***
За свою долгую жизнь Татьяна Аристарховна твердо усвоила важность связей. Не половых, а исключительно деловых. Хотя, одно другому не мешает, но это точно не про нее. Она всегда умела отделять мух от котлет и жила, по совести. Ей не в чем себя винить и не за что грызть.
Конечно, водитель на “скорой” не бог какой важный контакт, но, когда им с бедовой Алькой пришлось срочно уезжать из вертепа, в который они попали, лучшей кандидатуры не нашлось. Не на такси же ей тратиться. Тем более знакомая машина по счастливой случайности маячила поблизости. Дядька отбивался, говорил что-то про давно закончившуюся смену и недвусмысленно косился на торчащую из кармана своей куртки бутыль. Ее, между прочим, Татьяны Аристарховны, бутыль.
До дома доехали быстро, даже слишком быстро, видимо, водитель очень хотел от нее поскорее избавиться и нашел кратчайший путь. Но, возможно, все дело в том, что в дороге Татьяна Аристарховна задремала и ей лишь показалось, что прошло мало времени.
Алька все порывалась сбежать, но куда в одном-то сапоге? Разумеется, Татьяна Аристарховна не отпустила ее, пообещав помочь. На антресоли у нее дома пылилась целая коробка вещей, среди которых найдется пара зимней обуви. Вряд ли у Алевтины нога больше, чем у ее дочери.
…Дочка не звонила почти год, ждать, что она вдруг придет требовать свои вещи обратно, глупо.
Первое время Татьяна Аристарховна часто доставала коробку, так и не решившись ни разу ее открыть. Ведь из нее точно бабочки могли вылететь воспоминания, попробуй их потом собери обратно. Конечно, картонная коробка не самое лучшее хранилище, но пока оно справляется с поставленной задачей - не позволяет думать, а точнее задумываться. Задвинутая в темную глубину куда так сложно дотянуться, она стала чем-то вроде и существующим, но не имеющим большого влияния. Будто радиоактивный элемент, фонит, но никому не приносит вреда, если не начать его трогать, рассматривать и копаться в опасном содержимом.
И если коробка превратилась в символ прошлого, то ничего для настоящего и будущего не нашлось. Не смогла Татьяна Аристарховна придумать чем же заполнить возникшую пустоту.
Последний разговор с дочерью прокручивался в голове с мазохистским упорством, каждое слово смаковалось, разбиралось по буквам и складывалось снова в единую конструкцию. Но как она не старалась ни одно из них не собралось в долгожданное «счастье», пусть бы даже и из ледышек.
– Мама, так будет лучше! - хлесткая пощечина, а не фраза. – Он деловой человек, вращается в таких кругах, куда нам с тобой путь заказан.
– Не затошнит от вращения-то? Ты уже разок повращалась и где он теперь? – Остановить бы ее, отобрать чертов чемодан и запереть непослушную дуреху дома, пусть одумается. – Я хорошо зарабатываю, проживем как-нибудь.
– Я не хочу как-нибудь. Ты, мама, привыкла к подобной жизни, но меня от нее, пожалуйста, избавь!
– Не пущу! – она встала тогда буквально грудью, перегородив проход. – И вещи не отдам, они на мои деньги куплены!
Это было глупо и трусливо, но что еще она могла?
– Ты права, мама. Не нужно мне это барахло. Все равно он больше любит, когда я голая. И не хватайся за сердце! Надо было брать с меня пример, может и папа тогда бы не ушел!
Ладонь вспыхнула жаром и болью, девушка напротив в одночасье стала будто чужой, таким холодным и осуждающим сделался ее взгляд. Сохранить бы его на фото и спрятать в проклятую коробку, а не оставлять в беспощадной памяти.
Аля совсем другая. Такой она хотела видеть свою дочку: милой, скромной и тихой. Хотя, Алька, скорее пыльным мешком пришибленная, но с этим можно работать. В девочке чувствуется характер, просто лежит он в самом дальнем углу, где про него благополучно забыли.
