– Ты их хоть раз собирала? – спросил Ник с издёвкой.
Если я сейчас размахнусь и тресну корзинкой, которую держу в руках, по его довольной физиономии, этого никто не увидит? Детские смешки, раздающиеся рядом, подсказали мне, что увидят. Ну не могу же я на глазах у бедных девочек забить насмерть корзинкой их старшего брата? А всего-то из-за того, что когда я вызвалась помочь тёте Кате собрать в стайке куриные яйца, этот негодяй стал подкалывать меня тем, что, мол, я отродясь не заходила в стайку.
Может, я туда и не заходила, конечно, но иногда в детстве жила у тёти Оли в деревне и часто ходила в лес с её мужем, дядей Серёжей. Он учил меня разбираться в грибах и ягодах и рассказывал, как выживать в лесу. Я была маленькой, но запомнила почти всё, так как тогда мне было это интересно. Чем старше я становилась, тем реже стала ездить к тётке, проводя больше времени с друзьями в городе и предпочитая летать с родителями отдыхать за границу.
Задрав нос ещё выше, я развернулась и гордым шагом пошла от Ника в сторону стайки.
Так, курицы прогуливаются по загону для скота, хорошо хоть, кроме кур, у них никого больше нет. Вряд ли я смогла бы зайти в стайку, если бы там стояла парочка коров. Так что стайку можно смело назвать курятником и не бояться туда заходить. В конце концов, что мне могут сделать бедные птички?
Я зашла в стайку, опасливо поглядывая на кур. Они ходили по загону и не обращали на меня никакого внимания. Облегчённо вздохнув, я приблизилась к месту, где курицы несли свои яйца. Тётя Катя сказала, что их нужно просто собрать и сложить в корзину, а если в гнезде будет сидеть какая-нибудь курица, то просунуть под неё руку и проверить, есть ли под ней яйца. В гнезде сидела большая чёрная курица и поглядывала на меня недобрым взглядом. Собрав яйца, я с ужасом представила, как буду просовывать руку под эту мадам. Но отступить – значит дать повод для насмешек одному подлецу.
Протянув руку к курице, я замерла, когда она издала зловещий, как мне показалось, звук. Глубоко вздохнув, я резко сунула под неё руку.
Громко закудахтав, недовольная курица резко замахала крыльями и начала выбираться из гнезда, попутно клюнув меня по руке. Издав испуганный визг, я уронила на пол корзинку с собранными яйцами и пулей бросилась к выходу. Чудовище с чёрными перьями проводило меня до самой двери, после чего, забыв, видимо, о своей злости, спокойно принялось что-то клевать.
– Ну что, ты собрала яйца? – прозвучал насмешливый голос над моим ухом, когда, выбежав из стайки, я врезалась в виновника всех моих бед.
Ну всё, красавчик, хана тебе! Зло сверкнув глазами, я налетела на изверга, издевавшегося надо мной всё утро. Повалив его на траву и вкладывая все имеющиеся силы в удары, я пыталась убить хохотавшего подлеца, которому, кажется, всё это доставляло огромное удовольствие. Вконец выдохшаяся, я уселась на него сверху, посылая миллион гневных взглядов и пытаясь ими его испепелить.
– Какой красивый рыжик, – сказал Ник и, проведя большим пальцем по моей нижней губе, коснулся зубов. В отместку за его издевательство, я цапнула за палец в надежде хоть как-то отыграться.
Глаза Ника дико вспыхнули, опаляя меня огнём. Весь мир перестал существовать, остались только мы с ним. Я осознала, что сижу на нём в позе наездницы, а моё красное платье задралось и оголило ноги по самые бёдра, которые Ник поглаживал второй рукой. И я остро почувствовала его желание, отчего вдоль позвоночника пробежали сотни мурашек.
– Слезай с меня, Алина, – хриплым голосом сказал Ник, и я быстренько встала.
Пряча глаза, я поправила своё платье и растрепавшиеся волосы. Ругнулась на себя по поводу того, что забыла всю свою злость, стоило ему только так на меня посмотреть.
«Честное слово, Алина, ну как будто никто и никогда на тебя так не смотрел! Смотрели, – призналась я себе, – но то был не он!»
