— Не нравится мне твоя затея. Чувствую, пожалею.
— О чем ты можешь пожалеть? Сама подумай кому будет хуже, если мы хотя бы попробуем?
— Альке может стать хуже, Жень.
— Плохо ей сейчас – без него, - продолжала продавливать ситуацию Евгения Петровна. – Плачет там теперь одна, с котом своим чокнутым обнимается.
— Ты моего внука не тронь, поняла?
— Я-то поняла, - хмыкнули в ответ. – Ты-то понимаешь, чего говоришь? Шерстяное безобразие внуком называть? Тьфу!
— На колено вон себе плюнь! Змеиный яд, говорят, полезен. – Маргарита Афанасьевна скривилась, разговор не приносил ей никакого удовольствия.
— Тогда уж и ты своего добавь, концентрация будет побольше.
— Гадюка!
— Гарпия!
Закончив словесную перепалку женщины все же пришли к общему решению. Соединив стратегическое мышление Евгении Петровны и доступ к костюмному фонду театра Маргариты Афанасьевны, родился план…
Три дня назад
Холод пробирал до костей, взбирался ледяными пальцами по хребту, пересчитав каждый позвонок. Дурацкая дубленка совсем не грела, а еще эта коза Алька пуговицу оторвала. Вот чего ей неймется?! Тянет руки куда не просят!
Все ей нужно контролировать.
Не живется спокойно.
Сама до развода довела, теперь стоит губы кривит, а глазищи холодные и сухие. Как обычно.
Что за баба такая?
Хоть бы поревела что ли, приличия ради? Он вон даже платок ей дал, а она взяла и высморкалась в него.
Как его вообще угораздило на ней жениться? Смотреть же не на что: ни рожи, ни кожи!
И кому такие нравятся?
Выходит, ему, если два года под одной крышей прожили.
Что говорить и как теперь себя вести, не понятно. Она же не подскажет, не поддержит никогда, все в себе держит.
Муж и жена, а жили как соседи. Никакого взаимопонимания.
Зато, стоило чуть задержаться, тут же звонила, делала вид будто беспокоиться, хотя по голосу слышно – контролировала! Нашушукается с мамашкой своей полоумной, вообразит не бог весть что и вот мозг поласкает. Та понятно – актриса, ей не привыкать изображать из себя разное. Альке же маменькиного таланта не досталось, вон даже слезы из себя выдавить не может, тужится, того и гляди лицо по шву треснет.
А говорить что-то надо. Он не она, все через себя пропускает. Вот и понес нелепицу, успокаивал чем мог. Слова еще такие подобрал, мол, дело не в ней, а в нем.
Если не в ней, в ком тогда? Он – мужик, она – баба! Мужик завсегда главнее! Правильно мама ее не взлюбила, насквозь гнилую душонку видела и его предостерегала.
А он разве послушал? Вот еще! Взял и специально наоборот сделал.
Выходит, и на Альке женился матери назло? Даже если и так, его жизнь и он волен ею распорядиться на свое усмотрение.
Об одном жалеет, что вещи сразу не забрал. Там же ноутбук, а в ноутбуке то, чего Альке видеть совсем не положено. Хотя, он теперь ничем ей не обязан!
Хватит, покаталась на его шее!
Но ноутбук все же жалко, надо будет Пашку попросить, чтобы доехал, забрал. Сам он туда больше не сунется. У Альки не квартира, а черная дыра. Только загляни и все – затянет, поминай как звали.
Тут всплыла и вторая причина его скоропалительной женитьбы. Собственная жилплощадь невесты манила золотым червонцем, обещала тишь и благодать. А хитрая Алька, хоть и прикидывалась наивной овцой, сразу пронюхала и первым делом его домой потащила.
Ну как первым делом, через полтора месяца после первого свидания. Да разве приличная девушка так поступит? Ясно же, хотела поскорее его заарканить, выгодную партию присмотрела и ни перед чем не остановилась. Пожитками своими трясла как продавец на вьетнамском рынке.
«Присядь, Лешенька, здесь! Постой вон там!»
Не успел очухаться, как оказался в горизонтальном положении, и она тут как тут, голой грудью к боку прижимается, мямлит что-то, в любви признается. Сама горячая, как из бани.
