Тут же разбежалось от её прикосновения в стороны.
– Да чтоб тебя! – прошипел Филиппо, пока остальные злобно и красноречиво сопели.
Но миновать каморку удалось. Вторая проблема оказалась в крутой узкой лестнице.
– В следующий раз пойдём длинным путём! – не выдержал Конрад, напрямую критиковать Магду он не решился, но недовольство от выбранной ею дороги скрывать даже не пытался.
– Я тоже думаю, что следующий раз ещё будет, – согласился Филиппо. Он держал себя лучше. Наконец, показалась мертвецкая и вся компания ввалилась внутрь.
Тут всегда странно пахло, какими-то маслами и чем-то кислым одновременно – здесь готовили тела к погребению, но после всех мук, усталости дня и той проклятой каморки никто уже не обратил внимания.
Даже Мартин тяжело повалился на пол, прислоняясь к стене.
– Погрузите тела, – велел Филиппо, он остался на ногах. – Нечего им валяться ещё и тут.
Конрад и Морис, которые только-только сели передохнуть, недовольно взглянули на него, но найдя резон в его словах, всё-таки поднялись и принялись за дело.
– И ты, – Филиппо жестом велел Мартину подняться.
Он не стал спорить и поднялся, но оказался негоден к слаженной работе Конрада и Мориса. Те уже затащили два трупа на два последних ложа.
Магда развязала свой плащ и раздала вещи дознавателям, двумя другими плащами она прикрыла тела убитых.
Смертельно хотелось сесть, лечь или просто вытянуть ноги. Хотелось тепла, хотелось воды и еды, но куда теперь? Об этом следовало забыть, Бартоломью должен был вернуться совсем скоро, и пропускать его возвращение было никак нельзя.
Хотя Магда и поймала себя на нехорошей мысли – он в тепле, он поел и вообще, день дался ему явно легче, чем ей.
Она ругала себя за эту мысль, но та навязчиво крутилась, пока сама Магда куталась в плащ, который, в запарке дел и усталости набросила на себя наизнанку.
– Никому ни слова, – предостерег Филиппо, он держался как-то лучше, а может просто чувствовал, что Магде совсем плохо. – Конрад, Морис, встаньте в коридоре. Мартин, принеси нам воды хоть, что ли…
Мартин странно взглянул на Филиппо.
– Мы живые и не жрали весь день, – обозлился он. – Давай, подсуетись, не хочется освобождать ещё одно посмертное ложе!
Магда даже была отчасти благодарна за то, что Филиппо взял на себя командную роль. Она понимала, что как ближайшая помощница Всадника, без пяти минут Верховного, именно она должна была взять на себя это и всех организовать. Но она устала, и у Филиппо это получилось лучше.
– Надеюсь, Всадник не заставит нас долго ждать, – Филиппо сел рядом с нею у стены. – Если хочешь, иди, я подожду его. Или пошлю за тобой.
– Нет, идти куда-то ещё большая мука, – призналась Магда, – ноги болят.
Она вытянула ноги на полу. Это не помогло, пол был твёрдым, а само тело ныло, требуя нормального отдыха или хотя бы снятия обуви.
– Скоро, надеюсь, – коротко вздохнул Филиппо, – ну что за гадство такое?
Магда не знала. Она вообще понимала всё больше, что размышления забирают немалую часть энергии и не чувствовала себя способной к этим самым размышлениям.
– Сколько здесь вообще…– Магда почувствовала как её горло перехватывает от сухости и ужаса, – поместится?
– Мёртвых? – уточнил Филиппо без тени удивления, словно вопрос её был самым обычным, – ну… столов тут шесть, однако, если допустить, что все мёртвые будут худыми, то можно, в теории, устроить по двое. Получается что дюжина.
Магда ощутила приступ тошноты и поморщилась.
– Хватит!
– Сама спросила, – заметил Филиппо. – Может выйдем? Тут правда холодно.
Магда покачала головой. Пусть холодно, но встать она точно не сможет. Вообще, не так уж её и пробирало этим самым холодом. После всего пережитого жар перекатывался где-то внутри, плюс и желудок мутило…
– Я хочу, чтобы ты знала, что ты можешь на меня рассчитывать, – вдруг сказал Филиппо и Магда, прикрывшая глаза, чтобы прийти хоть немного в себя, вздрогнула, с удивлением взглянув на него.
