— А эта племянница где?
— Не знаю, переехала куда-то в Афины, — пожал плечами он. — А может, в Рим, или вообще в Америку… Сказала, что не хочет тут жить, ибо это был наказ самого Бераноса. Она увезла с собой все его вещи.
«Ох, артефакт уплыл в неизвестном направлении», — подумал я, огорчённый такой новостью. Что делать дальше я не знал, поэтому топтался на месте, глядя на синюю полосу моря за окнами сельсовета.
И тут удача вновь нам улыбнулась. В помещение, пахнущее смолой и рыбой, вбежал молодой рыбак, возбуждённо крича что-то по-гречески. Я не сразу понял, о чём речь, и попросил профессора пояснить. Константинос сиял от удовлетворения:
— Он говорит, что ловил с друзьями рыбу недалеко от берега, и сети вытащили несколько каменных статуй. Думает, что это археологическая находка. Сам понимаешь, такая находка сулит большие деньги. Для деревни это источник прибыли и туристов…
— Нам нужно срочно на берег! — сказал я. Почему-то в памяти всплыл тот момент из рассказа Виктора Анатольевича, когда он воспользовался силой Медузы.
Профессор был согласен. Мы запрыгнули в машину и быстро направились к берегу. Солнце стояло высоко, жарко припекало, и нам пришлось снять пиджаки. По мере того как дорога скатывалась вниз к морю, воздух становился всё гуще, влажнее. Пахло йодом, водорослями, рыбой, мокрой древесиной; запахи Средиземного моря вплетались в жару, обволакивали, будто кто-то открыл тяжёлый ящик с морскими воспоминаниями.
У самой воды качались на якорях несколько шхун — пузатые, выцветшие от солнца и соли суда с облупившейся синей и зелёной краской на бортах, с высокими деревянными реями, на которых сушились сети; бока их были обиты тёмными пятнами смолы, а на палубах висели мотки верёвок и разноцветные поплавки. У одной, поближе к пристани, возбуждённо крича и размахивая руками, бегали люди.
Мы остановились, вышли из салона и подошли к ним. С борта по наклонной сходне и с помощью скрипящей лебёдки мужчины спускали вниз тяжёлые, мокрые от морской воды мраморные статуи. Стоявшие рядом рыбаки гудели и ахали: в их голосах звучало всё сразу — удивление, недоумение и даже злость, как если бы кто-то подшутил над ними.
И было от чего так кричать. Это были вовсе не античные скульптуры, вроде Венеры Милосской с её мягкими формами или героического Геракла, не боги и не философы. Перед нами стояли мраморные солдаты Третьего рейха — с винтовками в руках, гранатами за поясом, в тяжёлых касках с едва различимой свастикой, в складчатых плащ-пальто и сапогах, точно сошедшие с фотографий фронта.
Только все они были заросшие морскими водорослями, покрытые скользким зелёным мхом и коричневыми наростами, с белыми следами ракушек — словно сами волны вылепили из живого людей камень и утянули их на дно. Как они попали в море, никто не знал, и это вызывало у всех лишь вопросы.
Я прекрасно понимал, откуда берутся эти вопросы и что за ответ стоит за ними. Но рассказывать местным миф о Медузе Горгоне — кто бы поверил? Да и к чему — не нуждались они в этой истории.
Я подошёл поближе и стал осматривать находку. Статуй было семь, и все в удивительно хорошем состоянии, несмотря на то что пролежали в море более сорока лет. Меня поразила их проработанность — жилы на руках, пуговицы, складки гимнастёрок, пустые глазницы под козырьками касок. Такого не мог бы сделать ни один скульптор.
— Как живые, — произнёс Константинос Делияс и стал расспрашивать рыбаков, где именно они нашли статуи.
Те пояснили: в километре от берега, и там, судя по всему, их много. Только что делать с ними, никто не знал. Фашисты не вызывали уважения у местных жителей; хранить такие статуи никто не хотел. От продажи особых денег не заработаешь, да и связываться с фашистской символикой желающих не находилось. Рыбаки решили вернуть всё это морю: мол, им не место среди греков.
