Что он не человек, и я должна или принять это, или сейчас заорать благим матом, отбиваясь и требуя немедленно убрать клыки от моей вены. И то, что будет потом, полностью зависит от этого моего выбора. Не было ни стеснительно, ни страшно, наверное, все выделенные на ближайшие дни эмоции я потратила за это сумасшедшее сегодня, и теперь хотелось только чувствовать себя не только живой, но и желанной. И жалеть утром не стану, пусть не надеется.
Хотелось стянуть с себя пижаму, а с него футболку и прижаться к твердой груди, глубоко втянуть запах его кожи, может, даже слегка прикусить, чтобы узнать, какой он на вкус…
Поэтому я чуть повернула голову, давая лучший доступ к своему горлу, и потерлась грудью о его плечо, запуская пальцы в короткие волосы на затылке.
Антон что-то хрипловато выдохнул мне в ключицу и разжал зубы, оставившие чуть ноющий след. Глядя мне в глаза, медленно потянул вверх пижамную майку. Мне осталось только приподнять руки, чтобы ему было удобнее. И нетерпеливо дернуть его футболку, в конце концов, у нас в стране равноправие.
Свою он содрал одним движением, не дав помочь, а жаль, потому что в процессе можно было бы потрогать все интересующие места. А площадь большая, трогать не перетрогать!
Тыльной стороной кисти провел от плеча к плечу, спустился на грудь, чуть царапнув сосок, отчего я вздрогнула и прикусила губу, но взгляда не отвела. Потому заметила, как расширились его глаза, с некоторым трудом спустившись немного ниже. Туда, где слева на ребрах прямо под грудью чернела тонкая вязь татуировки. О том, что она у меня есть, никто из знакомых и не представляет, очень уж деликатное место.
Антон кончиками пальцем обвел готический шрифт надписи, проследив каждый завиток. Нагнулся, мягко нажав, чтобы я откинулась спиной на столешницу. Холод тут же заставил вздрогнуть, но только на пару секунд, которые потребовались, чтобы наклониться и повторить путь пальцев языком. Горячее влажное скольжение, рисующее узоры на ставшей болезненно чувствительной коже. Касание коротких волос к груди, вроде, щекотное, но такое, что невольно выгнулась, цепляясь за него, жадно сжимая и поглаживая широкие плечи.
В медленных движениях его языка было что-то такое, что хотелось зарычать в голос и потребовать прекратить это издевательство. Или промолчать, кусая собственную ладонь, чтобы он вдруг действительно не прекратил. Сочетание холодного камня под спиной и придавившего к нему горячего мужского тела был настолько ярким, болезненно-чувствительным, что я все-таки не выдержала, тихо всхлипнула, выгибаясь под его губами. Антон сразу же поднял голову, с некоторой неохотой отрываясь от так увлекшего его занятия. Бережно приподнял, обхватывая одной рукой за талию, а второй под бедра.
- Держись.
Я обвилась вокруг него плющом, сполна воспользовавшись возможностью припасть ртом к мощной шее, вернув легкие укусы, которыми он пытался не то напугать, не то привести в чувство. Видимо, это действует только на классических жертв вампира, потому что меня они только ещё больше завели. Как оказалось, на самих кровопийц это действует ничуть не хуже, потому что он прошипел что-то немного неприличное, но протеста в голосе точно не было.
В темноте собственного дома Антон ориентировался явно лучше меня. Десяток ступеней на второй этаж, за которые я успела узнать, что если лизнуть впадину за ухом, он вздрогнет и сильнее прижмет к себе. А если прикусить мочку, то ещё и остановится на секунду, чтобы прихватить зубами мою нижнюю губу.
Стук закрываемой за нами двери, звук шагов босых ног и прохлада покрывала, на которое меня уронили. Всё та же луна заглядывала в окно, заливая постель мутным холодным светом, в котором Антон казался мертвенно-бледным. Достойная картинка для книги о вампирах. Но только с пометкой 18+, детям это видеть строго противопоказано.