Им обеим нужна была встряска. И день, начавшийся как один из вереницы бесконечной, черной пучины, где Татьяна Аристарховна заживо себя похоронила, вдруг взорвался мириадами звезд и красок.
В этой квартире она была всего однажды, приезжала через две недели после того, как дочь ушла. Просто хотела удостовериться, что та жива и здорова.
– А, ты? – Девушка, открывшая тогда ей дверь, одновременно была родной и знакомой, но в тоже время совершенно чужой. – Проходи, дует.
Дочь сменила прическу, перекрасилась в пошлый блонд и увеличила губы. Она будто совсем не удивилась визиту матери и лишь попросила не задерживаться, потому как ждала гостя.
Увы, им даже поговорить не удалось толком, от раздавшегося звонка обе синхронно вздрогнули. Хозяйка квартиры засуетилась как таракан, когда на кухне неожиданно вспыхивает свет. И когда вошел импозантный блондин с букетом цветов, Татьяну Аристарховну буквально вытолкали за дверь.
– Максик, - щебетала та, в которой она теперь не узнавала свою кровинку, - помнишь я рассказывала про домработницу, которая украла мои сбережения и драгоценности? Это ее мать, приходила вымаливать прощения и просить не подавать заявление в полицию. Ты же знаешь, я сочувствую людям, пришлось и ее простить.
– Но, Лиз, не лучше ли все решать по закону? Ты говорила, среди прочего находилось фамильное кольцо.
– Она уже все отнесла в ломбард! – Дочь нетерпеливо теснила ничего не понимающую мать к выходу. – Уходи уже, пока я не передумала!
С тех пор прошел год и вот она снова оказалась здесь. Сама не поняла, как назвала водителю адрес, который однажды запомнила наизусть.
Татьяна Аристарховна осторожно прислушалась к своим ощущениям и поняла, вдруг, что ей стало легче. Если родная дочь не желает ее видеть, выставляя в самом отвратительном свете, почему она должна добиваться ее внимания?! Елизавета давно не маленькая девочка, а взрослая, думающая и все понимающая женщина. Она вольна распоряжаться собственной жизнью как ей заблагорассудится и поступать так как считает нужным.
Быть матерью тяжелое бремя. Но еще сложнее научиться отпускать из гнезда птенцов, когда для них наступает миг полета.
Год, который разделил их с дочерью, многое изменил. Татьяна Аристарховна не заметила, как привыкла быть одна.
Или скорее отвыкла быть с кем-то?
Она всегда полагалась исключительно на свои силы, а окружающие почему-то думали, что ее ресурсов хватит и на них тоже. Нет, не так, они решили будто она обязана растрачивать себя в угоду другим! Пришло время покончить со служением кому-то, пожить наконец-то своей жизнью, а не по написанным чужой рукой правилам.
Конечно, она не испытывала иллюзий, прекрасно понимая – отката не избежать. Нельзя просто так выбросить из жизни того, кого сначала девять месяцев вынашивала под сердцем, а потом отдала то самое сердце в полное распоряжение маленькому существу. Существо вырастало из ползунков и распашонок, затем из колготок и платьев, ему надоедали старые игрушки и вот уже живое сердце лежит в куче ненужного хлама: изношенное, потрепанное, уставшее. Оно почти не бьется, ему не для кого стараться. И если не найти замену тому смыслу, который совсем недавно наполнял его силой, сердце остановится, зачерствеет и покроется сухой коростой.
Но вдруг происходит нечто, что заставляет его снова воспрянуть!
Тук…
Тук… Тук…
И стоя теперь с озябшим воробышком под мышкой, Татьяна Аристарховна поняла, что перевернула очередную страницу и готова двигаться дальше.
Аля сама того не подозревая помогла ей скинуть огромный камень, лежащий на сердце. Камень давно покрылся мхом и под него уже точно не потечет вода. Так зачем она столько времени хранила его? Для чего берегла свою обиду и взращивала чувство вины?
Квартиру дочери она покидала поверженной, но не сломленной.
Глупая Алька не понимает, что быть одной не проклятье, а благословение. Сама себя не предашь и не бросишь. Самой себе не наговоришь обидных слов. А даже если и сорвешься, с собой всегда можно договориться.