Я успел сфотографировать мраморных солдат, и мы с профессором, попрощавшись со всеми, вернулись в греческую столицу.
Как только у меня настал отпуск, я полетел в Ташкент. Найти одноклассников было делом непростым, однако кое-кто из нашего Клуба таинственных явлений ещё жил в столице Узбекистана. Первым делом мы посетили могилу учителя на Боткинском кладбище. Это был скромный участок: гранитная стела с барельефом профиля, несколько аккуратно высаженных кустов барбариса, чёрная ограда, над которой шумели старые тополя. Мы положили цветы, постояли молча, помянули его добрыми словами, и в груди сжималось — столько всего осталось недосказанным.
После мы собрались в его квартире, которая теперь принадлежала соседке Нине Сергеевне. Сухонькая, с тонким лицом, с поблёкшими голубыми глазами и седой косой, уложенной венчиком, она сама открыла нам дверь, прижимая к груди шерстяной платок. Старушка была не против, что мы на несколько часов заняли комнату нашего учителя.
Там всё было по-прежнему: те же книги на полках, карты с цветными отметками, макеты кораблей, мотоциклетные очки в стеклянном кубе на комоде. Запах старой бумаги, табака и школьных лет. Казалось, что Виктор Анатольевич просто вышел на минутку и вот-вот вернётся.
Нина Сергеевна рассказала, что передала в музей нашей школы боевой орден Греции, которым был награждён Серых. И что после его смерти прибыл в Ташкент специальный представитель посольства Израиля в Москве, чтобы передать Виктору Анатольевичу медаль «Борца против нацизма»8 за героизм при спасении польских евреев. Но поскольку героя уже не было, и не было у него наследников, медаль тоже перешла школе на постоянное хранение.
— Итак, друзья, разрешите начать мне, — попросил слова я, когда мы уселись за круглый стол. Внутри всё дрожало от предвкушения: столько лет прошло, а я наконец принёс доказательство мифа Виктора Анатольевича. И вместо долгого вступления сразу выложил на стол фотографии мраморных эсэсовцев, сделанные в Греции. Это было эффектно. Сорок цветных карточек с изображением фашистов: искажённые от ярости лица с вывернутыми губами, скрученные в неестественных позах тела, вцепившиеся в оружие пальцы, гранаты, словно приросшие к поясам. Даже в камне они выглядели, как живые — выражения отчаяния, ярости и ужаса застыли навсегда.
Однако мои товарищи рассматривали снимки с удивительным спокойствием, словно никто и не сомневался в правдивости рассказов Виктора Анатольевича. Более того, кое-кто из них имел собственные факты, подтверждающие историю.
Когда я закончил своё повествование о поисках деревни в Греции и о находках у моря, слово взял Ананасов — Димка, который после окончания Ташкентского высшего общевойскового командного училища служил по распределению в Потсдаме, в составе советских войск в Германии, а сейчас, как и я, был в отпуске.
— Мне тоже есть что сказать, — хмыкнул он. — Итак, я познакомился с коллегами из Народной армии Германии, есть там один лейтенант Вилбанд, хороший парень. Я его попросил покопаться в архивах СС — если они ещё где-то сохранились — и выяснить, был ли там учтён оберштурмфюрер Ханс Гартенвайнер. Так вот, документы на этого типчика нашли. Действительно, он был руководителем айнцкоманды и воевал на территории Греции. И обнаружились материалы его последнего боя в июне 1944 года. Тогда Гартенвайнер заявил, что он с солдатами попал в засаду партизан, которые уничтожили большую часть карателей и захватили почти весь транспорт.
Мы все напряглись, переглянулись, будто невидимая нитка соединила нас — дыхание стало тише, лица побледнели, глаза уставились на Димку, каждый ждал, что он скажет дальше.