Он замер на краю, опираясь одним коленом на матрас, чуть подавшись вперед. И скольжение взгляда по своему телу я ощущала едва ли не физически. От него кожа покрывалась мурашками, а дыхание перехватывало. И не было никаких сил ждать, когда он потянется ко мне, но я ждала. Приподняла ногу, пальцами проводя по его руке к локтю, потом выше, на плечо. Антон, так и не разорвав контакт взглядов, повернул голову, чтобы поцеловать мою щиколотку. Контраст горячих губ на прохладной коже заставил гулко сглотнуть, но провокацию не остановил.
Тот факт, что я сейчас лежала перед ним совершенно беззащитная и могла, не особо скрывая этого, испытывать на прочность терпение, а мне за это ничего не будет, пьянил и придавал нотку безбашенности. Медленно опустила ступню на его грудь, поглаживая твердые мышцы, будто нехотя сползла на пресс, одновременно вытягиваясь на кровати, по-кошачьи выгибая спину. Даже хотела попробовать расстегнуть его джинсы пальцами ног, но не успела. Мою ступню жестко зафиксировали и дернули на себя так, что я тоже соскользнула на край, где он меня и перехватил, опускаясь на пол между моих разведенных коленей и целуя дрогнувший от прикосновения настойчивых губ живот. Мягкий толчок языка в ямку пупка и снова жадное сосущее движение, от которого, наверное, останутся следы, да и черт с ними. Наоборот, хотелось, чтобы такие следы остались не только на животе, но и на груди, и на шее… Везде.
- Иди ко мне, - кое-как выдавила я, пытаясь притянуть Антона к себе. Нет, я не имею ничего против, но вообще-то у него тут я ещё не вся целованная, а он основательно увлекся только одной частью тела. Непорядок!
Если судить по тому, кто более жадно накинулся на другого, вампир тут я. Потому что до трясущихся рук хотелось снова почувствовать голодные движения его языка, раздвигающего мои губы, целующего так, чтобы не хватало воздуха, да и нужен ли он. Обойдусь. Нетерпеливые ладони, сжимающие грудь, возможно, даже слишком сильно, но так правильно и необходимо. До стона и вскрика. И жалобного всхлипа, когда пальцы вдруг отпустили влажную от испарины кожу, но только для того, чтобы резкими движениями стащить с меня пижамные шорты. Я тут же включилась в процесс, успев расстегнуть пуговицу на его джинсах, но вот до молнии меня не допустили. Перехватив и куснув меня за палец, Антон разделся сам, и я все-таки сделала себе зарубку в крайне нетвердой памяти, что за это надо бы поквитаться.
Впрочем, эта мысль надолго тоже не задержалась, потому что он все-таки перетащил меня на подушки, накрывая своим телом. Тяжелым, горячим и твердым. Вот прямо таким, как нужно. Если бы ещё не опирался на руки, а лег всем весом, но, наверное, боялся сделать мне больно. Придумал тоже…
Цепочка поцелуев от губ вниз, на грудь, зажатый между костяшками пальцев сосок, тут же зализанный и заглаженный языком, и я поняла, что если он не перейдет к решительным действиям, придется ругаться, кусаться и вообще совершать насильственные действия сексуального характера.
Перевернуть его на спину мне не удалось, да и неудивительно, попробуй опрокинуть такую махину, зато Антон отвлекся от повторного вылизывания татуировки, подняв на меня шальной взгляд. Глаза у него были вполне нормальные, не темно-синие, да и я сама понимала, что он на меня никак не воздействует. Очень небольшой частью разума понимала, потому что остальному было как-то пофиг на эти размышления. Если и гипнотизирует, пусть себе, только чего тянуть-то?!
Шорох обертки презерватива, и снова его ладонь на моем горле, не давящая, но обездвижившая. Не дающая отвернуться. А взгляд от его глаз я сама отвести не могла. Меня в него засасывало, как в воронку, ни сглотнуть, ни облизать пересохшие губы.
