— А ты стояла на берегу и на русалок орала, что, если они ещё раз до меня дотронуться, то ты им все хвосты повыдираешь?
— Помню. А помнишь…
Воспоминания нахлынули на некоторое время, потом оставили. После них ещё тоскливей стала казаться предстоящая разлука.
— Вот и надо тебе уезжать! Подумаешь, выгнали. Плевать. Да, если хочешь знать, я одна могла бы по клочкам половину селения разнести. А вдвоём с тобой — тем более. Что нам люди?
Еремей долго молчал.
— Агния, напрасно ты так думаешь. С обществом ежели будешь враждовать — может закончиться для тебя всё плохо. Вот ты нашла себе подругу — бабку Власу, знаю, что к ней ходишь часто. А спроси у неё, пусть тебе расскажет, как в своей деревне едва живой осталась… тоже видать по клочкам разносила… да не разнесла. Да что ты нашла доброго у неё в чащобе? Неужели тебе нравится такая жизнь? Как два сыча сидите, ты да старая ведьма в глухомани, что-то всё нашёптываете, ворожите.
Агния тяжело задышала от оскорбления.
— Ладно, прощевай!
Повернула кобылку и изо всех сил ударила прутом.
Еремей посмотрел вслед сестре с сожалением. Эх, так и не задал ей вопрос: зачем? Зачем она тогда так сделала? Ну да ладно. Ясно, что не от большого ума.
Потом повернул в неведомое:
— Ну, Орлик, поехали!
…Агния злобно хлестала кобылу. К волхву! — решила она. Пусть ответит ей. Почему она должна смиряться с чужими решениями? Какое людям дело до них с Еремеем? Сами, что ли, невинны? О, Агния много чего знает, она многое могла бы рассказать! Кругом одни подлецы и трусы, а тут вдруг забеспокоились о чести рода. Но главный виноватый — волхв. Он мог бы легко успокоить народ. Но нет. Не пожелал. Даже пальцем не шевельнул. И сейчас она его спросит…
Но, когда двойная сосна показалась за изгибом дороги, её кобылка прибавила темп, хотя скорость была и так велика. Агния понимала, что это опасный знак, лошадь хочет вырваться из-под контроля, но мысль, что и животное перечит ей и не хочет подчиняться, взбесила девушку ещё сильнее. Агния в ярости стала дергать за уздцы. И кобылка приняла решения убежать. Убежать от боли, от агрессивной всадницы, от плохого дня. Теперь уж Агнии её не за что не остановить…
— Ёра, помнишь мы на дороге нашли штуку железную? — ребята в сарае у Мамалыхи только что обновили насест для кур, теперь сидели, не зная, чем заняться дальше.
— Коловрат, что ли?
— Да нет, то не коловрат был, то ещё что-то. Даже батька не знает что. Я тут придумал, пошли поищем на том месте, может, ещё что-нибудь найдём.
— Пошли. Только дверь в хату прикрою. А, может, хлеба краюху с собой возьмём?
— Ага, бери, путь-то неблизкий.
Ёра вынес из хаты добрую ковригу хлеба, разломал её пополам, оба мальчика сунули каждый свою половину за пазуху, попили про запас воды, «а то вдруг там захотим» и пошли.
Чтобы не показываться деду Яшме на глаза, решили сделать неблизкий крюк, но дело того стоило, потому что идти предстояло на колдыбань, а дед запретил им это. Учует — ругаться ещё начнёт.
Поздняя весна медленно, но верно уступала свою власть лету. Лес утопал в яркой свежей зелени. Хоры птиц гремели победный гимн, они выжили в морозную вьюжную зиму, дождались самой приятной поры и теперь праздновали жизнь.
Мальчики шли по дороге, каждый по своей неглубокой колее, и посматривали под ноги. В прошлый раз Малой ковырнул прохладную пыль пальцами ног и выковырнул ту штуку. Так просто. Но повторить это просто не получалось. Тогда наковыряли рядом в пыли много бугров и ямок — бесполезно. Зато дома одолели сомнения, что недостаточно старались и что напрасно не попробовали в других местах. Лёгкость, с которой была найдена первая штука, казалось, указывала, что таких ещё много.
— А как думаешь, что это такое?
— Не знаю. Но, похоже, что-то серьёзное.
