Думала о том, что мне хорошо. Здесь и сейчас.
Думала о том, что мама бы не одобрила… А потом я поняла, что ошибаюсь. Мама одобрила бы, если бы знала, что мне уже четыре года не было так хорошо и спокойно, как сейчас, в объятиях этого мужчины, который никогда не будет принадлежать мне.
Думала о том, что постараюсь, чтобы Лисёнок не возненавидела меня на всю жизнь…
Думала о том, как мне нравятся прикосновения этих рук…
В какой-то момент мир перестал существовать. Он замер, словно затаил дыхание, совсем как я в далёком детстве, когда случалось что-нибудь, казавшееся мне волшебством.
Замерли мои мысли. Под затихающую музыку я потянулась к губам Громова и, услышав тихий вздох, поняла, что меня куда-то несут.
Там было темно. Только в окно виднелись несколько ярких звёздочек и почти полная луна. Максим Петрович осторожно поставил меня на пол, а в следующий миг уже крепко обнимал.
Его губы были везде. Никто не целовал меня так. И никогда мне не было так хорошо от чьих-то горячих поцелуев, от нежных и откровенных прикосновений. И я не думала, что так вообще бывает… а если бывает, то точно не со мной…
Мне не было страшно. А больно было только несколько мгновений, но эта боль сорвалась с моих губ тихим стоном, так и не успев разгореться.
А в следующий миг я почувствовала, что внутри меня возникает что-то ласковое, сладкое, настоящее, от чего хочется заплакать… и застонать… очень громко, так, чтобы отпустить саму себя, чтобы внутри больше не было холодно и пусто, а только так – сладко и горячо.
И я делала это. А он губами ловил мои стоны и стирал дорожки от слёз поцелуями, шепча что-то нежное… что-то такое, чего мне никто и никогда не говорил.
Возможно, когда-нибудь я пожалею. Но сейчас я просто счастлива, что эта ночь была в моей жизни.
Я проснулась от какого-то резкого звука. И, сев на постели, несколько секунд не могла понять, где нахожусь.
Вспомнив, посмотрела на часы. Улыбнулась, поняв, что как раз в этот момент меня должна будить Алиса…
Я встала с постели и подошла к окну, с удивлением почувствовав саднящую боль между ног. Значит, последствия всё-таки есть. «Плата за страсть», – подумала я, улыбнувшись.
Благодаря небольшой минусовой температуре снег ещё не растаял, и я с удовольствием разглядывала облепленные снегом, как сахарной пудрой, деревья, машины, ставшие все вдруг свадебными кортежами, белые дорожки… И мне вдруг захотелось сделать глупость.
Дыхнув на стекло, я пальцем нарисовала на запотевшей поверхности сердечко. Так я делала в детстве. Улыбнулась, глядя на то, как мой рисунок медленно исчезает. Теперь про мою глупость никто не узнает.
Стоять на холодном полу было неуютно, и я перепрыгнула на мягкий ковёр. Почему-то от резкого движения между ног стало влажно, но я не обратила внимания на это ощущение.
– Какая чудесная картина – обнажённая женщина на фоне окна, – Громов, взъерошенный после сна, приподнялся с постели. – Ты чего так рано вскочила?
И я, не удержавшись, запрыгнула обратно и крепко обняла его.
– Просто проснулась. А ты… что ты хочешь на завтрак, Максим?
И отстранилась, чтобы посмотреть на его лицо. Оно того стоило!
– Ничего себе! Ты ещё вчера, засыпая, сказала «спокойной ночи, Максим Петрович», я даже расстроился. После того, что было, обращаться на «вы» как-то… неприлично.
– Ну почему же? – я рассмеялась. – По-моему, как раз то, что было, – неприлично, а вот обращение на «вы»…
– Ах так…
Меня повалили на постель и поцеловали. Я ничуть не возражала, обняв Громова за шею. Но он вдруг перестал меня целовать, сел на постели и посмотрел на свою руку, которой только что поглаживал внутреннюю поверхность моего бедра.
– Чёрт… А я вчера думал, что мне показалось…
В этот момент я поняла, почему мне так мокро.