— Офицер утверждал, — продолжал Димка, — что против них применялось новейшее оружие, о котором никто раньше не ведал. В качестве доказательств своих слов он демонстрировал две мраморные статуи — якобы это превращённые в камень эсэсовцы. Они, мол, стали такими прямо на его глазах, когда их грузовик мчался с поля боя. С остальными случилось то же самое… Ему, конечно, никто не поверил, и Ханса расстреляли по решению полевого трибунала СС не только за провал важной операции по уничтожению евреев, но и за трусость, малодушие и бездарное командование, приведшее к гибели соратников. Так что наш учитель говорил правду!
Сказав это, Димка откинулся на спинку стула, сцепив руки за головой, и посмотрел на всех нас победным взглядом — чуть прищурившись, с торжеством и вызовом, как человек, которому наконец удалось расставить точки над «i».
Наши девочки переглянулись. И Мумтаза, которая закончила факультет русского языка и литературы, заявила:
— Это очень интересно. А теперь выслушайте меня. Я тоже занималась этим делом и кое-что нашла. Знаете, а ведь в славянских сказаниях о Медузе тоже сказано немало. Особенно в средневековых источниках. Так, легенды гласили, что жила девица Горгония, у которой волосы были в виде змей. Некий волхв обманул её и обезглавил. Голова обладала особыми свойствами, при помощи которых можно было одержать любую победу. Считается, что на Куликовской битве именно головой Горгонии был разбит татарский хан Мамай… Кроме того, в славянских апокрифах упоминается зверь Горгоний, охраняющий рай от людей после грехопадения. Знаете, есть такая маска-талисман — Горгонейон, где изображается голова Медузы. Она встречается на одеждах, оружии, монетах, фасадах зданий. Такая традиция была и в Древней Руси.
Некоторые мои товарищи недоверчиво посмотрели на одноклассницу. Кто-то приподнял брови, кто-то откинулся на спинку стула и скрестил руки, кто-то невольно покачал головой, усмехнувшись в уголок рта. В этих взглядах смешались скепсис, лёгкое раздражение и любопытство — будто слушатели хотели одновременно опровергнуть и дослушать её до конца.
Но Мумтаза не обращала внимания и продолжала:
— Это я говорю к тому, что прослеживается связь горгоны и с территорией России. Но есть кое-что, что относится и к нашему региону. Так, мы в студенческие годы ездили по Самаркандской области и собирали фольклор — таково было наше полевое исследование, по которому сдавали затем зачёт. И мне попались некоторые интересные истории местных старушек, которые рассказывали, что давным-давно здесь жила девушка Эвриюла, которая полюбила одного парня, пастуха. Тот отвечал ей взаимностью, и они собирались пожениться, как грянули враги из Китая. Парень собрался на войну и попросил невесту ждать, мол, вернётся с победой и тогда свадьбе быть. Однако он был убит во время сражения. Тогда Эвриюла, которая оказалась чародейкой, пришла в ярость, заколдовала врагов, превратив их в камни. Оставшимся в живых захватчикам приказала забрать статуи и возвращаться домой, и больше никогда не являться сюда с оружием... Те не посмели ей перечить и быстро умотали в Китай... А она оплакивала своего жениха и поклялась остаться тут навсегда.
— Эвриюла?.. Гм, похоже на Эвриалу, старшую сестру Медузы, — пробормотал я, щёлкая пальцем по столу. — То есть в течение веков имя могло исказиться, приобрести восточную окраску... Может, это действительно была горгона?
— Вполне возможно, — согласилась Мумтаза.
В этот момент дверь мягко скрипнула, и в комнату вошла Нина Сергеевна. Она несла поднос с чайником, вазочкой с восточными сладостями, лепёшками и свежим виноградом — всё по узбекским традициям: чайник из тонкого фарфора с кобальтовым рисунком, сладости блестят сиропом, лепёшки ещё тёплые, виноград налитый, тёмно-фиолетовый, с лёгким белёсым налётом. Хозяйка аккуратно водрузила поднос на стол, тихо улыбнулась и вдруг, видимо, услышав конец разговора, сказала:
— Эвриала? Ха, знаете, перед смертью Виктора Анатольевича к нему пришла какая-то красивая женщина. Очень красивая, я таких никогда не видела. Они долго беседовали, а я случайно услышала, как она назвалась: Эвриала. Потом она рассматривала вот эти очки, и о чём-то спрашивала, — тут хозяйка указала на мотоциклетные очки в стеклянном квадрате. — Виктор Андреевич был взволнован, о чём-то её долго расспрашивал. Потом она ушла. А через два дня Серых хватил инфаркт. Наверное, не выдержал он чего-то... стресса какого-то.