— Может, волхву покажем? Он должен знать.
— Мы с тобой?
— Ну да. А что?
— Давай. Скажем, что нашли, никто не знает что, решили вот спросить.
— А не потурит?
— Может, и потурит. Но попробовать надо. Ай, забоялся?
— Забоялся! Скажешь тоже! Хотя, конечно, страшновато.
— Ладно, посмотрим. Может, ещё что-нибудь найдём.
Показался леший колодец. Значит, колдыбань уже неподалёку.
— Пошли, в колодец заглянем, — предложил Ёра.
— Ты что! Мало ли кто на нас из колодца глянет. Ещё утащит.
— Да мы чуть-чуть, если что, сразу тикать.
— Ага, кудай-то мы будем тикать, если кругом лес. Леший тут везде хозяин. Будем тикать, а притечём туда, куда он захочет.
— А мы ему хлеба оставим.
— Ну, если хлеба, тогда, наверное, можно. Хорошо ты придумал про хлеб.
— Ну да. А колодец нам, может, нашу жизнь покажет.
— Как это?
— Да сам не знаю. Только слыхал, как дед Горбыль рассказывал, что, когда он был молодым, колодец показал ему всю жизнь.
— Прям-таки всю?
— Ну, может, и не всю. А я откуда знаю? Он говорил, что видел в колодце, как его хата горела. А ведь у него когда-то и правда хата сгорела. Ещё что-то рассказывал про бабку свою, но я не понял.
— Ладно, давай посмотрим. Только не долго. И, смотри, не наклоняйся сильно, а то упадёшь. Баушка рассказывала, одна девка уронила в леший колодец веретено, прыгнула за ним, думала достать, а там «тот» мир. Там и солнце светит, и месяц со звёздами, прямо днём, и деревья, как у нас. Она пошла по тропке, видит, дед с бабкой сидят на лавочке, а перед ними два мальца яблочками играются. Глянула девка, а это её дед и бабка, а два мальца, это её два братика, а все они помёрли уже. Понял? Там ход в «тот» мир.
Ребята несмело подошли к колодцу, открыли крышку и заглянули в тёмную сырость. Вода плескалась неожиданно недалеко от поверхности. При желании можно было бы дотянуться рукой, если бы кто за ноги подержал. Этот факт ребята отметили мгновенно и стали с жадностью и молча вглядываться в глубину. Вскоре Ёра дёрнул Малого за рубаху:
— Всё, хватит.
Также молча шли некоторое время дальше, торопясь увеличить расстояние между собой и проходом в мир предков. Наконец, по мнению Малого, стало более-менее безопасно, и можно было обсудить:
— Видал?
— Видал. Непонятное что-то темнеет.
— Ага, непонятное. Лежит, кажется, на дне.
— Ну да, неглубоко там, похоже.
— А хода на тот свет я не видел.
— И я. Может, он где-то сбоку?
— Наверное сбоку.
— А может ход маленький, вот и не разглядели.
— Да как же он маленький будет, если они, предки эти наши, тогда не вылезут. Да и девка за веретеном в маленький ход не пролезла бы.
— И правда. Значит, сбоку.
— Интересно, а что там лежит?
— Не знаю, может камень?
— Может, и камень.
— А может, что-то другое…
За разговором не заметили, как подошли к колдыбани. Здесь лес менялся. Из светлого, весёлого и доброжелательного он становился тёмным, сырым, страшным и уходил вниз. Именно здесь, по всеобщему рассуждению, и скопились полчища нечистой силы.
- А чего это Яшма не велел дальше идти?
- Не знаю. Он не сказал.
- Может, сходим?
- Только чуть-чуть…
Идти не хотелось. В памяти тут же возникли разные истории и слухи, занятные и будоражащие воображение в другое время, но в данный момент совсем неподходящие. Ребята изо всех сил постарались вытряхнуть их из головы. В трусости не хотелось сознаваться, и чтобы собраться хоть немного с духом, они сняли висящие на шее на шнурках, и до этого момента ненужные, лапти и стали обуваться. Вроде даже и спокойней после этого стало. Мальчики разом шагнули в тёмные дебри.