– Где яйца, проблема? – кажется, Никита пришёл в себя намного быстрее, чем я.
– Я их потеряла, – процедила я сквозь зубы, – потому что эта мерзкая курица хотела меня убить.
Я ожидала, что сейчас он скажет что-нибудь ещё, что меня разозлит, но Ник, взяв меня за руку, повёл за собой.
– Мы куда? – спросила я его, когда мы вышли за ограду и двинулись по дороге.
– Никуда. Просто прогуляемся. Посмотришь деревню, пока ты ещё здесь.
При этих словах я крепче сжала его руку, подумав о том, что гуляла бы с ним вот так всегда и никуда уезжать мне не хочется.
– А когда я уеду? – задала я вопрос, не желая слышать ответ.
– Через пару дней дорога высохнет, и ты сможешь уехать.
Ничего на это не ответив, я осмотрелась вокруг. Видимо, из-за жаркой погоды людей на улице совсем не было и казалось, что деревня пустая.
– Хочешь малину? – спросил меня Ник и остановился около большого серого дома.
– Хочу. А где мы её возьмём?
– Пошли!
Открыв калитку чужого двора, Ник кивнул, пропуская меня во двор вперёд себя.
– Ты что, – озиралась я по сторонам, – это же чужой дом?!
– Проходи, – просто сказал он и, подтолкнув меня, пошёл в сторону чужого сада.
– Никита! – Моё воспитание не позволяло мне спокойно шляться по чужим огородам. – А если нас увидят?
– Здесь никто не живёт, – протянул он мне руку, в которой держал большие красные ягоды.
Честно сказать, таких огромных ягод малины я ещё не видела, и на вкус они были просто божественны.
– Как звали твою бабушку, которую ты навещала, когда я встретил тебя? – задал неожиданный вопрос Ник, когда я запихала целую горсть ягод себе в рот и сосредоточенно жевала.
– Феодосия Прокопьева. Она была моей прапрабабушкой и погибла во время войны, когда в их деревню явились фашисты.
Ник посмотрел в сторону и о чём-то задумался.
– У неё были такие же рыжие волосы и веснушки на носу, – сказал он, будто бы знал её.
– Не знаю, – пожала я плечами. Тема веснушек была для меня больной, так как, имея их на носу и плечах, я вечно пыталась от них избавиться. – Из всей моей родни рыжая только я. Иногда мама с папой даже шутят, что меня подменили.
Наевшись малины, я посмотрела на свои испачканные руки, думая, где бы их помыть.
– Иди сюда. – Ник подвёл меня к железной бочке, полной воды, и мы сполоснули руки.
– А кто здесь раньше жил? – спросила я Ника, разглядывая множество цветов, росших в саду.
– Одна странная женщина, очень любившая цветы. Она садила их везде, где только могла.
– Зато у неё очень красиво! А где она сейчас?
– Умерла. Так же, как и многие вместе с ней.
– Многие вместе с ней? – повторила я как попугай. – А что с ними случилось? Была какая-то эпидемия?
– Нет, просто здесь объявились плохие люди, – уклончиво ответил Никита.
– Их убили?
– Да.
Мы вышли из чужого сада и направились обратно, домой к Нику. По дороге мы опять не встретили ни единой живой души. Придя домой, завалились на кровать, и я принялась показывать Нику фотки в своём телефоне, заодно успевая рассказывать, где и когда они были сделаны.
– А давай сфоткаемся с тобой? – Я направила на нас камеру телефона, но Ник отвернулся от меня к стене.
– Нет, Алина, я не люблю фотографироваться.
– Но я хочу! Ну давай? На память!
Забрав у меня из рук телефон, Ник спрятал его в стол.
– Как-нибудь в другой раз, – сказал он и вышел из комнаты.
Встав с кровати, я достала телефон и попыталась позвонить домой. Сети не было и, вздохнув, я положила его на место и вышла из дома в поисках Ника. Но парня нигде не было. Тёти Кати и девочек тоже. Наверное, опять отправились к кому-нибудь в гости.
Слева от меня раздалось карканье, и, повернув голову, я увидела чёрного ворона. Помня свою последнюю встречу с вороном на кладбище, я решила не мельтешить перед его глазами и тихонько прошла мимо. Какие-то слишком дикие здесь водятся птицы! И курицы, и вороны!
