонарном свете, а среди лучей металась упыриха, застигнутая врасплох уже второй раз за ночь.
Она выла, рвалась то вправо, то влево, никак не соображая, что надо сделать один большой прыжок, перепрыгнуть прямо через головы окруживших и бежать, бежать!
– Стоять! Стоять! – крик был напрасным, упыриха выла и кричала, и что хуже всего, если выла она как волк, то кричала-то как человек.
Выносить это было страшно. И пока Томаш и Агата рванулись вперёд с фонарями, выхватывая уже заготовленные оковы, к ней, Себастьян ещё помедлил. Этот крик гипнотизировал и ужасал. Он напоминал о женщине, которой очень больно и страшно, а не о чудовище.
– Чего стоишь? – заорала Агата, и Себастьян очнулся, рванул на помощь, фонарь, однако, выскользнул из неловких, вмиг взмокших рук, покатился по земле, попал под ногу Томашу, хрустнул, погас…
Себастьян был уже в гуще сражения. Они пытались держать упыриху, пока Агата должна была сковать её руки и ноги, и шею, и пасть…
Или рот? Вблизи Себастьян видел, что у неё рот. Окровавленный, полный обычных людских зубов, ну, может, чуть более белых, чем это полагается селянке, но белых и крепких. Рот…совершенно человеческий.
Она выла. Лохмотья, едва прикрывавшие её серое тело, трещали, она билась, не замечая ни своей открывающейся наготы, ни слов, которые пытались донести до неё представители Инспекции.
В какой-то момент она рванула ногой, попала Агате в живот и Агата, не ожидавшая этого, охнула. Томаш обернулся на сестру, и тогда упыриха вырвала и руку из его хватки. Это было уже опасно, и, хотя Агата крикнула, что он должен вернуться к своему делу, и сам Томаш уже навалился на упыриху снова, а Себастьян напряг последние силы, упыриха едва не победила…
Она рванулась всем своим телом вверх, изогнулась в уродливую дугу, которую никогда не повторить, не переломав всех костей, живому человеку, но это не помогло. Агата сама ударила её, крепко приложила теми же оковами и быстро щёлкнули железные браслеты на руках, а затем – шея, и рот...