Сразу стало тише, исчезли звуки, которыми только что был наполнен лес. Птичьи трели остались там, на светлой стороне, а сюда едва доносились. Казалось, наступили сумерки, настолько густые ветки елей закрыли дневной свет. Ребята медленно и молча пошли вглубь. Надо просто пройти немного вперёд. Посмотреть, что тут происходит, заодно проверить себя. Не хватало ещё трусом каким-нибудь заделаться. А потом с чистой совестью повернуть домой. Всё.
В какой-то момент затеплилась надежда, но ничего страшного и нет. Что это вполне возможно — идти в самом центре колдыбани так, без всякой защиты, как вдруг неожиданно и отчётливо послышался детский плач. Ребята замерли, схватили друг друга за руки. Плач на некоторое время прекратился, а потом невидимый ребёнок вновь заплакал. Громко и недовольно. Постояли, не веря своим ушам. Но сомнений нет. Плач раздавался несколько приглушённо и снизу. Как будто из-под земли.
Теперь показывать свою отвагу стало бессмысленно, потому что нужно было спасать свои молодые и хрупкие, а в данный момент, и очень дорогие жизни. Ребята разом повернули в обратную сторону и рванули из тёмной колдыбани, не надеясь выбраться, но, к счастью, и некоторому удивлению, выбрались быстро, а потом по лесной дороге мимо лешего колодца бежали не оглядываясь. Временами казалось, что кто-то сопит сзади, но проверить нельзя никак. Всякому известно, что единственный шанс уцелеть — молча и максимально быстро улепётывать, не проявляя излишнего любопытства. Оглянешься — пропал, лесная нечисть только этого и ждёт, ничто уже не поможет.
Вскоре пришлось переходить временами на шаг, так как лес всё не заканчивался, в отличие от сил и дыхания. На выходе вспомнили про непредсказуемого пастуха и вильнули в сторону, чтобы не встретиться с ним. И лишь, когда последние дубы и сосны остались позади, они упали на мягкий цветущий ковёр луга. Впереди виднелось селение. Всё, можно отдышаться и обсудить.
— Что думаешь? — спросил Малой. В вопросах нечистой силы Ёра разбирался лучше.
— Не знаю.
Помолчали. Каждый вспоминал плач, пытаясь определить его характеристики.
— Ну, это как ребёнок. У нас Айка недавно так плакал. Точь-в-точь. Сейчас он подрос, почти не плачет. А раньше вот так же ревел.
— Как будто это игоша.
— Что за игоша?
— Ну, это если матка какая-нибудь погубила своё дитё, вот оно и стало игошей. Оно живёт там, где матка его закопала, или утопила. Если в лесу, там он и будет плакать, просить, чтобы его домой отвели. У них, у этих игош нет рук и ног, вот и просят людей.
— А тот не просил.
— Ну да, не просил… Тогда может, это подменыш.
— Это, к примеру, когда леший подбросит лешёнка какой-нибудь бабе, а её ребёнка себе забирает? — всё же уточнил Малой.
— Ну, по-разному бывает. Бывает не лешёнка подбросит, а деревянную колоду. А родители и не видят, что это колода, им чудится дитёнок живой. Они его кормят, ростят, пока кто не подскажет. А бывает, матка сама дитё лешему отдаёт. Слыхал, что с дочкой Кисея было?
— Слыхал. Но это ведь давно…
— Надо бы узнать, не пропадал у кого-нибудь недавно ребятёнок. Ты, если что услышишь, скажи мне. И я порасспрашиваю… Глянь-ка, а про хлеб мы забыли.
— Правда. Хорошо… хлебушек, я как раз проголодался.
— И я.
С самого утра Тиша ходила сама не своя, стараясь держаться подальше от матери. У неё даже разболелась голова от тревожных мыслей. Матушке Тиша привыкла рассказывать всё. Сама бежала навстречу со всеми своими новостями. А тут не только надо скрыть до вечера о том, что Василиса ушла, но и обмануть мать, если придётся.
Но обмануть — это уже слишком. Тиша боялась, что её язык тут же отнимется. И потом, обманешь, а мать вечером узнает, что обманула. Что она ей скажет, когда всё раскроется? Как в глаза посмотрит? Вот поэтому весь день держалась от Домны на приличном расстоянии и старалась, чтобы оно не сокращалось.