Мы напряглись. История с Медузой приобретала новый виток, словно ожившая легенда протягивала щупальца прямо за наш стол. Я взглянул на Ананасова, но тот лишь пожал плечами, чуть откинулся назад, сжал губы и развёл руками — мол, не знаю, брат, что тут скажешь. Хозяйка, не дождавшись нашего ответа, махнула рукой и вышла из комнаты, оставив нас в густой тишине.
— Странно… — пробормотал Димка, медленно покачав головой. — Совпадение? Случайность? Такого быть не может!..
Но Диля Юсупова сказала:
— Действительно, странно. Но может быть всё. Я, как кандидат исторических наук, вот что вам скажу. Мне попались материалы археологической экспедиции на территории Самаркандской области, датируемые июнем 1941 года. Учёные нашли место сражения, которое произошло, судя по всему, в 211 году до нашей эры. Множество стрел, мечей, доспехов, которые были характерны для Китая. И две статуи воинов, которые сохранили полностью человеческие черты. Одну сломали, и, к удивлению археологов, внутри она оказалась полой… То есть там были окаменевшие органы. Это вызвало массу вопросов, однако ответить не успели.
— Почему? — воскликнул я.
— Потому что статуи забрали сотрудники НКВД, и они запретили проводить дальнейшие раскопки. А рядом, другая экспедиция вскрывала гробницу Амира Темура, именуемого как Темурленг, средневекового полководца. Говорят, искали какой-то мистический артефакт, при помощи которого он добивался победы во всех сражениях и сумел завоевать полмира, как это сделал до него Чингисхан. Мне один из архивариусов тихо сказал: это было требование Сталина, который хотел получить оружие против фашистов, ибо страшно опасался нападения Германии. Вскользь проскальзывает в документах намётка, что это могло быть — женская голова… Не о Медузе Горгоне ли идёт речь? У меня такая вот гипотеза…
— Я слышал, что, вскрыв гробницу «Гур-Эмир», этим самым археологи выпустили дух войны, — сказал я. — И после началась Великая Отечественная война…
Старая легенда гласила, что на гробнице Темурленга высечено проклятие: «Кто нарушит мой покой — отпустит на мир войну». Рассказывали, что старики из махалли умоляли археологов не вскрывать саркофаг, но учёные не послушали, а всего через несколько дней после того, как тяжёлую плиту подняли, Германия напала на СССР. Эта история ходила по Самарканду шёпотом, передавалась из уст в уста, как предупреждение.
— А может, эта легенда не так уж и фантастична, особенно учитывая то, что мы обладаем кое-какими фактами, относящимися к мифическим, — сказал с серьёзным видом Ананасов. — И Мумтаза, и Диля нашли литературные источники. Наверное, нам нужно найти то место сражения, и тогда тайна терракотовых воинов будет раскрыта…
— Ты думаешь, что нам кто-то поверит в историю Медузы Горгоны, которая свалила армию китайцев и фашистов? — насмешливо сказал я. — Боюсь, что мы ничего никому рассказать не сможем. Наши доказательства… они эфемерны. Потому что нет доказательства существования горгон. Биологически — нет! Исторически — тоже!
Но тут Инна, которая всё это время молчала, подняла на меня глаза — серьёзные, сосредоточенные:
— Слушай… а может, это Эвриала, что пришла к Виктору Анатольевичу, и есть та самая горгона? Она же бессмертная, судя по мифам… Может, она была спутником Александра Македонского и осталась тут жить после его смерти?
