– Во всяких влюбляются, – я покачала головой. – Впрочем, я тоже когда-то думала подобным образом о себе. Что было дальше, Мир?
– А дальше я начал свою диверсию, – он улыбнулся уже радостнее. – Писал ей анонимные записочки со стихами, присылал букеты… Это продолжалось полтора года. Иногда я начинал сердиться и думал – не проще ли найти другую девушку? Но почему-то не мог ни с кем сойтись дольше, чем на один вечер. И чем больше проходило времени, тем больше я уверялся в том, что хочу только Машу. Однажды мне это надоело, и я пришёл к ней домой, наплевав на всё. Добился того, что она сама вышла ко мне в комнату, молча сел перед ней на колени и протянул коробочку с кольцом.
– Ого! – я чуть не откусила кусок от бокала.
– Вот и Маша тоже была в шоке. Сначала она всё допытывалась, зачем я так жестоко над ней шучу, а потом, когда я уже начал драть на себе волосы и вопить, что я уже полтора года как не шучу, Маша вдруг тоже плюхнулась передо мной на колени и спросила, что же в таком случае я нахожу в ней привлекательного. Можешь представить себе такую картинку? Юноша и девушка стоят на коленях, и он рассказывает ей о том, какая она красивая, добрая, самая лучшая.
– Поверила?
– Ну… С одной стороны, Маша поняла, что я действительно не шучу, а с другой – поверить ей мешала собственная уверенность в своей уродливости.
– Кстати, откуда росли ноги у этой уверенности? Такое ведь просто так не возникает.
– Мама ей с детства это внушала. Очень расстраивалась, что дочка растёт пухленькой, ну и каждый день говорила Маше, какой она страшненький ребёнок. А потом дразнили в детском саду и в школе, да и парни за Машей никогда не увивались, вот она и уверилась в своей непривлекательности. Тем не менее, кольцо моё она взяла и сказала, что если за два года не передумаю – выйдет за меня замуж. Как ты понимаешь, я не передумал… Более того, я всячески пытался доказать Маше, что она ничем не хуже других, а во многом даже лучше. Комплексов у неё действительно стало поменьше, но, как это ни смешно, всю жизнь она продолжала ненавидеть свою внешность и стесняться своего тела. Не любила загорать и купаться, потому что стеснялась, и даже переодеваться при мне не могла, хотя в моём взгляде уж точно никогда не было насмешки…
Я вздохнула. Да, и эти мысли были мне знакомы. Я тоже стеснялась и ненавидела своё тело… до тех пор, пока это не перестало быть важным. После смерти родителей такие вещи больше не волновали меня. С тех пор я никак не относилась к своей внешности – ну волосы, ну глаза, ну грудь… а красивое или нет – какая разница? Разве может красивая грудь сделать меня счастливой?
– Там, на полке, есть фотография Маши. Если хочешь, посмотри.
Подойдя к снимку, я взяла его в руки и вгляделась в счастливые молодые лица. Рашидова я узнала сразу – худой и длинный, он властным жестом приобнимал стоящую рядом девушку. В его лице я увидела ту же силу и твёрдость, что и сейчас.
А вот девушка… Маша… Она робко улыбалась, смотря в камеру, и, глядя на неё, мне почему-то тоже хотелось улыбнуться. Кудрявые тёмные волосы до лопаток, светлые глаза – на чёрно-белом снимке непонятно, какого цвета, – нос картошкой, круглое личико с пухлыми щёчками… Я бы не сказала, что так сильно на неё похожа, но всё-таки какое-то сходство просматривалось. Едва уловимое, но тем не менее… А ведь это всего лишь снимок, а если мы похожи в жестах, голосе, движениях…
Поставив фотографию на полку, я вернулась к своему креслу. Села и улыбнулась Рашидову.
– Прелестная у тебя была жена.
Он кивнул, и на секунду в глазах мелькнуло что-то очень печальное. Но почти сразу ушло, словно разбившись о его улыбку.
– Хочешь, я расскажу тебе какую-нибудь весёлую историю из нашего с Мишкой детства?
– Еще спрашиваешь!