– Ой…
– Вот именно – ой… Я не буду спрашивать, почему ты не сказала и как вообще умудрилась сохранить девственность до такого почтенного возраста в наше время… Ты просто дуй в ванну. Быстро!
Чуть позже я оценила масштабы катастрофы. Можно было подумать, что меня кто-то резал. Громову пришлось поменять простынь.
– Извини, пожалуйста, – отчаянно краснея и глядя в пол, сказала я. – Я не думала, что будет так много крови… Надеюсь, она отстирается…
Максим только вздохнул, а потом обнял и прижал меня к себе.
– Дурочка. Тебе правда не было больно?
– Нет…
Больше он ничего не сказал. И я была ему за это благодарна, потому что немного стыдилась своего поступка. Я действительно специально ничего не говорила Максиму. Просто подумала, что это может что-то изменить в его отношении ко мне. Да и вообще, я не знаю, какими словами нужно о таких вещах рассказывать.
– Если я пожарю яичницу на помидорах, ты будешь?
– Буду, – Максим развеселился. – А почему именно на помидорах?
Я вздохнула.
– Я последний раз готовила такую в день смерти родителей. Потом, позже, много раз хотела приготовить… но чувствовала, что не могу. А сегодня понимаю, что могу.
Максим несколько секунд просто смотрел на меня, а потом взял за руку и тихонько сжал пальцы.
– Я очень надеюсь, что когда-нибудь ты и цветов перестанешь бояться.
Я тоже очень на это надеялась.
После завтрака я попросила Громова отвезти меня домой. Нужно было покормить Алису и взять кое-какие вещи – не ходить же мне по его квартире в праздничном платье с открытой спиной. Хотя Максим уверял меня, что не будет возражать, если я буду ходить по квартире в неглиже, но на такое я пока была не способна.
И только мы вышли из подъезда и направились к его машине, как нас ждал сюрприз.
– Папа! – послышался звонкий девичий голос. Я вздрогнула и, подняв глаза, увидела Анжелику с Алисой. Обе девочки стояли рядом с машиной и, очевидно, ждали нас. Вид у Лисёнка был озадаченный, Лика же смотрела на меня с откровенной ненавистью во взгляде.
Я сглотнула. Конечно, я представляла, что когда-нибудь мне придётся встретиться с дочками Громова… но не думала, что это произойдёт настолько скоро.
– Вы с матерью совсем офонарели, – зло процедила Анжелика. – Со вчерашнего дня на звонки не отвечаете. Ну я понимаю, мама, ей на всех вокруг пофигу, но ты-то, пап? От тебя я такого не ожидала.
Лисёнок нерешительно переминалась с ноги на ногу, косясь то на меня, то на Максима. Видимо, она уже всё поняла, но никак не могла до конца осознать. Что ж, она не одинока, я тоже пока не успела осознать случившееся…
– Лика, я тебя прошу… – начал Громов, но не успел больше ничего сказать.
– Просишь? – фыркнула девушка. – О чём, интересно? Вы с матерью хоть бы предупредили, что я должна врать Лисёнку.
В воцарившемся молчании не было слышно ничего, кроме тяжёлого дыхания Анжелики.
И мне вдруг стало очень её жаль. Сначала я даже не поняла, откуда взялось это чувство, а потом…
Передо мной стояла даже не девушка – девочка, которая была никому не нужна. Я смотрела на Лику и видела в её зелёных глазах под презрением и ненавистью настоящую болотную тоску.
– Лисёнок, я могу поговорить с тобой наедине? – спросил Максим у своей младшей дочери и, дождавшись кивка, взял ее за руку. – Мы на минутку. Лика, очень тебя прошу, не хами Наташе.
Губы девочки скривились, а я проводила Громова с Лисёнком удивлённым взглядом. Почему он не захотел говорить при нас? Чем ему помешала Лика? Я чувствовала, что девочку это недоверие очень задевает и обижает, но, по-видимому, она привыкла к такому отношению.
– Шлюха ты, – тут же процедила Лика, как только Максим с Алисой отошли подальше, – всё-таки добралась до папы.
Я вздохнула.
– Тебе обязательно оскорблять всех окружающих?
– Не всех. Только тех, кто того заслуживает.
– А почему ты думаешь, что я этого заслуживаю?