— Не знаю, переехала куда-то в Афины, — пожал плечами он. — А может, в Рим, или вообще в Америку… Сказала, что не хочет тут жить, ибо это был наказ самого Бераноса. Она увезла с собой все его вещи.
«Ох, артефакт уплыл в неизвестном направлении», — подумал я, огорчённый такой новостью. Что делать дальше я не знал, поэтому топтался на месте, глядя на синюю полосу моря за окнами сельсовета.
И тут удача вновь нам улыбнулась. В помещение, пахнущее смолой и рыбой, вбежал молодой рыбак, возбуждённо крича что-то по-гречески. Я не сразу понял, о чём речь, и попросил профессора пояснить. Константинос сиял от удовлетворения:
— Он говорит, что ловил с друзьями рыбу недалеко от берега, и сети вытащили несколько каменных статуй. Думает, что это археологическая находка. Сам понимаешь, такая находка сулит большие деньги. Для деревни это источник прибыли и туристов…
— Нам нужно срочно на берег! — сказал я. Почему-то в памяти всплыл тот момент из рассказа Виктора Анатольевича, когда он воспользовался силой Медузы.
Профессор был согласен. Мы запрыгнули в машину и быстро направились к берегу. Солнце стояло высоко, жарко припекало, и нам пришлось снять пиджаки. По мере того как дорога скатывалась вниз к морю, воздух становился всё гуще, влажнее. Пахло йодом, водорослями, рыбой, мокрой древесиной; запахи Средиземного моря вплетались в жару, обволакивали, будто кто-то открыл тяжёлый ящик с морскими воспоминаниями.
У самой воды качались на якорях несколько шхун — пузатые, выцветшие от солнца и соли суда с облупившейся синей и зелёной краской на бортах, с высокими деревянными реями, на которых сушились сети; бока их были обиты тёмными пятнами смолы, а на палубах висели мотки верёвок и разноцветные поплавки. У одной, поближе к пристани, возбуждённо крича и размахивая руками, бегали люди.
Мы остановились, вышли из салона и подошли к ним. С борта по наклонной сходне и с помощью скрипящей лебёдки мужчины спускали вниз тяжёлые, мокрые от морской воды мраморные статуи. Стоявшие рядом рыбаки гудели и ахали: в их голосах звучало всё сразу — удивление, недоумение и даже злость, как если бы кто-то подшутил над ними.
И было от чего так кричать. Это были вовсе не античные скульптуры, вроде Венеры Милосской с её мягкими формами или героического Геракла, не боги и не философы. Перед нами стояли мраморные солдаты Третьего рейха — с винтовками в руках, гранатами за поясом, в тяжёлых касках с едва различимой свастикой, в складчатых плащ-пальто и сапогах, точно сошедшие с фотографий фронта.
Только все они были заросшие морскими водорослями, покрытые скользким зелёным мхом и коричневыми наростами, с белыми следами ракушек — словно сами волны вылепили из живого людей камень и утянули их на дно. Как они попали в море, никто не знал, и это вызывало у всех лишь вопросы.
Я прекрасно понимал, откуда берутся эти вопросы и что за ответ стоит за ними. Но рассказывать местным миф о Медузе Горгоне — кто бы поверил? Да и к чему — не нуждались они в этой истории.
Я подошёл поближе и стал осматривать находку. Статуй было семь, и все в удивительно хорошем состоянии, несмотря на то что пролежали в море более сорока лет. Меня поразила их проработанность — жилы на руках, пуговицы, складки гимнастёрок, пустые глазницы под козырьками касок. Такого не мог бы сделать ни один скульптор.
— Как живые, — произнёс Константинос Делияс и стал расспрашивать рыбаков, где именно они нашли статуи.
Те пояснили: в километре от берега, и там, судя по всему, их много. Только что делать с ними, никто не знал. Фашисты не вызывали уважения у местных жителей; хранить такие статуи никто не хотел. От продажи особых денег не заработаешь, да и связываться с фашистской символикой желающих не находилось. Рыбаки решили вернуть всё это морю: мол, им не место среди греков.