С утра, правда, ей повезло. Когда к завтраку Василиса не вышла, Домна сходила в горенку, и там не обнаружив старшей дочери, вернулась ворча. Тиша уже голову ниже плеч опустила, ожидая неприятностей, но мать сама себе нашла причину Василисиного отсутствия:
— Во девка даёт, уж спозаранку ушла, ничего не сказала. Это, конечно, хорошо, что она у нас такая охотница, без мяса нас не оставляет, но мать ведь надо предупредить! Ай, ладно! Садитесь… Трапезничать нынче опять без Василисы будем.
Тиша тут только и выдохнула. А уж после девочке пришла в голову удачная мысль: наносить целую кадку воды. Так она будет в безопасности довольно продолжительное время, заодно и к подруге заглянет по дороге, если на заборе будет висеть синяя ленточка.
— Баушка, передай матери, что я за водой.
— Передам. Иди.
Баушка нынче весь день провела у ворот, то разглядывая что-то в щель, то освобождая из плата ухо и прикладываясь им к той же щели.
— Тиша, — остановила баушка внучку. — Ты там на колодце послухай, о чём бабы бают. Нет ли каких новостей нехороших.
— Ла-адно, — нерешительно протянула Тиша. Какие ещё новости ожидает баушка? А потом глаза её расширились в нехорошей догадке: «Про Василису узнали? — но тут же засомневалась. — Да нет, вряд ли. Об этом пока только я, наверное, знаю».
Не тратя больше время на раздумья и разговоры с баушкой, девочка схватила вёдра, коромысло и побежала подальше от родных.
Когда Тиша проходила мимо Хылиных ворот, её глаза уже привычно поискали на оговоренном месте синий лоскуток. Вот радость — болтается на ветру. Тиша оглянулась и, не обнаружив ничьих любопытных глаз, забросила вёдра и коромысло в знакомые кусты, залезла на лавку и через плетень тихонько позвала подружку. Та сидела неподалёку, пряла. Увидев гостью, радостно заулыбалась.
— Ой, а я только что про тебя думала.
Тиша перелезла к ней.
— А я из дома почти сбежала. Сейчас расскажу… Как же ловко у тебя получается, — не в первый раз удивилась Тиша, оценивая работу Хыли. Нити были тонкими и ровными. Тиша даже попробовала на прочность. — Как это у тебя так выходит? — в голосе девочки не было зависти. То, что у подруги получается пряжа намного лучше, чем у неё, только порадовало Тишу. Это умение словно немного компенсировало безножье Хыли. Хоть немного.
— А это меня Калина научила. Хочешь, я и тебе объясню, как я делаю?
Хыля стала показывать. Тиша кивала, вроде всё так делаю, а получается не так.
— Ай, ладно. И так сойдёт. Ты лучше послушай, какая у меня история случилась…
Но тут от соседей донёсся дребезжащий голос Лябзи.
— С новостью я к тебе пришла, Пыря. Встречай.
Тиша сразу же вспомнила просьбу баушки узнать новости, она прижала пальцы к губам, призывая Хылю к молчанию. Та посмотрела на подружку огромными, чуть перепуганными глазами и закивала головой. Девочки прижались к плетню и стали слушать разговор у соседей.
После приветствий тётка Лябзя перешла к делу, и рассказала, что видела Еремея в городе, в дружине у князя. Услышав имя суженного сестры, Тиша вся обратилась в слух. Стараясь не пропустить даже слова, она отыскала подходящую щель, и стала наблюдать за говорившими, насколько позволяло расстояние и ветки какого-то куста с той стороны.
Лябзя, как всегда, громко говорила, размахивала руками и мастерски описывала разговор то за себя, то за Еремея. Пыря сначала слушала молча, потом заплакала. Растроганные девочки тоже засопели носами. Но Пыря вскоре успокоилась и за радостные вести стала уговаривать дорогую гостю пройти в хату, чтобы угостить там её по достоинству. Лябзя не стала отказываться, и вскоре во дворе у соседей наступила тишина.
Хыля посмотрела на подругу, ожидая разъяснений. Она пока ничего не понимала.
Тиша полушёпотом рассказала подружке, какая на неё сегодня возложена неприятная миссия, заодно и всё, что знала про отношения сестры и Еремея. Но Хыля немного иначе отнеслась ко всей этой истории. Глаза её наполнились неземным романтическим светом, и с ясной улыбкой она задумчиво произнесла:
— Помню. А помнишь…
Воспоминания нахлынули на некоторое время, потом оставили. После них ещё тоскливей стала казаться предстоящая разлука.