И теперь Татьяна Аристарховна не оставит друга в беде. Особенно если друг – такая же несчастная женщина, как она сама, отдавшая однажды свое сердце тому, кто так и не смог правильно им распорядиться.
ГЛАВА 5
Проснувшись утром, Аля какое-то время смотрела в потолок, вспоминая яркий сон. Там ее уволили с работы, она оказалась внутри гигантского торта, откуда подсматривала за симпатичным блондином и…
Осознание реальности произошедшего опустилось не ее несчастную голову стальным молотом. Голова не просто болела, она превратилась в тугой барабан, на котором играл виртуоз, выдавая такие ноты, о существовании которых сама Аля никогда не догадывалась. И если у нее до сих пор оставались какие-то сомнения в реальности произошедшего накануне, то теперь они раскололись на сотни вибрирующих осколков.
В ту самую секунду, она, как заправский алкоголик, пообещала себе не пить никогда в жизни. Если так плохо после единственного раза, то что будет, если подобное войдет в дурную привычку?
Следующее неприятное открытие Аля сделала тут же, не беря паузы для смягчения удара.
Она спала в чужой постели…
Быстро ощупав себя на предмет наготы и надругательств, выдохнула. Платье, выданное в клубе, стойко защищало девичью честь, хотя и было изрядно помято.
«Интересно, его нужно возвращать?» - подумала Аля и сама себе ответила отрицательно. Ей ведь не заплатили за замену стриптизерши, но возвращаться и требовать компенсации она точно не станет.
Осторожно опустив ноги на пол, она визуально исследовала место своего пребывания. Комната оказалась небольшой, почти полностью занятой кроватью и книжным шкафом под потолок. Для прохода оставалась лишь небольшая лазейка, ведущая к двери. Ею Аля и воспользовалась.
Если в квартире кто и жил, то точно не мужчина. Здесь было слишком чисто, даже скорее стерильно. Никаких разбросанных вещей и хоть какого-то намека на беспорядок. Конечно, мужчины тоже бывают аккуратистами, но здесь не тот случай.
Аля прошла на кухню, залитую холодным зимним солнцем. По ногам ощутимо потянуло сквозняком, но хозяйничать и искать тапочки она не решилась. Для начала нужно было понять, где она оказалась и куда подевался хозяин, а точнее хозяйка квартиры.
Выглянув в окно, Аля увидела самый обычный двор с детской площадкой и протоптанными по снегу тропинками. Бросила взгляд на часы, висящие на стене. Половина девятого. В это время она обычно спешила на работу, проклиная и ненавидя ежедневную рутину, но как бы сейчас обрадовалась, зазвони вдруг ее телефон откуда недовольный голос начальства отчитал бы ее за очередное опоздание.
И он зазвонил. Аля вздрогнула от неожиданности и быстро поднесла трубку к уху.
– Проснулась, спящая красавица? – она узнала голос Татьяны Аристарховны. – Я не стала тебя будить, пожалела. Там на плите остатки завтрака, в холодильнике минералка. Будешь уходить, просто захлопни дверь.
Аля хотела поблагодарить добрую женщину за то, что та не оставила ее одну на улице, а еще очень хотела спросить про причитающиеся деньги, но услышала: «Оксана, епа-мать! Дай сюда, сама сделаю!» Она сбросила звонок, решив перезвонить позже. Не успела Аля убрать телефон и посмотреть, что у нее сегодня на завтрак, как звонок повторился.
Звонила мама. И это не предвещало ничего хорошего. Не отвечать нельзя, есть вероятность, что та примчит сама и будет долго и нудно капать на мозги, обзывая Алю неблагодарной дочерью, из-за которой она потеряла столько времени по пустяку. Мама ценила свое время дороже золота, при этом не особо заботясь о собственной пунктуальности.