Плавное скольжение горячей плоти и ох, ёёё…
Я все-таки прикрыла веки, выгибаясь ему навстречу, и Антон мгновенно замер.
- Глаза открой, - голос был низким, осипшим, почти злым, да и говорил он сквозь зубы, будто прикладывая к этому немыслимое усилие. – И не закрывай.
Горячая волна румянца разлилась по щекам и груди, и мне стало жарко. Было в этом что-то невыносимо порочное – принимать его толчки, подстраиваясь под каждый из них, жадно впитывать каждое движение во мне и не разрывать при этом контакта взглядов. Тянуться к нему, прогибаться в пояснице, чтобы не упустить ни малейшего касания, и при этом вздрагивать от едва ощутимых поглаживаний пальцев по бьющейся на шее вене.
Капли пота на его лбу, перекатывающиеся под бледной кожей мышцы, и острое, на грани неприятия желание подстегнуть, заставить двигаться быстрее, резче. Чтобы по полной, до боли и настоящего сумасшествия. До кровавых царапин на его спине, в которую я запустила ногти, не специально, просто потому, что уже не было сил терпеть. Особенно, когда он все же отнял ладонь и резко приник к шее приоткрытым ртом в тот момент, когда я зависла на тонкой грани. Но вместо укуса, как того ожидала, всего лишь нежно поцеловал ямку над ключицей, и меня от этого тряхнуло так, что рефлекторно до боли сжала колени на его поясе, чувствуя кожей его стон и судорожное сокращение мышц на спине. И вот теперь он навалился всем весом, правда, всего на несколько секунд, я даже не успела запротестовать.
Потому что было хоть и тяжело, но приятно и лениво до такой степени, что даже глаза открыть сил не было, какие там возражения… Но когда он рывком перекатился, устраивая меня на своей груди, благодарно мурлыкнула, не отрывая носа от влажной кожи. Машинальными сытыми движениями поглаживая плечо и отчего-то не спеша смущаться. Разве что прохладный воздух неприятно холодил голую попу, пришлось зашевелиться, пытаясь вытащить из-под Антона одеяло. Он немного потерпел мою возню, потом приподнялся, завернул меня на манер блинчика и куда-то делся.
Не было его минуты две, я даже не успела придумать никакой ерунды по поводу такого поспешного бегства, зато был вопрос, который не давал покоя, его я и задала, стоило только приподняться краю одеяла, а тяжелой руке подтянуть меня к себе поближе:
- Почему ты меня не укусил? Ведь хотел же?
- Я не ем в кровати. Спи.
Проснулась я уже в половине десятого, выспавшаяся, с приятной ломотой в теле и одна. Собственно, это было первым, что проверила. Ну, точнее, не совсем одна – на второй половине кровати сидел Булька, наблюдая за мной с едва ли не плотоядным интересом.
- Ох, блин… - Я схватилась за шею, которая болела так, что голову было не повернуть. Или Антон все-таки нарушил свои принципы и поел в постели, или меня настигла расплата за вчерашние приключения.
События прошедшей ночи я помнила очень хорошо и, странное дело, было не очень-то стыдно. Так, слегка покраснела, припомнив отдельные моменты, и то больше от смущения за собственное раскованное поведение, чем от реального стыда. О том, чтобы жалеть, и вовсе речи не шло. В конце концов, мы взрослые люди, да и сама я, выползая в ночи, вполне понимала, что не воды мне хочется. Даже если признавать это открытым текстом не решилась.
Кстати, комната была не та, где маялась вечером. Похожа, но не она.
- Привет, зверь, - я погладила по ушам Бульку, тот тут же полез здороваться. И даже слегка обиделся, когда я поднялась, чтобы не дать лизнуть себя в лицо. Судя по поведению, моего гладкошерстного уже выгуляли, и вот за это мне стало стыдно. Приехала в чужой дом, фактически совратила хозяина, а потом ещё и заставила за моей собакой какашки убирать. Мечта, а не женщина.