Девочка усмехнулась. В её глазах светилось такое откровенное презрение, которого я никогда не встречала раньше.
– А как ещё можно назвать женщину, которая трахается с женатым мужчиной?
Меня кольнуло чужой болью. И я, поддавшись порыву, подошла ближе и положила руки на плечи Лики. Девочка дёрнулась, на секунду опешив от моей наглости, но я лишь крепче сжала её плечи.
– Ты ведь знаешь, что между твоими родителями давно нет любви, – тихо сказала я, смотря Лике в глаза. – Его измена не причинит боли твоей маме. Так почему ты так меня ненавидишь, Лика?
Взгляд девочки заметался, словно я посадила её в клетку.
– Ты ничего не знаешь, – наконец буркнула она. Презрение в её глазах уменьшалось, уступая место смятению. – За последние пять лет у папы были три женщины, и они все бросали его первыми, поняв, что он никогда не разведётся с мамой. Это причиняет ему боль, каждый раз он очень переживает. Уже полтора года у папы не было ни с кем отношений, и тут ты… – глаза Лики вновь вспыхнули ненавистью, а я глубоко вздохнула.
Девочка переживает за отца. Как всё просто! И как же она не похожа на мать, которая сама толкала меня в объятия Максима, не думая о последствиях.
Теперь я, смотря на Лику, больше не видела в ней молодую Лену.
– Ты красивее их всех вместе взятых и моложе, намного моложе. И папа… он очень увлечён тобой. И когда ты его бросишь, ему будет очень больно. Я не хочу, чтобы ему было больно!
Её голос, сорвавшийся к концу речи на визг, окончательно уверил меня в принятом решении.
– Лика, – я опустила свои руки вниз и сжала ладони девочки, – никто на свете не застрахован от боли и переживаний, но я обещаю, что постараюсь не делать больно твоему папе. Клянусь.
Она смотрела на меня, чуть приоткрыв рот, а в глазах больше не было ненависти. Только удивление.
В этот момент совсем рядом послышались шаги Максима и Алисы, и мы резко развернулись к ним лицом. Громов явно был доволен, он улыбался, глядя на нас с Ликой, а Лисёнок смотрела на меня спокойно и без малейшего осуждения.
– Дочка, – сказал Максим, как только подошёл поближе, – я не успел тебя спросить – как вы с Алисой узнали, где я?
– Я просто догадалась, – пожала плечами Лика, уже вернувшая себе прежнее хмуро-презрительное выражение лица. – Где ты ещё мог быть? Это мама по чужим квартирам шастает, а ты только в своей торчишь.
– Понятно. Ну, садитесь в машину. Мне нужно отвезти Наташу домой.
– Домой? – удивилась Лика. – Но впереди ведь выходные…
– Мне нужно покормить кошку, – объяснила я, ободряюще улыбнувшись девочке. – Её, кстати, зовут Алисой.
Лисёнок рассмеялась, услышав об этом забавном совпадении, и мы забрались в машину. Громов явно думал, что я сяду на переднее сиденье, но мне хотелось быть поближе к девочкам и кое-что спросить у Алисы.
– Лисёнок, – тихо сказала я, пока Максим заводил машину и выруливал со стоянки на дорогу, – ты не сердишься на меня?
– Нет, – она покачала головой, – папа всё хорошо объяснил. Да и я уже начала догадываться… давно. Просто мне хотелось, чтобы это оказалось неправдой. Хотелось, чтобы мама с папой любили друг друга. И меня.
– Они оба тебя любят, – сказала я серьёзно. – Просто, так уж получилось, что у них не сложились отношения между собой.
Лика прислушивалась к разговору и косилась на меня с каким-то странным выражением на лице. Заметив мой взгляд, девочка помрачнела, отвернулась и нарочито громко спросила:
– Папа, а Наташа теперь будет жить в твоей квартире?
Я чуть не подпрыгнула, услышав подобное предположение.
– Вообще-то мы ещё об этом не думали, – ответил Максим спокойно. – Но можем узнать мнение друг друга прямо сейчас. Что скажешь, Наташа?
Я покосилась на Лисёнка. Девочка улыбнулась и прошептала:
– Переезжай к папе.