— Вот и надо тебе уезжать! Подумаешь, выгнали. Плевать. Да, если хочешь знать, я одна могла бы по клочкам половину селения разнести. А вдвоём с тобой — тем более. Что нам люди?
Еремей долго молчал.
— Агния, напрасно ты так думаешь. С обществом ежели будешь враждовать — может закончиться для тебя всё плохо. Вот ты нашла себе подругу — бабку Власу, знаю, что к ней ходишь часто. А спроси у неё, пусть тебе расскажет, как в своей деревне едва живой осталась… тоже видать по клочкам разносила… да не разнесла. Да что ты нашла доброго у неё в чащобе? Неужели тебе нравится такая жизнь? Как два сыча сидите, ты да старая ведьма в глухомани, что-то всё нашёптываете, ворожите.
Агния тяжело задышала от оскорбления.
— Ладно, прощевай!
Повернула кобылку и изо всех сил ударила прутом.
Еремей посмотрел вслед сестре с сожалением. Эх, так и не задал ей вопрос: зачем? Зачем она тогда так сделала? Ну да ладно. Ясно, что не от большого ума.
Потом повернул в неведомое:
— Ну, Орлик, поехали!
…Агния злобно хлестала кобылу. К волхву! — решила она. Пусть ответит ей. Почему она должна смиряться с чужими решениями? Какое людям дело до них с Еремеем? Сами, что ли, невинны? О, Агния много чего знает, она многое могла бы рассказать! Кругом одни подлецы и трусы, а тут вдруг забеспокоились о чести рода. Но главный виноватый — волхв. Он мог бы легко успокоить народ. Но нет. Не пожелал. Даже пальцем не шевельнул. И сейчас она его спросит…
Но, когда двойная сосна показалась за изгибом дороги, её кобылка прибавила темп, хотя скорость была и так велика. Агния понимала, что это опасный знак, лошадь хочет вырваться из-под контроля, но мысль, что и животное перечит ей и не хочет подчиняться, взбесила девушку ещё сильнее. Агния в ярости стала дергать за уздцы. И кобылка приняла решения убежать. Убежать от боли, от агрессивной всадницы, от плохого дня. Теперь уж Агнии её не за что не остановить…
Глава 34
— Ёра, помнишь мы на дороге нашли штуку железную? — ребята в сарае у Мамалыхи только что обновили насест для кур, теперь сидели, не зная, чем заняться дальше.
— Коловрат, что ли?
— Да нет, то не коловрат был, то ещё что-то. Даже батька не знает что. Я тут придумал, пошли поищем на том месте, может, ещё что-нибудь найдём.
— Пошли. Только дверь в хату прикрою. А, может, хлеба краюху с собой возьмём?
— Ага, бери, путь-то неблизкий.
Ёра вынес из хаты добрую ковригу хлеба, разломал её пополам, оба мальчика сунули каждый свою половину за пазуху, попили про запас воды, «а то вдруг там захотим» и пошли.
Чтобы не показываться деду Яшме на глаза, решили сделать неблизкий крюк, но дело того стоило, потому что идти предстояло на колдыбань, а дед запретил им это. Учует — ругаться ещё начнёт.
Поздняя весна медленно, но верно уступала свою власть лету. Лес утопал в яркой свежей зелени. Хоры птиц гремели победный гимн, они выжили в морозную вьюжную зиму, дождались самой приятной поры и теперь праздновали жизнь.
Мальчики шли по дороге, каждый по своей неглубокой колее, и посматривали под ноги. В прошлый раз Малой ковырнул прохладную пыль пальцами ног и выковырнул ту штуку. Так просто. Но повторить это просто не получалось. Тогда наковыряли рядом в пыли много бугров и ямок — бесполезно. Зато дома одолели сомнения, что недостаточно старались и что напрасно не попробовали в других местах. Лёгкость, с которой была найдена первая штука, казалось, указывала, что таких ещё много.
— А как думаешь, что это такое?
— Не знаю. Но, похоже, что-то серьёзное.
— Может, волхву покажем? Он должен знать.
— Мы с тобой?