А Лешка, ясное дело, не железный. У него молот, у нее наковальня…
Знал бы тогда, сунул бы свой молот под ледяную воду. В юности помогало.
Ну ничего, теперь жизнь переменится и все пойдет по-новому.
Будет игра по его правилам, и никто ему больше не указ.
И вот теперь
Лешка стоял посреди тесной комнатушки, насквозь пропахшей нафталином и пылью. Рядом, как в ожившем кошмаре, топталась его бывшая теща. Теща топталась и называла комнатушку гордо – костюмерной, сердцем театра. Еще говорила что-то про вешалку и истоки искусства.
От ее близости Лешке было некомфортно. Да что там некомфортно, ему было почти страшно, но он из всех сил старался делать вид, будто все нормально. К тому же между ним и тещей, крепостной стеной торчала мама. И Лешка успокоился. Почти.
Теща долго перебирала висящее на плечиках тряпье, поглаживала его, прижимала к щеке рукава пиджаков, точно снятых с какого-нибудь алкаша и блаженно, при этом улыбалась. Она всегда казалась Лешке странной, но теперь он утвердился в своих убеждениях окончательно.
Все же кое-что Алька по наследству получила.
— Вот! Я уж испугалась, думала все разобрали! - радостный крик каким-то чудом пробился сквозь груду барахла, в которое теща нырнула с головой. – Женя, помоги! Тут еще посох и валенки где-то должны быть.
Мама провалилась туда откуда доносился зов, но почти сразу выбралась обратно, чихая и отплевываясь. Она несла на вытянутых руках нечто длинное, ярко-красного цвета с меховой оторочкой. Мех скорее всего когда-то был белоснежным, о чем еще напоминали редкие проплешины, сейчас же казался посыпанным пеплом или скорее вездесущей пылью.
— Надевай, - велела она сыну и добавила, заметив его растерянный взгляд: - шуба!
— Мам, ну какая шуба? Она красная! И огромная! Тут же еще один такой как я влезет. - Взвесил шубу на руке. - К тому же тяжелая, зараза!
— Не хнычь, сынок! - Евгения Петровна встала так, чтобы не видеть заклятую подружку, но все равно чувствовала тяжелый взгляд между лопаток. – На вот, еще бороду примерь. Да куда ты через голову-то! Резинку за уши зацепи, олух!
— Каков поп, таков и приход. - Вздохнула Маргарита Афанасьевна. – Не выйдет ничего, расчехляй бойца.
— Больно ты умна, как я погляжу. – Евгения Петровна и не думала слушаться, лишь сильнее затянула широкий пояс на талии сына.
— Одно чудо уже случилось, - хмыкнула в ответ подруга. – Стоит вон, щеки раздувает.
— Нет, я не поняла, Марго, ты хочешь свою дочку обратно пристроить или как?!
— Ничего я не хочу, Женя! - Возразила она. – Мне вообще вот эта твоя задумка не нравится. Но Алька дура, здесь спорить не стану, глядишь и растрогается. Только надолго ли? Где гарантия, что завтра твой Алешенька снова не сбежит?
— Я ему сбегу! – Евгения Петровна сунула под нос сына кулак. – Пусть только попробует.
— Не сбегу я, - подтвердил великовозрастный сынок. – Я все осознал и понял, что люблю ее одну. Раньше ошибался. С кем не бывает?
Он выпалил текст как заготовку на детский утренник. В груди Маргариты Афанасьевны нехорошо кольнуло. Она вдруг подумала, что не помогает дочери, а готовит принести ее в жертву, ради собственного спокойствия. Она ведь уже договорилась со своей совестью, смогла привести нужные доводы, которые казались разумными. А значит – верными.
Аля страдает, здесь не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять – ее дочь раздавлена свалившимся на нее горем. И если ее счастье в несуразном Алешеньке, кто такая Маргарита Афанасьевна, чтобы вмешиваться?
Точнее, вмешаться она как раз и собиралась, но исключительно в благих целях.
Сам Алешенька в костюме, рассчитанном на мужчину куда более внушительной комплекции, выглядел нелепо, даже жалко. Борода доставала ему почти до колен, перевязь широкого пояса делила сутулое тельце на две неравные части, сделав его похожим на песочные часты с картины сюрреалиста. Того и гляди растечется по полу красной лужицей.