– Что?
– Бартоломью явно будет Верховным, – объяснил Филиппо, – значит, ты будешь Всадником. Я догадываюсь, что ты переживаешь по этому поводу, боишься может, ну так вот – Ты всегда можешь на меня рассчитывать.
Могло ли быть что-то более странное? Разговор о подобном в мертвецкой, сидя на полу? Два трупа устроились на столах вечности, на последнем ложе, ждали осмотра и решения, а тут повышение, помощь…
Магда вспомнила как Филиппо ловко управлялся с организацией меньше четверти часа назад, и призналась:
– Я думаю, ты будешь куда более лучшим Всадником. Лучше меня.
Ей нелегко было это признать вслух. К тому же, если он сейчас разделит её признание, то Бартоломью будет реже видеться с нею, и что же это будет? как она без него? Без его присутствия?
– Магда, – Филиппо вздохнул, – ты не первая кто говорит мне это. Но, поверь, я в это дерьмо не полезу. Быть исполнителем, хорошим, незаменимым исполнителем, которому нестрашны никакие перемены в высших должностях, куда безопаснее. Я хорошо знаю свою работу и буду нужен любому здравомыслящему Всаднику или Верховному.
Магда поперхнулась. Она никогда не думала в таком ключе о событиях и о должностях. Ей хотелось достичь большего и Бартоломью помогал ей в этом, а Филиппо заявлял что ему это и не нужно! Правда ли это? Или лукавство?
Она не успела никак отреагировать на свои же мысли, в дверях появился Мартин.
– Тебя за смертью посылать! – проворчал Филиппо, когда Мартин всё-таки прошёл внутрь, не прикрывая за собой дверь. В его руках был кувшин и несколько стаканов, втиснутых один в другой. – Так, а дверь?
Но ответ уже входил в мертвецкую в лице настоятеля Габриэля. Магда, увидев его, и расстроилась, и обрадовалась одновременно. Габриэль вызывал у неё странную симпатию и ей не хотелось вмешивать его в грязные дела.
– Ага…– Филиппо поднялся с пола куда резче, чем это следовало бы сделать, – дай тайну двоим и уже вся резиденция знает?
– Не шуми, Филиппо, – следом за Габриэлем вошли и сам Бартоломью, и Конрад, и Морис. Морис плотно прикрыл за собой дверь и даже задвижку привёл в движение, чтобы совсем уж не допустить лишних гостей.
– Значит, они?..– Габриэль уже смотрел на мертвецов. На его лице была непритворная скорбь, – в такой святой день, и такой ужас! Да упокоит их Пресветлый, да будет их последний приют…
– Они вам благодарны, настоятель, только в ваших мечтах, – прервал Бартоломью. Он был ещё мрачнее, чем до ухода из проулка, и это было нехорошим знаком, заметно ухудшающим их положение и дело. – Они враги всем нам, и Городу, и Пресветлому. Это люди из Чёрного Креста.
– Прежде всего – это люди, – Габриэль не смутился резкости Бартоломью, – и Пресветлый сам решит о них теперь, но за свои грехи перед людьми они заплатили смертью, и не могут быть…
– Доложите Володыке что видели! – Бартоломью повторно оборвал настоятеля. Магда нахмурилась – это было на него не похоже, обычно он всё-таки проявлял куда больше терпимости к собратьям по Городу.
Но и в этот раз Габриэль не смутился, он кивнул, выражая почтение Бартоломью, и поспешил к дверям.
– На кой он припёрся? – осведомился Морис, когда задвижка снова пришла в движение, закрывая дверь за Габриэлем. – Или он специалист по мертвецам?
– Володыка послал его как своего представителя, – объяснил Бартоломью. – Значит так, сейчас мы все никакие. Завтра, то есть… на рассвете.
Сколько там оставалось до рассвета? Часа три? Четыре? Но и то хлеб.
– Разницы особенной не будет, – продолжил Бартоломью, – на рассвете все сюда. А сейчас живо привести себя в порядок и отдохнуть.