Я так и не вспомнила, в какой момент уснула, слушая мягкий голос ещё вчера чужого мужчины. Очнулась уже, когда меня клали в мягкую постель, причём явно не в мою.
– А у меня там кошка, – пробормотала я, борясь со сном.
– Т-с-с. Спи, я завтра перед работой отвезу тебя домой, покормишь свою кошку.
Последним, что я почувствовала, был лёгкий поцелуй в щёку, а потом я уже провалилась в сон.
Проснувшись утром, я несколько секунд не понимала, где нахожусь. Пялилась на широкую постель, на огромный плазменный телевизор напротив, на комод, на незнакомый потолок… И на мужчину, сидящего рядом.
Быстро восстановив в памяти события вчерашнего вечера, я поняла, что, во-первых, осталась на ночь у Рашидова, во-вторых, он положил меня в постель не совсем голую, только платье снял, а в-третьих – ничего у нас ночью не было. Кажется, он тут и не спал, хотя на кровати явно можно было поместить ещё человек эдак пять…
Я приподнялась, пытаясь рассмотреть хоть что-то, по чему можно будет понять, сколько сейчас времени. Но не успела даже приглядеться, как услышала тихий голос Мира:
– Ты не сердишься?
От неожиданности я вздрогнула.
– На что?
Немного сонный, со взъерошенными волосами, Рашидов выглядел крайне забавно. Он уже был одет и сидел на краю кровати, с беспокойством всматриваясь в моё лицо.
– Что не разбудил и домой не отвёз. Просто ты так крепко уснула… Я не хотел тебя будить и почти час потом ещё добираться до твоего дома…
– Не сержусь. Особенно я тебе благодарна за то, что ты не стал меня полностью раздевать, а то я подумала бы чего-нибудь не то…
– Например? – Мир улыбнулся.
– Например, что напилась вчера до чёртиков, разнесла тебе библиотеку, а потом полночи с тобой кувыркалась.
Он засмеялся, улыбнулся ещё шире и ответил:
– Насчёт первого и второго я искренне сомневаюсь, ты на такое не способна. А вот насчёт третьего я бы не возражал… Только и на это ты не способна.
И Мир подмигнул мне. Я тоже улыбнулась, хотя мне было немного неловко – в основном из-за того, что я не привыкла просыпаться в чужой постели. Даже зная, что ничего не было…
– Верно, такая уж я благоразумная. А… кстати, где ты сам спал?
– В другой комнате, – Мир махнул рукой. – Мало у меня тут комнат с диванами, что ли? А теперь пойдём позавтракаем, и я отвезу тебя домой. Кошкам ведь тоже надо кушать.
Если бы не Мир, эту неделю, пока не было Громова, я бы пережила с большим трудом. Я очень сильно скучала, но рядом с Рашидовым мне становилось легче. Даже когда мы разговаривали о работе – а это происходило достаточно часто – мысли о Максиме Петровиче не приносили мне такого мучительного дискомфорта, как было, когда я оставалась одна.
Далеко не всегда можно объяснить себе свои же поступки. И я не смогла бы чётко объяснить, зачем мне нужно общение с Миром… просто знала, что это правильно. И в кои-то веки я не рассуждала на всякие философские темы, отпустив себя.
Постепенно я, как из кусочков пазла, складывала его жизнь, узнавая с каждым днём всё больше. Не только о Ломове и Маше, а обо всех дорогих ему людях, о сыновьях, об учёбе в университете и несбывшихся мечтах, о бизнесе… И об одиночестве взрослого мужчины, у которого в жизни есть всё – и в то же время нет ничего, чего нельзя было бы отдать без сожаления. Кроме сыновей, которым он уже давно не очень-то нужен – у них свои семьи и маленькие дети.
И я стала видеть одновременно двух Эльмиров – первый, мудрый и печальный, немного мечтательный – именно таким становился Мир со мной. А второй – властный и безжалостный, холодный, как сталь – таким он был с подчинёнными. Я оценила его «вторую ипостась» в полной мере, когда Мир пару раз говорил при мне по телефону и кого-то отчитывал.
И ни одного из этих двух Рашидовых я не боялась. Даже того, властного и холодного. Ведь когда Мир смотрел на меня, в глубине его тёмных глаз загорался ласковый тёплый огонёк. И этот огонёк нельзя было скрыть ни за одной из его масок.
