– Это же наверняка Лотара, – промямлила Магда, всё ещё пытаясь зацепиться за причину своего появления.
– Лотара? Неужели? – Бартоломью усмехнулся. – Ты сама сказала, что ни разу ей не писала. Так откуда ты знаешь, что это она? Ты брала её адрес? Ты пыталась узнать о том, где она? Магда, это не дознание, а истерия. Ты нашла кого-то похожего каким-то сомнительным методом, и теперь отвлекаешь меня. Вот и всё.
В словах Бартоломью была правда. Магда и не искала Лотару, и вовсе забыла о ней. Человек испарился из её жизни, и, как оказалось, из памяти. Всплывал тенью, а потом исчезал. Обвинения Бартоломью следовало считать справедливыми.
Магда уже приняла свою ошибку, попыталась разозлиться на Мартина – не он ли с пути её сбил? Но злиться не получилось. Он поделился информацией, а она побежала к Бартоломью, как будто и правда не дознавателем была, не Всадником, а какой-то обычной городской девкой, столкнувшейся впервые с грубияном на улице!
Обвинить Мартина в мыслях не получилось. Магда ещё ниже опустила голову, приготовилась уже встать и уйти, когда её взгляд, бесцельно блуждающий по столу, не знающий, куда приткнуться, вдруг выхватил на столе одну из бумаг.
Но не бумага привлекла её внимание. Мало ли на столе Верховного бумаг? Её привлекло имя. Гасион. Лидер Чёрного Креста. Нет, про него тоже могло быть много бумаг, но на этом листе это имя стояло как будто бы… подпись? Да, Магда почти была уверена в том, что это именно подпись. Чуть выше, другим листом были скрытые волнистые строчки, разобрать их, да ещё и издалека, было невозможно. Но лист чуть съехал и выходило так, как будто бы это письмо от Гасиона?
Магда сообразила, что сидит слишком долго без движения и, почти наверняка Бартоломью заметил что-то неладное. Надо было срочно действовать, выйти из оцепенения и она смогла это сделать, ещё не зная, что творится у неё в душе. Подняла голову, взглянула в лицо Бартоломью и сказала:
– Мне… мне жаль. Простите. Я сглупила.
Перед её глазами, однако, прыгали не строчки из заметки про предполагаемую Лотару, а подпись. Ведь это была подпись? Или Бартоломью перехватывает каким-то образом письма Гасиона? Или Гасион и правда пишет ему? Если да, то о чём?
Магде не хватало утешительного слова, объяснений, что всё снова не так. Хотя в этот раз что-то уже в её душе было спокойнее и мрачнее. Слишком часто «не так» быть не могло. Тем более, с одним человеком. Бартоломью говорил ей, что совпадений не бывает. Так что же? Виконт Лоран сказал, что-то о Гасионе, и она мучилась, полагая, что Бартоломью с ним связан. Теперь что?
– Пора перестать, Магда, – спокойно сказал Бартоломью и передвинул листы на своём столе, то ли перестраховывался, то ли что-то заподозрил. Магда не хотела верить в последнее и понимала, что должна сыграть убедительно, чтобы у него и тени сомнения не возникло, нет-нет, она ничего не видела!
– Я поняла, Верховный, – она взглянула на него с преданностью и тут же отвела взгляд, боялась, что он прочтёт по её лицу смятение. Благо, Бартоломью и сам всего лишь перестраховывался, заметив, что обнажилась подпись Гасиона на столе. Но он не подумал о том, что Магда могла что-то разглядеть с такого расстояния, выхватить. Он не знал и про первое её сомнение, развеянное, на счастье, и вернувшееся к ней чувством вины. Так что и подозревать её было не в чем.
– Пора взрослеть, Магда, – заметил Верховный спокойно, – и прежде, чем истерить, заниматься своими обязанностями. Можешь идти.
Она вышла с облегчением в теле и тревогой в сердце. Что делать? С кем советоваться? Как это принять? Нет, он мог перехватывать письма Гасиона! Но если нет? Не просто же так Лоран упомянул про Гасиона тогда? А если это письма Гасиона к виконту?..