Мартин, до воды которого никому уже не было дела, только кивнул, и поспешил прочь, всё также нелепо держа и кувшины, и стаканы.
Наспех простившийся Филиппо рванул за ним, догнал, и попросил налить ему воды. Это было слышно из коридора, и странная просьба, и плеск из кувшина, и несколько жадных шумных глотков…
– Это верно, – одобрил Конрад, – сил совсем нет.
– А патруль? – заметил Морис, – толпа ещё не схлынула до конца.
– Обойдутся, – промолвил Бартоломью, – без нас с вами обойдутся. Стража и другие дознаватели должны хоть чем-то себя оправдать!
Он никогда прежде не говорил такого о своих же соратниках, видимо, ужин совсем не задался. Магда не стала настаивать и сделала успокаивающий жест, идите.
Но Морис этого жеста не заметил, а Конрад и без него уже скрылся за дверью, рассудив, что чудес от начальства не стоит ждать и нужно пользоваться ослаблением и идти спать пока разрешают.
– Пойдём, – позвал Бартоломью, когда Магда всё ещё одеревенело смотрела на мертвецов. – Тебя это тоже касается, до рассвета ничего не начнём.
Она поспешила прочь из мертвецкой и только выйдя в коридор поняла, что замёрзла. Там, внизу, где мёртвые находили в хладе камня свой последний приют перед тем, как уйти в землю, холода не ощущалось так яростно, как в тепле жизни.
На улице ещё шумело, но сейчас до Магды все звуки долетали как через вату.
– Иди спать, – сказал Бартоломью. Под его глазами залегли глубокие тени, он, как и Магда, как и другие дознаватели, пережил этот день достаточно тяжело, и не было в этом дне и минуты на отдых. Да и ужин оказался действительно суетливым и конфликтным.
Ещё и Рогир! Впрочем, хорошо, что его увели пьяного в то время как Бартоломью не было в зале. Это отводило заранее всякие подозрения. Но о многом ещё нужно было подумать прежде, чем дождаться по Рогиру однозначного результата…
– Я…– Магда с трудом сдержала обиду. Она очень устала, и ей больше всего хотелось хоть какого-то тепла и жалости от Бартоломью, самого дорого в её жизни человека. Но она смогла оправдать его в уме, и спросила: – ужин прошёл нормально? Без происшествий?
То ли тон её, то ли взгляд как-то повлиял, но Бартоломью вздохнул, смягчился:
– Всё нормально, Магда, никто никого не убил. Разве только словами. Это то ещё занятие, когда за столом два десятка ядовитых змей с людскими лицами. Прости, что я грублю, просто это невозможно, у меня нет сил, а тут ещё и это… провокация. Наглая провокация!
Он потёр виски, пытаясь справиться с ноющей беспощадной головной болью, не желавшей отделяться от его существа уже добрую половину дня, хотя он и умудрился принять для облегчения этой боли ивовый настой – не помогло.
– Может быть тогда ко мне? – краснея, предложила Магда. Она сама не думала что решится на это, ей казалось грубо и нелепо самой предлагать подобное, но жалость к Бартоломью, желание хоть как-то помочь ему, смягчить его состояние, победили собственную усталость. Какая-то часть Магды была в ужасе, представляя, что он сейчас согласится и тогда даже пары часов сна не будет! Но Бартоломью покачал головой:
– Не сегодня, Магда. Нам действительно нужно отдохнуть. Хоть сколько-нибудь.
Она кивнула, и счастливая от отказа и разочарованная, и недовольная на двойственность своей натуры, которая осталась бы недовольна при любом раскладе.
Бартоломью коснулся её руки:
– Магда, иди, попробуй поспать, ладно? Нам нужно сохранять разум. Мы ещё не можем ничего сказать о том, что творится, и нам придётся много работать. Иди.
Магда покорилась, поспешила к себе, стараясь не смотреть на Бартоломью. Щёки ещё жгло, но усталость говорила, что беспокоиться о своих поступках глупо, в коне концов, не произошло ничего страшного или обидного.