Лика же поджала губы, но в её глазах не было ни ненависти, ни презрения. – Максим… я не очень понимаю… разве ты живёшь отдельно от жены и дочек?
– Нет. Я не живу отдельно, просто это моя квартира.
– Тогда я не понимаю, как ты будешь видеться с Ликой и Лисёнком…
Глаза Максима, отражавшиеся в зеркале заднего вида, иронично вспыхнули.
– Ну, Лисёнок может и с нами пожить какое-то время, если хочет. А Лика уже большая девочка.
Второе предложение в этом комментарии мне совсем не понравилось, потому что я сразу додумала продолжение: «…Большая девочка, которая справится и в одиночестве».
Лике оно тоже не понравилось – в её прозрачных зелёных глазах вновь мелькнула болотная тоска.
– Нет, Максим, – я покачала головой. – Я так не могу. Я лучше останусь у себя.
– Почему? Ведь… – начал было Максим, но тут раздался негромкий голос Лики:
– Живи с папой, Наташа. Пожалуйста.
В машине стало очень тихо. Громов переваривал сказанное дочерью, видимо, обалдев от того, что она сказала волшебное слово «пожалуйста». Лисёнок просто улыбалась, переводя взгляд с меня на сестру. А я смотрела на Лику, пытаясь понять мысли и чувства этого ребёнка. Я понимала – она что-то задумала, но вот что именно…
– Хорошо, – наконец сказала я, – но с одним условием. Когда у нас будет гостить Лисёнок, ты, Лика, тоже будешь нашей гостьей.
Глаза девочки расширились от удивления.
– Ты… хочешь… чтобы… я приходила? – прошептала она.
– Да, – я кивнула. И в тот же миг лицо Лики преобразилось, осветившись такой радостной улыбкой, что мне показалось, будто в машине стало немного светлее.
Добравшись до моего дома, Громов оставил дочек в машине, а сам пошёл со мной наверх, чтобы помочь собрать вещи и «упаковать» Алису.
Впуская его в свою квартиру, я немного волновалась. Ещё никто из мужчин не заходил сюда, кроме Антона. И теперь, открывая дверь перед Максимом, я чувствовала себя так, словно принимала какое-то судьбоносное решение.
Алиса бросилась ко мне под ноги, оглушительно мурча. Я подняла её на руки и зарылась носом в тёплую серую шерсть, чувствуя, как спину царапают когти моей кошки – она всегда выпускала их, встречая меня после долгого отсутствия.
Отпустив Алису, я положила ей в миску вареной курицы и налила воды. И только затем обратила внимание на Максима, который стоял посреди коридора и заглядывал в большую комнату, улыбаясь немного смущённо.
– Почему-то я так и представлял себе твою квартиру, – в следующую секунду он заключил меня в объятия и поцеловал. Нахлынувшие в тот же миг эмоции чуть не сбили меня с ног, и в комнату мы не вошли, а ввалились, страстно целуясь. Наткнувшись на диван, рухнули на подушки и зашлись в оглушительном хохоте, не выпуская друг друга из объятий.
– Ты, кажется, поладила с Ликой, – сказал Максим, поудобнее устраиваясь на моём диване.
– Пока это нельзя так называть, – я покачала головой. – Но всё же лучше, чем та ненависть, с которой она смотрела на меня в самом начале.
Максим, лукаво улыбаясь, начал поглаживать мою грудь. Я перехватила его руку, переплела пальцы и сказала:
– Не сейчас и не здесь.
– Почему? – он поднял вторую руку и погладил меня по щеке.
– Потому что нас ждут. Или ты забыл? Мне нужно собраться. Это не займёт больше двадцати минут. Так что давай лучше встанем, а пока я буду складывать вещи, ты расскажешь мне о Лике.
С явной неохотой Громов позволил мне встать с дивана и поднялся сам. Я сочувственно улыбнулась и, чмокнув его в щёку, отскочила к шкафу, уже начиная раздумывать о том, что мне понадобится из вещей.
– Почему именно о Лике?
Роясь в огромном количестве платьев, брюк, кофточек и костюмов (большинство из этой одежды было подарено мне когда-то Антоном), я ответила:
– Максим, ты не замечал, что твоя старшая дочь несчастна?
Несколько секунд Громов молчал.