Я успел сфотографировать мраморных солдат, и мы с профессором, попрощавшись со всеми, вернулись в греческую столицу.
Как только у меня настал отпуск, я полетел в Ташкент. Найти одноклассников было делом непростым, однако кое-кто из нашего Клуба таинственных явлений ещё жил в столице Узбекистана. Первым делом мы посетили могилу учителя на Боткинском кладбище. Это был скромный участок: гранитная стела с барельефом профиля, несколько аккуратно высаженных кустов барбариса, чёрная ограда, над которой шумели старые тополя. Мы положили цветы, постояли молча, помянули его добрыми словами, и в груди сжималось — столько всего осталось недосказанным.
После мы собрались в его квартире, которая теперь принадлежала соседке Нине Сергеевне. Сухонькая, с тонким лицом, с поблёкшими голубыми глазами и седой косой, уложенной венчиком, она сама открыла нам дверь, прижимая к груди шерстяной платок. Старушка была не против, что мы на несколько часов заняли комнату нашего учителя.
Там всё было по-прежнему: те же книги на полках, карты с цветными отметками, макеты кораблей, мотоциклетные очки в стеклянном кубе на комоде. Запах старой бумаги, табака и школьных лет. Казалось, что Виктор Анатольевич просто вышел на минутку и вот-вот вернётся.
Нина Сергеевна рассказала, что передала в музей нашей школы боевой орден Греции, которым был награждён Серых. И что после его смерти прибыл в Ташкент специальный представитель посольства Израиля в Москве, чтобы передать Виктору Анатольевичу медаль «Борца против нацизма»8 за героизм при спасении польских евреев. Но поскольку героя уже не было, и не было у него наследников, медаль тоже перешла школе на постоянное хранение.
— Итак, друзья, разрешите начать мне, — попросил слова я, когда мы уселись за круглый стол. Внутри всё дрожало от предвкушения: столько лет прошло, а я наконец принёс доказательство мифа Виктора Анатольевича. И вместо долгого вступления сразу выложил на стол фотографии мраморных эсэсовцев, сделанные в Греции. Это было эффектно. Сорок цветных карточек с изображением фашистов: искажённые от ярости лица с вывернутыми губами, скрученные в неестественных позах тела, вцепившиеся в оружие пальцы, гранаты, словно приросшие к поясам. Даже в камне они выглядели, как живые — выражения отчаяния, ярости и ужаса застыли навсегда.
Однако мои товарищи рассматривали снимки с удивительным спокойствием, словно никто и не сомневался в правдивости рассказов Виктора Анатольевича. Более того, кое-кто из них имел собственные факты, подтверждающие историю.
Когда я закончил своё повествование о поисках деревни в Греции и о находках у моря, слово взял Ананасов — Димка, который после окончания Ташкентского высшего общевойскового командного училища служил по распределению в Потсдаме, в составе советских войск в Германии, а сейчас, как и я, был в отпуске.
— Мне тоже есть что сказать, — хмыкнул он. — Итак, я познакомился с коллегами из Народной армии Германии, есть там один лейтенант Вилбанд, хороший парень. Я его попросил покопаться в архивах СС — если они ещё где-то сохранились — и выяснить, был ли там учтён оберштурмфюрер Ханс Гартенвайнер. Так вот, документы на этого типчика нашли. Действительно, он был руководителем айнцкоманды и воевал на территории Греции. И обнаружились материалы его последнего боя в июне 1944 года. Тогда Гартенвайнер заявил, что он с солдатами попал в засаду партизан, которые уничтожили большую часть карателей и захватили почти весь транспорт.
Мы все напряглись, переглянулись, будто невидимая нитка соединила нас — дыхание стало тише, лица побледнели, глаза уставились на Димку, каждый ждал, что он скажет дальше.