Магда ввалилась к себе с огромным облегчением. Первым делом она разулась, и ноги заныли от долгожданной свободы. Затем она стянула с себя переношенную за день одежду и обнаружила, что плащ и вовсе носила наизнанку. Но сил удивляться этому или ругаться на себя же не было. Кое-как ополоснув тело сначала из ковша с ледяной водой, а затем уже остывшей, едва тёплой, Магда не добилась ощущения чистоты, но на большее её бы сейчас не хватило.
Зато её уже ждала тарелка с давно остывшей кашей и пара кусков холодного мяса. Проигнорировав кашу, Магда съела мясо, взяв его с тарелки руками, и запила заботливо принесенным кем-то из служителей водой.
Конечно, в такое время надо было соблюдать безопасность и сначала понюхать еду, чтобы оценить нет ли в ней явного яда, и осмотреть пищу, но Магде было плевать. Она решила, что если там яд, то так тому и быть.
Даже не разбирая забывшей её за невыносимо долгий день постели, Магда рухнула в неё, накрылась кое-как одеялом и забылась страшным нервным сном. Она знала, что ей не хватит того жалкого остатка ночи, чтобы хоть немного отдохнуть, но была благодарна преступникам, что решили спровоцировать Город и убили двоих прислужников Чёрного Креста, иначе торчать бы ей и дальше на улице среди толпы, работать.
А так… улица и праздник за окном, но Магда так устала, что легко уснула, даже не обращая внимания на шум.
Она знала, что проснётся очень больной после этого сна, но когда это ещё будет?
Магде повезло – она хотя бы спала. Бартоломью, измотавшийся за день, отягощённый грядущим днём и новыми сложностями, такой роскоши был лишён. Он уже добрался до своих покоев и чётко представил как сменит грязную одежду на чистую, как приведёт себя в порядок и умоется – не грязным же ложиться! Усталость усталостью, а уважение других начинается с самоуважения – это был его внутренний закон и он не собирался им жертвовать.
Но хочешь рассмешить Пресветлого – расскажи ему о своих планах. Едва Бартоломью вошёл в свои покои, как всякая надежда на краткий отдых улетучилась. Опытный взгляд дознавателя сразу увидел чуть изменённое положение вещей в комнате и особенно – на столе. Он не так оставлял свой стул, и не так ставил чернильный прибор.
Конечно, есть вероятность, что сюда приходили убираться, вон и тарелка стоит с предложенным ужином, но вот только все, кто тут убираются, знают, как Бартоломью ненавидит перемену мест для своих вещей. Это всегда было его претензией, и со временем стало законом: тронул? – верни как было.
Иначе Бартоломью не мог существовать. У каждого предмета было своё место.
А тут кто-то хозяйничал. И это сразу привело его в чувство ярости – как легко попасть к нему в покои! Что это? Подкуп прислужников? Стражи?
Впрочем, не так и важно, хотя и до этого Бартоломью собирался ещё добраться. Но он уже видел на своём столе ещё кое-что, то, чего прежде не было: небольшой лист бумаги, оставленный прямо около чернильного прибора, собранный вчетверо, проткнутый для верности длинной чёрной иглой.
И не развернуть, и предупреждение. Красноречиво! Однако исходить подобное могло только от одного человека, вернее, от одного конкретного культа.
Ещё не прочтя бумагу, только снимая её с иглы, снимая осторожно, чтобы не оцарапаться, Бартоломью уже знал от кого оно и не ошибся. Ровные строки издевательски сверкнули в пламени свечи:
«Мой добрый брат! Этой ночью в вашем городе погибли два наших человека. Я думаю, что ты прекрасно понимаешь нашу скорбь и не будешь возражать, а больше того – поможешь нам с тем, чтобы передать тела нам. Люди заслуживают достойных похорон! Мои люди заслуживают последних почестей. Наших почестей.
П. Гасион».
Бартоломью едва не выронил записку. Страх всколыхнул все его черты, эта записка, эта маленькая записка оказалась сильнее всех предыдущих событий. Сам факт того, что Чёрный Крест легко проник в его комнату, что легко оставил такую записку, что назвал его «добрым братом» – всё это обвивалось вокруг Бартоломью как петля от одного своего присутствия.