В понедельник я шла на работу, сгорая от предвкушения. Я уже так соскучилась по Громову, что готова была броситься ему на шею прямо с порога. И даже не удержалась от вопроса на проходной.
– Не подскажете, Максим Громов уже здесь? – спросила я начальника охраны.
– Да, здесь, – мне понимающе ухмыльнулись.
Я побежала по лестнице наверх, стараясь утихомирить разбушевавшееся от радости сердце. Путаясь в юбке, достигла нашего этажа, промчалась по пустому коридору и рывком распахнула дверь в кабинет.
Он стоял возле моего стола, рассматривая какие-то бумаги, и обернулся, как только я вошла.
– Наташа, – лицо Громова осветила ласковая улыбка.
– Максим Петрович, – выдохнула я, сорвавшись с места. Но и он не стоял на месте, а побежал мне навстречу, и где-то в середине кабинета мы и столкнулись…
Громов сжал меня в объятиях и впился в губы таким страстным, требовательным поцелуем, что я чуть не задохнулась. Отчаянно пытаясь захватить хоть немного воздуха, я чувствовала, как где-то внизу разгорается что-то очень сладкое и пряное, как слабеют ноги, а из головы исчезают все мысли. Остаются только эмоции, чистые, как ключевая вода, и такие новые для меня.
– Теперь ты понимаешь, почему я так смотрел на тебя, когда ты вернулась из отпуска? – прошептал Громов в мои губы, оторвавшись от них всего на секунду. – Хотел сделать то же самое…
Наверное, он думал, что я сейчас что-нибудь скажу, как всегда, поэтому поспешил заткнуть меня с помощью поцелуя. Но в этот раз я была совершенно не способна говорить.
И надо же было так случиться, что именно когда рука Максима Петровича медленно поползла вниз по моей спине, заставляя последнюю покрываться мурашками, где-то рядом хлопнула дверь…
И я отпрыгнула от него, как испуганная кошка, озираясь по сторонам. Рядом больше никого не было, но… дверь в кабинет так и оставалась открытой. Я действительно не закрыла её, когда входила.
– О, боже мой, – выдохнула я, прижимая руки к губам. – Дверь!..
Громов совершенно спокойно посмотрел на причину моего беспокойства, потом подошёл и захлопнул её. Вернувшись ко мне, он взял меня за руку и повёл в свой кабинет.
Как я и думала, когда за нами закрылась ещё и эта дверь, Максим Петрович хотел вернуться к прежним занятиям, но…
– Стойте! – прошептала я, останавливая его на полпути к моим губам. – Пожалуйста, не нужно больше.
Громов улыбнулся, но из объятий не выпустил.
– Не понравилось? – спросил он, хитро прищурив глаза.
– Понравилось, – ответила я так же тихо, как и раньше. – Просто не нужно, и всё.
Максим Петрович вздохнул.
– Тебе не нужно было целовать меня на мой день рождения. Это была твоя ошибка. Если до того поцелуя я ещё мог как-то держаться… То теперь уже нет. И прошедшая неделя полностью убедила меня в своём решении…
Вот тут я испугалась. Громов смотрел на меня очень странно. Я никогда не видела такого взгляда у него – мрачного и упрямого.
– В каком решении? – спросила я осторожно.
– Я расскажу тебе о нём чуть позже. Хорошо?
И, не дожидаясь ответа, Максим Петрович вновь поцеловал меня. Так же властно, как и до этого, но теперь он ещё и совершенно нахально поглаживал мою грудь. Этот факт меня просто поразил! Громов, который раньше не позволял себе ничего больше осторожных прикосновений, и вдруг…
Что же с ним случилось?!
– Иди, – наконец сказал Максим Петрович, выпуская меня из объятий. – Я слышу, там Светочка уже пришла. Через час я тебя вызову, обсудим выставку.
Кивнув, я поспешила ретироваться, забыв даже о том, что могу выглядеть после всех этих поцелуев, мягко говоря, странновато.
И Светочка этот факт сразу заметила.
– Зотова, – ухмыльнулась она, доставая из шкафа пакетик с чаем, – ты что, целовалась?