– Почему ты так думаешь?
Думала о том, что мама бы не одобрила… А потом я поняла, что ошибаюсь. Мама одобрила бы, если бы знала, что мне уже четыре года не было так хорошо и спокойно, как сейчас, в объятиях этого мужчины, который никогда не будет принадлежать мне.
Думала о том, что постараюсь, чтобы Лисёнок не возненавидела меня на всю жизнь…
Думала о том, как мне нравятся прикосновения этих рук…
В какой-то момент мир перестал существовать. Он замер, словно затаил дыхание, совсем как я в далёком детстве, когда случалось что-нибудь, казавшееся мне волшебством.
Замерли мои мысли. Под затихающую музыку я потянулась к губам Громова и, услышав тихий вздох, поняла, что меня куда-то несут.
Там было темно. Только в окно виднелись несколько ярких звёздочек и почти полная луна. Максим Петрович осторожно поставил меня на пол, а в следующий миг уже крепко обнимал.
Его губы были везде. Никто не целовал меня так. И никогда мне не было так хорошо от чьих-то горячих поцелуев, от нежных и откровенных прикосновений. И я не думала, что так вообще бывает… а если бывает, то точно не со мной…
Мне не было страшно. А больно было только несколько мгновений, но эта боль сорвалась с моих губ тихим стоном, так и не успев разгореться.
А в следующий миг я почувствовала, что внутри меня возникает что-то ласковое, сладкое, настоящее, от чего хочется заплакать… и застонать… очень громко, так, чтобы отпустить саму себя, чтобы внутри больше не было холодно и пусто, а только так – сладко и горячо.
И я делала это. А он губами ловил мои стоны и стирал дорожки от слёз поцелуями, шепча что-то нежное… что-то такое, чего мне никто и никогда не говорил.
Возможно, когда-нибудь я пожалею. Но сейчас я просто счастлива, что эта ночь была в моей жизни.
Я проснулась от какого-то резкого звука. И, сев на постели, несколько секунд не могла понять, где нахожусь.
Вспомнив, посмотрела на часы. Улыбнулась, поняв, что как раз в этот момент меня должна будить Алиса…
Я встала с постели и подошла к окну, с удивлением почувствовав саднящую боль между ног. Значит, последствия всё-таки есть. «Плата за страсть», – подумала я, улыбнувшись.
Благодаря небольшой минусовой температуре снег ещё не растаял, и я с удовольствием разглядывала облепленные снегом, как сахарной пудрой, деревья, машины, ставшие все вдруг свадебными кортежами, белые дорожки… И мне вдруг захотелось сделать глупость.
Дыхнув на стекло, я пальцем нарисовала на запотевшей поверхности сердечко. Так я делала в детстве. Улыбнулась, глядя на то, как мой рисунок медленно исчезает. Теперь про мою глупость никто не узнает.
Стоять на холодном полу было неуютно, и я перепрыгнула на мягкий ковёр. Почему-то от резкого движения между ног стало влажно, но я не обратила внимания на это ощущение.
– Какая чудесная картина – обнажённая женщина на фоне окна, – Громов, взъерошенный после сна, приподнялся с постели. – Ты чего так рано вскочила?
И я, не удержавшись, запрыгнула обратно и крепко обняла его.
– Просто проснулась. А ты… что ты хочешь на завтрак, Максим?
И отстранилась, чтобы посмотреть на его лицо. Оно того стоило!
– Ничего себе! Ты ещё вчера, засыпая, сказала «спокойной ночи, Максим Петрович», я даже расстроился. После того, что было, обращаться на «вы» как-то… неприлично.
– Ну почему же? – я рассмеялась. – По-моему, как раз то, что было, – неприлично, а вот обращение на «вы»…
– Ах так…
Меня повалили на постель и поцеловали. Я ничуть не возражала, обняв Громова за шею. Но он вдруг перестал меня целовать, сел на постели и посмотрел на свою руку, которой только что поглаживал внутреннюю поверхность моего бедра.
– Чёрт… А я вчера думал, что мне показалось…
В этот момент я поняла, почему мне так мокро.
– Ой…
– Вот именно – ой… Я не буду спрашивать, почему ты не сказала и как вообще умудрилась сохранить девственность до такого почтенного возраста в наше время… Ты просто дуй в ванну. Быстро!
Чуть позже я оценила масштабы катастрофы. Можно было подумать, что меня кто-то резал. Громову пришлось поменять простынь.
– Извини, пожалуйста, – отчаянно краснея и глядя в пол, сказала я. – Я не думала, что будет так много крови… Надеюсь, она отстирается…
Максим только вздохнул, а потом обнял и прижал меня к себе.
– Дурочка. Тебе правда не было больно?
– Нет…
Больше он ничего не сказал. И я была ему за это благодарна, потому что немного стыдилась своего поступка. Я действительно специально ничего не говорила Максиму. Просто подумала, что это может что-то изменить в его отношении ко мне. Да и вообще, я не знаю, какими словами нужно о таких вещах рассказывать.
– Если я пожарю яичницу на помидорах, ты будешь?
– Буду, – Максим развеселился. – А почему именно на помидорах?
Я вздохнула.
– Я последний раз готовила такую в день смерти родителей. Потом, позже, много раз хотела приготовить… но чувствовала, что не могу. А сегодня понимаю, что могу.
Максим несколько секунд просто смотрел на меня, а потом взял за руку и тихонько сжал пальцы.
– Я очень надеюсь, что когда-нибудь ты и цветов перестанешь бояться.
Я тоже очень на это надеялась.
После завтрака я попросила Громова отвезти меня домой. Нужно было покормить Алису и взять кое-какие вещи – не ходить же мне по его квартире в праздничном платье с открытой спиной. Хотя Максим уверял меня, что не будет возражать, если я буду ходить по квартире в неглиже, но на такое я пока была не способна.
И только мы вышли из подъезда и направились к его машине, как нас ждал сюрприз.
– Папа! – послышался звонкий девичий голос. Я вздрогнула и, подняв глаза, увидела Анжелику с Алисой. Обе девочки стояли рядом с машиной и, очевидно, ждали нас. Вид у Лисёнка был озадаченный, Лика же смотрела на меня с откровенной ненавистью во взгляде.
Я сглотнула. Конечно, я представляла, что когда-нибудь мне придётся встретиться с дочками Громова… но не думала, что это произойдёт настолько скоро.
– Вы с матерью совсем офонарели, – зло процедила Анжелика. – Со вчерашнего дня на звонки не отвечаете. Ну я понимаю, мама, ей на всех вокруг пофигу, но ты-то, пап? От тебя я такого не ожидала.
Лисёнок нерешительно переминалась с ноги на ногу, косясь то на меня, то на Максима. Видимо, она уже всё поняла, но никак не могла до конца осознать. Что ж, она не одинока, я тоже пока не успела осознать случившееся…
– Лика, я тебя прошу… – начал Громов, но не успел больше ничего сказать.
– Просишь? – фыркнула девушка. – О чём, интересно? Вы с матерью хоть бы предупредили, что я должна врать Лисёнку.
В воцарившемся молчании не было слышно ничего, кроме тяжёлого дыхания Анжелики.
И мне вдруг стало очень её жаль. Сначала я даже не поняла, откуда взялось это чувство, а потом…
Передо мной стояла даже не девушка – девочка, которая была никому не нужна. Я смотрела на Лику и видела в её зелёных глазах под презрением и ненавистью настоящую болотную тоску.
– Лисёнок, я могу поговорить с тобой наедине? – спросил Максим у своей младшей дочери и, дождавшись кивка, взял ее за руку. – Мы на минутку. Лика, очень тебя прошу, не хами Наташе.
Губы девочки скривились, а я проводила Громова с Лисёнком удивлённым взглядом. Почему он не захотел говорить при нас? Чем ему помешала Лика? Я чувствовала, что девочку это недоверие очень задевает и обижает, но, по-видимому, она привыкла к такому отношению.
– Шлюха ты, – тут же процедила Лика, как только Максим с Алисой отошли подальше, – всё-таки добралась до папы.
Я вздохнула.
– Тебе обязательно оскорблять всех окружающих?
– Не всех. Только тех, кто того заслуживает.
– А почему ты думаешь, что я этого заслуживаю?
Девочка усмехнулась. В её глазах светилось такое откровенное презрение, которого я никогда не встречала раньше.
– А как ещё можно назвать женщину, которая трахается с женатым мужчиной?
Меня кольнуло чужой болью. И я, поддавшись порыву, подошла ближе и положила руки на плечи Лики. Девочка дёрнулась, на секунду опешив от моей наглости, но я лишь крепче сжала её плечи.
– Ты ведь знаешь, что между твоими родителями давно нет любви, – тихо сказала я, смотря Лике в глаза. – Его измена не причинит боли твоей маме. Так почему ты так меня ненавидишь, Лика?
Взгляд девочки заметался, словно я посадила её в клетку.
– Ты ничего не знаешь, – наконец буркнула она. Презрение в её глазах уменьшалось, уступая место смятению. – За последние пять лет у папы были три женщины, и они все бросали его первыми, поняв, что он никогда не разведётся с мамой. Это причиняет ему боль, каждый раз он очень переживает. Уже полтора года у папы не было ни с кем отношений, и тут ты… – глаза Лики вновь вспыхнули ненавистью, а я глубоко вздохнула.
Девочка переживает за отца. Как всё просто! И как же она не похожа на мать, которая сама толкала меня в объятия Максима, не думая о последствиях.
Теперь я, смотря на Лику, больше не видела в ней молодую Лену.
– Ты красивее их всех вместе взятых и моложе, намного моложе. И папа… он очень увлечён тобой. И когда ты его бросишь, ему будет очень больно. Я не хочу, чтобы ему было больно!
Её голос, сорвавшийся к концу речи на визг, окончательно уверил меня в принятом решении.
– Лика, – я опустила свои руки вниз и сжала ладони девочки, – никто на свете не застрахован от боли и переживаний, но я обещаю, что постараюсь не делать больно твоему папе. Клянусь.
Она смотрела на меня, чуть приоткрыв рот, а в глазах больше не было ненависти. Только удивление.
В этот момент совсем рядом послышались шаги Максима и Алисы, и мы резко развернулись к ним лицом. Громов явно был доволен, он улыбался, глядя на нас с Ликой, а Лисёнок смотрела на меня спокойно и без малейшего осуждения.
– Дочка, – сказал Максим, как только подошёл поближе, – я не успел тебя спросить – как вы с Алисой узнали, где я?
– Я просто догадалась, – пожала плечами Лика, уже вернувшая себе прежнее хмуро-презрительное выражение лица. – Где ты ещё мог быть? Это мама по чужим квартирам шастает, а ты только в своей торчишь.
– Понятно. Ну, садитесь в машину. Мне нужно отвезти Наташу домой.
– Домой? – удивилась Лика. – Но впереди ведь выходные…
– Мне нужно покормить кошку, – объяснила я, ободряюще улыбнувшись девочке. – Её, кстати, зовут Алисой.
Лисёнок рассмеялась, услышав об этом забавном совпадении, и мы забрались в машину. Громов явно думал, что я сяду на переднее сиденье, но мне хотелось быть поближе к девочкам и кое-что спросить у Алисы.
– Лисёнок, – тихо сказала я, пока Максим заводил машину и выруливал со стоянки на дорогу, – ты не сердишься на меня?
– Нет, – она покачала головой, – папа всё хорошо объяснил. Да и я уже начала догадываться… давно. Просто мне хотелось, чтобы это оказалось неправдой. Хотелось, чтобы мама с папой любили друг друга. И меня.
– Они оба тебя любят, – сказала я серьёзно. – Просто, так уж получилось, что у них не сложились отношения между собой.
Лика прислушивалась к разговору и косилась на меня с каким-то странным выражением на лице. Заметив мой взгляд, девочка помрачнела, отвернулась и нарочито громко спросила:
– Папа, а Наташа теперь будет жить в твоей квартире?
Я чуть не подпрыгнула, услышав подобное предположение.
– Вообще-то мы ещё об этом не думали, – ответил Максим спокойно. – Но можем узнать мнение друг друга прямо сейчас. Что скажешь, Наташа?
Я покосилась на Лисёнка. Девочка улыбнулась и прошептала:
– Переезжай к папе.
Лика же поджала губы, но в её глазах не было ни ненависти, ни презрения. – Максим… я не очень понимаю… разве ты живёшь отдельно от жены и дочек?