За оградой, напротив дома Никиты, стояли большие деревянные качели. Я приблизилась к ним и села. Не знала, куда подевался Ник, но без него стало одиноко.
Вокруг было так тихо, что у меня возникло ощущение, будто в этой деревне нахожусь только я, сидя на качелях.
Почувствовав лёгкое щекотание на шее, я открыла глаза и встретилась взглядом с Никитой. Он стоял передо мной с каким-то пером в руках и водил им по мне. На улице уже смеркалось, и я подумала о том, что не могла я так долго проспать, сидя в одном положении на качелях.
– Что, уже вечер? – недоверчиво спросила я, озираясь по сторонам.
– Как видишь, – сказал Ник, отводя взгляд.
– Не может быть! Я же только прикрыла глаза, потому что солнце их слишком слепило.
Ничего на это не ответив, Ник взял меня за руку и, сдёрнув с качелей, прижал к себе.
– Что... – Мой вопрос потонул в его неожиданном поцелуе. Сердце пропустило пару ударов и забилось с бешеной силой, ощутив вкус неведомых до этого момента ощущений. Обняв Ника за шею, я прижалась к нему ещё теснее, открывая для себя то, что ТАК меня ещё никто не целовал. И когда его язык проник в мой рот, я начала сгорать заживо, попрощавшись с разумом.
Аккуратно потянув меня за волосы, Ник наклонил назад мою голову, прервав поцелуй. Мои губы покалывало, и, пребывая в эйфории, я потянулась к нему, намереваясь продолжить начатое.
Раздавшиеся женские смешки переключили моё внимание с Ника на дорогу, где я рассмотрела проходивших мимо нас трёх девушек в платьях, которые я видела, наверное, только в кино. Ну или у бабушек. У очень и очень стареньких бабушек. На минуту мелькнула мысль, что я попала в сороковые годы, так как девушки шли в простых ситцевых платьях и в непонятной обуви, больше похожей на какие-то колодки. И всё бы ничего, только на одной из них была военная форма, какую носили женщины во время Великой Отечественной Войны.
Девушки, поглядывая на нас с Ником и смеясь, скрылись за поворотом, а я так и стояла, глядя им вслед с упавшей на землю челюстью. Из ступора меня вывели младшие сёстры Ника, пробежавшие мимо нас в сторону своего дома.
– В этой деревне что, живут приверженцы старых традиций? – оборачиваясь к Никите, спросила я.
– Как видишь, – пожал тот плечами и, сев на качели, принялся раскачиваться. Тут же подбежали Антонина и Клавдия и принялись отбирать качели у Ника.
Я смотрела на эту веселившуюся троицу и пыталась понять, что не так? Что не так в этой деревне, где шумно становится лишь под вечер? Что не так в этом парне, при взгляде на которого я забываю обо всём на свете? В его сёстрах и вообще во всех людях, которых я здесь почти не вижу?
Девочкам всё же удалось стащить Ника с качелей, и теперь они все вместе валялись на земле, пачкаясь и хохоча.
Обойдя их, я пошла в дом, захотелось побыть с тётей Катей. Она как раз доставала горячий хлеб из печи и, не успела я зайти, как сунула мне в руки кусочек хрустящей хлебной корки.
– На, попробуй домашнего хлеба! А то мне кажется, что там, откуда ты к нам явилась, такого хлеба ты точно не ела.
Откусив, я поразилась её правоте. Наш городской хлеб, да и вообще мучные изделия, не шли ни в какое сравнение с тем, что я ела сейчас.
– Ух ты! Как вкусно! – сказала я, и женщина счастливо улыбнулась. Налив в стакан молока, она поставила его передо мной и занялась своими делами.
Я сидела и жевала простой хлеб без какого-либо джема, но он казался мне вкуснее любых кондитерских изделий.
За окном Никита с девочками продолжали беситься. Я видела, какая крепкая у них связь со старшим братом, и улыбнулась. Обвела взглядом кухню, на которой сидела. Деревянные стол, лавки и оконные рамы. Ни холодильника, ни каких-либо других электроприборов не было. Огромная печь, на которой, как я поняла, можно и лежать. Допотопный чугунный чайник и сковорода. Ах да, вон на полке ещё стоит утюг. Не электрический, а такой, железный, который нужно как-то там нагревать.