Пижама, элементы которой, как я припоминала, ночью были разбросаны на противоположных концах дома, теперь висела на подлокотнике кресла.
Быстро одевшись и прислушавшись, я мышью шмыгнула в отведенную мне спальню. В том, что Антона дома нет, я почему-то была уверена. То ли потому, что в доме было слишком тихо, то ли из-за смутных воспоминаний, как он мне что-то такое говорил. Вроде как, что уехал на работу, а меня обязал сидеть дома и не высовываться. Мне было лень просыпаться, поэтому только угукнула и спряталась под подушку. Н-да, какое-то неправильное утро после ночи первого секса…
Привела себя в порядок я быстро, а вот потом заколебалась. С одной стороны, мне было дано разрешение соваться, куда хочется, с другой, делать это в отсутствие Антона казалось неправильным. Поэтому я разведала основные локации, всё-таки вчера была слегка заторможена, и с трудом воспринимала устроенную экспресс-экскурсию. Кухня, несмотря на почти космический вид, оказалась вполне себе эргономичной, а в холодильнике полно еды. Об этом гласила записка на столе, в которой твердым мужским почерком мне были разъяснены права и обязанности. Из первых только право звонить, если вдруг что, а в обязанности вменялось не страдать ерундой, нормально поесть и скучать в ожидании возвращения Антона. Последнее аж два раза подчеркнуто, наверное, чтобы точно не забыла. Постскриптумом обозначено, что Бульку уже выгуляли и покормили. Записку я прочла, с деланным безразличием фыркнула, но сложила и спрятала в карман джинсов. Все-таки мы, женщины, ужасно сентиментальны.
В принципе, мне дом нравился, но отделаться от ощущения, что я тут незваная гостья, было дольно сложно. Да и ходить из угла в угол целый день это же умом тронуться можно. Все-таки участь домохозяйки явно не для меня, через неделю на стены кидаться начну… Поэтому я, как и было велено, позавтракала, потом сначала излила любовь на Бульку – в последние дни я уделяла собаке преступно мало внимания, а потом и вовсе увлеклась серией статей по профилактике эндокринных заболеваний у стерилизованных животных. Если учесть, что статьи эти были на английском, который я в последние месяцы немного подзабросила, то когда в середине дня раздался звонок, не только подпрыгнула от неожиданности, но и вздохнула с облегчением.
Систему безопасности дома Антон мне вчера показал. И звонили не в ту дверь, что непосредственно в жилище, а в домофон на калитке, и всё равно в прихожую, которая без труда вместит большую часть моей квартиры, я прокралась с опаской.
На экране видеосвязи маячило знакомое лицо. Вот только после первой секундной радости я испытала раздражение.
- Надь, открой, это я.
Леся, а это была именно она, смотрела прямо в камеру, да и трубку я уже подняла, так что делать вид, что просто не заметила гостью, было уже поздно. Как и вдруг забывать, что её Антон перечислил среди тех, кому я могу безбоязненно открывать дверь. Собственно, там, кроме неё и его самого был только его отец. Тот самый чахлик невмиручий, как я окрестила его в кафе.
Кнопку я все-таки нажала, чувствуя, как стремительно портится настроение. А ещё досаду на себя по этому поводу и неприязнь к Алесе. И в целом от ситуации, и потому что она это все заметит. И даже если ничего не скажет, будет знать, что я ревную, а я буду знать, что она знает, и психовать ещё сильнее.
- Привет, - гостья стряхнула снег с капюшона и сбросила куртку. – Не помешаю?
Ох, как же не хотелось отвечать на этот вопрос… Поэтому я только неопределенно пожала плечами и отрицательно мотнула головой.
- Проходи, чай будешь?
- Давай.
Она потискала выбежавшего Бульку, который даже удостоил гостью парой подрагиваний хвоста и отправилась мыть руки. Судя по тому, что направление движения у меня никто не спрашивал, дорогу она хорошо знала. Этот факт моего настроения тоже не улучшил. Какое же противное все-таки чувство… Вот до отвращения.
Хотелось стянуть с себя пижаму, а с него футболку и прижаться к твердой груди, глубоко втянуть запах его кожи, может, даже слегка прикусить, чтобы узнать, какой он на вкус…
Поэтому я чуть повернула голову, давая лучший доступ к своему горлу, и потерлась грудью о его плечо, запуская пальцы в короткие волосы на затылке.
Антон что-то хрипловато выдохнул мне в ключицу и разжал зубы, оставившие чуть ноющий след. Глядя мне в глаза, медленно потянул вверх пижамную майку. Мне осталось только приподнять руки, чтобы ему было удобнее. И нетерпеливо дернуть его футболку, в конце концов, у нас в стране равноправие.
Свою он содрал одним движением, не дав помочь, а жаль, потому что в процессе можно было бы потрогать все интересующие места. А площадь большая, трогать не перетрогать!
Тыльной стороной кисти провел от плеча к плечу, спустился на грудь, чуть царапнув сосок, отчего я вздрогнула и прикусила губу, но взгляда не отвела. Потому заметила, как расширились его глаза, с некоторым трудом спустившись немного ниже. Туда, где слева на ребрах прямо под грудью чернела тонкая вязь татуировки. О том, что она у меня есть, никто из знакомых и не представляет, очень уж деликатное место.
Антон кончиками пальцем обвел готический шрифт надписи, проследив каждый завиток. Нагнулся, мягко нажав, чтобы я откинулась спиной на столешницу. Холод тут же заставил вздрогнуть, но только на пару секунд, которые потребовались, чтобы наклониться и повторить путь пальцев языком. Горячее влажное скольжение, рисующее узоры на ставшей болезненно чувствительной коже. Касание коротких волос к груди, вроде, щекотное, но такое, что невольно выгнулась, цепляясь за него, жадно сжимая и поглаживая широкие плечи.
В медленных движениях его языка было что-то такое, что хотелось зарычать в голос и потребовать прекратить это издевательство. Или промолчать, кусая собственную ладонь, чтобы он вдруг действительно не прекратил. Сочетание холодного камня под спиной и придавившего к нему горячего мужского тела был настолько ярким, болезненно-чувствительным, что я все-таки не выдержала, тихо всхлипнула, выгибаясь под его губами. Антон сразу же поднял голову, с некоторой неохотой отрываясь от так увлекшего его занятия. Бережно приподнял, обхватывая одной рукой за талию, а второй под бедра.
- Держись.
Я обвилась вокруг него плющом, сполна воспользовавшись возможностью припасть ртом к мощной шее, вернув легкие укусы, которыми он пытался не то напугать, не то привести в чувство. Видимо, это действует только на классических жертв вампира, потому что меня они только ещё больше завели. Как оказалось, на самих кровопийц это действует ничуть не хуже, потому что он прошипел что-то немного неприличное, но протеста в голосе точно не было.
В темноте собственного дома Антон ориентировался явно лучше меня. Десяток ступеней на второй этаж, за которые я успела узнать, что если лизнуть впадину за ухом, он вздрогнет и сильнее прижмет к себе. А если прикусить мочку, то ещё и остановится на секунду, чтобы прихватить зубами мою нижнюю губу.
Стук закрываемой за нами двери, звук шагов босых ног и прохлада покрывала, на которое меня уронили. Всё та же луна заглядывала в окно, заливая постель мутным холодным светом, в котором Антон казался мертвенно-бледным. Достойная картинка для книги о вампирах. Но только с пометкой 18+, детям это видеть строго противопоказано.
Он замер на краю, опираясь одним коленом на матрас, чуть подавшись вперед. И скольжение взгляда по своему телу я ощущала едва ли не физически. От него кожа покрывалась мурашками, а дыхание перехватывало. И не было никаких сил ждать, когда он потянется ко мне, но я ждала. Приподняла ногу, пальцами проводя по его руке к локтю, потом выше, на плечо. Антон, так и не разорвав контакт взглядов, повернул голову, чтобы поцеловать мою щиколотку. Контраст горячих губ на прохладной коже заставил гулко сглотнуть, но провокацию не остановил.
Тот факт, что я сейчас лежала перед ним совершенно беззащитная и могла, не особо скрывая этого, испытывать на прочность терпение, а мне за это ничего не будет, пьянил и придавал нотку безбашенности. Медленно опустила ступню на его грудь, поглаживая твердые мышцы, будто нехотя сползла на пресс, одновременно вытягиваясь на кровати, по-кошачьи выгибая спину. Даже хотела попробовать расстегнуть его джинсы пальцами ног, но не успела. Мою ступню жестко зафиксировали и дернули на себя так, что я тоже соскользнула на край, где он меня и перехватил, опускаясь на пол между моих разведенных коленей и целуя дрогнувший от прикосновения настойчивых губ живот. Мягкий толчок языка в ямку пупка и снова жадное сосущее движение, от которого, наверное, останутся следы, да и черт с ними. Наоборот, хотелось, чтобы такие следы остались не только на животе, но и на груди, и на шее… Везде.
- Иди ко мне, - кое-как выдавила я, пытаясь притянуть Антона к себе. Нет, я не имею ничего против, но вообще-то у него тут я ещё не вся целованная, а он основательно увлекся только одной частью тела. Непорядок!
Если судить по тому, кто более жадно накинулся на другого, вампир тут я. Потому что до трясущихся рук хотелось снова почувствовать голодные движения его языка, раздвигающего мои губы, целующего так, чтобы не хватало воздуха, да и нужен ли он. Обойдусь. Нетерпеливые ладони, сжимающие грудь, возможно, даже слишком сильно, но так правильно и необходимо. До стона и вскрика. И жалобного всхлипа, когда пальцы вдруг отпустили влажную от испарины кожу, но только для того, чтобы резкими движениями стащить с меня пижамные шорты. Я тут же включилась в процесс, успев расстегнуть пуговицу на его джинсах, но вот до молнии меня не допустили. Перехватив и куснув меня за палец, Антон разделся сам, и я все-таки сделала себе зарубку в крайне нетвердой памяти, что за это надо бы поквитаться.
Впрочем, эта мысль надолго тоже не задержалась, потому что он все-таки перетащил меня на подушки, накрывая своим телом. Тяжелым, горячим и твердым. Вот прямо таким, как нужно. Если бы ещё не опирался на руки, а лег всем весом, но, наверное, боялся сделать мне больно. Придумал тоже…
Цепочка поцелуев от губ вниз, на грудь, зажатый между костяшками пальцев сосок, тут же зализанный и заглаженный языком, и я поняла, что если он не перейдет к решительным действиям, придется ругаться, кусаться и вообще совершать насильственные действия сексуального характера.
Перевернуть его на спину мне не удалось, да и неудивительно, попробуй опрокинуть такую махину, зато Антон отвлекся от повторного вылизывания татуировки, подняв на меня шальной взгляд. Глаза у него были вполне нормальные, не темно-синие, да и я сама понимала, что он на меня никак не воздействует. Очень небольшой частью разума понимала, потому что остальному было как-то пофиг на эти размышления. Если и гипнотизирует, пусть себе, только чего тянуть-то?!
Шорох обертки презерватива, и снова его ладонь на моем горле, не давящая, но обездвижившая. Не дающая отвернуться. А взгляд от его глаз я сама отвести не могла. Меня в него засасывало, как в воронку, ни сглотнуть, ни облизать пересохшие губы.
Плавное скольжение горячей плоти и ох, ёёё…
Я все-таки прикрыла веки, выгибаясь ему навстречу, и Антон мгновенно замер.
