Я попыталась, но ноги меня всё ещё не слушались.
– Максим Петрович! – крикнула Света.
И не успела я пискнуть, как сильные руки Громова подняли меня и аккуратно поставили на пол. Я впервые с момента нападения смогла сфокусироваться на его глазах – и он смотрел на меня с такой заботой, что я почувствовала себя немного неловко.
– Теперь вы одеты, Наталья Владимировна, – Максим Петрович улыбнулся. – Я отвезу вас домой.
Я не сразу поняла, что именно он сказал. Потому что наслаждалась своими ощущениями – только теперь я почувствовала, какие у Громова сильные руки, и от его прикосновений мою кожу будто кольнули сотни маленьких иголочек. Сквозь рубашку я чувствовала, как бьётся его сердце. Мне показалось, что в тот миг, когда я посмотрела Максиму Петровичу прямо в глаза, оно забилось чуточку чаще.
– Я отвезу вас домой, – повторил он. И до меня наконец дошло.
– Нет, – выдохнула я. – Только не домой, пожалуйста! Только не туда!
Светочка и Максим Петрович удивлённо переглянулись.
– Ната-аш, – протянула Света, – ты чего это? Почему домой не хочешь?
Я не хотела объяснять, что дома на меня опять навалится эта безысходность, тоска, от которой я никак не могу отделаться уже столько лет. И сегодня… это изнасилование…
Больше всего мне хотелось прижаться к маме. Рассказать ей обо всём… чтобы она меня пожалела…
Но рассказывать мне некому. Мамы у меня давно уже нет. И какой смысл ехать домой? Чтобы на меня опять свалилось это стылое одиночество?
– Не хочу… я не хочу быть одна…
Я даже не подумала о том, что делаю в тот момент: я крепче обняла Громова и прижалась щекой к его груди. Мне просто было нужно к кому-нибудь прижаться.
– Дома ко мне всегда лезут мысли… Я не хочу оставаться одна!
Я почувствовала, что по моей щеке сползла одинокая слезинка. Громов обнял меня крепче и гладил по голове, успокаивая. И тут Светочка подала голос:
– Давай я сегодня у тебя переночую?
Я оторвалась от Максима Петровича и уставилась на Свету.
– Мне… послышалось?
– Что именно? – она ухмыльнулась. – Ты вроде не страдала раньше слуховыми галлюцинациями! Да, я спросила, можно ли мне переночевать у тебя сегодня?
– Спасибо! – я обняла на этот раз Светочку. – Спасибо тебе!
– Ну, вот и отлично! – услышала я весёлый голос Громова. – Собирайтесь, я отвезу вас. Завтра можете прийти на работу на час позже.
Когда мы спускались вниз, обитатели комнат уже бродили по коридорам и, завидев нас с Громовым, начинали ахать и охать. Светочка и Максим Петрович защищали меня, как могли.
– Наталья Владимировна не отвечает на вопросы, – твердили оба. – Завтра, всё завтра.
Когда мы наконец сели в машину, я тихо спросила Громова:
– Максим Петрович… как думаете, что будет с Крутовой?
Несколько секунд он молчал. А затем повернулся ко мне и ответил, глядя прямо в глаза:
– Понятия не имею. Одно могу сказать точно – я знаю Сергея уже пятнадцать лет и ещё ни разу в жизни не видел его в подобном состоянии. Меня немного удивил ваш поступок, решение не заводить уголовное дело…
– Мне стало жаль этого мужчину. Я не знаю, на что бы согласилась, если бы у меня была больная дочь. Да и Марина Ивановна… она, конечно, стерва, но… Пусть с ней разбирается кто-нибудь другой. И я уверена, жизнь её накажет лучше, чем наше правосудие…
Громов улыбнулся.
– Вы удивительный человек, Наталья Владимировна.
– Зовите меня Наташей, второй раз говорю…
– Да! – встряла Светочка. – Вы же её всё-таки спасли, как благородный рыцарь прекрасную даму…
– …Прекрасную даму в разорванных штанах, – хихикнула я.
Штаны, кстати, было немного жалко. Их мне Антон подарил.