— Офицер утверждал, — продолжал Димка, — что против них применялось новейшее оружие, о котором никто раньше не ведал. В качестве доказательств своих слов он демонстрировал две мраморные статуи — якобы это превращённые в камень эсэсовцы. Они, мол, стали такими прямо на его глазах, когда их грузовик мчался с поля боя. С остальными случилось то же самое… Ему, конечно, никто не поверил, и Ханса расстреляли по решению полевого трибунала СС не только за провал важной операции по уничтожению евреев, но и за трусость, малодушие и бездарное командование, приведшее к гибели соратников. Так что наш учитель говорил правду!
Сказав это, Димка откинулся на спинку стула, сцепив руки за головой, и посмотрел на всех нас победным взглядом — чуть прищурившись, с торжеством и вызовом, как человек, которому наконец удалось расставить точки над «i».
Наши девочки переглянулись. И Мумтаза, которая закончила факультет русского языка и литературы, заявила:
— Это очень интересно. А теперь выслушайте меня. Я тоже занималась этим делом и кое-что нашла. Знаете, а ведь в славянских сказаниях о Медузе тоже сказано немало. Особенно в средневековых источниках. Так, легенды гласили, что жила девица Горгония, у которой волосы были в виде змей. Некий волхв обманул её и обезглавил. Голова обладала особыми свойствами, при помощи которых можно было одержать любую победу. Считается, что на Куликовской битве именно головой Горгонии был разбит татарский хан Мамай… Кроме того, в славянских апокрифах упоминается зверь Горгоний, охраняющий рай от людей после грехопадения. Знаете, есть такая маска-талисман — Горгонейон, где изображается голова Медузы. Она встречается на одеждах, оружии, монетах, фасадах зданий. Такая традиция была и в Древней Руси.
Некоторые мои товарищи недоверчиво посмотрели на одноклассницу. Кто-то приподнял брови, кто-то откинулся на спинку стула и скрестил руки, кто-то невольно покачал головой, усмехнувшись в уголок рта. В этих взглядах смешались скепсис, лёгкое раздражение и любопытство — будто слушатели хотели одновременно опровергнуть и дослушать её до конца.
Но Мумтаза не обращала внимания и продолжала:
— Это я говорю к тому, что прослеживается связь горгоны и с территорией России. Но есть кое-что, что относится и к нашему региону. Так, мы в студенческие годы ездили по Самаркандской области и собирали фольклор — таково было наше полевое исследование, по которому сдавали затем зачёт. И мне попались некоторые интересные истории местных старушек, которые рассказывали, что давным-давно здесь жила девушка Эвриюла, которая полюбила одного парня, пастуха. Тот отвечал ей взаимностью, и они собирались пожениться, как грянули враги из Китая. Парень собрался на войну и попросил невесту ждать, мол, вернётся с победой и тогда свадьбе быть. Однако он был убит во время сражения. Тогда Эвриюла, которая оказалась чародейкой, пришла в ярость, заколдовала врагов, превратив их в камни. Оставшимся в живых захватчикам приказала забрать статуи и возвращаться домой, и больше никогда не являться сюда с оружием... Те не посмели ей перечить и быстро умотали в Китай... А она оплакивала своего жениха и поклялась остаться тут навсегда.
— Эвриюла?.. Гм, похоже на Эвриалу, старшую сестру Медузы, — пробормотал я, щёлкая пальцем по столу. — То есть в течение веков имя могло исказиться, приобрести восточную окраску... Может, это действительно была горгона?
— Вполне возможно, — согласилась Мумтаза.
В этот момент дверь мягко скрипнула, и в комнату вошла Нина Сергеевна. Она несла поднос с чайником, вазочкой с восточными сладостями, лепёшками и свежим виноградом — всё по узбекским традициям: чайник из тонкого фарфора с кобальтовым рисунком, сладости блестят сиропом, лепёшки ещё тёплые, виноград налитый, тёмно-фиолетовый, с лёгким белёсым налётом. Хозяйка аккуратно водрузила поднос на стол, тихо улыбнулась и вдруг, видимо, услышав конец разговора, сказала:
— Эвриала? Ха, знаете, перед смертью Виктора Анатольевича к нему пришла какая-то красивая женщина. Очень красивая, я таких никогда не видела. Они долго беседовали, а я случайно услышала, как она назвалась: Эвриала. Потом она рассматривала вот эти очки, и о чём-то спрашивала, — тут хозяйка указала на мотоциклетные очки в стеклянном квадрате. — Виктор Андреевич был взволнован, о чём-то её долго расспрашивал. Потом она ушла. А через два дня Серых хватил инфаркт. Наверное, не выдержал он чего-то... стресса какого-то.