- Глаза открой, - голос был низким, осипшим, почти злым, да и говорил он сквозь зубы, будто прикладывая к этому немыслимое усилие. – И не закрывай.
Горячая волна румянца разлилась по щекам и груди, и мне стало жарко. Было в этом что-то невыносимо порочное – принимать его толчки, подстраиваясь под каждый из них, жадно впитывать каждое движение во мне и не разрывать при этом контакта взглядов. Тянуться к нему, прогибаться в пояснице, чтобы не упустить ни малейшего касания, и при этом вздрагивать от едва ощутимых поглаживаний пальцев по бьющейся на шее вене.
Капли пота на его лбу, перекатывающиеся под бледной кожей мышцы, и острое, на грани неприятия желание подстегнуть, заставить двигаться быстрее, резче. Чтобы по полной, до боли и настоящего сумасшествия. До кровавых царапин на его спине, в которую я запустила ногти, не специально, просто потому, что уже не было сил терпеть. Особенно, когда он все же отнял ладонь и резко приник к шее приоткрытым ртом в тот момент, когда я зависла на тонкой грани. Но вместо укуса, как того ожидала, всего лишь нежно поцеловал ямку над ключицей, и меня от этого тряхнуло так, что рефлекторно до боли сжала колени на его поясе, чувствуя кожей его стон и судорожное сокращение мышц на спине. И вот теперь он навалился всем весом, правда, всего на несколько секунд, я даже не успела запротестовать.
Потому что было хоть и тяжело, но приятно и лениво до такой степени, что даже глаза открыть сил не было, какие там возражения… Но когда он рывком перекатился, устраивая меня на своей груди, благодарно мурлыкнула, не отрывая носа от влажной кожи. Машинальными сытыми движениями поглаживая плечо и отчего-то не спеша смущаться. Разве что прохладный воздух неприятно холодил голую попу, пришлось зашевелиться, пытаясь вытащить из-под Антона одеяло. Он немного потерпел мою возню, потом приподнялся, завернул меня на манер блинчика и куда-то делся.
Не было его минуты две, я даже не успела придумать никакой ерунды по поводу такого поспешного бегства, зато был вопрос, который не давал покоя, его я и задала, стоило только приподняться краю одеяла, а тяжелой руке подтянуть меня к себе поближе:
- Почему ты меня не укусил? Ведь хотел же?
- Я не ем в кровати. Спи.
Глава 18
Проснулась я уже в половине десятого, выспавшаяся, с приятной ломотой в теле и одна. Собственно, это было первым, что проверила. Ну, точнее, не совсем одна – на второй половине кровати сидел Булька, наблюдая за мной с едва ли не плотоядным интересом.
- Ох, блин… - Я схватилась за шею, которая болела так, что голову было не повернуть. Или Антон все-таки нарушил свои принципы и поел в постели, или меня настигла расплата за вчерашние приключения.
События прошедшей ночи я помнила очень хорошо и, странное дело, было не очень-то стыдно. Так, слегка покраснела, припомнив отдельные моменты, и то больше от смущения за собственное раскованное поведение, чем от реального стыда. О том, чтобы жалеть, и вовсе речи не шло. В конце концов, мы взрослые люди, да и сама я, выползая в ночи, вполне понимала, что не воды мне хочется. Даже если признавать это открытым текстом не решилась.
Кстати, комната была не та, где маялась вечером. Похожа, но не она.
- Привет, зверь, - я погладила по ушам Бульку, тот тут же полез здороваться. И даже слегка обиделся, когда я поднялась, чтобы не дать лизнуть себя в лицо. Судя по поведению, моего гладкошерстного уже выгуляли, и вот за это мне стало стыдно. Приехала в чужой дом, фактически совратила хозяина, а потом ещё и заставила за моей собакой какашки убирать. Мечта, а не женщина.
Пижама, элементы которой, как я припоминала, ночью были разбросаны на противоположных концах дома, теперь висела на подлокотнике кресла.