Подивившись, я выглянула в окно. Никиты с девочками уже не было. Доев и убрав за собой, я прошла в комнату, где сидела тётя Катя и читала газету. Бросив взгляд на газету и увидев дату издания, я села рядом и просто молча сидела. Ну подумаешь, там стоит август сорок первого года. Ну сохранились у них старые газетки. Ничего сверхъестественного в этом нет.
Окинула взглядом одежду сидевшей передо мной женщины. Длинная тёмная юбка до пят и тонкая кофта. На вид немного старомодные, но может, просто нечего больше ей надеть.
В дом зашёл Никита и, подойдя ко мне, протянул руку. Молча за неё взявшись, я встала, и мы с ним вышли из дома, не заметив печальный взгляд его матери, смотревшей нам вслед.
– Куда на этот раз? Воровать груши в чужом саду? – шутя, спросила я Ника и, обняв его руку, прижалась, чуть ли на нём не повиснув.
– Нет, всего лишь в какое-нибудь укромное место, где разопьём матушкино вино! – ответил он мне и показал спрятанную за пазухой бутылку красного вина домашнего приготовления.
– Ты что, стырил у тёти Кати винишко? – удивлённо расхохоталась я.
– Не стырил, а всего лишь позаимствовал. Всё равно оно стоит в погребе без дела уже лет восемьдесят.
– Твоей матери ещё нет стольких десятков! – фыркнула я, улыбаясь.
Ник, ничего не ответив, бросил на меня мимолетный взгляд.
Устроившись на каком-то бревне, лежавшем на дороге, мы с Ником принялись распивать вино прямо из горлышка бутылки, так как стакан он не взял, а об одноразовой посуде, по-моему, вообще никогда не слышал.
– А на закуску ты что, ничего не придумал? – спросила я и вытянула ноги, приподняв своё платье, чтоб оно не испачкалось об землю.
Ник посмотрел по сторонам и со словами:
– Сейчас, подожди! – куда-то ушёл. Он вернулся через несколько минут и принёс два больших яблока. Протянув одно мне, сел рядом на бревно и, обтерев своё яблоко об рукав рубашки, с хрустом откусил.
– А помыть? – Наверное, вино уже ударило мне в голову, а иначе я не могу объяснить, почему смотрела на жующего яблоко Ника, не в силах отвести взгляд.
– Ну, Алина, ты как будто с луны свалилась. Оботри его об рукав и ешь.
Я захлопала пьяненькими глазами и посмотрела на свои голые руки. Обтирать было не обо что.
«И вообще, немытые фрукты есть нельзя», – подумала я и, обтерев яблоко об рукав Никиты, принялась его жевать, запивая вином из бутылки.
– Из чего сделано это вино? Такой необычный вкус!
– Из красной смородины и жимолости. Мать часто делала всякие вина.
– Делала? А сейчас уже нет?
– Сейчас уже нет, – просто ответил Ник и посмотрел на выплывающую из-за туч луну.
Когда это настала ночь? Ты совсем перестала замечать всё, что творится вокруг тебя, Алина! И хватит смотреть на профиль Ника раздевающим взглядом! Вон, пей лучше винишко с горла! Видела бы тебя сейчас твоя гламурная тусовка! Сидишь на бревне в богом забытой деревне, со странным парнем, который, кажется, явился из прошлого века!
Только мне уже было ничего не важно: ни наше с ним социальное положение, ни то, откуда он вообще явился ко мне на том перекрёстке.
– Ты странный, – прошептала я, не в силах отвести от него взгляд, – красивый, интересный, но странный. Никит?
– Что, Алин?
– Поцелуй меня ещё, как сегодня днём у качели? – попросила я, наклоняясь.
Губы Ника встретились с моими губами, и я с восторгом закрыла глаза. Его поцелуй был пронзительно-нежным, со вкусом вина и яблок. Ник не пожирал меня, как сегодня днём, но от этого не становилось менее прекрасно. Я растворялась в его поцелуе так же, как растворялась в нём самом.