– Нет. Я не живу отдельно, просто это моя квартира.
– Тогда я не понимаю, как ты будешь видеться с Ликой и Лисёнком…
Глаза Максима, отражавшиеся в зеркале заднего вида, иронично вспыхнули.
– Ну, Лисёнок может и с нами пожить какое-то время, если хочет. А Лика уже большая девочка.
Второе предложение в этом комментарии мне совсем не понравилось, потому что я сразу додумала продолжение: «…Большая девочка, которая справится и в одиночестве».
Лике оно тоже не понравилось – в её прозрачных зелёных глазах вновь мелькнула болотная тоска.
– Нет, Максим, – я покачала головой. – Я так не могу. Я лучше останусь у себя.
– Почему? Ведь… – начал было Максим, но тут раздался негромкий голос Лики:
– Живи с папой, Наташа. Пожалуйста.
В машине стало очень тихо. Громов переваривал сказанное дочерью, видимо, обалдев от того, что она сказала волшебное слово «пожалуйста». Лисёнок просто улыбалась, переводя взгляд с меня на сестру. А я смотрела на Лику, пытаясь понять мысли и чувства этого ребёнка. Я понимала – она что-то задумала, но вот что именно…
– Хорошо, – наконец сказала я, – но с одним условием. Когда у нас будет гостить Лисёнок, ты, Лика, тоже будешь нашей гостьей.
Глаза девочки расширились от удивления.
– Ты… хочешь… чтобы… я приходила? – прошептала она.
– Да, – я кивнула. И в тот же миг лицо Лики преобразилось, осветившись такой радостной улыбкой, что мне показалось, будто в машине стало немного светлее.
Добравшись до моего дома, Громов оставил дочек в машине, а сам пошёл со мной наверх, чтобы помочь собрать вещи и «упаковать» Алису.
Впуская его в свою квартиру, я немного волновалась. Ещё никто из мужчин не заходил сюда, кроме Антона. И теперь, открывая дверь перед Максимом, я чувствовала себя так, словно принимала какое-то судьбоносное решение.
Алиса бросилась ко мне под ноги, оглушительно мурча. Я подняла её на руки и зарылась носом в тёплую серую шерсть, чувствуя, как спину царапают когти моей кошки – она всегда выпускала их, встречая меня после долгого отсутствия.
Отпустив Алису, я положила ей в миску вареной курицы и налила воды. И только затем обратила внимание на Максима, который стоял посреди коридора и заглядывал в большую комнату, улыбаясь немного смущённо.
– Почему-то я так и представлял себе твою квартиру, – в следующую секунду он заключил меня в объятия и поцеловал. Нахлынувшие в тот же миг эмоции чуть не сбили меня с ног, и в комнату мы не вошли, а ввалились, страстно целуясь. Наткнувшись на диван, рухнули на подушки и зашлись в оглушительном хохоте, не выпуская друг друга из объятий.
– Ты, кажется, поладила с Ликой, – сказал Максим, поудобнее устраиваясь на моём диване.
– Пока это нельзя так называть, – я покачала головой. – Но всё же лучше, чем та ненависть, с которой она смотрела на меня в самом начале.
Максим, лукаво улыбаясь, начал поглаживать мою грудь. Я перехватила его руку, переплела пальцы и сказала:
– Не сейчас и не здесь.
– Почему? – он поднял вторую руку и погладил меня по щеке.
– Потому что нас ждут. Или ты забыл? Мне нужно собраться. Это не займёт больше двадцати минут. Так что давай лучше встанем, а пока я буду складывать вещи, ты расскажешь мне о Лике.
С явной неохотой Громов позволил мне встать с дивана и поднялся сам. Я сочувственно улыбнулась и, чмокнув его в щёку, отскочила к шкафу, уже начиная раздумывать о том, что мне понадобится из вещей.
– Почему именно о Лике?
Роясь в огромном количестве платьев, брюк, кофточек и костюмов (большинство из этой одежды было подарено мне когда-то Антоном), я ответила:
– Максим, ты не замечал, что твоя старшая дочь несчастна?
Несколько секунд Громов молчал.
– Почему ты так думаешь?