Даже в день развода с Лешкой, когда Аля умоляла ее приехать, мама ответила, что мужики как трамваи и, если ушел один, нужно просто подождать следующий. А еще лучше удостовериться, что стоишь на нужной остановке и не уедешь в такие дебри, из которых потом годами будешь выбираться. В конце она пообещала поддержать любимую дочурку, но в другой раз, ибо сейчас страшно занята и вырваться нет никакой возможности.
Мама у Али была ветреной, как и все актрисы. И здесь не важно: блистаешь ты на подмостках Большого театра или всю жизнь довольствуешься ролями второго плана в провинциальном ТЮЗе.
Теперь же мама велела немедленно приехать в кафе, адрес которого она скинет в эсэмэс сообщении.
Але ничего не оставалось, как горестно вздохнуть и пообещать быть на месте как можно скорее.
Ей повезло, дом Татьяны Аристарховны находился всего в трех кварталах от ее собственного. Сонный таксист не стал торговаться, лишь поцокал языком окинув Алю каким-то печальным взглядом и кивнул головой, мол, поехали.
Страшно подумать, чтобы было, явись она на встречу с мамой в том виде, в котором проснулась утром.
Возле двери Алю ждал сюрприз в виде симпатичных замшевых сапожек. К ним была приколота записка «обуй нас». Аля едва не прослезилась от проявления заботы и несколько минут простояла просто, прижимая обувь к груди, будто очень дорогой и желанный подарок. Сапоги сели как влитые, мягко обволакивая ногу. Они либо были абсолютно новыми, либо их прошлая хозяйка была крайне аккуратной. Мех внутри даже не примялся.
Новый день улыбался Але, и она решила улыбнуться ему.
Дома она привела себя в порядок, накормила кота, пообещав вернуться как можно скорее и поехала по указанному адресу в приподнятом настроении. У нее даже голова почти перестала болеть. Хотелось обнять весь мир и закружиться в танце. Ничто не могло сбить Алю с позитивного настроя…
…Мама опоздала на тридцать минут и едва присев за столик, доказала ей обратное. Без лишних предисловий, которые она, видимо, посчитала бесполезным сотрясанием воздуха, мама крайне эмоционально начала разговор. Делала она это так, будто хотела встать на сторону дочери, но периодически из лояльного адвоката превращалась в агрессивного прокурора.
– Какая же ты идиотка. Разве ты виновата в том, что твой мужик оказался истеричкой?
– Но… - Аля помолчала, отвела взгляд в сторону и заморгала так часто будто пыталась взлететь. – Он сказал, что я разрушила все, что было сделано им для меня. Я предала его мечты. Понимаешь?
– Дура и есть! - Мама раздавила в пепельнице окурок, помахала рукой, развеивая вонючий дым. – Его мечты остались при нем. Это ты сидишь передо мной, пытаясь втянуть обратно слезы и сопли. Как, говоришь, он тебя назвал?
– Предательница! – Аля выплюнула слово на выдохе. Сама же будто обмякла: опустились плечи, ладошки сползли со столешницы, упав на колени. Она вероятно сломалась в тот самый момент.
– Если я назову тебя крокодилицей, ты мне поверишь?!
– А ты назовешь? – А вот теперь Алю, будто резиновую куклу насосом, накачало обидной злобой по самую макушку. У нее даже волосы на голове приподнялись как наэлектризованные.
– Назову! - уверенно ответила мама и вытащила из пачки очередную сигарету. Прикуривать не стала, положила возле чашки с остывшим кофе. – А ты поверишь?
– Скорее всего поверю. – У Али явно где-то подпускало, она опять начала сдуваться и морщить лицо в попытке разреветься.
– Вот когда будешь знать точно, что заслужила тот и ли иной эпитет в свой адрес, тогда и принимай его. Но не смей слушать каждого мудака, который ляпнул то что стукнуло в его башку в тот момент.
– Мам, - заканючила вдруг Аля, - может дело действительно во мне?
– Ну а в ком же еще, милая моя? – Она уже крутила сигарету между пальцами, посматривая на зажигалку, лежащую в раскрытой сумочке. – Ты сама виновата, что допустила подобное отношение к себе. Чем, скажи на милость, он так тебя зацепил?