Пресветлый, что делать-то?!
– Повторный обыск ничего не дал, – пока Магда металась сама с собою, пытаясь совместить всё растущий разлад в душе со сдержанностью, сообразив, что её паника быстро может быть распознанной и ни к чему хорошему не приведёт, Филиппо докладывал Бартоломью о повторном обыске у виконта Лорана.
В первый обыск результат был таким же плачевным. По всему выходило, что виконт чист. Исчезла только карта, которую они с Магдой нашли ещё тогда. Но о ней виконт и не посмел бы заявить. Да и потом – принадлежала ли эта карта виконту? Кто знает! И, не имея возможности подтвердить это, Филиппо также не мог рассказать о ней Бартоломью.
– Ему никто не пишет, – сообщил Филиппо, – ни письма, ни записки. Только от вас с приглашением о прогулке. И всё.
Бартоломью вздохнул.
– Я и не ждал, что он привезёт с собою хоть что-то, или что обнаружит себя хоть чем-то. С кем он контактирует?
– С вами, – ответил Филиппо, ему это тоже не нравилось. В отличие от Магды он не переставал сомневаться в Бартоломью, поскольку и знал о нём куда больше. Но Филиппо владел собою и был в хорошей игре. – Один раз был у Володыки. Говорили о том, что он может оставаться здесь сколько угодно и о его безопасности. Также Володыка спросил, нужно ли известить кого-то из родственников виконта. Получил отказ. Ещё виконт бывает в Святилище.
– Молится? – поразился Бартоломью. Он знал о виконте куда больше, в том числе и о его связи с Чёрным Крестом, потому моление было бы похвально и странно.
– Молится. Или усердно делает вид. Может быть решил, что если покажет себя покаянным, то Город о нём позаботится лучше, – Филиппо пожал плечами, виконт и его присутствие ему не нравились. – В Город Лоран не выходит, ничего не просит, всем доволен. На редкость неприхотливый гость, не считая того, что обстоятельства его появления… странны.
– Пресветлый! – Бартоломью снова вздохнул, – ну мало нам проблем! Мало того что у нас нехватка рук на каждом шагу, так ещё и творится внутри Города Малзус знает что! И эти ещё…
Он с ненавистью ткнул пальцем в конверт, лежащий также на его столе.
– Сибилла де Суагрэ! Её родственники требуют расследования её гибели. И компенсации. Причём, похоже, что во втором они заинтересованы куда больше. Я с ума сойду! – Бартоломью устало потёр виски. Магда со своими истериками и подозрениями; Володыка со своим безволием; глупость то дознавателей, то стражи, то казначейства – всех менять, всех! – три знатных семейства, от скуки плетущие интриги друг против друга; переписка с Островом; Гасион и ещё эти Суагрэ… нет, нервы одного человека не могли всего выдержать. Но он должен был держаться. И не было у него союзников, которым он мог бы довериться.
– Не ругайтесь, – посочувствовал Филиппо, – тяжесть бремени ложится на тех, кто может это бремя выдержать. Помните, как у Пресветлого? Никому не даётся сверх ноши его.
– Да помню я, помню, – заверил Бартоломью, – просто это уже через край! Ты ещё отказываешься от должности Всадника! Нет бы взять и разгрузить хоть часть, а ты упёрся. Не по чину, не по рангу!
Филиппо, который и впрямь сопротивлялся всё это время, отказываясь от ответственности, неожиданно промолчал на выпад. Как человек умный и достаточно хитрый, он понимал всё отчётливее, что для того, чтобы подобраться ко всем нитям и планам Верховного, надо всё же быть подле него. Сейчас же, когда Бартоломью показывал откровенное отсутствие союзников, можно было сыграть на свой лад.
– Чего молчишь? – спросил Бартоломью. Это молчание было чем-то новым. – Раздумал?
– Я подвести боюсь, – Филиппо не был карьеристом, но сейчас нужно было им стать. Для вида! Для дела! – Я ведь тень.