— Ну да. А что?
— Давай. Скажем, что нашли, никто не знает что, решили вот спросить.
— А не потурит?
— Может, и потурит. Но попробовать надо. Ай, забоялся?
— Забоялся! Скажешь тоже! Хотя, конечно, страшновато.
— Ладно, посмотрим. Может, ещё что-нибудь найдём.
Показался леший колодец. Значит, колдыбань уже неподалёку.
— Пошли, в колодец заглянем, — предложил Ёра.
— Ты что! Мало ли кто на нас из колодца глянет. Ещё утащит.
— Да мы чуть-чуть, если что, сразу тикать.
— Ага, кудай-то мы будем тикать, если кругом лес. Леший тут везде хозяин. Будем тикать, а притечём туда, куда он захочет.
— А мы ему хлеба оставим.
— Ну, если хлеба, тогда, наверное, можно. Хорошо ты придумал про хлеб.
— Ну да. А колодец нам, может, нашу жизнь покажет.
— Как это?
— Да сам не знаю. Только слыхал, как дед Горбыль рассказывал, что, когда он был молодым, колодец показал ему всю жизнь.
— Прям-таки всю?
— Ну, может, и не всю. А я откуда знаю? Он говорил, что видел в колодце, как его хата горела. А ведь у него когда-то и правда хата сгорела. Ещё что-то рассказывал про бабку свою, но я не понял.
— Ладно, давай посмотрим. Только не долго. И, смотри, не наклоняйся сильно, а то упадёшь. Баушка рассказывала, одна девка уронила в леший колодец веретено, прыгнула за ним, думала достать, а там «тот» мир. Там и солнце светит, и месяц со звёздами, прямо днём, и деревья, как у нас. Она пошла по тропке, видит, дед с бабкой сидят на лавочке, а перед ними два мальца яблочками играются. Глянула девка, а это её дед и бабка, а два мальца, это её два братика, а все они помёрли уже. Понял? Там ход в «тот» мир.
Ребята несмело подошли к колодцу, открыли крышку и заглянули в тёмную сырость. Вода плескалась неожиданно недалеко от поверхности. При желании можно было бы дотянуться рукой, если бы кто за ноги подержал. Этот факт ребята отметили мгновенно и стали с жадностью и молча вглядываться в глубину. Вскоре Ёра дёрнул Малого за рубаху:
— Всё, хватит.
Также молча шли некоторое время дальше, торопясь увеличить расстояние между собой и проходом в мир предков. Наконец, по мнению Малого, стало более-менее безопасно, и можно было обсудить:
— Видал?
— Видал. Непонятное что-то темнеет.
— Ага, непонятное. Лежит, кажется, на дне.
— Ну да, неглубоко там, похоже.
— А хода на тот свет я не видел.
— И я. Может, он где-то сбоку?
— Наверное сбоку.
— А может ход маленький, вот и не разглядели.
— Да как же он маленький будет, если они, предки эти наши, тогда не вылезут. Да и девка за веретеном в маленький ход не пролезла бы.
— И правда. Значит, сбоку.
— Интересно, а что там лежит?
— Не знаю, может камень?
— Может, и камень.
— А может, что-то другое…
За разговором не заметили, как подошли к колдыбани. Здесь лес менялся. Из светлого, весёлого и доброжелательного он становился тёмным, сырым, страшным и уходил вниз. Именно здесь, по всеобщему рассуждению, и скопились полчища нечистой силы.
- А чего это Яшма не велел дальше идти?
- Не знаю. Он не сказал.
- Может, сходим?
- Только чуть-чуть…
Идти не хотелось. В памяти тут же возникли разные истории и слухи, занятные и будоражащие воображение в другое время, но в данный момент совсем неподходящие. Ребята изо всех сил постарались вытряхнуть их из головы. В трусости не хотелось сознаваться, и чтобы собраться хоть немного с духом, они сняли висящие на шее на шнурках, и до этого момента ненужные, лапти и стали обуваться. Вроде даже и спокойней после этого стало. Мальчики разом шагнули в тёмные дебри.