У меня дома Светочка с порога начала активные боевые действия. Усадив меня на диван, она бросилась на кухню заваривать чай и готовить нам ужин. Алиса уселась рядом со мной и с удивлением рассматривала незнакомую тётю, носившуюся по квартире со скоростью реактивного самолета.
– Ты уж извини, – крикнула мне Света из кухни, – повариха из меня никакая, честно говоря, максимум, на что я способна, – это яичница. Будешь?
– Давай лучше по бутерброду. У меня там ещё сыр есть вкусный. И вино.
– Алкоголичка!
Я усмехнулась. Если бы не присутствие Светы, то я, скорее всего, тут же завалилась бы спать. И уж точно ничего бы не ела.
Она впихнула в меня целых три бутерброда с сыром и шоколадку. К концу ужина мы распили на двоих почти целую бутылку вина. Голова у меня начала кружиться, хотелось смеяться без всякой причины.
Размахивая фужером с вином, Светочка завалилась на диванные подушки, обвела взглядом комнату и произнесла:
– Вообще, у тебя ничего так, миленько. Ты на этом диване развратом занималась?
– Света!
– Да ну тебя! – она надула губки. – Нет, чтобы рассказать, как всё было, интересно же! Мне твой Антон вообще понравился. Познакомишь, когда он приедет в следующий раз?
– Обязательно, – я улыбнулась. – Вообще, Свет, это прекрасная мысль. Может, ты ему понравишься, и он перестанет заморачиваться мной.
– Зотова, ты прикалываешься?
– Нет, почему?
– Да потому что ни один парень в трезвом уме и здравой памяти… – я хихикнула, – то есть в здравом уме и трезвой памяти…
– Нетрезвая ты наша!
– Не перебивай. Ни один парень не предпочтёт меня тебе! Я же проигрываю тебе во всех отношениях.
– Это ещё почему?
– Наташ, какая же ты всё-таки дурында, – Света приподнялась с диванных подушек и покачала головой. – Потому, что у меня внешность самая обычная – я просто худенькая блондинка, таких пруд пруди. Готовить не умею, да и характер не сахар. Ты же…
Я захихикала.
– Ты прям такой замечательной меня считаешь… Влюбилась, да?
– Дурында. Я просто пытаюсь глаза тебе открыть. Ты совершенно не замечаешь очевидных вещей. Ты даже не представляешь, Наташ, насколько ты для мужиков привлекательна. Да если бы ты хоть раз кому-то из наших хотя бы один намек сделала, как-то дала понять, что интересуешься… любой из них твоим бы стал! Любой. Даже Громов.
Я с недоверием и удивлением уставилась на Светочку. Она смотрела на меня очень серьёзно.
– Свет, ты чего мелешь? Это же глупости…
– Это не глупости. Ты просто себя со стороны не видишь. Если бы ты видела, как волосами встряхиваешь, когда сердишься! И как двигаешься – плавно, с достоинством. Да у любого нормального мужика при виде тебя слюнки текут. А самое главное, что ты всего этого сама не осознаёшь. И твоя непринуждённость, твоя искренность, и даже твоя холодность, Наташ – сексуальны в триллионной степени.
Я засопела.
– Свет, ты меня уже достала разговорами о сексе…
– О сексе мы ещё и не начинали говорить, – она улыбнулась, допила вино и, поставив пустой фужер на стол, продолжила:
– Давай-ка я тебе расскажу про свою старшую сестру, Олю.
– У тебя есть сестра? Не знала…
– Про неё никто не знает, потому что она поссорилась пару лет назад и с родителями, и со мной. У Оли пять лет назад погиб жених, за три дня до свадьбы разбился на мотоцикле. Сестра Олега любила ужасно, я думала, она свихнётся. Два года Олька на мужиков других даже не смотрела, я её всё старалась вытащить из этой депрессии, а потом… Потом она неожиданно решила, что раз она такая ледышка, то значит, она лесбиянка.
– Чего? – вырвалось у меня.
– Того. Она решила, что с мужчинами у неё всё. У Оли после Олега был только один парень, и она говорила, что с ним вообще ничего не почувствовала… Вот Олька и решила, что лесбиянка. Отец с матерью на неё тогда так ругались, я тоже пыталась как-то повлиять на её решение… Но она ни в какую. Ушла из дома. Сейчас звонит очень редко… Живёт с какой-то тёткой, которая старше Ольки на десять лет, а домой и носа не кажет.