По посоху приняли общее решение: оставили его стоять в углу. А вот валенки неожиданно подошли, лапа у тщедушного Алешеньки оказалась сорок шестого размера.
— Не дойдет, - категорично высказала Маргарита Афанасьевна.
— Значит, доедет! – не менее категорично припечатала Евгения Петровна. – Сынок, ты рукавички пока сними, запаришься. И когда идешь, приподымай края шубы, чтобы не споткнуться.
— Мама, почему я просто не могу поехать и сказать, что хочу вернуться?
Евгения Петровна будто находилась все это время в гипнотическом сне, а теперь вдруг очнулась. Она вздрогнула и уставилась на подругу.
— А чего ты на меня смотришь? – удивилась та. – С костюмом была твоя идея!
Евгения Петровна уже было кинулась раздевать сына, с которого градом лил пот, но была решительно остановлена:
— Но теперь и мне идея нравится. Пусть едет в костюме.
Лешкин стон заглушила накладная борода.
Али дома не оказалось. Он долго давил на кнопку звонка, но из-за двери не доносилось ни звука. Даже кот притаился и не мяукал.
Лешка прождал не менее часа. Мимо проходили соседи, поздравляли его с наступающим праздником, просили сфотографироваться, но стоило ему подняться на ноги, как счастливые улыбки сползали с лиц. Люди скомкано извинялись и спешили укрыться в своих квартирах.
Через два часа он не выдержал и откупорил бутылку шампанского, которой снабдила его мама. Шампанское оказалось слишком сладким и теплым. К тому же пить его из горла было плохой идеей. Вырвавшаяся пена облила казённый костюм, за который ему теперь придется отчитаться по всей строгости. А колючие пузырьки газа забились в горло и нос, больно царапая изнутри и вызывая приступ кашля.
Через два с половиной часа Лешка уже спал, привалившись плечом к холодной стене и не слышал, как открылись двери лифта, из которого вышла девушка и направилась прямиком к двери, возле которой он заснул.
Открыв глаза от того, что кто-то тряс его за плечо, он не сразу сообразил, что видит перед собой Алю. Она всматривалась в его лицо, почти полностью скрытое искусственной бородой.
То, что она его не узнала, стало понятно не сразу. Аля смущенно улыбалась и просила уступить ей дорогу, чтобы она могла попасть домой.
Лешка кивал, но не двигался с места. Не из вредности, просто у него, от долгого нахождения в неудобной позе, онемело все тело. Не без труда ему удалось поднять руку, в которой он все еще сжимал бутылку с остатками шампанского, пальцы буквально скрючило на длинном горлышке.
Рука потянулась к Але. Аля отпрянула в сторону и завертела головой с такой силой, что у Лешки зарябило в глазах.
— Мужчина, просто дайте мне пройти, - взмолилась она. – С наступающим вас праздником и всего самого хорошего! Но я не пью! Встаньте, пожалуйста.
— Я не могу. – Слова были тяжелыми, падали на бетонный пол, едва выбравшись изо рта. – Мне очень больно.
— Лешка? Это правда ты?
— Я. – Он кивнул. Онемение постепенно отпускало, уступая место табуну острых игл, взявших старт на шее и медленно расползающихся по плечам, лопаткам и далее – вниз по позвоночнику. – Помоги мне подняться, сам не смогу.
— Ты пьян? – догадалась Аля. – И что ты здесь делаешь?
— Да, - не стал отпираться Лешка. – Я пьян! Опьянен любовью к тебе и, собственно, для этого сюда приперся. То есть приехал.
— Тебе нужно домой, проспаться. Ты себя-то слышишь? Несешь какой-то бред.
— Это любовная лихорадка! И я никуда не уйду! – слова и звуки растягивались, превращаясь в протяжный стон преходящий в вой, разлетались гулким эхо по лестничной площадке и таяли далеко внизу.
— Ты мне угрожаешь?
Лешка протер глаза, дабы убедиться, что перед ним действительно та самая Аля, а не какая-то похожая на нее особа. У прежней Али не было столько металла в голосе и глаза, кстати, так не светились.
— Да. То есть нет.
— Тогда как все это понимать?
— Я пришел, чтобы остаться с тобой. Навсегда.
— Все-таки угрожаешь. - Резюмировала Аля и попыталась отодвинуть Лешкину ногу, упирающуюся в обивку двери ее квартиры.
Лешка сдаваться не собирался. В нем говорили уязвленная мужская гордость и выпитая почти полностью бутылка шампанского. Ногу тоже было жалко, поэтому он ее все же убрал, но сам встал во весь рост, загораживая пути к отступлению.
— Ты моя жена, - напомнил он, сдвигая брови к переносице. Увы, Аля не оценила устрашающего жеста из-за шапки, съехавшей до самых его глаз. Вот если бы он взялся раздувать ноздри, еще мог бы достичь какого-то эффекта, потому как борода давно уже болталась в районе груди, а конец ее подметал пол.
— Бывшая жена, - не преминула вернуть Аля. – Мы все решили и обратного пути нет. Так кажется, ты говорил? Еще что-то про испорченную жизнь помню. Смотрю, все у тебя налаживается.
— Вот ведь с… - Лешка запнулся. – С-счастье-то какое, что я все же решил к тебе вернуться, Алька! Ладно, хватит шуток, открывай дверь.
Он отошел в сторону. И пока Аля отпирала замок, не умолкал:
— Ты Алька не переживай, я тебя не стану прошлым попрекать. Прощаю за все и не виню. Ясно же, что не от большого ума ты такая была. Теперь, когда знаешь о своих ошибках, будешь их исправлять.
А ее проняло! Вон даже ключ выронила, как воодушевилась грядущими переменами. Нужно было ее бросить раньше, не пришлось бы бегать туда-сюда.
Аля нагнулась, подобрала ключ и молча вошла в квартиру. Лешка шагнул следом и …получил по носу захлопнувшейся перед лицом дверью.
— Ах, ты ж, с… совсем у тебя совести нет, Алевтина! Ну ничего, за это я тоже тебя прощу, но в последний раз, так и знай!
Он подергал ручку, убедился, что дверь заперта и принялся жать на звонок. Примерно на пятой попытке звук резко оборвался. И сколько Лешка не старался, звонок больше не ожил.
— Батарейка села, - рассудил он в слух и, что было сил, ударил по двери ногой.
Тишина стала ему ответом.
После второго удара вспомнил про валенки, которые, как оказалось, прекрасно гасят силу удара и звука.
В ход пошли кулаки.
— Дедуля, а ты дверью не ошибся? – на плечо легла тяжелая рука. – Видишь ведь не рады тебе здесь.
Загулявший пузырек шампанского, видимо, добрался до мозга и там лопнул, задев одну из извилин, отвечающих за чувство самосохранения.
Ведь Лешка видел звероподобную физиономию, буравящую его маленькими глазками, пока разворачивался и замахивался для удара. Видел он и пудовый кулачище, приближающийся уже к его собственному лицу будто в замедленной съемке. Видел, но не попытался хотя бы сбежать, не то, чтобы дать отпор.
Последнее, что зафиксировал его мозг, было бледное лицо Али с прижатыми ко рту ладонями.
Даже спустя годы, именно Аля, а не тот бугай, что отправил его в нокаут одним ударом, являлась Лешке в липких кошмарах, от которых он кричал и просыпался в ледяном поту, уцепившись в мокрые простыни.
Аля не сомневалась, она все сделала правильно и ей не о чем жалеть. Увидев Лешку, ничего у нее внутри не ёкнуло и не замерло, как должно бы быть, если она хоть что-то еще к нему чувствовала.
Ничего. Пусто.
Привалилась спиной к двери, восстанавливая сбившееся дыхание. Пульс набатом раздавался в висках, то ли от шока, то ли от того, что Лешка давил на звонок.
Аля принесла из кухни табуретку, взобралась на нее и что было сил дернула трезвонящую коробочку. Из стены остались торчать провода, и, возможно, это даже опасно, но зато наступила тишина.
Лешка что-то выкрикивал, но она почти не разбирала слов. Ей было достаточно того, что он уже наговорил о прощении и ее дальнейшем исправлении.
— О чем ты можешь пожалеть? Сама подумай кому будет хуже, если мы хотя бы попробуем?
— Альке может стать хуже, Жень.
— Плохо ей сейчас – без него, - продолжала продавливать ситуацию Евгения Петровна. – Плачет там теперь одна, с котом своим чокнутым обнимается.
— Ты моего внука не тронь, поняла?
— Я-то поняла, - хмыкнули в ответ. – Ты-то понимаешь, чего говоришь? Шерстяное безобразие внуком называть? Тьфу!
— На колено вон себе плюнь! Змеиный яд, говорят, полезен. – Маргарита Афанасьевна скривилась, разговор не приносил ей никакого удовольствия.
— Тогда уж и ты своего добавь, концентрация будет побольше.
— Гадюка!
— Гарпия!
Закончив словесную перепалку женщины все же пришли к общему решению. Соединив стратегическое мышление Евгении Петровны и доступ к костюмному фонду театра Маргариты Афанасьевны, родился план…
ГЛАВА 8
Три дня назад
Холод пробирал до костей, взбирался ледяными пальцами по хребту, пересчитав каждый позвонок. Дурацкая дубленка совсем не грела, а еще эта коза Алька пуговицу оторвала. Вот чего ей неймется?! Тянет руки куда не просят!
Все ей нужно контролировать.
Не живется спокойно.
Сама до развода довела, теперь стоит губы кривит, а глазищи холодные и сухие. Как обычно.
Что за баба такая?
Хоть бы поревела что ли, приличия ради? Он вон даже платок ей дал, а она взяла и высморкалась в него.
Как его вообще угораздило на ней жениться? Смотреть же не на что: ни рожи, ни кожи!
И кому такие нравятся?
Выходит, ему, если два года под одной крышей прожили.
Что говорить и как теперь себя вести, не понятно. Она же не подскажет, не поддержит никогда, все в себе держит.
Муж и жена, а жили как соседи. Никакого взаимопонимания.
Зато, стоило чуть задержаться, тут же звонила, делала вид будто беспокоиться, хотя по голосу слышно – контролировала! Нашушукается с мамашкой своей полоумной, вообразит не бог весть что и вот мозг поласкает. Та понятно – актриса, ей не привыкать изображать из себя разное. Альке же маменькиного таланта не досталось, вон даже слезы из себя выдавить не может, тужится, того и гляди лицо по шву треснет.
А говорить что-то надо. Он не она, все через себя пропускает. Вот и понес нелепицу, успокаивал чем мог. Слова еще такие подобрал, мол, дело не в ней, а в нем.
Если не в ней, в ком тогда? Он – мужик, она – баба! Мужик завсегда главнее! Правильно мама ее не взлюбила, насквозь гнилую душонку видела и его предостерегала.
А он разве послушал? Вот еще! Взял и специально наоборот сделал.
Выходит, и на Альке женился матери назло? Даже если и так, его жизнь и он волен ею распорядиться на свое усмотрение.
Об одном жалеет, что вещи сразу не забрал. Там же ноутбук, а в ноутбуке то, чего Альке видеть совсем не положено. Хотя, он теперь ничем ей не обязан!
Хватит, покаталась на его шее!
Но ноутбук все же жалко, надо будет Пашку попросить, чтобы доехал, забрал. Сам он туда больше не сунется. У Альки не квартира, а черная дыра. Только загляни и все – затянет, поминай как звали.
Тут всплыла и вторая причина его скоропалительной женитьбы. Собственная жилплощадь невесты манила золотым червонцем, обещала тишь и благодать. А хитрая Алька, хоть и прикидывалась наивной овцой, сразу пронюхала и первым делом его домой потащила.
Ну как первым делом, через полтора месяца после первого свидания. Да разве приличная девушка так поступит? Ясно же, хотела поскорее его заарканить, выгодную партию присмотрела и ни перед чем не остановилась. Пожитками своими трясла как продавец на вьетнамском рынке.
«Присядь, Лешенька, здесь! Постой вон там!»
Не успел очухаться, как оказался в горизонтальном положении, и она тут как тут, голой грудью к боку прижимается, мямлит что-то, в любви признается. Сама горячая, как из бани.
А Лешка, ясное дело, не железный. У него молот, у нее наковальня…
Знал бы тогда, сунул бы свой молот под ледяную воду. В юности помогало.
Ну ничего, теперь жизнь переменится и все пойдет по-новому.
Будет игра по его правилам, и никто ему больше не указ.
И вот теперь
Лешка стоял посреди тесной комнатушки, насквозь пропахшей нафталином и пылью. Рядом, как в ожившем кошмаре, топталась его бывшая теща. Теща топталась и называла комнатушку гордо – костюмерной, сердцем театра. Еще говорила что-то про вешалку и истоки искусства.
От ее близости Лешке было некомфортно. Да что там некомфортно, ему было почти страшно, но он из всех сил старался делать вид, будто все нормально. К тому же между ним и тещей, крепостной стеной торчала мама. И Лешка успокоился. Почти.
Теща долго перебирала висящее на плечиках тряпье, поглаживала его, прижимала к щеке рукава пиджаков, точно снятых с какого-нибудь алкаша и блаженно, при этом улыбалась. Она всегда казалась Лешке странной, но теперь он утвердился в своих убеждениях окончательно.
Все же кое-что Алька по наследству получила.
— Вот! Я уж испугалась, думала все разобрали! - радостный крик каким-то чудом пробился сквозь груду барахла, в которое теща нырнула с головой. – Женя, помоги! Тут еще посох и валенки где-то должны быть.
Мама провалилась туда откуда доносился зов, но почти сразу выбралась обратно, чихая и отплевываясь. Она несла на вытянутых руках нечто длинное, ярко-красного цвета с меховой оторочкой. Мех скорее всего когда-то был белоснежным, о чем еще напоминали редкие проплешины, сейчас же казался посыпанным пеплом или скорее вездесущей пылью.
— Надевай, - велела она сыну и добавила, заметив его растерянный взгляд: - шуба!
— Мам, ну какая шуба? Она красная! И огромная! Тут же еще один такой как я влезет. - Взвесил шубу на руке. - К тому же тяжелая, зараза!
— Не хнычь, сынок! - Евгения Петровна встала так, чтобы не видеть заклятую подружку, но все равно чувствовала тяжелый взгляд между лопаток. – На вот, еще бороду примерь. Да куда ты через голову-то! Резинку за уши зацепи, олух!
— Каков поп, таков и приход. - Вздохнула Маргарита Афанасьевна. – Не выйдет ничего, расчехляй бойца.
— Больно ты умна, как я погляжу. – Евгения Петровна и не думала слушаться, лишь сильнее затянула широкий пояс на талии сына.
— Одно чудо уже случилось, - хмыкнула в ответ подруга. – Стоит вон, щеки раздувает.
— Нет, я не поняла, Марго, ты хочешь свою дочку обратно пристроить или как?!
— Ничего я не хочу, Женя! - Возразила она. – Мне вообще вот эта твоя задумка не нравится. Но Алька дура, здесь спорить не стану, глядишь и растрогается. Только надолго ли? Где гарантия, что завтра твой Алешенька снова не сбежит?
— Я ему сбегу! – Евгения Петровна сунула под нос сына кулак. – Пусть только попробует.
— Не сбегу я, - подтвердил великовозрастный сынок. – Я все осознал и понял, что люблю ее одну. Раньше ошибался. С кем не бывает?
Он выпалил текст как заготовку на детский утренник. В груди Маргариты Афанасьевны нехорошо кольнуло. Она вдруг подумала, что не помогает дочери, а готовит принести ее в жертву, ради собственного спокойствия. Она ведь уже договорилась со своей совестью, смогла привести нужные доводы, которые казались разумными. А значит – верными.
Аля страдает, здесь не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять – ее дочь раздавлена свалившимся на нее горем. И если ее счастье в несуразном Алешеньке, кто такая Маргарита Афанасьевна, чтобы вмешиваться?
Точнее, вмешаться она как раз и собиралась, но исключительно в благих целях.
Сам Алешенька в костюме, рассчитанном на мужчину куда более внушительной комплекции, выглядел нелепо, даже жалко. Борода доставала ему почти до колен, перевязь широкого пояса делила сутулое тельце на две неравные части, сделав его похожим на песочные часты с картины сюрреалиста. Того и гляди растечется по полу красной лужицей.
По посоху приняли общее решение: оставили его стоять в углу. А вот валенки неожиданно подошли, лапа у тщедушного Алешеньки оказалась сорок шестого размера.
— Не дойдет, - категорично высказала Маргарита Афанасьевна.
— Значит, доедет! – не менее категорично припечатала Евгения Петровна. – Сынок, ты рукавички пока сними, запаришься. И когда идешь, приподымай края шубы, чтобы не споткнуться.
— Мама, почему я просто не могу поехать и сказать, что хочу вернуться?
Евгения Петровна будто находилась все это время в гипнотическом сне, а теперь вдруг очнулась. Она вздрогнула и уставилась на подругу.
— А чего ты на меня смотришь? – удивилась та. – С костюмом была твоя идея!
Евгения Петровна уже было кинулась раздевать сына, с которого градом лил пот, но была решительно остановлена:
— Но теперь и мне идея нравится. Пусть едет в костюме.
Лешкин стон заглушила накладная борода.
***
Али дома не оказалось. Он долго давил на кнопку звонка, но из-за двери не доносилось ни звука. Даже кот притаился и не мяукал.
Лешка прождал не менее часа. Мимо проходили соседи, поздравляли его с наступающим праздником, просили сфотографироваться, но стоило ему подняться на ноги, как счастливые улыбки сползали с лиц. Люди скомкано извинялись и спешили укрыться в своих квартирах.
Через два часа он не выдержал и откупорил бутылку шампанского, которой снабдила его мама. Шампанское оказалось слишком сладким и теплым. К тому же пить его из горла было плохой идеей. Вырвавшаяся пена облила казённый костюм, за который ему теперь придется отчитаться по всей строгости. А колючие пузырьки газа забились в горло и нос, больно царапая изнутри и вызывая приступ кашля.
Через два с половиной часа Лешка уже спал, привалившись плечом к холодной стене и не слышал, как открылись двери лифта, из которого вышла девушка и направилась прямиком к двери, возле которой он заснул.
Открыв глаза от того, что кто-то тряс его за плечо, он не сразу сообразил, что видит перед собой Алю. Она всматривалась в его лицо, почти полностью скрытое искусственной бородой.
То, что она его не узнала, стало понятно не сразу. Аля смущенно улыбалась и просила уступить ей дорогу, чтобы она могла попасть домой.
Лешка кивал, но не двигался с места. Не из вредности, просто у него, от долгого нахождения в неудобной позе, онемело все тело. Не без труда ему удалось поднять руку, в которой он все еще сжимал бутылку с остатками шампанского, пальцы буквально скрючило на длинном горлышке.
Рука потянулась к Але. Аля отпрянула в сторону и завертела головой с такой силой, что у Лешки зарябило в глазах.
— Мужчина, просто дайте мне пройти, - взмолилась она. – С наступающим вас праздником и всего самого хорошего! Но я не пью! Встаньте, пожалуйста.
— Я не могу. – Слова были тяжелыми, падали на бетонный пол, едва выбравшись изо рта. – Мне очень больно.
— Лешка? Это правда ты?
— Я. – Он кивнул. Онемение постепенно отпускало, уступая место табуну острых игл, взявших старт на шее и медленно расползающихся по плечам, лопаткам и далее – вниз по позвоночнику. – Помоги мне подняться, сам не смогу.
— Ты пьян? – догадалась Аля. – И что ты здесь делаешь?
— Да, - не стал отпираться Лешка. – Я пьян! Опьянен любовью к тебе и, собственно, для этого сюда приперся. То есть приехал.
— Тебе нужно домой, проспаться. Ты себя-то слышишь? Несешь какой-то бред.
— Это любовная лихорадка! И я никуда не уйду! – слова и звуки растягивались, превращаясь в протяжный стон преходящий в вой, разлетались гулким эхо по лестничной площадке и таяли далеко внизу.
— Ты мне угрожаешь?
Лешка протер глаза, дабы убедиться, что перед ним действительно та самая Аля, а не какая-то похожая на нее особа. У прежней Али не было столько металла в голосе и глаза, кстати, так не светились.