Сразу стало тише, исчезли звуки, которыми только что был наполнен лес. Птичьи трели остались там, на светлой стороне, а сюда едва доносились. Казалось, наступили сумерки, настолько густые ветки елей закрыли дневной свет. Ребята медленно и молча пошли вглубь. Надо просто пройти немного вперёд. Посмотреть, что тут происходит, заодно проверить себя. Не хватало ещё трусом каким-нибудь заделаться. А потом с чистой совестью повернуть домой. Всё.
В какой-то момент затеплилась надежда, но ничего страшного и нет. Что это вполне возможно — идти в самом центре колдыбани так, без всякой защиты, как вдруг неожиданно и отчётливо послышался детский плач. Ребята замерли, схватили друг друга за руки. Плач на некоторое время прекратился, а потом невидимый ребёнок вновь заплакал. Громко и недовольно. Постояли, не веря своим ушам. Но сомнений нет. Плач раздавался несколько приглушённо и снизу. Как будто из-под земли.
Теперь показывать свою отвагу стало бессмысленно, потому что нужно было спасать свои молодые и хрупкие, а в данный момент, и очень дорогие жизни. Ребята разом повернули в обратную сторону и рванули из тёмной колдыбани, не надеясь выбраться, но, к счастью, и некоторому удивлению, выбрались быстро, а потом по лесной дороге мимо лешего колодца бежали не оглядываясь. Временами казалось, что кто-то сопит сзади, но проверить нельзя никак. Всякому известно, что единственный шанс уцелеть — молча и максимально быстро улепётывать, не проявляя излишнего любопытства. Оглянешься — пропал, лесная нечисть только этого и ждёт, ничто уже не поможет.
Вскоре пришлось переходить временами на шаг, так как лес всё не заканчивался, в отличие от сил и дыхания. На выходе вспомнили про непредсказуемого пастуха и вильнули в сторону, чтобы не встретиться с ним. И лишь, когда последние дубы и сосны остались позади, они упали на мягкий цветущий ковёр луга. Впереди виднелось селение. Всё, можно отдышаться и обсудить.
— Что думаешь? — спросил Малой. В вопросах нечистой силы Ёра разбирался лучше.
— Не знаю.
Помолчали. Каждый вспоминал плач, пытаясь определить его характеристики.
— Ну, это как ребёнок. У нас Айка недавно так плакал. Точь-в-точь. Сейчас он подрос, почти не плачет. А раньше вот так же ревел.
— Как будто это игоша.
— Что за игоша?
— Ну, это если матка какая-нибудь погубила своё дитё, вот оно и стало игошей. Оно живёт там, где матка его закопала, или утопила. Если в лесу, там он и будет плакать, просить, чтобы его домой отвели. У них, у этих игош нет рук и ног, вот и просят людей.
— А тот не просил.
— Ну да, не просил… Тогда может, это подменыш.
— Это, к примеру, когда леший подбросит лешёнка какой-нибудь бабе, а её ребёнка себе забирает? — всё же уточнил Малой.
— Ну, по-разному бывает. Бывает не лешёнка подбросит, а деревянную колоду. А родители и не видят, что это колода, им чудится дитёнок живой. Они его кормят, ростят, пока кто не подскажет. А бывает, матка сама дитё лешему отдаёт. Слыхал, что с дочкой Кисея было?
— Слыхал. Но это ведь давно…
— Надо бы узнать, не пропадал у кого-нибудь недавно ребятёнок. Ты, если что услышишь, скажи мне. И я порасспрашиваю… Глянь-ка, а про хлеб мы забыли.
— Правда. Хорошо… хлебушек, я как раз проголодался.
— И я.
Глава 35
С самого утра Тиша ходила сама не своя, стараясь держаться подальше от матери. У неё даже разболелась голова от тревожных мыслей. Матушке Тиша привыкла рассказывать всё. Сама бежала навстречу со всеми своими новостями. А тут не только надо скрыть до вечера о том, что Василиса ушла, но и обмануть мать, если придётся.
Но обмануть — это уже слишком. Тиша боялась, что её язык тут же отнимется. И потом, обманешь, а мать вечером узнает, что обманула. Что она ей скажет, когда всё раскроется? Как в глаза посмотрит? Вот поэтому весь день держалась от Домны на приличном расстоянии и старалась, чтобы оно не сокращалось.