Если я сейчас размахнусь и тресну корзинкой, которую держу в руках, по его довольной физиономии, этого никто не увидит? Детские смешки, раздающиеся рядом, подсказали мне, что увидят. Ну не могу же я на глазах у бедных девочек забить насмерть корзинкой их старшего брата? А всего-то из-за того, что когда я вызвалась помочь тёте Кате собрать в стайке куриные яйца, этот негодяй стал подкалывать меня тем, что, мол, я отродясь не заходила в стайку.
Может, я туда и не заходила, конечно, но иногда в детстве жила у тёти Оли в деревне и часто ходила в лес с её мужем, дядей Серёжей. Он учил меня разбираться в грибах и ягодах и рассказывал, как выживать в лесу. Я была маленькой, но запомнила почти всё, так как тогда мне было это интересно. Чем старше я становилась, тем реже стала ездить к тётке, проводя больше времени с друзьями в городе и предпочитая летать с родителями отдыхать за границу.
Задрав нос ещё выше, я развернулась и гордым шагом пошла от Ника в сторону стайки.
Так, курицы прогуливаются по загону для скота, хорошо хоть, кроме кур, у них никого больше нет. Вряд ли я смогла бы зайти в стайку, если бы там стояла парочка коров. Так что стайку можно смело назвать курятником и не бояться туда заходить. В конце концов, что мне могут сделать бедные птички?
Я зашла в стайку, опасливо поглядывая на кур. Они ходили по загону и не обращали на меня никакого внимания. Облегчённо вздохнув, я приблизилась к месту, где курицы несли свои яйца. Тётя Катя сказала, что их нужно просто собрать и сложить в корзину, а если в гнезде будет сидеть какая-нибудь курица, то просунуть под неё руку и проверить, есть ли под ней яйца. В гнезде сидела большая чёрная курица и поглядывала на меня недобрым взглядом. Собрав яйца, я с ужасом представила, как буду просовывать руку под эту мадам. Но отступить – значит дать повод для насмешек одному подлецу.
Протянув руку к курице, я замерла, когда она издала зловещий, как мне показалось, звук. Глубоко вздохнув, я резко сунула под неё руку.
Громко закудахтав, недовольная курица резко замахала крыльями и начала выбираться из гнезда, попутно клюнув меня по руке. Издав испуганный визг, я уронила на пол корзинку с собранными яйцами и пулей бросилась к выходу. Чудовище с чёрными перьями проводило меня до самой двери, после чего, забыв, видимо, о своей злости, спокойно принялось что-то клевать.
– Ну что, ты собрала яйца? – прозвучал насмешливый голос над моим ухом, когда, выбежав из стайки, я врезалась в виновника всех моих бед.
Ну всё, красавчик, хана тебе! Зло сверкнув глазами, я налетела на изверга, издевавшегося надо мной всё утро. Повалив его на траву и вкладывая все имеющиеся силы в удары, я пыталась убить хохотавшего подлеца, которому, кажется, всё это доставляло огромное удовольствие. Вконец выдохшаяся, я уселась на него сверху, посылая миллион гневных взглядов и пытаясь ими его испепелить.
– Какой красивый рыжик, – сказал Ник и, проведя большим пальцем по моей нижней губе, коснулся зубов. В отместку за его издевательство, я цапнула за палец в надежде хоть как-то отыграться.
Глаза Ника дико вспыхнули, опаляя меня огнём. Весь мир перестал существовать, остались только мы с ним. Я осознала, что сижу на нём в позе наездницы, а моё красное платье задралось и оголило ноги по самые бёдра, которые Ник поглаживал второй рукой. И я остро почувствовала его желание, отчего вдоль позвоночника пробежали сотни мурашек.
– Слезай с меня, Алина, – хриплым голосом сказал Ник, и я быстренько встала.
Пряча глаза, я поправила своё платье и растрепавшиеся волосы. Ругнулась на себя по поводу того, что забыла всю свою злость, стоило ему только так на меня посмотреть.
«Честное слово, Алина, ну как будто никто и никогда на тебя так не смотрел! Смотрели, – призналась я себе, – но то был не он!»