Я вздохнула, опустилась на стул и жалобно вопросила:
– Неужели так видно?
– Не волнуйся, – она опять хмыкнула, – это ненадолго. Просто поправь волосы, чуть припудрись и подкрась губы. Хотя… с губами можешь ничего не делать, они сейчас и так красные.
Кивнув, я встала и подошла к зеркалу. Выглядела я действительно знатно… Ну и Громов! И чего он так на меня накинулся…
– Наташ, – Светочка вместе со своей кружкой подошла почти вплотную и тихо сказала:
– Громов хороший мужик. И вы давно друг другу нравитесь. Я заметила это ещё в тот день, когда он тебя спящей красавицей назвал. Вы тогда флиртовали, знаешь об этом? Хотя, откуда ты можешь знать… Отпусти уже наконец все свои мысли и сделай наконец то, чего тебе самой хочется.
Я только вздохнула. Ну вот как таким людям объяснять, что если в жизни делать исключительно то, что хочется, всё полетит в тартарары?
Особенно моя совесть. Она этого не переживёт точно.
Когда Громов позвал меня к себе через час, я успела собраться с мыслями. Но он, похоже, этого ожидал, потому что ничего, кроме вопросов по работе, я от него не услышала. Почти полтора часа мы разбирали выставку, я выслушивала комментарии по итогам всех встреч, записывала инструкции для заведующих, и к концу нашего совещания успела окончательно забыть про утренний «инцидент».
И только я отложила ручку и начала приподниматься со стула, чтобы уйти к себе, как Громов вдруг взял меня за руку и спросил:
– Я не напугал тебя утром?
В его глазах действительно было беспокойство, поэтому я ответила:
– Немного, Максим Петрович. Вы были не очень похожи на себя… ну, на то, как вы обычно себя ведёте…
Он хмыкнул, но через мгновение серьёзно посмотрел на меня.
– Обещаю, что не обижу тебя.
– Я знаю, – я кивнула. – Но я немного не поняла насчёт того, что вы сказали про своё решение.
– Забудь, – Максим Петрович ласково улыбнулся. – Это не имеет значения, поверь. А теперь я хотел бы знать, что ты хочешь в подарок на день рождения.
Э-э-э… Что? Ах, да…
– Я и забыла, – я хмыкнула, вспомнив о том, что через полторы недели мне стукнет четверть века. – Максим Петрович, честное слово, я не знаю. Можно просто, как обычно, деньги в конвертике.
– Это от коллектива. А что могу подарить тебе я?
Еле сдержав удивлённый вздох, я ответила:
– Не знаю. Я… уже давно не думаю о таких вещах.
– Тогда просто скажи мне, что ты любишь. Кроме книг, конечно, – он усмехнулся. – К примеру, как ты относишься к украшениям?
Я забеспокоилась. Не хватает ещё, чтобы мой начальник мне дорогие подарки делал! А с Громова станется, он же просто побрякушку не купит, обязательно чего-нибудь придумает…
– Лучше не надо, Максим Петрович. Я нормально отношусь к украшениям, просто… не нужно.
В его глазах мелькнуло что-то, очень похожее на обиду. Я вздохнула. Ох, лучше бы он вообще меня не спрашивал про этот день рождения, будь он неладен…
– Хорошо, Наташа, я понял. Я что-нибудь придумаю. А теперь можешь идти.
Громов говорил ровным, спокойным голосом, но я понимала – обиделся… И что я могла сделать? Помедлив пару секунд, я вздохнула, покорно встала и вышла из кабинета, признавая своё поражение – я так и не придумала, чем могу утешить Максима Петровича.
По правде говоря, мне вообще не хотелось думать о своём дне рождения. Это был мой четвертый день рождения без родителей, и если до их смерти я просто всегда ждала в эти дни всяческих неприятностей, то теперь… Какой мукой для меня были последние три дня рождения… Лучше бы их вообще не было!
Может, мне отпроситься? Или больничный взять?.. Нет, как малодушно… И потом, бесконечно прятаться всё равно невозможно, рано или поздно меня поймают и хорошенько поздравят. Хоть бы без цветов обошлось!