Быстро одевшись и прислушавшись, я мышью шмыгнула в отведенную мне спальню. В том, что Антона дома нет, я почему-то была уверена. То ли потому, что в доме было слишком тихо, то ли из-за смутных воспоминаний, как он мне что-то такое говорил. Вроде как, что уехал на работу, а меня обязал сидеть дома и не высовываться. Мне было лень просыпаться, поэтому только угукнула и спряталась под подушку. Н-да, какое-то неправильное утро после ночи первого секса…
Привела себя в порядок я быстро, а вот потом заколебалась. С одной стороны, мне было дано разрешение соваться, куда хочется, с другой, делать это в отсутствие Антона казалось неправильным. Поэтому я разведала основные локации, всё-таки вчера была слегка заторможена, и с трудом воспринимала устроенную экспресс-экскурсию. Кухня, несмотря на почти космический вид, оказалась вполне себе эргономичной, а в холодильнике полно еды. Об этом гласила записка на столе, в которой твердым мужским почерком мне были разъяснены права и обязанности. Из первых только право звонить, если вдруг что, а в обязанности вменялось не страдать ерундой, нормально поесть и скучать в ожидании возвращения Антона. Последнее аж два раза подчеркнуто, наверное, чтобы точно не забыла. Постскриптумом обозначено, что Бульку уже выгуляли и покормили. Записку я прочла, с деланным безразличием фыркнула, но сложила и спрятала в карман джинсов. Все-таки мы, женщины, ужасно сентиментальны.
В принципе, мне дом нравился, но отделаться от ощущения, что я тут незваная гостья, было дольно сложно. Да и ходить из угла в угол целый день это же умом тронуться можно. Все-таки участь домохозяйки явно не для меня, через неделю на стены кидаться начну… Поэтому я, как и было велено, позавтракала, потом сначала излила любовь на Бульку – в последние дни я уделяла собаке преступно мало внимания, а потом и вовсе увлеклась серией статей по профилактике эндокринных заболеваний у стерилизованных животных. Если учесть, что статьи эти были на английском, который я в последние месяцы немного подзабросила, то когда в середине дня раздался звонок, не только подпрыгнула от неожиданности, но и вздохнула с облегчением.
Систему безопасности дома Антон мне вчера показал. И звонили не в ту дверь, что непосредственно в жилище, а в домофон на калитке, и всё равно в прихожую, которая без труда вместит большую часть моей квартиры, я прокралась с опаской.
На экране видеосвязи маячило знакомое лицо. Вот только после первой секундной радости я испытала раздражение.
- Надь, открой, это я.
Леся, а это была именно она, смотрела прямо в камеру, да и трубку я уже подняла, так что делать вид, что просто не заметила гостью, было уже поздно. Как и вдруг забывать, что её Антон перечислил среди тех, кому я могу безбоязненно открывать дверь. Собственно, там, кроме неё и его самого был только его отец. Тот самый чахлик невмиручий, как я окрестила его в кафе.
Кнопку я все-таки нажала, чувствуя, как стремительно портится настроение. А ещё досаду на себя по этому поводу и неприязнь к Алесе. И в целом от ситуации, и потому что она это все заметит. И даже если ничего не скажет, будет знать, что я ревную, а я буду знать, что она знает, и психовать ещё сильнее.
- Привет, - гостья стряхнула снег с капюшона и сбросила куртку. – Не помешаю?
Ох, как же не хотелось отвечать на этот вопрос… Поэтому я только неопределенно пожала плечами и отрицательно мотнула головой.
- Проходи, чай будешь?
- Давай.
Она потискала выбежавшего Бульку, который даже удостоил гостью парой подрагиваний хвоста и отправилась мыть руки. Судя по тому, что направление движения у меня никто не спрашивал, дорогу она хорошо знала. Этот факт моего настроения тоже не улучшил. Какое же противное все-таки чувство… Вот до отвращения.