– Где яйца, проблема? – кажется, Никита пришёл в себя намного быстрее, чем я.
– Я их потеряла, – процедила я сквозь зубы, – потому что эта мерзкая курица хотела меня убить.
Я ожидала, что сейчас он скажет что-нибудь ещё, что меня разозлит, но Ник, взяв меня за руку, повёл за собой.
– Мы куда? – спросила я его, когда мы вышли за ограду и двинулись по дороге.
– Никуда. Просто прогуляемся. Посмотришь деревню, пока ты ещё здесь.
При этих словах я крепче сжала его руку, подумав о том, что гуляла бы с ним вот так всегда и никуда уезжать мне не хочется.
– А когда я уеду? – задала я вопрос, не желая слышать ответ.
– Через пару дней дорога высохнет, и ты сможешь уехать.
Ничего на это не ответив, я осмотрелась вокруг. Видимо, из-за жаркой погоды людей на улице совсем не было и казалось, что деревня пустая.
– Хочешь малину? – спросил меня Ник и остановился около большого серого дома.
– Хочу. А где мы её возьмём?
– Пошли!
Открыв калитку чужого двора, Ник кивнул, пропуская меня во двор вперёд себя.
– Ты что, – озиралась я по сторонам, – это же чужой дом?!
– Проходи, – просто сказал он и, подтолкнув меня, пошёл в сторону чужого сада.
– Никита! – Моё воспитание не позволяло мне спокойно шляться по чужим огородам. – А если нас увидят?
– Здесь никто не живёт, – протянул он мне руку, в которой держал большие красные ягоды.
Честно сказать, таких огромных ягод малины я ещё не видела, и на вкус они были просто божественны.
– Как звали твою бабушку, которую ты навещала, когда я встретил тебя? – задал неожиданный вопрос Ник, когда я запихала целую горсть ягод себе в рот и сосредоточенно жевала.
– Феодосия Прокопьева. Она была моей прапрабабушкой и погибла во время войны, когда в их деревню явились фашисты.
Ник посмотрел в сторону и о чём-то задумался.
– У неё были такие же рыжие волосы и веснушки на носу, – сказал он, будто бы знал её.
– Не знаю, – пожала я плечами. Тема веснушек была для меня больной, так как, имея их на носу и плечах, я вечно пыталась от них избавиться. – Из всей моей родни рыжая только я. Иногда мама с папой даже шутят, что меня подменили.
Наевшись малины, я посмотрела на свои испачканные руки, думая, где бы их помыть.
– Иди сюда. – Ник подвёл меня к железной бочке, полной воды, и мы сполоснули руки.
– А кто здесь раньше жил? – спросила я Ника, разглядывая множество цветов, росших в саду.
– Одна странная женщина, очень любившая цветы. Она садила их везде, где только могла.
– Зато у неё очень красиво! А где она сейчас?
– Умерла. Так же, как и многие вместе с ней.
– Многие вместе с ней? – повторила я как попугай. – А что с ними случилось? Была какая-то эпидемия?
– Нет, просто здесь объявились плохие люди, – уклончиво ответил Никита.
– Их убили?
– Да.
Мы вышли из чужого сада и направились обратно, домой к Нику. По дороге мы опять не встретили ни единой живой души. Придя домой, завалились на кровать, и я принялась показывать Нику фотки в своём телефоне, заодно успевая рассказывать, где и когда они были сделаны.
– А давай сфоткаемся с тобой? – Я направила на нас камеру телефона, но Ник отвернулся от меня к стене.
– Нет, Алина, я не люблю фотографироваться.
– Но я хочу! Ну давай? На память!
Забрав у меня из рук телефон, Ник спрятал его в стол.
– Как-нибудь в другой раз, – сказал он и вышел из комнаты.
Встав с кровати, я достала телефон и попыталась позвонить домой. Сети не было и, вздохнув, я положила его на место и вышла из дома в поисках Ника. Но парня нигде не было. Тёти Кати и девочек тоже. Наверное, опять отправились к кому-нибудь в гости.
Слева от меня раздалось карканье, и, повернув голову, я увидела чёрного ворона. Помня свою последнюю встречу с вороном на кладбище, я решила не мельтешить перед его глазами и тихонько прошла мимо. Какие-то слишком дикие здесь водятся птицы! И курицы, и вороны!