Размышляя об этом, я не сразу услышала звонок своего мобильного телефона. Это оказался Рашидов.
– А дальше я начал свою диверсию, – он улыбнулся уже радостнее. – Писал ей анонимные записочки со стихами, присылал букеты… Это продолжалось полтора года. Иногда я начинал сердиться и думал – не проще ли найти другую девушку? Но почему-то не мог ни с кем сойтись дольше, чем на один вечер. И чем больше проходило времени, тем больше я уверялся в том, что хочу только Машу. Однажды мне это надоело, и я пришёл к ней домой, наплевав на всё. Добился того, что она сама вышла ко мне в комнату, молча сел перед ней на колени и протянул коробочку с кольцом.
– Ого! – я чуть не откусила кусок от бокала.
– Вот и Маша тоже была в шоке. Сначала она всё допытывалась, зачем я так жестоко над ней шучу, а потом, когда я уже начал драть на себе волосы и вопить, что я уже полтора года как не шучу, Маша вдруг тоже плюхнулась передо мной на колени и спросила, что же в таком случае я нахожу в ней привлекательного. Можешь представить себе такую картинку? Юноша и девушка стоят на коленях, и он рассказывает ей о том, какая она красивая, добрая, самая лучшая.
– Поверила?
– Ну… С одной стороны, Маша поняла, что я действительно не шучу, а с другой – поверить ей мешала собственная уверенность в своей уродливости.
– Кстати, откуда росли ноги у этой уверенности? Такое ведь просто так не возникает.
– Мама ей с детства это внушала. Очень расстраивалась, что дочка растёт пухленькой, ну и каждый день говорила Маше, какой она страшненький ребёнок. А потом дразнили в детском саду и в школе, да и парни за Машей никогда не увивались, вот она и уверилась в своей непривлекательности. Тем не менее, кольцо моё она взяла и сказала, что если за два года не передумаю – выйдет за меня замуж. Как ты понимаешь, я не передумал… Более того, я всячески пытался доказать Маше, что она ничем не хуже других, а во многом даже лучше. Комплексов у неё действительно стало поменьше, но, как это ни смешно, всю жизнь она продолжала ненавидеть свою внешность и стесняться своего тела. Не любила загорать и купаться, потому что стеснялась, и даже переодеваться при мне не могла, хотя в моём взгляде уж точно никогда не было насмешки…
Я вздохнула. Да, и эти мысли были мне знакомы. Я тоже стеснялась и ненавидела своё тело… до тех пор, пока это не перестало быть важным. После смерти родителей такие вещи больше не волновали меня. С тех пор я никак не относилась к своей внешности – ну волосы, ну глаза, ну грудь… а красивое или нет – какая разница? Разве может красивая грудь сделать меня счастливой?
– Там, на полке, есть фотография Маши. Если хочешь, посмотри.
Подойдя к снимку, я взяла его в руки и вгляделась в счастливые молодые лица. Рашидова я узнала сразу – худой и длинный, он властным жестом приобнимал стоящую рядом девушку. В его лице я увидела ту же силу и твёрдость, что и сейчас.
А вот девушка… Маша… Она робко улыбалась, смотря в камеру, и, глядя на неё, мне почему-то тоже хотелось улыбнуться. Кудрявые тёмные волосы до лопаток, светлые глаза – на чёрно-белом снимке непонятно, какого цвета, – нос картошкой, круглое личико с пухлыми щёчками… Я бы не сказала, что так сильно на неё похожа, но всё-таки какое-то сходство просматривалось. Едва уловимое, но тем не менее… А ведь это всего лишь снимок, а если мы похожи в жестах, голосе, движениях…
Поставив фотографию на полку, я вернулась к своему креслу. Села и улыбнулась Рашидову.
– Прелестная у тебя была жена.
Он кивнул, и на секунду в глазах мелькнуло что-то очень печальное. Но почти сразу ушло, словно разбившись о его улыбку.
– Хочешь, я расскажу тебе какую-нибудь весёлую историю из нашего с Мишкой детства?
– Еще спрашиваешь!
Я так и не вспомнила, в какой момент уснула, слушая мягкий голос ещё вчера чужого мужчины. Очнулась уже, когда меня клали в мягкую постель, причём явно не в мою.