С утра, правда, ей повезло. Когда к завтраку Василиса не вышла, Домна сходила в горенку, и там не обнаружив старшей дочери, вернулась ворча. Тиша уже голову ниже плеч опустила, ожидая неприятностей, но мать сама себе нашла причину Василисиного отсутствия:
— Во девка даёт, уж спозаранку ушла, ничего не сказала. Это, конечно, хорошо, что она у нас такая охотница, без мяса нас не оставляет, но мать ведь надо предупредить! Ай, ладно! Садитесь… Трапезничать нынче опять без Василисы будем.
Тиша тут только и выдохнула. А уж после девочке пришла в голову удачная мысль: наносить целую кадку воды. Так она будет в безопасности довольно продолжительное время, заодно и к подруге заглянет по дороге, если на заборе будет висеть синяя ленточка.
— Баушка, передай матери, что я за водой.
— Передам. Иди.
Баушка нынче весь день провела у ворот, то разглядывая что-то в щель, то освобождая из плата ухо и прикладываясь им к той же щели.
— Тиша, — остановила баушка внучку. — Ты там на колодце послухай, о чём бабы бают. Нет ли каких новостей нехороших.
— Ла-адно, — нерешительно протянула Тиша. Какие ещё новости ожидает баушка? А потом глаза её расширились в нехорошей догадке: «Про Василису узнали? — но тут же засомневалась. — Да нет, вряд ли. Об этом пока только я, наверное, знаю».
Не тратя больше время на раздумья и разговоры с баушкой, девочка схватила вёдра, коромысло и побежала подальше от родных.
Когда Тиша проходила мимо Хылиных ворот, её глаза уже привычно поискали на оговоренном месте синий лоскуток. Вот радость — болтается на ветру. Тиша оглянулась и, не обнаружив ничьих любопытных глаз, забросила вёдра и коромысло в знакомые кусты, залезла на лавку и через плетень тихонько позвала подружку. Та сидела неподалёку, пряла. Увидев гостью, радостно заулыбалась.
— Ой, а я только что про тебя думала.
Тиша перелезла к ней.
— А я из дома почти сбежала. Сейчас расскажу… Как же ловко у тебя получается, — не в первый раз удивилась Тиша, оценивая работу Хыли. Нити были тонкими и ровными. Тиша даже попробовала на прочность. — Как это у тебя так выходит? — в голосе девочки не было зависти. То, что у подруги получается пряжа намного лучше, чем у неё, только порадовало Тишу. Это умение словно немного компенсировало безножье Хыли. Хоть немного.
— А это меня Калина научила. Хочешь, я и тебе объясню, как я делаю?
Хыля стала показывать. Тиша кивала, вроде всё так делаю, а получается не так.
— Ай, ладно. И так сойдёт. Ты лучше послушай, какая у меня история случилась…
Но тут от соседей донёсся дребезжащий голос Лябзи.
— С новостью я к тебе пришла, Пыря. Встречай.
Тиша сразу же вспомнила просьбу баушки узнать новости, она прижала пальцы к губам, призывая Хылю к молчанию. Та посмотрела на подружку огромными, чуть перепуганными глазами и закивала головой. Девочки прижались к плетню и стали слушать разговор у соседей.
После приветствий тётка Лябзя перешла к делу, и рассказала, что видела Еремея в городе, в дружине у князя. Услышав имя суженного сестры, Тиша вся обратилась в слух. Стараясь не пропустить даже слова, она отыскала подходящую щель, и стала наблюдать за говорившими, насколько позволяло расстояние и ветки какого-то куста с той стороны.
Лябзя, как всегда, громко говорила, размахивала руками и мастерски описывала разговор то за себя, то за Еремея. Пыря сначала слушала молча, потом заплакала. Растроганные девочки тоже засопели носами. Но Пыря вскоре успокоилась и за радостные вести стала уговаривать дорогую гостю пройти в хату, чтобы угостить там её по достоинству. Лябзя не стала отказываться, и вскоре во дворе у соседей наступила тишина.
Хыля посмотрела на подругу, ожидая разъяснений. Она пока ничего не понимала.
Тиша полушёпотом рассказала подружке, какая на неё сегодня возложена неприятная миссия, заодно и всё, что знала про отношения сестры и Еремея. Но Хыля немного иначе отнеслась ко всей этой истории. Глаза её наполнились неземным романтическим светом, и с ясной улыбкой она задумчиво произнесла:
