- Скоро к нам прибудет посольство южан. – Дед говорил негромко, но Кеа, погрузившаяся в воспоминания, всё равно вздрогнула. И недоверчиво покосилась на шамана. Тот щурился на воду, то отражавшую чистую голубизну неба, то встопорщиващую отливающие свинцом мелкие волны. – Это твой шанс.
- Какой шанс? На что? – Линискеа нетерпеливо отбросила вновь упавшие на глаза пряди. – И зачем южане едут к нам? Это… война?
Пааво медленно покачал головой, больше отрицая собственные мысли, чем её слова:
- Нет, они не хотят войны. По крайней мере, в ближайшее время.
Только почувствовав, как грудь начинает сжимать от недостатка воздуха, Кеа облегченно выдохнула. И без того с прошлой битвы вернулось слишком мало воинов, если пустынники нападут сейчас, вероятность того, что Аскейм падет, велика. Власть конунга сильна, но эта сила в единстве ярлов. Того, которого нынче не доставало. Его предшественник проиграл великую войну, вернув домой лишь малую часть тех, кто поверил его рассказам про слабость юга. Кеа не могла помнить тех времен, она и родилась-то только через три года после того, как истерзанные штормами корабли причалили к родными гаваням. Но отголоски лет упадка и голода звучали ещё долго. И сейчас тот, кто перенял бразды власти, уже не всех устраивал, об этом не говорили открыто, опасаясь за свои жизни, но шепотки становились всё громче.
Конунг уже немолод и слишком подозрителен, он был бы не прочь сделать так, как исконные враги – передать власть своему сыну. Но ярлы не дадут. Властители островов Аскейма слишком дорожат свободой и правом бороться за то, чтобы сесть во главе стола Рендебю, чтобы согласиться с этим варварским правом. Пусть отец и неплохой правитель, но кто даст гарантию, что его сын будет обладать теми же талантами? И на соседей с далекого юга потому посматривали с долей презрения. Ходили слухи, что одно время ими правила – глупость, конечно – женщина… Баба во главе армии это не просто дурная шутка, а оскорбление чести воинов, идущих на битву! Кеа в эти сказки не верила, хотя и задумывалась иногда, ведь это неплохо, если бы конунг бредил не далекими походами и богатой добычей, которые составляют удел воинов, а более «женскими делами» - развитием городов, например. Или торговли. Может, было бы выгоднее не грабить купцов на морских путях, а как-то заманивать в свои города, чтобы здесь они продавали и меняли товары, платя за это взносы в казну… Но эти свои мысли предусмотрительно никому не озвучивала.
- Это хорошо, - она краем глаза заметила Ингмара, подкрадывающегося к чему-то у большого валуна. Мальчик был всецело поглощен охотой, и на переговаривающихся взрослых внимания не обращал. Они же не ящерицы, не убегут, мелькнув хвостом, уж медленно бредущего деда и не отходившую от него сестрицу точно догонит! – Так что это за шанс?
Будто не слыша её вопроса, шаман тихо продолжил:
- Войны не хотят южане, но я не уверен в конунге. – Шаман повернулся к Кеа, закусившей губу, чтобы не высказать слова, рвущиеся с языка.
Слова, за которые ей, дурной девке, всего лишь всыплют плетей, но могут счесть, что не собственный скудный ум их выдумал. Гораздо страшнее, если решат, что она повторяет речи деда.
Конунг хитер и осторожен, как старая лисица. И столь же подозрителен. Несколько лет назад он уже пытался мягкой силой взять под свою руку шаманов. То ли чувствовал в них угрозу своей власти, то ли таким образом решил укрепить положение, кто знает. Не вышло, не властен тот, кого выбрали люди, над решениями тех, кто исполняет высшую волю.
Его избрали верховным правителем ярлов тогда, когда должность эта сулила больше бед и хлопот, чем почёта. Предыдущий конунг был изгнан после проигранной войны, а быть тем, кто возьмется восстанавливать разрушенное, желали немногие. Но и таковые нашлись. Вегард, молодой ярл с западных островов, один из тех, чьи воины почти без потерь вернулись домой, занял место правителя. Он принял клятву верности от всех выживших на войне, обещал отомстить за пролитую кровь собратьев и жестоко покарать дикарей с Юга. И кто знает, не вспомнит ли он сейчас того своего зарока… И не напомнят ли специально, вынуждая выполнить обещанное.
- Идём, - Пааво кивнул на выступ чуть выше того места, где они стояли. И взгляд внучки на его ноги, должно быть, заметил, но промолчал.
Дорожки здесь не было, и Кеа это удивляло. Место рядом с городом, меньше часа ходьбы, да, нужно пересечь несколько заросших оврагов, но ведь недалеко. И оно было совершенно нехоженым, даже намеков на тропинки нет. А ведь здесь можно собирать травы, а ближе к концу лета точно найдутся и ягоды…
- Что это за место? – Она не стала подавать руки деду, щадя его гордость, но всё же с тревогой посматривала на поднимающегося шамана. Мелкие камни временами скатывались по склону, тревожа молодую траву. И запах цветущей медуницы, смешанный с ароматом ещё холодной земли, дурманил голову. Или, может, её напекло солнце, на удивление яркое и горячее сегодня.
На самой макушке холм оказался плоским, будто блюдо. И камней почти не было, разве что по краям лежали огромные валуны со странно скошенными гранями. На некоторых из них виднелись следы не то грязи, не то сажи, почти стершиеся с гладких поверхностей, но намертво въевшиеся в мелкие трещинки и выемки. И сама эта площадка была довольно большой и черной, да, по краям зеленели молодые травинки, но они будто боялись прорасти там, где раскинулась неприветливая земля, твердая до состояния камня.
- Его считают проклятым. Поэтому здесь и нет никого. Боятся. – Он говорил короткими фразами, стараясь как можно незаметнее отдышаться после подъема по довольно крутому утесу. Остановился у одного из валунов, но опираться на него не стал. Да и Кеа опасливо покосилась по сторонам. Ей здесь не нравилось. Всё то же солнце, и даже запахи цветов, что раскинулись по склонам, но место действительно было нехорошим.
Мёртвым.
- Почему люди думают так?
- Здесь был храм тех, кого называли хейдами. Он выстоял дольше других, но тоже пал. И потом мы не давали повзрослеть тем, кто мог его возродить. С каждым поколением вас рождается всё меньше. Ты единственная ныне живущая, последняя ведьма Аскейма.
Вода лилась сверху, и Кеа, не открывая глаз, под которым жгло от соли, приоткрывала губы, чтобы поймать эти капли. Они были холодными до ломоты в зубах и слаще мёда.
Твердая ладонь сжимала её затылок, придерживая так, чтобы Линискеа не захлебнулась. А то, что она поначалу сочла шумом моря, оказалась голосом. Мужским, говорим что-то быстро и негромко. И, как ей показалось, испуганно. Наверное, действительно показалось, потому что, пусть не сразу, но она узнала голос деда:
- Очнись, Кеа, пока ты нас всех не утопила.
О том, чтобы подняться, она и не думала, всё тело одновременно занемело, будто она долгие часы была без движения, и ломило боли. Она сковывала каждую косточку, казалось, болят даже заплетенные в косы волосы…
Но глаза, пусть не сразу, открыла.
Небо, рваное, темное, гневно клубилось тучами. Оно будто кипело, выплескивая из сине-черного нутра потоки воды. Те падали под странными углами, одновременно и справа, и слева, и спрятаться от них не было никакой возможности. Впрочем, и не хотелось – под ледяными струями Кеа начала деревенеть от холода, и боль потихоньку отступала, будто стремясь затаиться в глубине её тела.
- Уйми воду, иначе лодка не выдержит, - Пааво был бледен настолько, что шрамы, перечеркивающие лицо белыми полосами, почти слились с кожей. Два рыбака, которым и принадлежало судно, косясь на шамана с испугом и ненавистью, растягивали кожаный полог, и по нему застучало с таким напором, что стало понятно – им действительно несдобровать, если в ближайшее время буря не утихнет.
- К…как? – Язык едва ворочался, и от малейшего усилия накатывала дурнота, от которой хотелось закрыть глаза, чтобы ничего не видеть. Снова впасть в зыбкое состояние на грани сна и обморока, но нельзя. Если она это сотворила, ей и исправлять.
- Не знаю. Отзови воду.
Звучало это так же нелепо, как сама мысль, что она вообще может управлять морем. Оно зовет, и Кеа делится с ним внутренней силой, в награду получая успокоение и ласку, с которой волны гладят её пальцы, но… Чтобы отозвать, нужно его подчинить, а как вообще можно управлять стихией?
С того разговора на холме посреди остатков древнего святилища, прошло несколько дней. Пааво не рассказывал, как проходит совет шаманов, но с каждым днём становился всё более мрачным и задумчивым, пока однажды не позвал снова на берег. Ингмара в этот раз они с собой брать не стали, оставив на попечение охраны, приставленной к каждому шаману. Не из опасения, что кому-то из них может быть причинен вред, а ради солидности и статуса.
Путь до небольшой пристани, возле которой покачивались ряды рыбацких лодок, был не близок, но проходил через людные улицы, потому Пааво, встречаемый торопливыми поклонами, молчал, не спеша раскрывать причины этой прогулки. Кеа же, набросившая плащ и спрятавшаяся в глубоком капюшоне, шла позади деда и удостаивалась только любопытных взглядов. Она знала, что привлекательна, и это льстило, но иногда мужские взгляды становились излишне цепкими и расчетливыми… Приятно сознавать, что красива, но и о том, что торговля невольницами если не процветает, то и явно далека от того чтобы захиреть, забывать не следовало. Потому Кеа безропотно подчинялась требованию деда не покидать в одиночестве снятых комнат.
Они прошли почти до самого конца пристани, остановившись возле небольшой пузатой лодочки. Спущенный парус на торчащем остове мачты, провисший будто сломанные крылья птицы. Темные борта, отполированные волнами и задубевшие от соли. Корзины и пара коробов, прикрытых рогожей. И ядреный рыбный дух, который перебивал любые другие ароматы. Привлеченная им ли или чем другим, на вершину мачты села большая белая чайка, совершенно не боящаяся людей. Она вразвалочку прошла по перекладине, поворачивая к людям то один, то второй любопытный глаз, но, так и не дождавшись от них ничего путного, тяжело сорвалась, лишь в последний момент успев расправить крылья, которыми почти задела по лицу спешащего к ним человека. Тот обругал наглую птицу, но больше по привычке, занятый тем, что вглядывался в стоящих перед ним.
Хозяин лодочки, такой же невысокий и круглый, как его посудина, сидел в тени неподалеку, коротая время до вечернего выхода в море за растягиванием и латанием сетей. Он долго кланялся Пааво, пытаясь выяснить, зачем столь уважаемому человеку арендовать их суденышко? Ведь стоит ему пожелать, любой из кораблей конунга вывезет их на прогулку вокруг острова. А у него и тесно, и грязно, и рыбой разит. И красавицу явно укачает, а то, что девушка, прячущая лицо, красавица, тут и сомнений быть не может! Он говорил быстро, глотая окончания слов, пару раз пытался взять Кеа за руку, отчего она предпочла и вовсе полностью спрятаться за деда, и очень не хотел никуда их везти. Но ответить прямым отказом опасался, потому старался изыскать всё новые причины остаться на берегу.
Пааво кивал, слушая уговоры, но потом тихим непреклонным голосом велел готовиться к отбытию. Если рыбак и был недоволен, то вслух этого не выразил, кликнув помощника из числа слоняющихся по пристани подростков. Судя по одинаковым мясистым носам, занимавшим добрую половину лица, помощник приходился ему если не сыном, то ближайшим родственником. И косился на шамана и его спутницу с тем же подозрительным прищуром, за которым сквозило отчаянное любопытство. Но приказы отца выполнял охотно, уже представляя, как вечером будет рассказывать друзьям, что сам лично видел вблизи шамана и даже катал его на отцовой лодке!
Город медленно удалялся, рассыпали капели весла, на которые налегали в четыре руки. Дед устроился возле корзин, жестом показав Кеа, чтобы села рядом. Скамья была узкой и жесткой, но если аккуратно подобрать ноги, уместиться на ней вдвоем вполне получалось. Гребцы, хоть и сидели рядом, за шумом волн и скрипом дерева их вряд ли слышали, но голос Пааво понизил так, что Кеа и сама с трудом разбирала слова. Вдвойне удивительно было понимать, что говорит он не на родном языке, а на том, которому уже несколько лет втайне обучал внучку:
- Когда отойдем от берега, позовешь воду. – Поймав непонимающий взгляд Линискеа, он добавил. – Если мы позволим послам прибыть в Рендебю, Вегард уничтожит их. И следующие корабли, которые прибудут в Аскейм, придут, чтобы отомстить за погибших. Если их не остановить, война сама придет на наши земли.
Кеа сидела неподвижно, веря и не веря словам деда. Да, южане враги, и нет в том ничего странного или ужасного, чтобы уничтожать их в бою. Но они идут с миром…
- Я не знаю, как звать воду. – Слова чужой речи с трудом ложились на язык. Им было тесно и неудобно, словно это не звуки, а камни, которые нужно перекатывать во рту, но Линискеа медленно проговаривала их, осторожно поглядывая на гребцов. Если те и слышали, то не подавали виду, старательно налегая на весла. Их спины сгибались с удивительной синхронностью, будто они танцевали под неслышную мелодию.
- Думай. Я привел тебя на холм хейд в надежде, что там, в священном для вас месте, сможешь понять, как управлять своей силой.
Кеа опустила глаза, чувствуя, как щеки залила краска стыда. И нет в том её вины, никто не объяснял, как управлять тем, что медленно перекатывается внутри её разума, но можно же было старательнее пытаться понять это самой, вот только…
Всего лишь раз она видела, как поступают с той, которая отмечена печатью демонов. Кеа было лет шесть, когда у дочери мельника родилась девочка. Как и всегда, Пааво вошел в их дом, чтобы дать имя новорожденной, но что-то пошло не так. Он не вернулся ни в тот вечер, ни на следующий день. И лишь когда солнце в третий раз показалось над горизонтом, Акку растолкала отчаянно зевающую Кеа и велела идти за собой.
Это была ранняя осень, когда днём ещё тепло, но по утрам травы седы от подмерзающей росы, и воздух кажется звонким и прозрачным. Запах дыма растопленных очагов щекотал замерзающий нос, и Кеа украдкой терла его в попытке не то согреть, не то прогнать аромат костра.
Утес за деревней, который выдавался над морем, словно последний зуб древней старухи, заливал розовый свет, и Линискеа, окончательно проснувшаяся на холоде, с недоумением и искренним интересом смотрела, как туда поднимается дед, придерживая что-то под накидкой. Она хотела спросить у Акку, зачем шаману карабкаться на глазах всей деревни по скользким камням, но служанка одарила таким взглядом, что девочка прикусила язык.
Они были там не одни. Все жители вышли из домов, молча глядя на Пааво, поднимающегося в лучах восходящего солнца, и тишина была такой, что становилось больно ушам. Только какой-то зверь одиноко подвывал вдали, будто кто-то привел с собой раненую собаку. Молчали все, даже едва научившиеся ходить дети, которых матери прижимали к себе с такой силой и отчаянием, будто боялись, что кто-то вырвет их из рук.
И Кеа молчала, с каждым мгновением ежась всё сильнее, но не от стылости, пробирающейся под одежду влажным дыханием моря, а от чего-то другого. И в руку Акку, прижавшую девочку к своему животу, вцепилась до побелевших пальцев.
- Какой шанс? На что? – Линискеа нетерпеливо отбросила вновь упавшие на глаза пряди. – И зачем южане едут к нам? Это… война?
Пааво медленно покачал головой, больше отрицая собственные мысли, чем её слова:
- Нет, они не хотят войны. По крайней мере, в ближайшее время.
Только почувствовав, как грудь начинает сжимать от недостатка воздуха, Кеа облегченно выдохнула. И без того с прошлой битвы вернулось слишком мало воинов, если пустынники нападут сейчас, вероятность того, что Аскейм падет, велика. Власть конунга сильна, но эта сила в единстве ярлов. Того, которого нынче не доставало. Его предшественник проиграл великую войну, вернув домой лишь малую часть тех, кто поверил его рассказам про слабость юга. Кеа не могла помнить тех времен, она и родилась-то только через три года после того, как истерзанные штормами корабли причалили к родными гаваням. Но отголоски лет упадка и голода звучали ещё долго. И сейчас тот, кто перенял бразды власти, уже не всех устраивал, об этом не говорили открыто, опасаясь за свои жизни, но шепотки становились всё громче.
Конунг уже немолод и слишком подозрителен, он был бы не прочь сделать так, как исконные враги – передать власть своему сыну. Но ярлы не дадут. Властители островов Аскейма слишком дорожат свободой и правом бороться за то, чтобы сесть во главе стола Рендебю, чтобы согласиться с этим варварским правом. Пусть отец и неплохой правитель, но кто даст гарантию, что его сын будет обладать теми же талантами? И на соседей с далекого юга потому посматривали с долей презрения. Ходили слухи, что одно время ими правила – глупость, конечно – женщина… Баба во главе армии это не просто дурная шутка, а оскорбление чести воинов, идущих на битву! Кеа в эти сказки не верила, хотя и задумывалась иногда, ведь это неплохо, если бы конунг бредил не далекими походами и богатой добычей, которые составляют удел воинов, а более «женскими делами» - развитием городов, например. Или торговли. Может, было бы выгоднее не грабить купцов на морских путях, а как-то заманивать в свои города, чтобы здесь они продавали и меняли товары, платя за это взносы в казну… Но эти свои мысли предусмотрительно никому не озвучивала.
- Это хорошо, - она краем глаза заметила Ингмара, подкрадывающегося к чему-то у большого валуна. Мальчик был всецело поглощен охотой, и на переговаривающихся взрослых внимания не обращал. Они же не ящерицы, не убегут, мелькнув хвостом, уж медленно бредущего деда и не отходившую от него сестрицу точно догонит! – Так что это за шанс?
Будто не слыша её вопроса, шаман тихо продолжил:
- Войны не хотят южане, но я не уверен в конунге. – Шаман повернулся к Кеа, закусившей губу, чтобы не высказать слова, рвущиеся с языка.
Слова, за которые ей, дурной девке, всего лишь всыплют плетей, но могут счесть, что не собственный скудный ум их выдумал. Гораздо страшнее, если решат, что она повторяет речи деда.
Конунг хитер и осторожен, как старая лисица. И столь же подозрителен. Несколько лет назад он уже пытался мягкой силой взять под свою руку шаманов. То ли чувствовал в них угрозу своей власти, то ли таким образом решил укрепить положение, кто знает. Не вышло, не властен тот, кого выбрали люди, над решениями тех, кто исполняет высшую волю.
Его избрали верховным правителем ярлов тогда, когда должность эта сулила больше бед и хлопот, чем почёта. Предыдущий конунг был изгнан после проигранной войны, а быть тем, кто возьмется восстанавливать разрушенное, желали немногие. Но и таковые нашлись. Вегард, молодой ярл с западных островов, один из тех, чьи воины почти без потерь вернулись домой, занял место правителя. Он принял клятву верности от всех выживших на войне, обещал отомстить за пролитую кровь собратьев и жестоко покарать дикарей с Юга. И кто знает, не вспомнит ли он сейчас того своего зарока… И не напомнят ли специально, вынуждая выполнить обещанное.
- Идём, - Пааво кивнул на выступ чуть выше того места, где они стояли. И взгляд внучки на его ноги, должно быть, заметил, но промолчал.
Дорожки здесь не было, и Кеа это удивляло. Место рядом с городом, меньше часа ходьбы, да, нужно пересечь несколько заросших оврагов, но ведь недалеко. И оно было совершенно нехоженым, даже намеков на тропинки нет. А ведь здесь можно собирать травы, а ближе к концу лета точно найдутся и ягоды…
- Что это за место? – Она не стала подавать руки деду, щадя его гордость, но всё же с тревогой посматривала на поднимающегося шамана. Мелкие камни временами скатывались по склону, тревожа молодую траву. И запах цветущей медуницы, смешанный с ароматом ещё холодной земли, дурманил голову. Или, может, её напекло солнце, на удивление яркое и горячее сегодня.
На самой макушке холм оказался плоским, будто блюдо. И камней почти не было, разве что по краям лежали огромные валуны со странно скошенными гранями. На некоторых из них виднелись следы не то грязи, не то сажи, почти стершиеся с гладких поверхностей, но намертво въевшиеся в мелкие трещинки и выемки. И сама эта площадка была довольно большой и черной, да, по краям зеленели молодые травинки, но они будто боялись прорасти там, где раскинулась неприветливая земля, твердая до состояния камня.
- Его считают проклятым. Поэтому здесь и нет никого. Боятся. – Он говорил короткими фразами, стараясь как можно незаметнее отдышаться после подъема по довольно крутому утесу. Остановился у одного из валунов, но опираться на него не стал. Да и Кеа опасливо покосилась по сторонам. Ей здесь не нравилось. Всё то же солнце, и даже запахи цветов, что раскинулись по склонам, но место действительно было нехорошим.
Мёртвым.
- Почему люди думают так?
- Здесь был храм тех, кого называли хейдами. Он выстоял дольше других, но тоже пал. И потом мы не давали повзрослеть тем, кто мог его возродить. С каждым поколением вас рождается всё меньше. Ты единственная ныне живущая, последняя ведьма Аскейма.
Глава 4
Вода лилась сверху, и Кеа, не открывая глаз, под которым жгло от соли, приоткрывала губы, чтобы поймать эти капли. Они были холодными до ломоты в зубах и слаще мёда.
Твердая ладонь сжимала её затылок, придерживая так, чтобы Линискеа не захлебнулась. А то, что она поначалу сочла шумом моря, оказалась голосом. Мужским, говорим что-то быстро и негромко. И, как ей показалось, испуганно. Наверное, действительно показалось, потому что, пусть не сразу, но она узнала голос деда:
- Очнись, Кеа, пока ты нас всех не утопила.
О том, чтобы подняться, она и не думала, всё тело одновременно занемело, будто она долгие часы была без движения, и ломило боли. Она сковывала каждую косточку, казалось, болят даже заплетенные в косы волосы…
Но глаза, пусть не сразу, открыла.
Небо, рваное, темное, гневно клубилось тучами. Оно будто кипело, выплескивая из сине-черного нутра потоки воды. Те падали под странными углами, одновременно и справа, и слева, и спрятаться от них не было никакой возможности. Впрочем, и не хотелось – под ледяными струями Кеа начала деревенеть от холода, и боль потихоньку отступала, будто стремясь затаиться в глубине её тела.
- Уйми воду, иначе лодка не выдержит, - Пааво был бледен настолько, что шрамы, перечеркивающие лицо белыми полосами, почти слились с кожей. Два рыбака, которым и принадлежало судно, косясь на шамана с испугом и ненавистью, растягивали кожаный полог, и по нему застучало с таким напором, что стало понятно – им действительно несдобровать, если в ближайшее время буря не утихнет.
- К…как? – Язык едва ворочался, и от малейшего усилия накатывала дурнота, от которой хотелось закрыть глаза, чтобы ничего не видеть. Снова впасть в зыбкое состояние на грани сна и обморока, но нельзя. Если она это сотворила, ей и исправлять.
- Не знаю. Отзови воду.
Звучало это так же нелепо, как сама мысль, что она вообще может управлять морем. Оно зовет, и Кеа делится с ним внутренней силой, в награду получая успокоение и ласку, с которой волны гладят её пальцы, но… Чтобы отозвать, нужно его подчинить, а как вообще можно управлять стихией?
С того разговора на холме посреди остатков древнего святилища, прошло несколько дней. Пааво не рассказывал, как проходит совет шаманов, но с каждым днём становился всё более мрачным и задумчивым, пока однажды не позвал снова на берег. Ингмара в этот раз они с собой брать не стали, оставив на попечение охраны, приставленной к каждому шаману. Не из опасения, что кому-то из них может быть причинен вред, а ради солидности и статуса.
Путь до небольшой пристани, возле которой покачивались ряды рыбацких лодок, был не близок, но проходил через людные улицы, потому Пааво, встречаемый торопливыми поклонами, молчал, не спеша раскрывать причины этой прогулки. Кеа же, набросившая плащ и спрятавшаяся в глубоком капюшоне, шла позади деда и удостаивалась только любопытных взглядов. Она знала, что привлекательна, и это льстило, но иногда мужские взгляды становились излишне цепкими и расчетливыми… Приятно сознавать, что красива, но и о том, что торговля невольницами если не процветает, то и явно далека от того чтобы захиреть, забывать не следовало. Потому Кеа безропотно подчинялась требованию деда не покидать в одиночестве снятых комнат.
Они прошли почти до самого конца пристани, остановившись возле небольшой пузатой лодочки. Спущенный парус на торчащем остове мачты, провисший будто сломанные крылья птицы. Темные борта, отполированные волнами и задубевшие от соли. Корзины и пара коробов, прикрытых рогожей. И ядреный рыбный дух, который перебивал любые другие ароматы. Привлеченная им ли или чем другим, на вершину мачты села большая белая чайка, совершенно не боящаяся людей. Она вразвалочку прошла по перекладине, поворачивая к людям то один, то второй любопытный глаз, но, так и не дождавшись от них ничего путного, тяжело сорвалась, лишь в последний момент успев расправить крылья, которыми почти задела по лицу спешащего к ним человека. Тот обругал наглую птицу, но больше по привычке, занятый тем, что вглядывался в стоящих перед ним.
Хозяин лодочки, такой же невысокий и круглый, как его посудина, сидел в тени неподалеку, коротая время до вечернего выхода в море за растягиванием и латанием сетей. Он долго кланялся Пааво, пытаясь выяснить, зачем столь уважаемому человеку арендовать их суденышко? Ведь стоит ему пожелать, любой из кораблей конунга вывезет их на прогулку вокруг острова. А у него и тесно, и грязно, и рыбой разит. И красавицу явно укачает, а то, что девушка, прячущая лицо, красавица, тут и сомнений быть не может! Он говорил быстро, глотая окончания слов, пару раз пытался взять Кеа за руку, отчего она предпочла и вовсе полностью спрятаться за деда, и очень не хотел никуда их везти. Но ответить прямым отказом опасался, потому старался изыскать всё новые причины остаться на берегу.
Пааво кивал, слушая уговоры, но потом тихим непреклонным голосом велел готовиться к отбытию. Если рыбак и был недоволен, то вслух этого не выразил, кликнув помощника из числа слоняющихся по пристани подростков. Судя по одинаковым мясистым носам, занимавшим добрую половину лица, помощник приходился ему если не сыном, то ближайшим родственником. И косился на шамана и его спутницу с тем же подозрительным прищуром, за которым сквозило отчаянное любопытство. Но приказы отца выполнял охотно, уже представляя, как вечером будет рассказывать друзьям, что сам лично видел вблизи шамана и даже катал его на отцовой лодке!
Город медленно удалялся, рассыпали капели весла, на которые налегали в четыре руки. Дед устроился возле корзин, жестом показав Кеа, чтобы села рядом. Скамья была узкой и жесткой, но если аккуратно подобрать ноги, уместиться на ней вдвоем вполне получалось. Гребцы, хоть и сидели рядом, за шумом волн и скрипом дерева их вряд ли слышали, но голос Пааво понизил так, что Кеа и сама с трудом разбирала слова. Вдвойне удивительно было понимать, что говорит он не на родном языке, а на том, которому уже несколько лет втайне обучал внучку:
- Когда отойдем от берега, позовешь воду. – Поймав непонимающий взгляд Линискеа, он добавил. – Если мы позволим послам прибыть в Рендебю, Вегард уничтожит их. И следующие корабли, которые прибудут в Аскейм, придут, чтобы отомстить за погибших. Если их не остановить, война сама придет на наши земли.
Кеа сидела неподвижно, веря и не веря словам деда. Да, южане враги, и нет в том ничего странного или ужасного, чтобы уничтожать их в бою. Но они идут с миром…
- Я не знаю, как звать воду. – Слова чужой речи с трудом ложились на язык. Им было тесно и неудобно, словно это не звуки, а камни, которые нужно перекатывать во рту, но Линискеа медленно проговаривала их, осторожно поглядывая на гребцов. Если те и слышали, то не подавали виду, старательно налегая на весла. Их спины сгибались с удивительной синхронностью, будто они танцевали под неслышную мелодию.
- Думай. Я привел тебя на холм хейд в надежде, что там, в священном для вас месте, сможешь понять, как управлять своей силой.
Кеа опустила глаза, чувствуя, как щеки залила краска стыда. И нет в том её вины, никто не объяснял, как управлять тем, что медленно перекатывается внутри её разума, но можно же было старательнее пытаться понять это самой, вот только…
Всего лишь раз она видела, как поступают с той, которая отмечена печатью демонов. Кеа было лет шесть, когда у дочери мельника родилась девочка. Как и всегда, Пааво вошел в их дом, чтобы дать имя новорожденной, но что-то пошло не так. Он не вернулся ни в тот вечер, ни на следующий день. И лишь когда солнце в третий раз показалось над горизонтом, Акку растолкала отчаянно зевающую Кеа и велела идти за собой.
Это была ранняя осень, когда днём ещё тепло, но по утрам травы седы от подмерзающей росы, и воздух кажется звонким и прозрачным. Запах дыма растопленных очагов щекотал замерзающий нос, и Кеа украдкой терла его в попытке не то согреть, не то прогнать аромат костра.
Утес за деревней, который выдавался над морем, словно последний зуб древней старухи, заливал розовый свет, и Линискеа, окончательно проснувшаяся на холоде, с недоумением и искренним интересом смотрела, как туда поднимается дед, придерживая что-то под накидкой. Она хотела спросить у Акку, зачем шаману карабкаться на глазах всей деревни по скользким камням, но служанка одарила таким взглядом, что девочка прикусила язык.
Они были там не одни. Все жители вышли из домов, молча глядя на Пааво, поднимающегося в лучах восходящего солнца, и тишина была такой, что становилось больно ушам. Только какой-то зверь одиноко подвывал вдали, будто кто-то привел с собой раненую собаку. Молчали все, даже едва научившиеся ходить дети, которых матери прижимали к себе с такой силой и отчаянием, будто боялись, что кто-то вырвет их из рук.
И Кеа молчала, с каждым мгновением ежась всё сильнее, но не от стылости, пробирающейся под одежду влажным дыханием моря, а от чего-то другого. И в руку Акку, прижавшую девочку к своему животу, вцепилась до побелевших пальцев.