– Да чтоб тебя! – прошипел Филиппо, пока остальные злобно и красноречиво сопели.
Но миновать каморку удалось. Вторая проблема оказалась в крутой узкой лестнице.
– В следующий раз пойдём длинным путём! – не выдержал Конрад, напрямую критиковать Магду он не решился, но недовольство от выбранной ею дороги скрывать даже не пытался.
– Я тоже думаю, что следующий раз ещё будет, – согласился Филиппо. Он держал себя лучше. Наконец, показалась мертвецкая и вся компания ввалилась внутрь.
Тут всегда странно пахло, какими-то маслами и чем-то кислым одновременно – здесь готовили тела к погребению, но после всех мук, усталости дня и той проклятой каморки никто уже не обратил внимания.
Даже Мартин тяжело повалился на пол, прислоняясь к стене.
– Погрузите тела, – велел Филиппо, он остался на ногах. – Нечего им валяться ещё и тут.
Конрад и Морис, которые только-только сели передохнуть, недовольно взглянули на него, но найдя резон в его словах, всё-таки поднялись и принялись за дело.
– И ты, – Филиппо жестом велел Мартину подняться.
Он не стал спорить и поднялся, но оказался негоден к слаженной работе Конрада и Мориса. Те уже затащили два трупа на два последних ложа.
Магда развязала свой плащ и раздала вещи дознавателям, двумя другими плащами она прикрыла тела убитых.
Смертельно хотелось сесть, лечь или просто вытянуть ноги. Хотелось тепла, хотелось воды и еды, но куда теперь? Об этом следовало забыть, Бартоломью должен был вернуться совсем скоро, и пропускать его возвращение было никак нельзя.
Хотя Магда и поймала себя на нехорошей мысли – он в тепле, он поел и вообще, день дался ему явно легче, чем ей.
Она ругала себя за эту мысль, но та навязчиво крутилась, пока сама Магда куталась в плащ, который, в запарке дел и усталости набросила на себя наизнанку.
– Никому ни слова, – предостерег Филиппо, он держался как-то лучше, а может просто чувствовал, что Магде совсем плохо. – Конрад, Морис, встаньте в коридоре. Мартин, принеси нам воды хоть, что ли…
Мартин странно взглянул на Филиппо.
– Мы живые и не жрали весь день, – обозлился он. – Давай, подсуетись, не хочется освобождать ещё одно посмертное ложе!
Магда даже была отчасти благодарна за то, что Филиппо взял на себя командную роль. Она понимала, что как ближайшая помощница Всадника, без пяти минут Верховного, именно она должна была взять на себя это и всех организовать. Но она устала, и у Филиппо это получилось лучше.
– Надеюсь, Всадник не заставит нас долго ждать, – Филиппо сел рядом с нею у стены. – Если хочешь, иди, я подожду его. Или пошлю за тобой.
– Нет, идти куда-то ещё большая мука, – призналась Магда, – ноги болят.
Она вытянула ноги на полу. Это не помогло, пол был твёрдым, а само тело ныло, требуя нормального отдыха или хотя бы снятия обуви.
– Скоро, надеюсь, – коротко вздохнул Филиппо, – ну что за гадство такое?
Магда не знала. Она вообще понимала всё больше, что размышления забирают немалую часть энергии и не чувствовала себя способной к этим самым размышлениям.
– Сколько здесь вообще…– Магда почувствовала как её горло перехватывает от сухости и ужаса, – поместится?
– Мёртвых? – уточнил Филиппо без тени удивления, словно вопрос её был самым обычным, – ну… столов тут шесть, однако, если допустить, что все мёртвые будут худыми, то можно, в теории, устроить по двое. Получается что дюжина.
Магда ощутила приступ тошноты и поморщилась.
– Хватит!
– Сама спросила, – заметил Филиппо. – Может выйдем? Тут правда холодно.
Магда покачала головой. Пусть холодно, но встать она точно не сможет. Вообще, не так уж её и пробирало этим самым холодом. После всего пережитого жар перекатывался где-то внутри, плюс и желудок мутило…
– Я хочу, чтобы ты знала, что ты можешь на меня рассчитывать, – вдруг сказал Филиппо и Магда, прикрывшая глаза, чтобы прийти хоть немного в себя, вздрогнула, с удивлением взглянув на него.