– А у меня там кошка, – пробормотала я, борясь со сном.
– Т-с-с. Спи, я завтра перед работой отвезу тебя домой, покормишь свою кошку.
Последним, что я почувствовала, был лёгкий поцелуй в щёку, а потом я уже провалилась в сон.
Проснувшись утром, я несколько секунд не понимала, где нахожусь. Пялилась на широкую постель, на огромный плазменный телевизор напротив, на комод, на незнакомый потолок… И на мужчину, сидящего рядом.
Быстро восстановив в памяти события вчерашнего вечера, я поняла, что, во-первых, осталась на ночь у Рашидова, во-вторых, он положил меня в постель не совсем голую, только платье снял, а в-третьих – ничего у нас ночью не было. Кажется, он тут и не спал, хотя на кровати явно можно было поместить ещё человек эдак пять…
Я приподнялась, пытаясь рассмотреть хоть что-то, по чему можно будет понять, сколько сейчас времени. Но не успела даже приглядеться, как услышала тихий голос Мира:
– Ты не сердишься?
От неожиданности я вздрогнула.
– На что?
Немного сонный, со взъерошенными волосами, Рашидов выглядел крайне забавно. Он уже был одет и сидел на краю кровати, с беспокойством всматриваясь в моё лицо.
– Что не разбудил и домой не отвёз. Просто ты так крепко уснула… Я не хотел тебя будить и почти час потом ещё добираться до твоего дома…
– Не сержусь. Особенно я тебе благодарна за то, что ты не стал меня полностью раздевать, а то я подумала бы чего-нибудь не то…
– Например? – Мир улыбнулся.
– Например, что напилась вчера до чёртиков, разнесла тебе библиотеку, а потом полночи с тобой кувыркалась.
Он засмеялся, улыбнулся ещё шире и ответил:
– Насчёт первого и второго я искренне сомневаюсь, ты на такое не способна. А вот насчёт третьего я бы не возражал… Только и на это ты не способна.
И Мир подмигнул мне. Я тоже улыбнулась, хотя мне было немного неловко – в основном из-за того, что я не привыкла просыпаться в чужой постели. Даже зная, что ничего не было…
– Верно, такая уж я благоразумная. А… кстати, где ты сам спал?
– В другой комнате, – Мир махнул рукой. – Мало у меня тут комнат с диванами, что ли? А теперь пойдём позавтракаем, и я отвезу тебя домой. Кошкам ведь тоже надо кушать.
Если бы не Мир, эту неделю, пока не было Громова, я бы пережила с большим трудом. Я очень сильно скучала, но рядом с Рашидовым мне становилось легче. Даже когда мы разговаривали о работе – а это происходило достаточно часто – мысли о Максиме Петровиче не приносили мне такого мучительного дискомфорта, как было, когда я оставалась одна.
Далеко не всегда можно объяснить себе свои же поступки. И я не смогла бы чётко объяснить, зачем мне нужно общение с Миром… просто знала, что это правильно. И в кои-то веки я не рассуждала на всякие философские темы, отпустив себя.
Постепенно я, как из кусочков пазла, складывала его жизнь, узнавая с каждым днём всё больше. Не только о Ломове и Маше, а обо всех дорогих ему людях, о сыновьях, об учёбе в университете и несбывшихся мечтах, о бизнесе… И об одиночестве взрослого мужчины, у которого в жизни есть всё – и в то же время нет ничего, чего нельзя было бы отдать без сожаления. Кроме сыновей, которым он уже давно не очень-то нужен – у них свои семьи и маленькие дети.
И я стала видеть одновременно двух Эльмиров – первый, мудрый и печальный, немного мечтательный – именно таким становился Мир со мной. А второй – властный и безжалостный, холодный, как сталь – таким он был с подчинёнными. Я оценила его «вторую ипостась» в полной мере, когда Мир пару раз говорил при мне по телефону и кого-то отчитывал.
И ни одного из этих двух Рашидовых я не боялась. Даже того, властного и холодного. Ведь когда Мир смотрел на меня, в глубине его тёмных глаз загорался ласковый тёплый огонёк. И этот огонёк нельзя было скрыть ни за одной из его масок.