— Да. То есть нет.
— Тогда как все это понимать?
— Я пришел, чтобы остаться с тобой. Навсегда.
— Все-таки угрожаешь. - Резюмировала Аля и попыталась отодвинуть Лешкину ногу, упирающуюся в обивку двери ее квартиры.
Лешка сдаваться не собирался. В нем говорили уязвленная мужская гордость и выпитая почти полностью бутылка шампанского. Ногу тоже было жалко, поэтому он ее все же убрал, но сам встал во весь рост, загораживая пути к отступлению.
— Ты моя жена, - напомнил он, сдвигая брови к переносице. Увы, Аля не оценила устрашающего жеста из-за шапки, съехавшей до самых его глаз. Вот если бы он взялся раздувать ноздри, еще мог бы достичь какого-то эффекта, потому как борода давно уже болталась в районе груди, а конец ее подметал пол.
— Бывшая жена, - не преминула вернуть Аля. – Мы все решили и обратного пути нет. Так кажется, ты говорил? Еще что-то про испорченную жизнь помню. Смотрю, все у тебя налаживается.
— Вот ведь с… - Лешка запнулся. – С-счастье-то какое, что я все же решил к тебе вернуться, Алька! Ладно, хватит шуток, открывай дверь.
Он отошел в сторону. И пока Аля отпирала замок, не умолкал:
— Ты Алька не переживай, я тебя не стану прошлым попрекать. Прощаю за все и не виню. Ясно же, что не от большого ума ты такая была. Теперь, когда знаешь о своих ошибках, будешь их исправлять.
А ее проняло! Вон даже ключ выронила, как воодушевилась грядущими переменами. Нужно было ее бросить раньше, не пришлось бы бегать туда-сюда.
Аля нагнулась, подобрала ключ и молча вошла в квартиру. Лешка шагнул следом и …получил по носу захлопнувшейся перед лицом дверью.
— Ах, ты ж, с… совсем у тебя совести нет, Алевтина! Ну ничего, за это я тоже тебя прощу, но в последний раз, так и знай!
Он подергал ручку, убедился, что дверь заперта и принялся жать на звонок. Примерно на пятой попытке звук резко оборвался. И сколько Лешка не старался, звонок больше не ожил.
— Батарейка села, - рассудил он в слух и, что было сил, ударил по двери ногой.
Тишина стала ему ответом.
После второго удара вспомнил про валенки, которые, как оказалось, прекрасно гасят силу удара и звука.
В ход пошли кулаки.
— Дедуля, а ты дверью не ошибся? – на плечо легла тяжелая рука. – Видишь ведь не рады тебе здесь.
Загулявший пузырек шампанского, видимо, добрался до мозга и там лопнул, задев одну из извилин, отвечающих за чувство самосохранения.
Ведь Лешка видел звероподобную физиономию, буравящую его маленькими глазками, пока разворачивался и замахивался для удара. Видел он и пудовый кулачище, приближающийся уже к его собственному лицу будто в замедленной съемке. Видел, но не попытался хотя бы сбежать, не то, чтобы дать отпор.
Последнее, что зафиксировал его мозг, было бледное лицо Али с прижатыми ко рту ладонями.
Даже спустя годы, именно Аля, а не тот бугай, что отправил его в нокаут одним ударом, являлась Лешке в липких кошмарах, от которых он кричал и просыпался в ледяном поту, уцепившись в мокрые простыни.
***
Аля не сомневалась, она все сделала правильно и ей не о чем жалеть. Увидев Лешку, ничего у нее внутри не ёкнуло и не замерло, как должно бы быть, если она хоть что-то еще к нему чувствовала.
Ничего. Пусто.
Привалилась спиной к двери, восстанавливая сбившееся дыхание. Пульс набатом раздавался в висках, то ли от шока, то ли от того, что Лешка давил на звонок.
Аля принесла из кухни табуретку, взобралась на нее и что было сил дернула трезвонящую коробочку. Из стены остались торчать провода, и, возможно, это даже опасно, но зато наступила тишина.
Лешка что-то выкрикивал, но она почти не разбирала слов. Ей было достаточно того, что он уже наговорил о прощении и ее дальнейшем исправлении.