– Что?
– Бартоломью явно будет Верховным, – объяснил Филиппо, – значит, ты будешь Всадником. Я догадываюсь, что ты переживаешь по этому поводу, боишься может, ну так вот – Ты всегда можешь на меня рассчитывать.
Могло ли быть что-то более странное? Разговор о подобном в мертвецкой, сидя на полу? Два трупа устроились на столах вечности, на последнем ложе, ждали осмотра и решения, а тут повышение, помощь…
Магда вспомнила как Филиппо ловко управлялся с организацией меньше четверти часа назад, и призналась:
– Я думаю, ты будешь куда более лучшим Всадником. Лучше меня.
Ей нелегко было это признать вслух. К тому же, если он сейчас разделит её признание, то Бартоломью будет реже видеться с нею, и что же это будет? как она без него? Без его присутствия?
– Магда, – Филиппо вздохнул, – ты не первая кто говорит мне это. Но, поверь, я в это дерьмо не полезу. Быть исполнителем, хорошим, незаменимым исполнителем, которому нестрашны никакие перемены в высших должностях, куда безопаснее. Я хорошо знаю свою работу и буду нужен любому здравомыслящему Всаднику или Верховному.
Магда поперхнулась. Она никогда не думала в таком ключе о событиях и о должностях. Ей хотелось достичь большего и Бартоломью помогал ей в этом, а Филиппо заявлял что ему это и не нужно! Правда ли это? Или лукавство?
Она не успела никак отреагировать на свои же мысли, в дверях появился Мартин.
– Тебя за смертью посылать! – проворчал Филиппо, когда Мартин всё-таки прошёл внутрь, не прикрывая за собой дверь. В его руках был кувшин и несколько стаканов, втиснутых один в другой. – Так, а дверь?
Но ответ уже входил в мертвецкую в лице настоятеля Габриэля. Магда, увидев его, и расстроилась, и обрадовалась одновременно. Габриэль вызывал у неё странную симпатию и ей не хотелось вмешивать его в грязные дела.
– Ага…– Филиппо поднялся с пола куда резче, чем это следовало бы сделать, – дай тайну двоим и уже вся резиденция знает?
– Не шуми, Филиппо, – следом за Габриэлем вошли и сам Бартоломью, и Конрад, и Морис. Морис плотно прикрыл за собой дверь и даже задвижку привёл в движение, чтобы совсем уж не допустить лишних гостей.
– Значит, они?..– Габриэль уже смотрел на мертвецов. На его лице была непритворная скорбь, – в такой святой день, и такой ужас! Да упокоит их Пресветлый, да будет их последний приют…
– Они вам благодарны, настоятель, только в ваших мечтах, – прервал Бартоломью. Он был ещё мрачнее, чем до ухода из проулка, и это было нехорошим знаком, заметно ухудшающим их положение и дело. – Они враги всем нам, и Городу, и Пресветлому. Это люди из Чёрного Креста.
– Прежде всего – это люди, – Габриэль не смутился резкости Бартоломью, – и Пресветлый сам решит о них теперь, но за свои грехи перед людьми они заплатили смертью, и не могут быть…
– Доложите Володыке что видели! – Бартоломью повторно оборвал настоятеля. Магда нахмурилась – это было на него не похоже, обычно он всё-таки проявлял куда больше терпимости к собратьям по Городу.
Но и в этот раз Габриэль не смутился, он кивнул, выражая почтение Бартоломью, и поспешил к дверям.
– На кой он припёрся? – осведомился Морис, когда задвижка снова пришла в движение, закрывая дверь за Габриэлем. – Или он специалист по мертвецам?
– Володыка послал его как своего представителя, – объяснил Бартоломью. – Значит так, сейчас мы все никакие. Завтра, то есть… на рассвете.
Сколько там оставалось до рассвета? Часа три? Четыре? Но и то хлеб.
– Разницы особенной не будет, – продолжил Бартоломью, – на рассвете все сюда. А сейчас живо привести себя в порядок и отдохнуть.
