Не зная фарватера, ведущего к пристани, легко было сесть на мель. Остальная же часть острова, постепенно возвышаясь к востоку, обращала берег в непреодолимую скалу, на плоской вершине которой и возвышался огромный трехэтажный особняк из красного нарядного кирпича, со ступенчатыми фронтонами. От пристани до него можно было добраться лишь двумя путями. Либо по каменистой, достаточно широкой для экипажа, дороге, идущей вдоль берега. Либо по узкой и крутой тропинке напрямую через густую буковую рощу, а затем через яблоневый сад, прямо к заднему двору с хозяйственными пристройками.
На острове жило всего несколько семей. Их домики, арендуемые у Розенов, тесно прижимались друг к другу рядом с пристанью. Одна половина их обитателей занималась рыболовством, а другая поколениями служила в Розен-Парке. Но большая часть прислуги годами жила в специально для этого отведенном флигеле особняка. Всего на острове постоянно находилось около ста человек. И почти вся эта маленькая армия так или иначе денно и нощно трудилась для благополучия семьи фон Розен. Благодаря их стараниям кладовые дома всегда были заполнены, комнаты сияли чистотой, цветы в оранжерее цвели пышным цветом, в саду шумели фонтаны, а в искусственном пруду плавали золотые рыбки. Разумеется всё это под чутким руководством хозяйки дома.
Фердинанд же, получив в прошлом году бразды правления, растерянно обнаружил, что он первый из Розенов, которому нечего улучшать в идеально устроенном хозяйстве. За несколько лет его отец полностью модернизировал дом: отремонтировал водопровод, сделал пристройку, в которой расположил огромную библиотеку и расширил оранжерею. Единственное что оставалось его наследнику – это поддерживать налаженный механизм, вливая в него деньги. Но и это было решено ещё до рождения Фердинанда. За прошедшие столетия фон Розены постепенно из хитрых хладнокровных дельцов превратились в вальяжных и утонченных аристократов, чей образ жизни сводился к праздности и развлечениям, одобряемым обществом. Они давно уже самостоятельно не принимали участие в деятельности банка, доверив его управление совету директоров. И даже не избирали его членов. Всё что нужно было делать Фердинанду – это раз в год присутствовать на общем собрании акционеров, делая вид, что внимательно слушает, и ежеквартально читать отчеты управляющего, судя по которым дела банка шли великолепно. Поэтому об экономии можно было не переживать.
Но иногда Фердинанд задумывался о будущем и с ужасом понимал, что и через десять лет, и через сорок он будет там же где сейчас и тем же кто он сейчас. Его жизнь налажена не им и не им же распланирована. В такие мгновения он чувствовал себя не хозяином Зелёного острова, а его пленником. Но всякий раз он не давал этой мысли долго мучать себя, прячась от неё за будничными делами или развлечениями. Однако сегодня он острее осознал всю безысходность своего положения.
Фердинанд усмехнулся. Миллионы людей отдали бы всё, чтобы оказаться на его месте и справедливо бы решили, что он сошёл с ума, считая своё положение невыносимым. А может он действительно сошёл с ума? Конечно так и есть, если без дела стоит здесь, с тоской глядя в окно, и жалеет себя, вместо того, чтобы присоединиться к гостям и забыться в их обществе. Но пока среди гостей есть Лора Мирбах он никогда не сможет забыться. Собственно её приезд и смутил зыбкий покой Фердинанда, напомнив, как бессмысленна его жизнь.
Два года назад он прибыл на внезапную свадьбу друга. За месяц до этого события Генрих и не помышлял о женитьбе. Но вот он уже стоит у алтаря с цветком в петличке, и нежно целует губы смущенной невесты. Жених и сам был поражен не меньше друзей таким исходом, но признался, что ничего не мог с собой поделать, когда без ума влюбился при первой же встрече. Фердинанд ему верил, потому что Лора и его самого поразила в самое сердце в ту же секунду, как впервые встретилась с ним взглядом.
Если бы ему кто-нибудь до этого сказал, что такое возможно, он бы рассмеялся в ответ. Но вот только что Фердинанд был вполне спокойный, уверенный и довольный собой человек, перед которым открыты все двери, а в следующую секунду всё это разбилось на мелкие осколки от единственного взгляда карих глаз. Он помнил, как сразу оробел, а щеки стали горячими от прилившей крови. Фердинанд запинаясь еле произнес слова поздравления и окончательно почувствовал себя дураком. Но Лора, к счастью, не заметила его состояния, так как была полностью поглощена женихом.
В последующий год Фердинанду не раз предоставлялся случай убедиться, что чувства его к Лоре серьёзны и глубоки. Каждый раз, встречая её, он впадал то в отчаяние, то в эйфорию от собственных эмоций. Иногда казалось, что ему достаточно просто немного побыть рядом с ней, чтобы только услышать её голос и увидеть приветливую улыбку в блестящих глазах. Но потом он понимал, что ему этого мало и убеждал себя, что лучше её больше никогда не видеть, тогда, возможно, он сможет вырвать из сердца эту непрошенную любовь. Хватало его ненадолго. Вскоре он отправлялся туда, где мог встретить Лору и всё повторялось заново.
Она так ничего и не подозревала. Он научился скрывать чувства за шутками. Они даже стали друзьями. Очередная ошибка. Чем больше он её узнавал, тем больше привязывался. А ещё ему было очень стыдно перед Генрихом. Он ощущал себя предателем, хотя был не властен над чувствами. И в то же время Фердинанд злился на друга. Ему казалось, что тот слишком невнимателен к жене и часто оставляет её одну, сославшись на какие-то дела. В такие дни, навещая Лору, он видел грусть в её глазах, которую она пыталась спрятать ото всех. За эту печаль он готов был избить Генриха. Как смел он так обходиться с Лорой? Разве не понимал, как ему повезло оттого, что она принадлежит ему?
Почему ему?
Почему не Фердинанд встретил её первым?
После смерти отца, он стал затворником в Розен-Парке и за прошедший год почти не виделся с четой Мирбах. Дни его были похожи один на другой. Он либо пытался решать простые хозяйственные вопросы, либо читал. Но с домашними делами лучше справлялась матушка, а книги ему вскоре наскучили. Единственное, что радовало – Лора перестала присутствовать в его мыслях каждую секунду. А иногда он не вспоминал её целый день. Но вчера, как только Лора Мирбах переступила порог Розен-Парка, всё вернулось на круги своя. Неужели он обречён на эту муку вечно?
Поэтому сегодня Фердинанд малодушно спрятался у себя в кабинете, сославшись на важные дела, когда все высыпали на лужайку. Он устал изображать беззаботность рядом с ней, когда душа разрывалось от боли. Но оказалось, что ему стало только хуже.
Лора сейчас стояла спиной к его окну и с кем-то разговаривала. Фердинанд живо представил как взлетают её черные в форме крыльев брови, как вздёрнутый кончик тонкого носа чуть дергается, когда она говорит, как на алебастровой коже появляется яркий румянец. Почему он не разрешает себе просто насладиться этим зрелищем? Зачем наказывает себя, избегая её? Ведь ему так мало надо, чтобы хоть немного почувствовать себя вновь счастливым. Вдруг голова как-будто прояснилась и на душе стало легко.
В следующую секунду он уже выходил из кабинета. И ему надо было взять всю волю в кулак, чтобы не броситься к Лоре бегом.
Анна вновь украдкой посмотрела на Абигайль фон Винден. Ей нечасто приходилось видеть столь модную и роскошную даму. Черно-белое атласное платье в узкую полоску с высоким воротником, отделанным тончайшим белым кружевом, туго обхватывало стройную талию, затянутую корсетом. Тесные от запястья до локтя рукава шарообразно расширялись к плечам. Такие Анна видела только в модном журнале. Никакого турнюра, столь любимого мамой – юбка элегантно подчеркивала естественную линию бедра и колоколом расширялась книзу. Весь образ дополняла изящная шляпка, украшенная белым страусиным пером, которое завораживающе колыхалось при малейшем движении головы. А как искусно завита светлая чёлка! Горничная баронессы фон Винден – большая мастерица. Анна восхищенно вздохнула. Мама, чьё представление о моде безнадёжно застряло в семидесятых, когда она сама блистала на балах, не разрешала дочери отстричь чёлку.
Но хуже всего было то, что у них катастрофически не было денег, и об обновках, тем более похожих на изящный туалет Абигайль, можно было даже не мечтать. Анна последние два года довольствовалась лишь пятью платьями, каждое из которых за это время перешивала собственноручно несколько раз, чтобы скрыть от Розенов насколько бедственно её положение. Ещё одну порцию жалости к себе она не выдержит. Спасало то, что они с мамой никуда не выезжали с Зелёного острова, так что гардероба для их образа жизни хватало. Анна снова вздохнула. И в этот момент Абигайль в упор посмотрела на неё насмешливым холодным взглядом, надменно подняв тонкие подкрашенные брови. Она, наверняка, всё это время знала, с каким восхищением девушка разглядывала её, сгорая от зависти.
Анна сильно смутилась, но заставила себя твёрдо выдержать презрительный взгляд, хотя в груди разлился холод, а сердце казалось подскочило к самому горлу. Тонкие губы Абигайль дрогнули хищной улыбкой и она что-то негромко сказала своему партнеру по крокету. Карл фон Альтен быстро посмотрел в сторону девушки, а затем рассмеялся вместе с Абигайль, и они вернулись к игре. Анна в смятении отвернулась и не увидела, как баронесса фон Винден точным движением молотка ловко забила синий шар в воротца.
Анна осторожно посмотрела по сторонам – заметил ли кто-нибудь её позор? Но остальные гости и хозяева Розен-Парка были поглощены своими делами, абсолютно не подозревая о её унижении. Впервые в жизни Анна порадовалась тому, что её практически не замечают. Возможно будь здесь Леона, она бы скорее всего обратила внимание на то, что её подругу обидели и наверняка вмешалась. Кончилось бы всё скандалом, а виноватой осталась бы Анна, как бывало не раз. И мама потом неделю донимала бы её нотациями. Но к счастью, Леона сейчас далеко – на другой стороне лужайки что-то горячо обсуждает со своей гувернанткой.
После полдника никто не захотел возвращаться в дом, решив продолжить развлечения на лужайке. Слуги принесли орудия для крокета и быстро установили ворота. Часть гостей разбилась на две команды, и теперь, живо переговариваясь, они двигались по полю от одних ворот к другим, забивая в них разноцветные шары деревянными молотками.
Анна присоединилась к тем, кто предпочёл игре мирную беседу. Очень уж не хотелось ей в своих перелицованных старомодных обносках контрастировать с блестящей молодёжью. Лучше она посидит в сторонке.
Их кресла поставили так, чтобы одновременно можно было любоваться бирюзовым проливом и следить за игрой. Фредерика фон Розен распорядилась, чтобы принесли чай и десерты. Их разместили на отдельном столике, чтобы каждый мог взять угощение, когда вздумается.
Фердинанд фон Розен присоединился к ним только что и сразу завладел разговором. Он долго и пространно отвечал на вопросы Лоры Мирбах о прошлом Розен-Парка. Рассказчиком он был хорошим, но Анна чуть ли не наизусть знала эти истории, поэтому почти не вслушивалась в разговор.
Барон фон Винден удобно расположился чуть поодаль от них, внимательно слушая рассказ Фердинанда, и с наслаждением раскуривал сигару. Её терпкий, чуть сладковатый запах немного долетал до Анны. Барон был худощавым, высоким мужчиной лет шестидесяти. Имел гладковыбретое строгое желтоватое лицо с глубокими морщинами на щеках и лбу. Особенно сильные заломы шли от носа к уголкам рта, придавая ему вечно брезгливое выражение. Редкие черные с проседью волосы он гладко зачёсывал назад, чем только подчеркивал большие залысины у лба. Узкие темно-карие глаза сохраняли ещё былой блеск. Взгляд их был пронзительный и колкий, из-за чего казалось, будто барон мог видеть собеседника насквозь. Абигайль была младше его в два раза. Анна знала, что обвенчались они, когда той было столько же лет сколько и ей сейчас – восемнадцать. Интересно, каково жить со столь пожилым мужем?
Вопросы замужества последние годы не покидали мыслей Анны. Только в нём видела она возможность поправить своё незавидное положение. Но живя в уединении Зелёного острова вряд ли встретишь подходящего жениха. А тем более того, кто согласится взять бесприданницу.
До возраста десяти лет Анна не знала нужды. Она жила в родовом поместье, таком же большом, как Розен-Парк, и была единственной дочерью достопочтенного фон Рихтера. В то время родителей она почти не видела – они постоянно были заняты светской жизнью, оставив дочь на попечение двух нянь и гувернантки. Та жизнь в памяти осталась сладким сном, наполненным красивыми игрушками, кружевными платьицами, запахом эклеров и долгими прогулками в огромном саду среди искусно подстриженных деревьев.
А потом всё резко изменилось.
Сначала умер отец.
Лишь спустя годы Анна узнала, что он застрелился, предварительно разорив семью. Оказалось, что уже долгое время они жили в долг. И после похорон к их двери потянулись вереницы кредиторов. Имущество пошло с молотка. Маме пришлось даже продать все драгоценности, чтобы расплатиться. А так как отец не оставил после себя наследника, то родовое поместье ушло дальнему родственнику – троюродному дяде, которого ни Анна, ни её мать до этого не встречали. Новый хозяин ясно дал понять, что в доме им не рады. Единственного средства к существованию, оставшегося несчастным – пятьдесят гульденов дохода в год – едва хватило бы, чтобы не умереть с голода.
Первый год их новой нищей жизни был самым ужасным. Они переезжали от одних родственников к другим, но нигде не смогли прижиться. Анна не любила вспоминать этот период. Наконец, от отчаяния мама написала своей подруге детства Фредерике фон Розен. Так они оказались в Розен-Парке.
Супруги фон Розен были столь добры, что поселили их в отдельный двухэтажный коттедж, недалеко от своего особняка, и не взяли за это ни скиллинга. Каждая вдова фон Розен переезжали в него, освобождая для новой хозяйки Розен-Парк. Свекровь Фредерики покинула его несколько лет назад, отправившись в вечный путь.
В коттедже было всего три спальни, но матери и дочери Рихтер хватало его с лихвой. Им также выделили служанку. А Фредерика распорядилась, чтобы они регулярно получали свежие продукты из кладовой особняка. С тех пор Зелёный остров Анна с матерью покидали лишь на церковную службу пару раз в месяц.
С возрастом унизительное положение приживалки Анну стало тяготить. И хотя Розены всегда обращались с ними, как с равными, девушка понимала, что на самом деле это не так. Благородное происхождение не подкрепленное состоянием исключало их из привычного круга, но и не давало возможности войти в другое менее презентабельное общество. Две женщина оказались чужими везде.
Анна даже иногда завидовала собственной служанке Марте. Та чётко знала своё место и твёрдо стояла на ногах, своим трудом обеспечивая себе, хоть и очень скромную, но независимую жизнь. Анну же с детства готовили стать женой благородного человека, хозяйкой большого дома, управляющей оравой слуг. Но занять это место она теперь не могла. Зарабатывать физическим трудом тоже – мама просто умрёт от позора. Всё это она осознала давно, в шестнадцать лет.
На острове жило всего несколько семей. Их домики, арендуемые у Розенов, тесно прижимались друг к другу рядом с пристанью. Одна половина их обитателей занималась рыболовством, а другая поколениями служила в Розен-Парке. Но большая часть прислуги годами жила в специально для этого отведенном флигеле особняка. Всего на острове постоянно находилось около ста человек. И почти вся эта маленькая армия так или иначе денно и нощно трудилась для благополучия семьи фон Розен. Благодаря их стараниям кладовые дома всегда были заполнены, комнаты сияли чистотой, цветы в оранжерее цвели пышным цветом, в саду шумели фонтаны, а в искусственном пруду плавали золотые рыбки. Разумеется всё это под чутким руководством хозяйки дома.
Фердинанд же, получив в прошлом году бразды правления, растерянно обнаружил, что он первый из Розенов, которому нечего улучшать в идеально устроенном хозяйстве. За несколько лет его отец полностью модернизировал дом: отремонтировал водопровод, сделал пристройку, в которой расположил огромную библиотеку и расширил оранжерею. Единственное что оставалось его наследнику – это поддерживать налаженный механизм, вливая в него деньги. Но и это было решено ещё до рождения Фердинанда. За прошедшие столетия фон Розены постепенно из хитрых хладнокровных дельцов превратились в вальяжных и утонченных аристократов, чей образ жизни сводился к праздности и развлечениям, одобряемым обществом. Они давно уже самостоятельно не принимали участие в деятельности банка, доверив его управление совету директоров. И даже не избирали его членов. Всё что нужно было делать Фердинанду – это раз в год присутствовать на общем собрании акционеров, делая вид, что внимательно слушает, и ежеквартально читать отчеты управляющего, судя по которым дела банка шли великолепно. Поэтому об экономии можно было не переживать.
Но иногда Фердинанд задумывался о будущем и с ужасом понимал, что и через десять лет, и через сорок он будет там же где сейчас и тем же кто он сейчас. Его жизнь налажена не им и не им же распланирована. В такие мгновения он чувствовал себя не хозяином Зелёного острова, а его пленником. Но всякий раз он не давал этой мысли долго мучать себя, прячась от неё за будничными делами или развлечениями. Однако сегодня он острее осознал всю безысходность своего положения.
Фердинанд усмехнулся. Миллионы людей отдали бы всё, чтобы оказаться на его месте и справедливо бы решили, что он сошёл с ума, считая своё положение невыносимым. А может он действительно сошёл с ума? Конечно так и есть, если без дела стоит здесь, с тоской глядя в окно, и жалеет себя, вместо того, чтобы присоединиться к гостям и забыться в их обществе. Но пока среди гостей есть Лора Мирбах он никогда не сможет забыться. Собственно её приезд и смутил зыбкий покой Фердинанда, напомнив, как бессмысленна его жизнь.
Два года назад он прибыл на внезапную свадьбу друга. За месяц до этого события Генрих и не помышлял о женитьбе. Но вот он уже стоит у алтаря с цветком в петличке, и нежно целует губы смущенной невесты. Жених и сам был поражен не меньше друзей таким исходом, но признался, что ничего не мог с собой поделать, когда без ума влюбился при первой же встрече. Фердинанд ему верил, потому что Лора и его самого поразила в самое сердце в ту же секунду, как впервые встретилась с ним взглядом.
Если бы ему кто-нибудь до этого сказал, что такое возможно, он бы рассмеялся в ответ. Но вот только что Фердинанд был вполне спокойный, уверенный и довольный собой человек, перед которым открыты все двери, а в следующую секунду всё это разбилось на мелкие осколки от единственного взгляда карих глаз. Он помнил, как сразу оробел, а щеки стали горячими от прилившей крови. Фердинанд запинаясь еле произнес слова поздравления и окончательно почувствовал себя дураком. Но Лора, к счастью, не заметила его состояния, так как была полностью поглощена женихом.
В последующий год Фердинанду не раз предоставлялся случай убедиться, что чувства его к Лоре серьёзны и глубоки. Каждый раз, встречая её, он впадал то в отчаяние, то в эйфорию от собственных эмоций. Иногда казалось, что ему достаточно просто немного побыть рядом с ней, чтобы только услышать её голос и увидеть приветливую улыбку в блестящих глазах. Но потом он понимал, что ему этого мало и убеждал себя, что лучше её больше никогда не видеть, тогда, возможно, он сможет вырвать из сердца эту непрошенную любовь. Хватало его ненадолго. Вскоре он отправлялся туда, где мог встретить Лору и всё повторялось заново.
Она так ничего и не подозревала. Он научился скрывать чувства за шутками. Они даже стали друзьями. Очередная ошибка. Чем больше он её узнавал, тем больше привязывался. А ещё ему было очень стыдно перед Генрихом. Он ощущал себя предателем, хотя был не властен над чувствами. И в то же время Фердинанд злился на друга. Ему казалось, что тот слишком невнимателен к жене и часто оставляет её одну, сославшись на какие-то дела. В такие дни, навещая Лору, он видел грусть в её глазах, которую она пыталась спрятать ото всех. За эту печаль он готов был избить Генриха. Как смел он так обходиться с Лорой? Разве не понимал, как ему повезло оттого, что она принадлежит ему?
Почему ему?
Почему не Фердинанд встретил её первым?
После смерти отца, он стал затворником в Розен-Парке и за прошедший год почти не виделся с четой Мирбах. Дни его были похожи один на другой. Он либо пытался решать простые хозяйственные вопросы, либо читал. Но с домашними делами лучше справлялась матушка, а книги ему вскоре наскучили. Единственное, что радовало – Лора перестала присутствовать в его мыслях каждую секунду. А иногда он не вспоминал её целый день. Но вчера, как только Лора Мирбах переступила порог Розен-Парка, всё вернулось на круги своя. Неужели он обречён на эту муку вечно?
Поэтому сегодня Фердинанд малодушно спрятался у себя в кабинете, сославшись на важные дела, когда все высыпали на лужайку. Он устал изображать беззаботность рядом с ней, когда душа разрывалось от боли. Но оказалось, что ему стало только хуже.
Лора сейчас стояла спиной к его окну и с кем-то разговаривала. Фердинанд живо представил как взлетают её черные в форме крыльев брови, как вздёрнутый кончик тонкого носа чуть дергается, когда она говорит, как на алебастровой коже появляется яркий румянец. Почему он не разрешает себе просто насладиться этим зрелищем? Зачем наказывает себя, избегая её? Ведь ему так мало надо, чтобы хоть немного почувствовать себя вновь счастливым. Вдруг голова как-будто прояснилась и на душе стало легко.
В следующую секунду он уже выходил из кабинета. И ему надо было взять всю волю в кулак, чтобы не броситься к Лоре бегом.
Глава 3
Анна вновь украдкой посмотрела на Абигайль фон Винден. Ей нечасто приходилось видеть столь модную и роскошную даму. Черно-белое атласное платье в узкую полоску с высоким воротником, отделанным тончайшим белым кружевом, туго обхватывало стройную талию, затянутую корсетом. Тесные от запястья до локтя рукава шарообразно расширялись к плечам. Такие Анна видела только в модном журнале. Никакого турнюра, столь любимого мамой – юбка элегантно подчеркивала естественную линию бедра и колоколом расширялась книзу. Весь образ дополняла изящная шляпка, украшенная белым страусиным пером, которое завораживающе колыхалось при малейшем движении головы. А как искусно завита светлая чёлка! Горничная баронессы фон Винден – большая мастерица. Анна восхищенно вздохнула. Мама, чьё представление о моде безнадёжно застряло в семидесятых, когда она сама блистала на балах, не разрешала дочери отстричь чёлку.
Но хуже всего было то, что у них катастрофически не было денег, и об обновках, тем более похожих на изящный туалет Абигайль, можно было даже не мечтать. Анна последние два года довольствовалась лишь пятью платьями, каждое из которых за это время перешивала собственноручно несколько раз, чтобы скрыть от Розенов насколько бедственно её положение. Ещё одну порцию жалости к себе она не выдержит. Спасало то, что они с мамой никуда не выезжали с Зелёного острова, так что гардероба для их образа жизни хватало. Анна снова вздохнула. И в этот момент Абигайль в упор посмотрела на неё насмешливым холодным взглядом, надменно подняв тонкие подкрашенные брови. Она, наверняка, всё это время знала, с каким восхищением девушка разглядывала её, сгорая от зависти.
Анна сильно смутилась, но заставила себя твёрдо выдержать презрительный взгляд, хотя в груди разлился холод, а сердце казалось подскочило к самому горлу. Тонкие губы Абигайль дрогнули хищной улыбкой и она что-то негромко сказала своему партнеру по крокету. Карл фон Альтен быстро посмотрел в сторону девушки, а затем рассмеялся вместе с Абигайль, и они вернулись к игре. Анна в смятении отвернулась и не увидела, как баронесса фон Винден точным движением молотка ловко забила синий шар в воротца.
Анна осторожно посмотрела по сторонам – заметил ли кто-нибудь её позор? Но остальные гости и хозяева Розен-Парка были поглощены своими делами, абсолютно не подозревая о её унижении. Впервые в жизни Анна порадовалась тому, что её практически не замечают. Возможно будь здесь Леона, она бы скорее всего обратила внимание на то, что её подругу обидели и наверняка вмешалась. Кончилось бы всё скандалом, а виноватой осталась бы Анна, как бывало не раз. И мама потом неделю донимала бы её нотациями. Но к счастью, Леона сейчас далеко – на другой стороне лужайки что-то горячо обсуждает со своей гувернанткой.
После полдника никто не захотел возвращаться в дом, решив продолжить развлечения на лужайке. Слуги принесли орудия для крокета и быстро установили ворота. Часть гостей разбилась на две команды, и теперь, живо переговариваясь, они двигались по полю от одних ворот к другим, забивая в них разноцветные шары деревянными молотками.
Анна присоединилась к тем, кто предпочёл игре мирную беседу. Очень уж не хотелось ей в своих перелицованных старомодных обносках контрастировать с блестящей молодёжью. Лучше она посидит в сторонке.
Их кресла поставили так, чтобы одновременно можно было любоваться бирюзовым проливом и следить за игрой. Фредерика фон Розен распорядилась, чтобы принесли чай и десерты. Их разместили на отдельном столике, чтобы каждый мог взять угощение, когда вздумается.
Фердинанд фон Розен присоединился к ним только что и сразу завладел разговором. Он долго и пространно отвечал на вопросы Лоры Мирбах о прошлом Розен-Парка. Рассказчиком он был хорошим, но Анна чуть ли не наизусть знала эти истории, поэтому почти не вслушивалась в разговор.
Барон фон Винден удобно расположился чуть поодаль от них, внимательно слушая рассказ Фердинанда, и с наслаждением раскуривал сигару. Её терпкий, чуть сладковатый запах немного долетал до Анны. Барон был худощавым, высоким мужчиной лет шестидесяти. Имел гладковыбретое строгое желтоватое лицо с глубокими морщинами на щеках и лбу. Особенно сильные заломы шли от носа к уголкам рта, придавая ему вечно брезгливое выражение. Редкие черные с проседью волосы он гладко зачёсывал назад, чем только подчеркивал большие залысины у лба. Узкие темно-карие глаза сохраняли ещё былой блеск. Взгляд их был пронзительный и колкий, из-за чего казалось, будто барон мог видеть собеседника насквозь. Абигайль была младше его в два раза. Анна знала, что обвенчались они, когда той было столько же лет сколько и ей сейчас – восемнадцать. Интересно, каково жить со столь пожилым мужем?
Вопросы замужества последние годы не покидали мыслей Анны. Только в нём видела она возможность поправить своё незавидное положение. Но живя в уединении Зелёного острова вряд ли встретишь подходящего жениха. А тем более того, кто согласится взять бесприданницу.
До возраста десяти лет Анна не знала нужды. Она жила в родовом поместье, таком же большом, как Розен-Парк, и была единственной дочерью достопочтенного фон Рихтера. В то время родителей она почти не видела – они постоянно были заняты светской жизнью, оставив дочь на попечение двух нянь и гувернантки. Та жизнь в памяти осталась сладким сном, наполненным красивыми игрушками, кружевными платьицами, запахом эклеров и долгими прогулками в огромном саду среди искусно подстриженных деревьев.
А потом всё резко изменилось.
Сначала умер отец.
Лишь спустя годы Анна узнала, что он застрелился, предварительно разорив семью. Оказалось, что уже долгое время они жили в долг. И после похорон к их двери потянулись вереницы кредиторов. Имущество пошло с молотка. Маме пришлось даже продать все драгоценности, чтобы расплатиться. А так как отец не оставил после себя наследника, то родовое поместье ушло дальнему родственнику – троюродному дяде, которого ни Анна, ни её мать до этого не встречали. Новый хозяин ясно дал понять, что в доме им не рады. Единственного средства к существованию, оставшегося несчастным – пятьдесят гульденов дохода в год – едва хватило бы, чтобы не умереть с голода.
Первый год их новой нищей жизни был самым ужасным. Они переезжали от одних родственников к другим, но нигде не смогли прижиться. Анна не любила вспоминать этот период. Наконец, от отчаяния мама написала своей подруге детства Фредерике фон Розен. Так они оказались в Розен-Парке.
Супруги фон Розен были столь добры, что поселили их в отдельный двухэтажный коттедж, недалеко от своего особняка, и не взяли за это ни скиллинга. Каждая вдова фон Розен переезжали в него, освобождая для новой хозяйки Розен-Парк. Свекровь Фредерики покинула его несколько лет назад, отправившись в вечный путь.
В коттедже было всего три спальни, но матери и дочери Рихтер хватало его с лихвой. Им также выделили служанку. А Фредерика распорядилась, чтобы они регулярно получали свежие продукты из кладовой особняка. С тех пор Зелёный остров Анна с матерью покидали лишь на церковную службу пару раз в месяц.
С возрастом унизительное положение приживалки Анну стало тяготить. И хотя Розены всегда обращались с ними, как с равными, девушка понимала, что на самом деле это не так. Благородное происхождение не подкрепленное состоянием исключало их из привычного круга, но и не давало возможности войти в другое менее презентабельное общество. Две женщина оказались чужими везде.
Анна даже иногда завидовала собственной служанке Марте. Та чётко знала своё место и твёрдо стояла на ногах, своим трудом обеспечивая себе, хоть и очень скромную, но независимую жизнь. Анну же с детства готовили стать женой благородного человека, хозяйкой большого дома, управляющей оравой слуг. Но занять это место она теперь не могла. Зарабатывать физическим трудом тоже – мама просто умрёт от позора. Всё это она осознала давно, в шестнадцать лет.