За оградой, напротив дома Никиты, стояли большие деревянные качели. Я приблизилась к ним и села. Не знала, куда подевался Ник, но без него стало одиноко.
Вокруг было так тихо, что у меня возникло ощущение, будто в этой деревне нахожусь только я, сидя на качелях.
Глава 5.
Почувствовав лёгкое щекотание на шее, я открыла глаза и встретилась взглядом с Никитой. Он стоял передо мной с каким-то пером в руках и водил им по мне. На улице уже смеркалось, и я подумала о том, что не могла я так долго проспать, сидя в одном положении на качелях.
– Что, уже вечер? – недоверчиво спросила я, озираясь по сторонам.
– Как видишь, – сказал Ник, отводя взгляд.
– Не может быть! Я же только прикрыла глаза, потому что солнце их слишком слепило.
Ничего на это не ответив, Ник взял меня за руку и, сдёрнув с качелей, прижал к себе.
– Что... – Мой вопрос потонул в его неожиданном поцелуе. Сердце пропустило пару ударов и забилось с бешеной силой, ощутив вкус неведомых до этого момента ощущений. Обняв Ника за шею, я прижалась к нему ещё теснее, открывая для себя то, что ТАК меня ещё никто не целовал. И когда его язык проник в мой рот, я начала сгорать заживо, попрощавшись с разумом.
Аккуратно потянув меня за волосы, Ник наклонил назад мою голову, прервав поцелуй. Мои губы покалывало, и, пребывая в эйфории, я потянулась к нему, намереваясь продолжить начатое.
Раздавшиеся женские смешки переключили моё внимание с Ника на дорогу, где я рассмотрела проходивших мимо нас трёх девушек в платьях, которые я видела, наверное, только в кино. Ну или у бабушек. У очень и очень стареньких бабушек. На минуту мелькнула мысль, что я попала в сороковые годы, так как девушки шли в простых ситцевых платьях и в непонятной обуви, больше похожей на какие-то колодки. И всё бы ничего, только на одной из них была военная форма, какую носили женщины во время Великой Отечественной Войны.
Девушки, поглядывая на нас с Ником и смеясь, скрылись за поворотом, а я так и стояла, глядя им вслед с упавшей на землю челюстью. Из ступора меня вывели младшие сёстры Ника, пробежавшие мимо нас в сторону своего дома.
– В этой деревне что, живут приверженцы старых традиций? – оборачиваясь к Никите, спросила я.
– Как видишь, – пожал тот плечами и, сев на качели, принялся раскачиваться. Тут же подбежали Антонина и Клавдия и принялись отбирать качели у Ника.
Я смотрела на эту веселившуюся троицу и пыталась понять, что не так? Что не так в этой деревне, где шумно становится лишь под вечер? Что не так в этом парне, при взгляде на которого я забываю обо всём на свете? В его сёстрах и вообще во всех людях, которых я здесь почти не вижу?
Девочкам всё же удалось стащить Ника с качелей, и теперь они все вместе валялись на земле, пачкаясь и хохоча.
Обойдя их, я пошла в дом, захотелось побыть с тётей Катей. Она как раз доставала горячий хлеб из печи и, не успела я зайти, как сунула мне в руки кусочек хрустящей хлебной корки.
– На, попробуй домашнего хлеба! А то мне кажется, что там, откуда ты к нам явилась, такого хлеба ты точно не ела.
Откусив, я поразилась её правоте. Наш городской хлеб, да и вообще мучные изделия, не шли ни в какое сравнение с тем, что я ела сейчас.
– Ух ты! Как вкусно! – сказала я, и женщина счастливо улыбнулась. Налив в стакан молока, она поставила его передо мной и занялась своими делами.
Я сидела и жевала простой хлеб без какого-либо джема, но он казался мне вкуснее любых кондитерских изделий.
За окном Никита с девочками продолжали беситься. Я видела, какая крепкая у них связь со старшим братом, и улыбнулась. Обвела взглядом кухню, на которой сидела. Деревянные стол, лавки и оконные рамы. Ни холодильника, ни каких-либо других электроприборов не было. Огромная печь, на которой, как я поняла, можно и лежать. Допотопный чугунный чайник и сковорода. Ах да, вон на полке ещё стоит утюг. Не электрический, а такой, железный, который нужно как-то там нагревать.