– Посмотри на меня, – Бартоломью, услышав сомнение, воодушевился, – посмотри, Филиппо. Я тебя заклинаю – возьми на себя это! Ты всё равно умнее многих. Даже если ты сделаешь полную дрянь, это будет куда лучше, чем отсутствие помощи. Мои люди, конечно, исполнительны, но иной раз от болванчиков пользы больше!
– Верховный… – Филиппо развёл руками, – подскажешь если что не так?
– Подскажу! Научу! – радости Бартоломью, кажется, не было конца. – И Магда моя поможет. И кто угодно!
Он был согласен на всё сейчас. Последние дни измотали Бартоломью куда сильнее. Проблемы сыпались, а полномочий обычных дознавателей на то, чтобы, например, вести переписку со знатными семействами, не хватало. Да и понапишут те, конечно! Бартоломью ставил на исполнительность и оказался в итоге в некотором затруднении. Контролировать всё самому было сложно и оставалось воззвать к разуму того же Филиппо.
Через час, измотавшийся от бесконечных плюсов, инструкций и поручений своей внезапно новой, пусть ещё и необъявленной должности, Филиппо вышел от Бартоломью, чуть покачиваясь от дурноты и усталости. Он знал, что поступил правильно, выгадав нужное отчаяние у Бартоломью, но ему и правда не хотелось в верха, в должности. Так что это дрянное настроение распространилось на всю его суть и стало ещё дурнее, когда из-за поворота навстречу ему вышел Альке.
Только этого для полного счастья Филиппо и не хватало! Надо сказать, что с тех пор, как Филиппо нашёл в Альке неожиданного союзника, сделав послабление на умственные способности того, так с тех пор и был в курсе абсолютных мелочей, которые поручали Альке. Филиппо узнавал что ест Бартоломью на завтрак, обед и ужин, что заказывает иногда к себе воду с лимоном и ивовый настой, что ест иногда не один, а с Магдой делит трапезу.
А ещё то, что Магда по утрам, если Бартоломью её ждёт, открывает растрёпанная. И то, что она собирается очень быстро к нему. И то, что вчера, например, Альке послали относить ей бумаги, а её не оказалось в покоях и в Зале, так пришлось её искать по всем коридорам, и он нашёл её рядом с канцеляритом, а она даже не взглянула на него с благодарностью и только прорычала, что он мешает, и ещё…
Словом, если бы Альке узнавал что-то нужное, цены бы ему не было. Но Филиппо знал – от тех, на кого никто не смотрит, с кем никто не считается, порою бывает самая большая польза, и Альке старался выслушивать и даже продолжал ему благоволить. Правда, для этого приходилось оттаскивать Альке по углам, чтобы другие не видели и не задавались вопросом: чего, мол, от этого дурака Филиппо надо-то вдруг?
Но Филиппо верил, что эта жертва оправдает себя. И точно! Прервав поток очередных «откровений» от Альке, Филиппо вычленил для себя странное, когда решил спросить:
– А ты чего здесь, а не в зале?
На самом деле, Альке и правда редко отправляли. Он мог заплутать в коридорах. Ходил только по Дознанию, да в столовую. На сколько знал Филиппо. Но этот коридор был общим, а до ужина было ещё долго.
– Записку несу, – Альке был горд собой. – В трактир.
– В какой трактир? – не понял Филиппо. – От кого?..
Смутное предчувствие прохватило его как дознавателя.
– В предместьях, – Альке был легкомысленным, – «Три горы» называется. Верховный просит прислать ему бутылку вина. Я часто туда хожу и совсем не боюсь. У меня и разрешение на выход есть, стража пропускает. Ну я побегу, а то Верховный будет злиться, если я буду долго возиться.
– Ты приносишь ему вино? – не понял Филиппо. У него не складывалось.
– Нет, только записку. А вино ему хозяин трактира посылает, – объяснил Альке и рванул вперёд, конечно, споткнувшись по дороге.
Филиппо так и стоял, глядя ему в спину. У него не сходилось. Нет, можно было допустить, что Бартоломью настолько устаёт от личности Альке, что даёт ему задание на устранение с глаз долой. Можно было допустить и то, что Бартоломью, не желая того, чтобы Альке чувствовал себя ущемлённым, давал ему какие-то мелкие поручения. Но можно было допустить и другое…
То, что Бартоломью, как и Филиппо, считал, что незаметный блаженный дурачок, взятый непонятно из какой жалости, не будет вызывать ни у кого подозрений. И станет идеальным… кем?
Поставщиком вина? Бред! Бартоломью стоит только пальцами щёлкнуть, как ему и Город, и предместье принесёт. И ещё кланяться будет, чтоб взял. Да и не пьёт Бартоломью так много. И потом, в резиденции есть винный погреб.
Не может же вино из какого-то трактира, будь хоть три горы, хоть четыре, быть лучше вин Города?
Филиппо сомневался в том, что может. Значит, тут какое-то из трёх намерений. Либо Бартоломью избавлял себя от общества Альке, либо не давал ему чувствовать себя совсем уж никчёмным, либо…
Либо надо было идти в эти «Три горы» и допытываться ответа там, потому что этот вариант казался ему возможнее других. Бартоломью был умён, очень умён, а потому он мог легко использовать глупого Альке для…
Вот это «для» и следовало определить хотя бы себе. Для передачи записки о том, что Бартоломью нужно вино? Очень смешно. Одно слово Бартоломью и хозяин «Трёх гор» привозил бы ежемесячно или еженедельно запас для него одного. Так что нет, истинность намерений, как она показана Альке, нереальна.
Тут что-то другое, куда более зловещее и страшное.
Чисто в теории, это могло быть знаком для хозяина трактира. Но опять же – знаком к чему? К встрече? К действию? К передаче чего-то кому-то? Ну не вина, конечно, но чего-то! Письма, поручения, предмета, например! Более важного.
А забавно придумано. К Альке не подобраться. Даже если стража его перехватит, у того записка. И ещё – полное доверие к этой записке в глазах. Пошли Бартоломью кого другого, тот бы, может и сходил, раз-другой, но Альке? Альке сказал, что ходит туда часто и не боится. Правильно, чего бояться-то с запиской от Бартоломью? Значит, Бартоломью что-то регулярно надо? Передача чего-то? Организация чего-то?
Нет, если бы Бартоломью было бы нужно что-то получать – новости или письма, ему не нужен был бы никакой трактирщик. Просто не нужен! Его почту бы не стали проверять. И потом, он знает лучше многих как эту самую почту и проверку обойти. Значит, ему нужно что-то другое. Не письма, а… предметы? Тоже бы протащили. Люди? Ну в трактире бывает много людей, тут не поспоришь. Поручения? Трактирщик передаёт поручения? Почему? Какие поручения он может передавать? Или не поручения, а что-то другое?
Только тем, кому Бартоломью нельзя показываться на глаза. Или тем, с кем показываться нельзя вовсе. Или тем, кто не знают про то, что что-то идёт от Бартоломью.
Филиппо размышлял сам с собою, возвращаясь к своим покоям. Множество мыслей, одна тревожнее другой, путанее, нереальнее, пленили его разум. То ему казалось, что он сам себя сводит с ума и ничего в отлучках Альке важного нет – просто Бартоломью избавляется от его общества; то мерещился почти заговор над целым Городом, в котором, конечно, главную злодейскую роль фантазия Филиппо отвела именно Бартоломью.
Нужны были какие-то цепочки, какие-то более надёжные и более информативные, чем этот Альке со своей блаженной придурью! Но где их взять?!
Магда, которую он не ожидал увидеть, почти выбросилась на него из-за проёма в стене.
– Филиппо! – позвала она.
Это было так неожиданно и так неуместно, что он аж выругался от переизбытка чувств и тут же спохватился:
– Твою! Магда, ну нельзя же так над ещё живыми издеваться!
Но страх отступил. Напугала или нет, но сделала она это не из праздности. И ждала тоже. Её лицо было сосредоточенно и бледно, но хотя бы полно решимости.
– Ты один? – по очень разумного вопросу тоже следовало понять, что она напряжена до предела.
– Я и я, мы шествуем вдвоём, – ответил Филиппо, но огляделся. Коридор пуст. Где-то вдалеке слышны были шаги дежурного и от него, пожалуй, надо было спрятаться. – Зайдёшь?
– Лотара? Неужели? – Бартоломью усмехнулся. – Ты сама сказала, что ни разу ей не писала. Так откуда ты знаешь, что это она? Ты брала её адрес? Ты пыталась узнать о том, где она? Магда, это не дознание, а истерия. Ты нашла кого-то похожего каким-то сомнительным методом, и теперь отвлекаешь меня. Вот и всё.
В словах Бартоломью была правда. Магда и не искала Лотару, и вовсе забыла о ней. Человек испарился из её жизни, и, как оказалось, из памяти. Всплывал тенью, а потом исчезал. Обвинения Бартоломью следовало считать справедливыми.
Магда уже приняла свою ошибку, попыталась разозлиться на Мартина – не он ли с пути её сбил? Но злиться не получилось. Он поделился информацией, а она побежала к Бартоломью, как будто и правда не дознавателем была, не Всадником, а какой-то обычной городской девкой, столкнувшейся впервые с грубияном на улице!
Обвинить Мартина в мыслях не получилось. Магда ещё ниже опустила голову, приготовилась уже встать и уйти, когда её взгляд, бесцельно блуждающий по столу, не знающий, куда приткнуться, вдруг выхватил на столе одну из бумаг.
Но не бумага привлекла её внимание. Мало ли на столе Верховного бумаг? Её привлекло имя. Гасион. Лидер Чёрного Креста. Нет, про него тоже могло быть много бумаг, но на этом листе это имя стояло как будто бы… подпись? Да, Магда почти была уверена в том, что это именно подпись. Чуть выше, другим листом были скрытые волнистые строчки, разобрать их, да ещё и издалека, было невозможно. Но лист чуть съехал и выходило так, как будто бы это письмо от Гасиона?
Магда сообразила, что сидит слишком долго без движения и, почти наверняка Бартоломью заметил что-то неладное. Надо было срочно действовать, выйти из оцепенения и она смогла это сделать, ещё не зная, что творится у неё в душе. Подняла голову, взглянула в лицо Бартоломью и сказала:
– Мне… мне жаль. Простите. Я сглупила.
Перед её глазами, однако, прыгали не строчки из заметки про предполагаемую Лотару, а подпись. Ведь это была подпись? Или Бартоломью перехватывает каким-то образом письма Гасиона? Или Гасион и правда пишет ему? Если да, то о чём?
Магде не хватало утешительного слова, объяснений, что всё снова не так. Хотя в этот раз что-то уже в её душе было спокойнее и мрачнее. Слишком часто «не так» быть не могло. Тем более, с одним человеком. Бартоломью говорил ей, что совпадений не бывает. Так что же? Виконт Лоран сказал, что-то о Гасионе, и она мучилась, полагая, что Бартоломью с ним связан. Теперь что?
– Пора перестать, Магда, – спокойно сказал Бартоломью и передвинул листы на своём столе, то ли перестраховывался, то ли что-то заподозрил. Магда не хотела верить в последнее и понимала, что должна сыграть убедительно, чтобы у него и тени сомнения не возникло, нет-нет, она ничего не видела!
– Я поняла, Верховный, – она взглянула на него с преданностью и тут же отвела взгляд, боялась, что он прочтёт по её лицу смятение. Благо, Бартоломью и сам всего лишь перестраховывался, заметив, что обнажилась подпись Гасиона на столе. Но он не подумал о том, что Магда могла что-то разглядеть с такого расстояния, выхватить. Он не знал и про первое её сомнение, развеянное, на счастье, и вернувшееся к ней чувством вины. Так что и подозревать её было не в чем.
– Пора взрослеть, Магда, – заметил Верховный спокойно, – и прежде, чем истерить, заниматься своими обязанностями. Можешь идти.
Она вышла с облегчением в теле и тревогой в сердце. Что делать? С кем советоваться? Как это принять? Нет, он мог перехватывать письма Гасиона! Но если нет? Не просто же так Лоран упомянул про Гасиона тогда? А если это письма Гасиона к виконту?..
Пресветлый, что делать-то?!
***
– Повторный обыск ничего не дал, – пока Магда металась сама с собою, пытаясь совместить всё растущий разлад в душе со сдержанностью, сообразив, что её паника быстро может быть распознанной и ни к чему хорошему не приведёт, Филиппо докладывал Бартоломью о повторном обыске у виконта Лорана.
В первый обыск результат был таким же плачевным. По всему выходило, что виконт чист. Исчезла только карта, которую они с Магдой нашли ещё тогда. Но о ней виконт и не посмел бы заявить. Да и потом – принадлежала ли эта карта виконту? Кто знает! И, не имея возможности подтвердить это, Филиппо также не мог рассказать о ней Бартоломью.
– Ему никто не пишет, – сообщил Филиппо, – ни письма, ни записки. Только от вас с приглашением о прогулке. И всё.
Бартоломью вздохнул.
– Я и не ждал, что он привезёт с собою хоть что-то, или что обнаружит себя хоть чем-то. С кем он контактирует?
– С вами, – ответил Филиппо, ему это тоже не нравилось. В отличие от Магды он не переставал сомневаться в Бартоломью, поскольку и знал о нём куда больше. Но Филиппо владел собою и был в хорошей игре. – Один раз был у Володыки. Говорили о том, что он может оставаться здесь сколько угодно и о его безопасности. Также Володыка спросил, нужно ли известить кого-то из родственников виконта. Получил отказ. Ещё виконт бывает в Святилище.
– Молится? – поразился Бартоломью. Он знал о виконте куда больше, в том числе и о его связи с Чёрным Крестом, потому моление было бы похвально и странно.
– Молится. Или усердно делает вид. Может быть решил, что если покажет себя покаянным, то Город о нём позаботится лучше, – Филиппо пожал плечами, виконт и его присутствие ему не нравились. – В Город Лоран не выходит, ничего не просит, всем доволен. На редкость неприхотливый гость, не считая того, что обстоятельства его появления… странны.
– Пресветлый! – Бартоломью снова вздохнул, – ну мало нам проблем! Мало того что у нас нехватка рук на каждом шагу, так ещё и творится внутри Города Малзус знает что! И эти ещё…
Он с ненавистью ткнул пальцем в конверт, лежащий также на его столе.
– Сибилла де Суагрэ! Её родственники требуют расследования её гибели. И компенсации. Причём, похоже, что во втором они заинтересованы куда больше. Я с ума сойду! – Бартоломью устало потёр виски. Магда со своими истериками и подозрениями; Володыка со своим безволием; глупость то дознавателей, то стражи, то казначейства – всех менять, всех! – три знатных семейства, от скуки плетущие интриги друг против друга; переписка с Островом; Гасион и ещё эти Суагрэ… нет, нервы одного человека не могли всего выдержать. Но он должен был держаться. И не было у него союзников, которым он мог бы довериться.
– Не ругайтесь, – посочувствовал Филиппо, – тяжесть бремени ложится на тех, кто может это бремя выдержать. Помните, как у Пресветлого? Никому не даётся сверх ноши его.
– Да помню я, помню, – заверил Бартоломью, – просто это уже через край! Ты ещё отказываешься от должности Всадника! Нет бы взять и разгрузить хоть часть, а ты упёрся. Не по чину, не по рангу!
Филиппо, который и впрямь сопротивлялся всё это время, отказываясь от ответственности, неожиданно промолчал на выпад. Как человек умный и достаточно хитрый, он понимал всё отчётливее, что для того, чтобы подобраться ко всем нитям и планам Верховного, надо всё же быть подле него. Сейчас же, когда Бартоломью показывал откровенное отсутствие союзников, можно было сыграть на свой лад.
– Чего молчишь? – спросил Бартоломью. Это молчание было чем-то новым. – Раздумал?
– Я подвести боюсь, – Филиппо не был карьеристом, но сейчас нужно было им стать. Для вида! Для дела! – Я ведь тень.
– Посмотри на меня, – Бартоломью, услышав сомнение, воодушевился, – посмотри, Филиппо. Я тебя заклинаю – возьми на себя это! Ты всё равно умнее многих. Даже если ты сделаешь полную дрянь, это будет куда лучше, чем отсутствие помощи. Мои люди, конечно, исполнительны, но иной раз от болванчиков пользы больше!
– Верховный… – Филиппо развёл руками, – подскажешь если что не так?
– Подскажу! Научу! – радости Бартоломью, кажется, не было конца. – И Магда моя поможет. И кто угодно!
Он был согласен на всё сейчас. Последние дни измотали Бартоломью куда сильнее. Проблемы сыпались, а полномочий обычных дознавателей на то, чтобы, например, вести переписку со знатными семействами, не хватало. Да и понапишут те, конечно! Бартоломью ставил на исполнительность и оказался в итоге в некотором затруднении. Контролировать всё самому было сложно и оставалось воззвать к разуму того же Филиппо.
Через час, измотавшийся от бесконечных плюсов, инструкций и поручений своей внезапно новой, пусть ещё и необъявленной должности, Филиппо вышел от Бартоломью, чуть покачиваясь от дурноты и усталости. Он знал, что поступил правильно, выгадав нужное отчаяние у Бартоломью, но ему и правда не хотелось в верха, в должности. Так что это дрянное настроение распространилось на всю его суть и стало ещё дурнее, когда из-за поворота навстречу ему вышел Альке.
Только этого для полного счастья Филиппо и не хватало! Надо сказать, что с тех пор, как Филиппо нашёл в Альке неожиданного союзника, сделав послабление на умственные способности того, так с тех пор и был в курсе абсолютных мелочей, которые поручали Альке. Филиппо узнавал что ест Бартоломью на завтрак, обед и ужин, что заказывает иногда к себе воду с лимоном и ивовый настой, что ест иногда не один, а с Магдой делит трапезу.
А ещё то, что Магда по утрам, если Бартоломью её ждёт, открывает растрёпанная. И то, что она собирается очень быстро к нему. И то, что вчера, например, Альке послали относить ей бумаги, а её не оказалось в покоях и в Зале, так пришлось её искать по всем коридорам, и он нашёл её рядом с канцеляритом, а она даже не взглянула на него с благодарностью и только прорычала, что он мешает, и ещё…
Словом, если бы Альке узнавал что-то нужное, цены бы ему не было. Но Филиппо знал – от тех, на кого никто не смотрит, с кем никто не считается, порою бывает самая большая польза, и Альке старался выслушивать и даже продолжал ему благоволить. Правда, для этого приходилось оттаскивать Альке по углам, чтобы другие не видели и не задавались вопросом: чего, мол, от этого дурака Филиппо надо-то вдруг?
Но Филиппо верил, что эта жертва оправдает себя. И точно! Прервав поток очередных «откровений» от Альке, Филиппо вычленил для себя странное, когда решил спросить:
– А ты чего здесь, а не в зале?
На самом деле, Альке и правда редко отправляли. Он мог заплутать в коридорах. Ходил только по Дознанию, да в столовую. На сколько знал Филиппо. Но этот коридор был общим, а до ужина было ещё долго.
– Записку несу, – Альке был горд собой. – В трактир.
– В какой трактир? – не понял Филиппо. – От кого?..
Смутное предчувствие прохватило его как дознавателя.
– В предместьях, – Альке был легкомысленным, – «Три горы» называется. Верховный просит прислать ему бутылку вина. Я часто туда хожу и совсем не боюсь. У меня и разрешение на выход есть, стража пропускает. Ну я побегу, а то Верховный будет злиться, если я буду долго возиться.
– Ты приносишь ему вино? – не понял Филиппо. У него не складывалось.
– Нет, только записку. А вино ему хозяин трактира посылает, – объяснил Альке и рванул вперёд, конечно, споткнувшись по дороге.
Филиппо так и стоял, глядя ему в спину. У него не сходилось. Нет, можно было допустить, что Бартоломью настолько устаёт от личности Альке, что даёт ему задание на устранение с глаз долой. Можно было допустить и то, что Бартоломью, не желая того, чтобы Альке чувствовал себя ущемлённым, давал ему какие-то мелкие поручения. Но можно было допустить и другое…
То, что Бартоломью, как и Филиппо, считал, что незаметный блаженный дурачок, взятый непонятно из какой жалости, не будет вызывать ни у кого подозрений. И станет идеальным… кем?
Поставщиком вина? Бред! Бартоломью стоит только пальцами щёлкнуть, как ему и Город, и предместье принесёт. И ещё кланяться будет, чтоб взял. Да и не пьёт Бартоломью так много. И потом, в резиденции есть винный погреб.
Не может же вино из какого-то трактира, будь хоть три горы, хоть четыре, быть лучше вин Города?
Филиппо сомневался в том, что может. Значит, тут какое-то из трёх намерений. Либо Бартоломью избавлял себя от общества Альке, либо не давал ему чувствовать себя совсем уж никчёмным, либо…
Либо надо было идти в эти «Три горы» и допытываться ответа там, потому что этот вариант казался ему возможнее других. Бартоломью был умён, очень умён, а потому он мог легко использовать глупого Альке для…
Вот это «для» и следовало определить хотя бы себе. Для передачи записки о том, что Бартоломью нужно вино? Очень смешно. Одно слово Бартоломью и хозяин «Трёх гор» привозил бы ежемесячно или еженедельно запас для него одного. Так что нет, истинность намерений, как она показана Альке, нереальна.
Тут что-то другое, куда более зловещее и страшное.
Чисто в теории, это могло быть знаком для хозяина трактира. Но опять же – знаком к чему? К встрече? К действию? К передаче чего-то кому-то? Ну не вина, конечно, но чего-то! Письма, поручения, предмета, например! Более важного.
А забавно придумано. К Альке не подобраться. Даже если стража его перехватит, у того записка. И ещё – полное доверие к этой записке в глазах. Пошли Бартоломью кого другого, тот бы, может и сходил, раз-другой, но Альке? Альке сказал, что ходит туда часто и не боится. Правильно, чего бояться-то с запиской от Бартоломью? Значит, Бартоломью что-то регулярно надо? Передача чего-то? Организация чего-то?
Нет, если бы Бартоломью было бы нужно что-то получать – новости или письма, ему не нужен был бы никакой трактирщик. Просто не нужен! Его почту бы не стали проверять. И потом, он знает лучше многих как эту самую почту и проверку обойти. Значит, ему нужно что-то другое. Не письма, а… предметы? Тоже бы протащили. Люди? Ну в трактире бывает много людей, тут не поспоришь. Поручения? Трактирщик передаёт поручения? Почему? Какие поручения он может передавать? Или не поручения, а что-то другое?
Только тем, кому Бартоломью нельзя показываться на глаза. Или тем, с кем показываться нельзя вовсе. Или тем, кто не знают про то, что что-то идёт от Бартоломью.
Филиппо размышлял сам с собою, возвращаясь к своим покоям. Множество мыслей, одна тревожнее другой, путанее, нереальнее, пленили его разум. То ему казалось, что он сам себя сводит с ума и ничего в отлучках Альке важного нет – просто Бартоломью избавляется от его общества; то мерещился почти заговор над целым Городом, в котором, конечно, главную злодейскую роль фантазия Филиппо отвела именно Бартоломью.
Нужны были какие-то цепочки, какие-то более надёжные и более информативные, чем этот Альке со своей блаженной придурью! Но где их взять?!
Магда, которую он не ожидал увидеть, почти выбросилась на него из-за проёма в стене.
– Филиппо! – позвала она.
Это было так неожиданно и так неуместно, что он аж выругался от переизбытка чувств и тут же спохватился:
– Твою! Магда, ну нельзя же так над ещё живыми издеваться!
Но страх отступил. Напугала или нет, но сделала она это не из праздности. И ждала тоже. Её лицо было сосредоточенно и бледно, но хотя бы полно решимости.
– Ты один? – по очень разумного вопросу тоже следовало понять, что она напряжена до предела.
– Я и я, мы шествуем вдвоём, – ответил Филиппо, но огляделся. Коридор пуст. Где-то вдалеке слышны были шаги дежурного и от него, пожалуй, надо было спрятаться. – Зайдёшь?