Мартин, до воды которого никому уже не было дела, только кивнул, и поспешил прочь, всё также нелепо держа и кувшины, и стаканы.
Наспех простившийся Филиппо рванул за ним, догнал, и попросил налить ему воды. Это было слышно из коридора, и странная просьба, и плеск из кувшина, и несколько жадных шумных глотков…
– Это верно, – одобрил Конрад, – сил совсем нет.
– А патруль? – заметил Морис, – толпа ещё не схлынула до конца.
– Обойдутся, – промолвил Бартоломью, – без нас с вами обойдутся. Стража и другие дознаватели должны хоть чем-то себя оправдать!
Он никогда прежде не говорил такого о своих же соратниках, видимо, ужин совсем не задался. Магда не стала настаивать и сделала успокаивающий жест, идите.
Но Морис этого жеста не заметил, а Конрад и без него уже скрылся за дверью, рассудив, что чудес от начальства не стоит ждать и нужно пользоваться ослаблением и идти спать пока разрешают.
– Пойдём, – позвал Бартоломью, когда Магда всё ещё одеревенело смотрела на мертвецов. – Тебя это тоже касается, до рассвета ничего не начнём.
Она поспешила прочь из мертвецкой и только выйдя в коридор поняла, что замёрзла. Там, внизу, где мёртвые находили в хладе камня свой последний приют перед тем, как уйти в землю, холода не ощущалось так яростно, как в тепле жизни.
На улице ещё шумело, но сейчас до Магды все звуки долетали как через вату.
– Иди спать, – сказал Бартоломью. Под его глазами залегли глубокие тени, он, как и Магда, как и другие дознаватели, пережил этот день достаточно тяжело, и не было в этом дне и минуты на отдых. Да и ужин оказался действительно суетливым и конфликтным.
Ещё и Рогир! Впрочем, хорошо, что его увели пьяного в то время как Бартоломью не было в зале. Это отводило заранее всякие подозрения. Но о многом ещё нужно было подумать прежде, чем дождаться по Рогиру однозначного результата…
– Я…– Магда с трудом сдержала обиду. Она очень устала, и ей больше всего хотелось хоть какого-то тепла и жалости от Бартоломью, самого дорого в её жизни человека. Но она смогла оправдать его в уме, и спросила: – ужин прошёл нормально? Без происшествий?
То ли тон её, то ли взгляд как-то повлиял, но Бартоломью вздохнул, смягчился:
– Всё нормально, Магда, никто никого не убил. Разве только словами. Это то ещё занятие, когда за столом два десятка ядовитых змей с людскими лицами. Прости, что я грублю, просто это невозможно, у меня нет сил, а тут ещё и это… провокация. Наглая провокация!
Он потёр виски, пытаясь справиться с ноющей беспощадной головной болью, не желавшей отделяться от его существа уже добрую половину дня, хотя он и умудрился принять для облегчения этой боли ивовый настой – не помогло.
– Может быть тогда ко мне? – краснея, предложила Магда. Она сама не думала что решится на это, ей казалось грубо и нелепо самой предлагать подобное, но жалость к Бартоломью, желание хоть как-то помочь ему, смягчить его состояние, победили собственную усталость. Какая-то часть Магды была в ужасе, представляя, что он сейчас согласится и тогда даже пары часов сна не будет! Но Бартоломью покачал головой:
– Не сегодня, Магда. Нам действительно нужно отдохнуть. Хоть сколько-нибудь.
Она кивнула, и счастливая от отказа и разочарованная, и недовольная на двойственность своей натуры, которая осталась бы недовольна при любом раскладе.
Бартоломью коснулся её руки:
– Магда, иди, попробуй поспать, ладно? Нам нужно сохранять разум. Мы ещё не можем ничего сказать о том, что творится, и нам придётся много работать. Иди.
Магда покорилась, поспешила к себе, стараясь не смотреть на Бартоломью. Щёки ещё жгло, но усталость говорила, что беспокоиться о своих поступках глупо, в коне концов, не произошло ничего страшного или обидного.