В понедельник я шла на работу, сгорая от предвкушения. Я уже так соскучилась по Громову, что готова была броситься ему на шею прямо с порога. И даже не удержалась от вопроса на проходной.
– Не подскажете, Максим Громов уже здесь? – спросила я начальника охраны.
– Да, здесь, – мне понимающе ухмыльнулись.
Я побежала по лестнице наверх, стараясь утихомирить разбушевавшееся от радости сердце. Путаясь в юбке, достигла нашего этажа, промчалась по пустому коридору и рывком распахнула дверь в кабинет.
Он стоял возле моего стола, рассматривая какие-то бумаги, и обернулся, как только я вошла.
– Наташа, – лицо Громова осветила ласковая улыбка.
– Максим Петрович, – выдохнула я, сорвавшись с места. Но и он не стоял на месте, а побежал мне навстречу, и где-то в середине кабинета мы и столкнулись…
Громов сжал меня в объятиях и впился в губы таким страстным, требовательным поцелуем, что я чуть не задохнулась. Отчаянно пытаясь захватить хоть немного воздуха, я чувствовала, как где-то внизу разгорается что-то очень сладкое и пряное, как слабеют ноги, а из головы исчезают все мысли. Остаются только эмоции, чистые, как ключевая вода, и такие новые для меня.
– Теперь ты понимаешь, почему я так смотрел на тебя, когда ты вернулась из отпуска? – прошептал Громов в мои губы, оторвавшись от них всего на секунду. – Хотел сделать то же самое…
Наверное, он думал, что я сейчас что-нибудь скажу, как всегда, поэтому поспешил заткнуть меня с помощью поцелуя. Но в этот раз я была совершенно не способна говорить.
И надо же было так случиться, что именно когда рука Максима Петровича медленно поползла вниз по моей спине, заставляя последнюю покрываться мурашками, где-то рядом хлопнула дверь…
И я отпрыгнула от него, как испуганная кошка, озираясь по сторонам. Рядом больше никого не было, но… дверь в кабинет так и оставалась открытой. Я действительно не закрыла её, когда входила.
– О, боже мой, – выдохнула я, прижимая руки к губам. – Дверь!..
Громов совершенно спокойно посмотрел на причину моего беспокойства, потом подошёл и захлопнул её. Вернувшись ко мне, он взял меня за руку и повёл в свой кабинет.
Как я и думала, когда за нами закрылась ещё и эта дверь, Максим Петрович хотел вернуться к прежним занятиям, но…
– Стойте! – прошептала я, останавливая его на полпути к моим губам. – Пожалуйста, не нужно больше.
Громов улыбнулся, но из объятий не выпустил.
– Не понравилось? – спросил он, хитро прищурив глаза.
– Понравилось, – ответила я так же тихо, как и раньше. – Просто не нужно, и всё.
Максим Петрович вздохнул.
– Тебе не нужно было целовать меня на мой день рождения. Это была твоя ошибка. Если до того поцелуя я ещё мог как-то держаться… То теперь уже нет. И прошедшая неделя полностью убедила меня в своём решении…
Вот тут я испугалась. Громов смотрел на меня очень странно. Я никогда не видела такого взгляда у него – мрачного и упрямого.
– В каком решении? – спросила я осторожно.
– Я расскажу тебе о нём чуть позже. Хорошо?
И, не дожидаясь ответа, Максим Петрович вновь поцеловал меня. Так же властно, как и до этого, но теперь он ещё и совершенно нахально поглаживал мою грудь. Этот факт меня просто поразил! Громов, который раньше не позволял себе ничего больше осторожных прикосновений, и вдруг…
Что же с ним случилось?!
– Иди, – наконец сказал Максим Петрович, выпуская меня из объятий. – Я слышу, там Светочка уже пришла. Через час я тебя вызову, обсудим выставку.
Кивнув, я поспешила ретироваться, забыв даже о том, что могу выглядеть после всех этих поцелуев, мягко говоря, странновато.
И Светочка этот факт сразу заметила.
– Зотова, – ухмыльнулась она, доставая из шкафа пакетик с чаем, – ты что, целовалась?
Я вздохнула, опустилась на стул и жалобно вопросила:
– Неужели так видно?
– Не волнуйся, – она опять хмыкнула, – это ненадолго. Просто поправь волосы, чуть припудрись и подкрась губы. Хотя… с губами можешь ничего не делать, они сейчас и так красные.
Кивнув, я встала и подошла к зеркалу. Выглядела я действительно знатно… Ну и Громов! И чего он так на меня накинулся…
– Наташ, – Светочка вместе со своей кружкой подошла почти вплотную и тихо сказала:
– Громов хороший мужик. И вы давно друг другу нравитесь. Я заметила это ещё в тот день, когда он тебя спящей красавицей назвал. Вы тогда флиртовали, знаешь об этом? Хотя, откуда ты можешь знать… Отпусти уже наконец все свои мысли и сделай наконец то, чего тебе самой хочется.
Я только вздохнула. Ну вот как таким людям объяснять, что если в жизни делать исключительно то, что хочется, всё полетит в тартарары?
Особенно моя совесть. Она этого не переживёт точно.
Когда Громов позвал меня к себе через час, я успела собраться с мыслями. Но он, похоже, этого ожидал, потому что ничего, кроме вопросов по работе, я от него не услышала. Почти полтора часа мы разбирали выставку, я выслушивала комментарии по итогам всех встреч, записывала инструкции для заведующих, и к концу нашего совещания успела окончательно забыть про утренний «инцидент».
И только я отложила ручку и начала приподниматься со стула, чтобы уйти к себе, как Громов вдруг взял меня за руку и спросил:
– Я не напугал тебя утром?
В его глазах действительно было беспокойство, поэтому я ответила:
– Немного, Максим Петрович. Вы были не очень похожи на себя… ну, на то, как вы обычно себя ведёте…
Он хмыкнул, но через мгновение серьёзно посмотрел на меня.
– Обещаю, что не обижу тебя.
– Я знаю, – я кивнула. – Но я немного не поняла насчёт того, что вы сказали про своё решение.
– Забудь, – Максим Петрович ласково улыбнулся. – Это не имеет значения, поверь. А теперь я хотел бы знать, что ты хочешь в подарок на день рождения.
Э-э-э… Что? Ах, да…
– Я и забыла, – я хмыкнула, вспомнив о том, что через полторы недели мне стукнет четверть века. – Максим Петрович, честное слово, я не знаю. Можно просто, как обычно, деньги в конвертике.
– Это от коллектива. А что могу подарить тебе я?
Еле сдержав удивлённый вздох, я ответила:
– Не знаю. Я… уже давно не думаю о таких вещах.
– Тогда просто скажи мне, что ты любишь. Кроме книг, конечно, – он усмехнулся. – К примеру, как ты относишься к украшениям?
Я забеспокоилась. Не хватает ещё, чтобы мой начальник мне дорогие подарки делал! А с Громова станется, он же просто побрякушку не купит, обязательно чего-нибудь придумает…
– Лучше не надо, Максим Петрович. Я нормально отношусь к украшениям, просто… не нужно.
В его глазах мелькнуло что-то, очень похожее на обиду. Я вздохнула. Ох, лучше бы он вообще меня не спрашивал про этот день рождения, будь он неладен…
– Хорошо, Наташа, я понял. Я что-нибудь придумаю. А теперь можешь идти.
Громов говорил ровным, спокойным голосом, но я понимала – обиделся… И что я могла сделать? Помедлив пару секунд, я вздохнула, покорно встала и вышла из кабинета, признавая своё поражение – я так и не придумала, чем могу утешить Максима Петровича.
По правде говоря, мне вообще не хотелось думать о своём дне рождения. Это был мой четвертый день рождения без родителей, и если до их смерти я просто всегда ждала в эти дни всяческих неприятностей, то теперь… Какой мукой для меня были последние три дня рождения… Лучше бы их вообще не было!
Может, мне отпроситься? Или больничный взять?.. Нет, как малодушно… И потом, бесконечно прятаться всё равно невозможно, рано или поздно меня поймают и хорошенько поздравят. Хоть бы без цветов обошлось!
Размышляя об этом, я не сразу услышала звонок своего мобильного телефона. Это оказался Рашидов.