Подивившись, я выглянула в окно. Никиты с девочками уже не было. Доев и убрав за собой, я прошла в комнату, где сидела тётя Катя и читала газету. Бросив взгляд на газету и увидев дату издания, я села рядом и просто молча сидела. Ну подумаешь, там стоит август сорок первого года. Ну сохранились у них старые газетки. Ничего сверхъестественного в этом нет.
Окинула взглядом одежду сидевшей передо мной женщины. Длинная тёмная юбка до пят и тонкая кофта. На вид немного старомодные, но может, просто нечего больше ей надеть.
В дом зашёл Никита и, подойдя ко мне, протянул руку. Молча за неё взявшись, я встала, и мы с ним вышли из дома, не заметив печальный взгляд его матери, смотревшей нам вслед.
– Куда на этот раз? Воровать груши в чужом саду? – шутя, спросила я Ника и, обняв его руку, прижалась, чуть ли на нём не повиснув.
– Нет, всего лишь в какое-нибудь укромное место, где разопьём матушкино вино! – ответил он мне и показал спрятанную за пазухой бутылку красного вина домашнего приготовления.
– Ты что, стырил у тёти Кати винишко? – удивлённо расхохоталась я.
– Не стырил, а всего лишь позаимствовал. Всё равно оно стоит в погребе без дела уже лет восемьдесят.
– Твоей матери ещё нет стольких десятков! – фыркнула я, улыбаясь.
Ник, ничего не ответив, бросил на меня мимолетный взгляд.
Устроившись на каком-то бревне, лежавшем на дороге, мы с Ником принялись распивать вино прямо из горлышка бутылки, так как стакан он не взял, а об одноразовой посуде, по-моему, вообще никогда не слышал.
– А на закуску ты что, ничего не придумал? – спросила я и вытянула ноги, приподняв своё платье, чтоб оно не испачкалось об землю.
Ник посмотрел по сторонам и со словами:
– Сейчас, подожди! – куда-то ушёл. Он вернулся через несколько минут и принёс два больших яблока. Протянув одно мне, сел рядом на бревно и, обтерев своё яблоко об рукав рубашки, с хрустом откусил.
– А помыть? – Наверное, вино уже ударило мне в голову, а иначе я не могу объяснить, почему смотрела на жующего яблоко Ника, не в силах отвести взгляд.
– Ну, Алина, ты как будто с луны свалилась. Оботри его об рукав и ешь.
Я захлопала пьяненькими глазами и посмотрела на свои голые руки. Обтирать было не обо что.
«И вообще, немытые фрукты есть нельзя», – подумала я и, обтерев яблоко об рукав Никиты, принялась его жевать, запивая вином из бутылки.
– Из чего сделано это вино? Такой необычный вкус!
– Из красной смородины и жимолости. Мать часто делала всякие вина.
– Делала? А сейчас уже нет?
– Сейчас уже нет, – просто ответил Ник и посмотрел на выплывающую из-за туч луну.
Когда это настала ночь? Ты совсем перестала замечать всё, что творится вокруг тебя, Алина! И хватит смотреть на профиль Ника раздевающим взглядом! Вон, пей лучше винишко с горла! Видела бы тебя сейчас твоя гламурная тусовка! Сидишь на бревне в богом забытой деревне, со странным парнем, который, кажется, явился из прошлого века!
Только мне уже было ничего не важно: ни наше с ним социальное положение, ни то, откуда он вообще явился ко мне на том перекрёстке.
– Ты странный, – прошептала я, не в силах отвести от него взгляд, – красивый, интересный, но странный. Никит?
– Что, Алин?
– Поцелуй меня ещё, как сегодня днём у качели? – попросила я, наклоняясь.
Губы Ника встретились с моими губами, и я с восторгом закрыла глаза. Его поцелуй был пронзительно-нежным, со вкусом вина и яблок. Ник не пожирал меня, как сегодня днём, но от этого не становилось менее прекрасно. Я растворялась в его поцелуе так же, как растворялась в нём самом.