Магда ввалилась к себе с огромным облегчением. Первым делом она разулась, и ноги заныли от долгожданной свободы. Затем она стянула с себя переношенную за день одежду и обнаружила, что плащ и вовсе носила наизнанку. Но сил удивляться этому или ругаться на себя же не было. Кое-как ополоснув тело сначала из ковша с ледяной водой, а затем уже остывшей, едва тёплой, Магда не добилась ощущения чистоты, но на большее её бы сейчас не хватило.
Зато её уже ждала тарелка с давно остывшей кашей и пара кусков холодного мяса. Проигнорировав кашу, Магда съела мясо, взяв его с тарелки руками, и запила заботливо принесенным кем-то из служителей водой.
Конечно, в такое время надо было соблюдать безопасность и сначала понюхать еду, чтобы оценить нет ли в ней явного яда, и осмотреть пищу, но Магде было плевать. Она решила, что если там яд, то так тому и быть.
Даже не разбирая забывшей её за невыносимо долгий день постели, Магда рухнула в неё, накрылась кое-как одеялом и забылась страшным нервным сном. Она знала, что ей не хватит того жалкого остатка ночи, чтобы хоть немного отдохнуть, но была благодарна преступникам, что решили спровоцировать Город и убили двоих прислужников Чёрного Креста, иначе торчать бы ей и дальше на улице среди толпы, работать.
А так… улица и праздник за окном, но Магда так устала, что легко уснула, даже не обращая внимания на шум.
Она знала, что проснётся очень больной после этого сна, но когда это ещё будет?
Магде повезло – она хотя бы спала. Бартоломью, измотавшийся за день, отягощённый грядущим днём и новыми сложностями, такой роскоши был лишён. Он уже добрался до своих покоев и чётко представил как сменит грязную одежду на чистую, как приведёт себя в порядок и умоется – не грязным же ложиться! Усталость усталостью, а уважение других начинается с самоуважения – это был его внутренний закон и он не собирался им жертвовать.
Но хочешь рассмешить Пресветлого – расскажи ему о своих планах. Едва Бартоломью вошёл в свои покои, как всякая надежда на краткий отдых улетучилась. Опытный взгляд дознавателя сразу увидел чуть изменённое положение вещей в комнате и особенно – на столе. Он не так оставлял свой стул, и не так ставил чернильный прибор.
Конечно, есть вероятность, что сюда приходили убираться, вон и тарелка стоит с предложенным ужином, но вот только все, кто тут убираются, знают, как Бартоломью ненавидит перемену мест для своих вещей. Это всегда было его претензией, и со временем стало законом: тронул? – верни как было.
Иначе Бартоломью не мог существовать. У каждого предмета было своё место.
А тут кто-то хозяйничал. И это сразу привело его в чувство ярости – как легко попасть к нему в покои! Что это? Подкуп прислужников? Стражи?
Впрочем, не так и важно, хотя и до этого Бартоломью собирался ещё добраться. Но он уже видел на своём столе ещё кое-что, то, чего прежде не было: небольшой лист бумаги, оставленный прямо около чернильного прибора, собранный вчетверо, проткнутый для верности длинной чёрной иглой.
И не развернуть, и предупреждение. Красноречиво! Однако исходить подобное могло только от одного человека, вернее, от одного конкретного культа.
Ещё не прочтя бумагу, только снимая её с иглы, снимая осторожно, чтобы не оцарапаться, Бартоломью уже знал от кого оно и не ошибся. Ровные строки издевательски сверкнули в пламени свечи:
«Мой добрый брат! Этой ночью в вашем городе погибли два наших человека. Я думаю, что ты прекрасно понимаешь нашу скорбь и не будешь возражать, а больше того – поможешь нам с тем, чтобы передать тела нам. Люди заслуживают достойных похорон! Мои люди заслуживают последних почестей. Наших почестей.
П. Гасион».
Бартоломью едва не выронил записку. Страх всколыхнул все его черты, эта записка, эта маленькая записка оказалась сильнее всех предыдущих событий. Сам факт того, что Чёрный Крест легко проник в его комнату, что легко оставил такую записку, что назвал его «добрым братом» – всё это обвивалось вокруг Бартоломью как петля от одного своего присутствия.