Голос Светы задрожал. Я взяла её руку и тихонько сжала пальцы. Она слабо улыбнулась.
– Спасибо. К чему я это всё… Я не хотела бы, Наташ, чтобы то же самое с тобой случилось. Понимаешь, то, что ты ничего не чувствуешь с одним конкретным мужчиной – например, с Антоном, – не значит, что ты ничего не почувствуешь с другим. И когда я говорила, что тебе нужен секс… Тебе не только он нужен, конечно. Тебе просто нужен человек, который бы заботился о тебе. А ты… ты замыкаешься в себе, в своих чувствах, ты вокруг себя стену выстроила, баррикаду, сквозь которую никто никогда не прорвётся… И я боюсь, что ты однажды тоже, как Оля, решишь, что с мужчинами тебе больше ничего не светит.
Я молчала. Просто не знала, что сказать.
А потом обняла Свету и постаралась вложить в свои слова всю теплоту, на которую была способна.
– Светочка, спасибо, что беспокоишься за меня. И с одной стороны, ты права. А с другой… Понимаешь, у меня перед глазами всю жизнь были мои родители, которые очень любили друг друга. Моя мама считала, что секс без любви – это очень плохо, это грязно и нечестно. И я всегда была с ней солидарна. Понимаешь, я… просто не могу. Даже не из-за того, что я такая холодная и бесчувственная, просто… я не могу без любви. Я тебе обещаю, как только встречу человека, который мне будет хотя бы немного нравиться, то сдамся ему с потрохами.
Света засмеялась и погладила меня по спине.
– Ну, надеюсь, что ты его скоро встретишь. А твой Антон… он тебе не нравится?
Я вздохнула.
– Нравится…
– Но?
– Но я не люблю его. Раньше любила, теперь нет.
Светочка помолчала, потом отстранилась и, посмотрев мне в глаза, спросила:
– А Громов?
Я почувствовала, как сильно забилось сердце в груди.
– Что – Громов?
– Что ты думаешь о Максиме Петровиче? – судя по хитрому блеску глаз Светочки, вопрос был задан не просто так.
– А что я могу о нём думать? Он хороший человек и прекрасный начальник.
– Включи чайник, – добавила Света.
– Можно и так сказать, – я хихикнула. – А почему ты спросила?
Светочка вдруг как-то стушевалась, опять взяла вино, налила себе в фужер и только после этого ответила:
– Да так. Нравится он мне, красивый такой. Хоть и староват немножко.
– Ему же всего тридцать восемь!
– Не всего, а уже. Я предпочитаю мальчиков помоложе, – подмигнула мне Светочка.
– Хорошо, что не девочек…
– Та-а-ак…
– Ну а что? Кто тут полвечера распинается о том, какая я распрекрасная, и вообще?
– Ну хорошо, ты – страшный урод, довольна?
– Не-а. Страшный урод – звучит примерно как «прекрасная красавица»!
…Я не помню, сколько мы так болтали, но уснули поздно. Причем на том же диване, в обнимку с Алисой. Благодаря Свете из моей головы полностью исчезли грустные мысли.
Единственным, что меня тревожило, были её слова о Громове. Почему-то мне очень не хотелось, чтобы Светочка пыталась его соблазнить. Но, зная её характер, я понимала, что она непременно попытается это сделать, если он, конечно, действительно ей нравится.
Будильник поставить мы, естественно, забыли. Но у меня один и тот же ритуал каждое утро – хлопок входной двери, лай Бобика, потом Алиса просит покормить её…
Еле разлепив глаза, я взяла фотоаппарат и щёлкнула рассвет за окном.
– Слышь, Зотова, – раздался Светочкин стон с дивана, – ложись давай. Чего ты встала в такую рань, а?
– Нам уже почти пора вставать…
– Нетушки! – Света привстала с кровати с закрытыми глазами и сграбастала меня в широкие объятия. Потом повалилась обратно на диван вместе со мной. – Спать, спать, спать и ещё раз спать… – и тут же засопела.
Я ухмыльнулась (это уже почти не причиняло мне боли), потом аккуратно высвободилась и направилась в ванную. Там я разделась и внимательно рассмотрела следы вчерашнего «побоища».
В принципе, по лицу уже почти ничего не было заметно. Царапина в левом уголке губ, там же – небольшая припухлость, а так всё. Но зато на груди и бёдрах…
– Н-да… Жертва сексуальных извращений… – пробормотала я, залезая под душ.
Прохладная вода принесла облегчение, сняла боль и жар в местах, где были синяки, успокоила мои мысли. Теперь я могла подумать, проанализировать…
Громов ошибся – Марина Ивановна предприняла ещё одну попытку убрать меня из издательства. И вновь – эта попытка не удалась. Но кто знает, чего она придумает в следующий раз и останусь ли я жива после следующей её задумки.
Я вспомнила вчерашний треск разрываемой рубашки, разъярённого Максима Петровича, допрос полицейских… Мне всё это не нужно. В моей жизни уже и так полно проблем.
Таким образом, я пришла к выводу, что если после этого «случая» Крутова останется в издательстве – уйду я. Вспомнив ультиматум Громова, подумала, что смогу его уговорить – в конце концов, я с ним работаю только две недели, найдёт другую помощницу.
Вспомнив, как он вчера заворачивал меня в свой пиджак, я смутилась. Да, мне было стыдно – стыдно, что я предстала в таком виде перед своим начальником, пусть я была тысячу раз не виновата… Но тем не менее – всё это было настолько мне неприятно, что я даже немного обрадовалась этому своему решению уволиться.
Я почему-то была уверена, что Королёв в жизни не прогонит Марину Ивановну. Вспомнив Михаила Юрьевича, я подумала, что тот наверняка бы сказал:
– Не позволяй какой-то некомпетентной шлюхе влиять на твои решения. Борись с ней, победи её, ты же сильнее! Не давай ей манипулировать тобой!
Да, Михаил Юрьевич, вы правы, как всегда… Но… я устала. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое – я не желаю никаких страстей, интриг, заговоров… Спокойно работать – это всё, о чём я мечтаю.
Приняв окончательное решение, я вылезла из ванной, натёрла все свои синяки мазью и вышла будить Светочку.
Это оказалось нелёгким делом. Она пиналась, брыкалась, материлась – короче говоря, делала всё, только бы не открывать глаза. Пришлось полить её из чайника, но даже после этого она только изрекла:
– Ну что вы меня поливаете? Я вам не клумба! – и перевернулась на другой бок.
– Свет, ты издеваешься? – тут я взорвалась. – Ты как вообще на работу встаёшь и вовремя приходишь?! Что мне нужно сделать, чтобы ты встала?
Подумав, она заявила:
– Ещё двадцать минуток посплю – и встану, чес-сло.
– Если ты не встанешь через двадцать минуток, я тебя горячей водой полью. Нет, кипятком! – видимо, мой голос произвёл на Свету впечатление, потому что она встала ровно через десять минут.
На работу мы почти не опоздали. Половина редакции уже была на месте. И я сразу же, как только увидела лица своих коллег, поняла, что о вчерашнем инциденте знают все. Осталось только понять, что именно…
Это было несложно. Посадив меня в кабинете, Светочка ушла на разведку.
Вернувшись через пятнадцать минут, она так потрясла меня своим рассказом, что я чуть не пролила чай себе на блузку.
Народ знал всё. Как, когда, откуда – непонятно. Причём знали все отделы. Знали, что Марина Ивановна подкупила мужика с соседней стройки, дала ему ключ от задней двери АХО и внутренний номер Светы, в назначенный час вызвала Петра Алексеевича к себе наверх и удерживала его там, задавая всякие глупые вопросы, около часа. Все знали, что я почти не пострадала и что меня спас Громов. Но больше всего меня поразило не это…
– Короче, – рявкнула Светочка, грохнув кулаком по столу, – все отделы готовы писать коллективное заявление об уходе, если Крутову не уволят сегодня же.
– Чего? – у меня, кажется, от удивления пропал голос.
– Того! Сегодня ты, а завтра кто? Если этой… этой… если ей приходят в голову такие «радикальные» способы борьбы с коллегами, кто знает, кого она в следующий раз наймёт! Может, киллера, который тут половину издательства перестреляет.
– Максим Петрович! – крикнула Света.
И не успела я пискнуть, как сильные руки Громова подняли меня и аккуратно поставили на пол. Я впервые с момента нападения смогла сфокусироваться на его глазах – и он смотрел на меня с такой заботой, что я почувствовала себя немного неловко.
– Теперь вы одеты, Наталья Владимировна, – Максим Петрович улыбнулся. – Я отвезу вас домой.
Я не сразу поняла, что именно он сказал. Потому что наслаждалась своими ощущениями – только теперь я почувствовала, какие у Громова сильные руки, и от его прикосновений мою кожу будто кольнули сотни маленьких иголочек. Сквозь рубашку я чувствовала, как бьётся его сердце. Мне показалось, что в тот миг, когда я посмотрела Максиму Петровичу прямо в глаза, оно забилось чуточку чаще.
– Я отвезу вас домой, – повторил он. И до меня наконец дошло.
– Нет, – выдохнула я. – Только не домой, пожалуйста! Только не туда!
Светочка и Максим Петрович удивлённо переглянулись.
– Ната-аш, – протянула Света, – ты чего это? Почему домой не хочешь?
Я не хотела объяснять, что дома на меня опять навалится эта безысходность, тоска, от которой я никак не могу отделаться уже столько лет. И сегодня… это изнасилование…
Больше всего мне хотелось прижаться к маме. Рассказать ей обо всём… чтобы она меня пожалела…
Но рассказывать мне некому. Мамы у меня давно уже нет. И какой смысл ехать домой? Чтобы на меня опять свалилось это стылое одиночество?
– Не хочу… я не хочу быть одна…
Я даже не подумала о том, что делаю в тот момент: я крепче обняла Громова и прижалась щекой к его груди. Мне просто было нужно к кому-нибудь прижаться.
– Дома ко мне всегда лезут мысли… Я не хочу оставаться одна!
Я почувствовала, что по моей щеке сползла одинокая слезинка. Громов обнял меня крепче и гладил по голове, успокаивая. И тут Светочка подала голос:
– Давай я сегодня у тебя переночую?
Я оторвалась от Максима Петровича и уставилась на Свету.
– Мне… послышалось?
– Что именно? – она ухмыльнулась. – Ты вроде не страдала раньше слуховыми галлюцинациями! Да, я спросила, можно ли мне переночевать у тебя сегодня?
– Спасибо! – я обняла на этот раз Светочку. – Спасибо тебе!
– Ну, вот и отлично! – услышала я весёлый голос Громова. – Собирайтесь, я отвезу вас. Завтра можете прийти на работу на час позже.
Когда мы спускались вниз, обитатели комнат уже бродили по коридорам и, завидев нас с Громовым, начинали ахать и охать. Светочка и Максим Петрович защищали меня, как могли.
– Наталья Владимировна не отвечает на вопросы, – твердили оба. – Завтра, всё завтра.
Когда мы наконец сели в машину, я тихо спросила Громова:
– Максим Петрович… как думаете, что будет с Крутовой?
Несколько секунд он молчал. А затем повернулся ко мне и ответил, глядя прямо в глаза:
– Понятия не имею. Одно могу сказать точно – я знаю Сергея уже пятнадцать лет и ещё ни разу в жизни не видел его в подобном состоянии. Меня немного удивил ваш поступок, решение не заводить уголовное дело…
– Мне стало жаль этого мужчину. Я не знаю, на что бы согласилась, если бы у меня была больная дочь. Да и Марина Ивановна… она, конечно, стерва, но… Пусть с ней разбирается кто-нибудь другой. И я уверена, жизнь её накажет лучше, чем наше правосудие…
Громов улыбнулся.
– Вы удивительный человек, Наталья Владимировна.
– Зовите меня Наташей, второй раз говорю…
– Да! – встряла Светочка. – Вы же её всё-таки спасли, как благородный рыцарь прекрасную даму…
– …Прекрасную даму в разорванных штанах, – хихикнула я.
Штаны, кстати, было немного жалко. Их мне Антон подарил.
У меня дома Светочка с порога начала активные боевые действия. Усадив меня на диван, она бросилась на кухню заваривать чай и готовить нам ужин. Алиса уселась рядом со мной и с удивлением рассматривала незнакомую тётю, носившуюся по квартире со скоростью реактивного самолета.
– Ты уж извини, – крикнула мне Света из кухни, – повариха из меня никакая, честно говоря, максимум, на что я способна, – это яичница. Будешь?
– Давай лучше по бутерброду. У меня там ещё сыр есть вкусный. И вино.
– Алкоголичка!
Я усмехнулась. Если бы не присутствие Светы, то я, скорее всего, тут же завалилась бы спать. И уж точно ничего бы не ела.
Она впихнула в меня целых три бутерброда с сыром и шоколадку. К концу ужина мы распили на двоих почти целую бутылку вина. Голова у меня начала кружиться, хотелось смеяться без всякой причины.
Размахивая фужером с вином, Светочка завалилась на диванные подушки, обвела взглядом комнату и произнесла:
– Вообще, у тебя ничего так, миленько. Ты на этом диване развратом занималась?
– Света!
– Да ну тебя! – она надула губки. – Нет, чтобы рассказать, как всё было, интересно же! Мне твой Антон вообще понравился. Познакомишь, когда он приедет в следующий раз?
– Обязательно, – я улыбнулась. – Вообще, Свет, это прекрасная мысль. Может, ты ему понравишься, и он перестанет заморачиваться мной.
– Зотова, ты прикалываешься?
– Нет, почему?
– Да потому что ни один парень в трезвом уме и здравой памяти… – я хихикнула, – то есть в здравом уме и трезвой памяти…
– Нетрезвая ты наша!
– Не перебивай. Ни один парень не предпочтёт меня тебе! Я же проигрываю тебе во всех отношениях.
– Это ещё почему?
– Наташ, какая же ты всё-таки дурында, – Света приподнялась с диванных подушек и покачала головой. – Потому, что у меня внешность самая обычная – я просто худенькая блондинка, таких пруд пруди. Готовить не умею, да и характер не сахар. Ты же…
Я захихикала.
– Ты прям такой замечательной меня считаешь… Влюбилась, да?
– Дурында. Я просто пытаюсь глаза тебе открыть. Ты совершенно не замечаешь очевидных вещей. Ты даже не представляешь, Наташ, насколько ты для мужиков привлекательна. Да если бы ты хоть раз кому-то из наших хотя бы один намек сделала, как-то дала понять, что интересуешься… любой из них твоим бы стал! Любой. Даже Громов.
Я с недоверием и удивлением уставилась на Светочку. Она смотрела на меня очень серьёзно.
– Свет, ты чего мелешь? Это же глупости…
– Это не глупости. Ты просто себя со стороны не видишь. Если бы ты видела, как волосами встряхиваешь, когда сердишься! И как двигаешься – плавно, с достоинством. Да у любого нормального мужика при виде тебя слюнки текут. А самое главное, что ты всего этого сама не осознаёшь. И твоя непринуждённость, твоя искренность, и даже твоя холодность, Наташ – сексуальны в триллионной степени.
Я засопела.
– Свет, ты меня уже достала разговорами о сексе…
– О сексе мы ещё и не начинали говорить, – она улыбнулась, допила вино и, поставив пустой фужер на стол, продолжила:
– Давай-ка я тебе расскажу про свою старшую сестру, Олю.
– У тебя есть сестра? Не знала…
– Про неё никто не знает, потому что она поссорилась пару лет назад и с родителями, и со мной. У Оли пять лет назад погиб жених, за три дня до свадьбы разбился на мотоцикле. Сестра Олега любила ужасно, я думала, она свихнётся. Два года Олька на мужиков других даже не смотрела, я её всё старалась вытащить из этой депрессии, а потом… Потом она неожиданно решила, что раз она такая ледышка, то значит, она лесбиянка.
– Чего? – вырвалось у меня.
– Того. Она решила, что с мужчинами у неё всё. У Оли после Олега был только один парень, и она говорила, что с ним вообще ничего не почувствовала… Вот Олька и решила, что лесбиянка. Отец с матерью на неё тогда так ругались, я тоже пыталась как-то повлиять на её решение… Но она ни в какую. Ушла из дома. Сейчас звонит очень редко… Живёт с какой-то тёткой, которая старше Ольки на десять лет, а домой и носа не кажет.
Голос Светы задрожал. Я взяла её руку и тихонько сжала пальцы. Она слабо улыбнулась.
– Спасибо. К чему я это всё… Я не хотела бы, Наташ, чтобы то же самое с тобой случилось. Понимаешь, то, что ты ничего не чувствуешь с одним конкретным мужчиной – например, с Антоном, – не значит, что ты ничего не почувствуешь с другим. И когда я говорила, что тебе нужен секс… Тебе не только он нужен, конечно. Тебе просто нужен человек, который бы заботился о тебе. А ты… ты замыкаешься в себе, в своих чувствах, ты вокруг себя стену выстроила, баррикаду, сквозь которую никто никогда не прорвётся… И я боюсь, что ты однажды тоже, как Оля, решишь, что с мужчинами тебе больше ничего не светит.
Я молчала. Просто не знала, что сказать.
А потом обняла Свету и постаралась вложить в свои слова всю теплоту, на которую была способна.
– Светочка, спасибо, что беспокоишься за меня. И с одной стороны, ты права. А с другой… Понимаешь, у меня перед глазами всю жизнь были мои родители, которые очень любили друг друга. Моя мама считала, что секс без любви – это очень плохо, это грязно и нечестно. И я всегда была с ней солидарна. Понимаешь, я… просто не могу. Даже не из-за того, что я такая холодная и бесчувственная, просто… я не могу без любви. Я тебе обещаю, как только встречу человека, который мне будет хотя бы немного нравиться, то сдамся ему с потрохами.
Света засмеялась и погладила меня по спине.
– Ну, надеюсь, что ты его скоро встретишь. А твой Антон… он тебе не нравится?
Я вздохнула.
– Нравится…
– Но?
– Но я не люблю его. Раньше любила, теперь нет.
Светочка помолчала, потом отстранилась и, посмотрев мне в глаза, спросила:
– А Громов?
Я почувствовала, как сильно забилось сердце в груди.
– Что – Громов?
– Что ты думаешь о Максиме Петровиче? – судя по хитрому блеску глаз Светочки, вопрос был задан не просто так.
– А что я могу о нём думать? Он хороший человек и прекрасный начальник.
– Включи чайник, – добавила Света.
– Можно и так сказать, – я хихикнула. – А почему ты спросила?
Светочка вдруг как-то стушевалась, опять взяла вино, налила себе в фужер и только после этого ответила:
– Да так. Нравится он мне, красивый такой. Хоть и староват немножко.
– Ему же всего тридцать восемь!
– Не всего, а уже. Я предпочитаю мальчиков помоложе, – подмигнула мне Светочка.
– Хорошо, что не девочек…
– Та-а-ак…
– Ну а что? Кто тут полвечера распинается о том, какая я распрекрасная, и вообще?
– Ну хорошо, ты – страшный урод, довольна?
– Не-а. Страшный урод – звучит примерно как «прекрасная красавица»!
…Я не помню, сколько мы так болтали, но уснули поздно. Причем на том же диване, в обнимку с Алисой. Благодаря Свете из моей головы полностью исчезли грустные мысли.
Единственным, что меня тревожило, были её слова о Громове. Почему-то мне очень не хотелось, чтобы Светочка пыталась его соблазнить. Но, зная её характер, я понимала, что она непременно попытается это сделать, если он, конечно, действительно ей нравится.
Будильник поставить мы, естественно, забыли. Но у меня один и тот же ритуал каждое утро – хлопок входной двери, лай Бобика, потом Алиса просит покормить её…
Еле разлепив глаза, я взяла фотоаппарат и щёлкнула рассвет за окном.
– Слышь, Зотова, – раздался Светочкин стон с дивана, – ложись давай. Чего ты встала в такую рань, а?
– Нам уже почти пора вставать…
– Нетушки! – Света привстала с кровати с закрытыми глазами и сграбастала меня в широкие объятия. Потом повалилась обратно на диван вместе со мной. – Спать, спать, спать и ещё раз спать… – и тут же засопела.
Я ухмыльнулась (это уже почти не причиняло мне боли), потом аккуратно высвободилась и направилась в ванную. Там я разделась и внимательно рассмотрела следы вчерашнего «побоища».
В принципе, по лицу уже почти ничего не было заметно. Царапина в левом уголке губ, там же – небольшая припухлость, а так всё. Но зато на груди и бёдрах…
– Н-да… Жертва сексуальных извращений… – пробормотала я, залезая под душ.
Прохладная вода принесла облегчение, сняла боль и жар в местах, где были синяки, успокоила мои мысли. Теперь я могла подумать, проанализировать…
Громов ошибся – Марина Ивановна предприняла ещё одну попытку убрать меня из издательства. И вновь – эта попытка не удалась. Но кто знает, чего она придумает в следующий раз и останусь ли я жива после следующей её задумки.
Я вспомнила вчерашний треск разрываемой рубашки, разъярённого Максима Петровича, допрос полицейских… Мне всё это не нужно. В моей жизни уже и так полно проблем.
Таким образом, я пришла к выводу, что если после этого «случая» Крутова останется в издательстве – уйду я. Вспомнив ультиматум Громова, подумала, что смогу его уговорить – в конце концов, я с ним работаю только две недели, найдёт другую помощницу.
Вспомнив, как он вчера заворачивал меня в свой пиджак, я смутилась. Да, мне было стыдно – стыдно, что я предстала в таком виде перед своим начальником, пусть я была тысячу раз не виновата… Но тем не менее – всё это было настолько мне неприятно, что я даже немного обрадовалась этому своему решению уволиться.
Я почему-то была уверена, что Королёв в жизни не прогонит Марину Ивановну. Вспомнив Михаила Юрьевича, я подумала, что тот наверняка бы сказал:
– Не позволяй какой-то некомпетентной шлюхе влиять на твои решения. Борись с ней, победи её, ты же сильнее! Не давай ей манипулировать тобой!
Да, Михаил Юрьевич, вы правы, как всегда… Но… я устала. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое – я не желаю никаких страстей, интриг, заговоров… Спокойно работать – это всё, о чём я мечтаю.
Приняв окончательное решение, я вылезла из ванной, натёрла все свои синяки мазью и вышла будить Светочку.
Это оказалось нелёгким делом. Она пиналась, брыкалась, материлась – короче говоря, делала всё, только бы не открывать глаза. Пришлось полить её из чайника, но даже после этого она только изрекла:
– Ну что вы меня поливаете? Я вам не клумба! – и перевернулась на другой бок.
– Свет, ты издеваешься? – тут я взорвалась. – Ты как вообще на работу встаёшь и вовремя приходишь?! Что мне нужно сделать, чтобы ты встала?
Подумав, она заявила:
– Ещё двадцать минуток посплю – и встану, чес-сло.
– Если ты не встанешь через двадцать минуток, я тебя горячей водой полью. Нет, кипятком! – видимо, мой голос произвёл на Свету впечатление, потому что она встала ровно через десять минут.
На работу мы почти не опоздали. Половина редакции уже была на месте. И я сразу же, как только увидела лица своих коллег, поняла, что о вчерашнем инциденте знают все. Осталось только понять, что именно…
Это было несложно. Посадив меня в кабинете, Светочка ушла на разведку.
Вернувшись через пятнадцать минут, она так потрясла меня своим рассказом, что я чуть не пролила чай себе на блузку.
Народ знал всё. Как, когда, откуда – непонятно. Причём знали все отделы. Знали, что Марина Ивановна подкупила мужика с соседней стройки, дала ему ключ от задней двери АХО и внутренний номер Светы, в назначенный час вызвала Петра Алексеевича к себе наверх и удерживала его там, задавая всякие глупые вопросы, около часа. Все знали, что я почти не пострадала и что меня спас Громов. Но больше всего меня поразило не это…
– Короче, – рявкнула Светочка, грохнув кулаком по столу, – все отделы готовы писать коллективное заявление об уходе, если Крутову не уволят сегодня же.
– Чего? – у меня, кажется, от удивления пропал голос.
– Того! Сегодня ты, а завтра кто? Если этой… этой… если ей приходят в голову такие «радикальные» способы борьбы с коллегами, кто знает, кого она в следующий раз наймёт! Может, киллера, который тут половину издательства перестреляет.