Мы напряглись. История с Медузой приобретала новый виток, словно ожившая легенда протягивала щупальца прямо за наш стол. Я взглянул на Ананасова, но тот лишь пожал плечами, чуть откинулся назад, сжал губы и развёл руками — мол, не знаю, брат, что тут скажешь. Хозяйка, не дождавшись нашего ответа, махнула рукой и вышла из комнаты, оставив нас в густой тишине.
— Странно… — пробормотал Димка, медленно покачав головой. — Совпадение? Случайность? Такого быть не может!..
Но Диля Юсупова сказала:
— Действительно, странно. Но может быть всё. Я, как кандидат исторических наук, вот что вам скажу. Мне попались материалы археологической экспедиции на территории Самаркандской области, датируемые июнем 1941 года. Учёные нашли место сражения, которое произошло, судя по всему, в 211 году до нашей эры. Множество стрел, мечей, доспехов, которые были характерны для Китая. И две статуи воинов, которые сохранили полностью человеческие черты. Одну сломали, и, к удивлению археологов, внутри она оказалась полой… То есть там были окаменевшие органы. Это вызвало массу вопросов, однако ответить не успели.
— Почему? — воскликнул я.
— Потому что статуи забрали сотрудники НКВД, и они запретили проводить дальнейшие раскопки. А рядом, другая экспедиция вскрывала гробницу Амира Темура, именуемого как Темурленг, средневекового полководца. Говорят, искали какой-то мистический артефакт, при помощи которого он добивался победы во всех сражениях и сумел завоевать полмира, как это сделал до него Чингисхан. Мне один из архивариусов тихо сказал: это было требование Сталина, который хотел получить оружие против фашистов, ибо страшно опасался нападения Германии. Вскользь проскальзывает в документах намётка, что это могло быть — женская голова… Не о Медузе Горгоне ли идёт речь? У меня такая вот гипотеза…
— Я слышал, что, вскрыв гробницу «Гур-Эмир», этим самым археологи выпустили дух войны, — сказал я. — И после началась Великая Отечественная война…
Старая легенда гласила, что на гробнице Темурленга высечено проклятие: «Кто нарушит мой покой — отпустит на мир войну». Рассказывали, что старики из махалли умоляли археологов не вскрывать саркофаг, но учёные не послушали, а всего через несколько дней после того, как тяжёлую плиту подняли, Германия напала на СССР. Эта история ходила по Самарканду шёпотом, передавалась из уст в уста, как предупреждение.
— А может, эта легенда не так уж и фантастична, особенно учитывая то, что мы обладаем кое-какими фактами, относящимися к мифическим, — сказал с серьёзным видом Ананасов. — И Мумтаза, и Диля нашли литературные источники. Наверное, нам нужно найти то место сражения, и тогда тайна терракотовых воинов будет раскрыта…
— Ты думаешь, что нам кто-то поверит в историю Медузы Горгоны, которая свалила армию китайцев и фашистов? — насмешливо сказал я. — Боюсь, что мы ничего никому рассказать не сможем. Наши доказательства… они эфемерны. Потому что нет доказательства существования горгон. Биологически — нет! Исторически — тоже!
Но тут Инна, которая всё это время молчала, подняла на меня глаза — серьёзные, сосредоточенные:
— Слушай… а может, это Эвриала, что пришла к Виктору Анатольевичу, и есть та самая горгона? Она же бессмертная, судя по мифам… Может, она была спутником Александра Македонского и осталась тут жить после его смерти?
