Тишину больше не нарушали ничьи слова. Медленно или быстро уходило время. Навсегда.
Когда на востоке зародился новый солнечный день, Ярина спала, держась за руку уже мёртвой подруги.
На берегу Русы горел одинокий костёр. А вот народ собрался вокруг него весьма многочисленный. Но только молодёжь. Старые мужики и бабы спали, утомившись после покоса. Оно и не удивительно, почти месяц жили в шалашах, работали не жалея себя. Но всё, закончили. Не сегодня — завтра домой. Ну может, дня через два. Обычно оставались на пару дней, пока общество поделит заготовленное сено по дворам, по работникам, позаботится-распределит сиротам и вдовым, тогда уж и со спокойной душой в Берёзовый Кут.
Погода в этот покос была как никогда, самая что надо. Ни одного ливня, всё высушили на славу. Но суставы стариков стали подсказывать, что скоро Перун нагонит туч. А, пусть гонит, теперь не страшно.
Словом, всё бы хорошо, если бы не гибель Бажены. Все последние дни Ярина сильно горевала по подруге. А то, что Бажена стала «заложенной», только усиливало её печаль. Но вместе с печалью было и другое чувство, близкое к недоумению. О чём они с Баженой думали? О каких звёздах? Как они могли забыть, что заложенных покойников не принимает мать-земля, что бродят они неприкаянные и злобные среди живых людей, в услужении нечистой силы.
Вот молодые парни и девки и стараются сбиться в кучи с наступлением темноты. Страшно стало на покосе.
Днём о Бажене почти не говорят, по вечерам тем более, но думки вертятся тревожные.
Накануне вылили в овраг, где она теперь лежала, заложенная брёвнами и ветками, несколько бочек воды из Русы. Потому как если её начнёт мучить жажда, не видать им в следующем году высокой травы на лугах, всё иссушит.
И страх вытеснял из памяти добродушную, весёлую девушку. А на её смену приходила другая Бажена, злобная и мстительная, какой она никогда не была.
Ярина никогда ещё не чувствовала себя такой одинокой среди множества односельчан. Их страхи она не разделяла. Чуть ли не всеобщий гнев на девушку усиливал её жалость к ней. Да, в последнее время с ней было сложно. Но ведь она в отчаянии была. Да, чуть не огрела Ярину граблями. Но ведь не огрела же. Это всё её беда творила, а не Бажена. А общество? Сколько людей, сколько умных голов, вон как сено справедливо делят, не забывают ни вдов, ни сирот, а Бажена на их глазах пропадала. И что? Пропала.
И Глеб её не понимал. Молча выслушивал, но той поддержки, которую она всегда ощущала, теперь не было.
Сегодня они с Глебом тоже пришли к костру. Ноги сами привели. Сели у огня. Но спустя несколько минут Ярина об этом пожалела.
Ярослав. Хохочет, девок задирает. Особенно прицепился к красавице Досаде. Та хоть и смеётся, принимает заигрыши, но как-то с опаской. Ярина с возмущением повернулась к Глебу, ну как так можно? И осеклась. Да что это с ним? Вот уж дня два молчит, слова не вытянешь, думает о чём-то. И сейчас смотрит в огонь не мигая. И нет ему дела ни до Бажены, ни до Ярослава с Досадой, ни до Ярины.
Девушка почувствовала, как тяжёлая тоска нашла лазейку в её сердце, и теперь тёмной струйкой заполняет его.
— Глеб, — окликнула она.
Услышав своё имя, он обернулся, несколько мгновений смотрел на неё равнодушно, словно не узнавая, потом вновь повернулся к огню.
В это время разыгравшийся Ярослав случайно задел Ярину, пребольно ударил её сзади в спину. И вместо того, чтобы хоть как-то загладить свою оплошность, продолжил веселиться с Досадой.
Ярина на какой-то волне гнева вскочила на ноги, повернулась к парню и яростно, чётко разделяя слова, не думая, словно кто-то говорил за неё, произнесла:
— Веселишься? Забыл уже Бажену? И ребёнка своего нерождённого забыл?
На минуту парень растерялся, но потом безумная ярость охватила и его. Все последние дни он старался вернуть себе былое расположение духа, смерть девушки, в которой была и его огромная вина, немилосердно терзала душу. Но ведь как-то надо продолжать жить. И лучше сделать вид, что ничего не произошло. Лучше сказать во всеуслышание, мол, дура эта Бажена и поставить невидимую преградой между тем, что случилось и собой. Но эта тихоня при всём честном народе посмела обвинить его, разрушая эту преграду. Ярослав сжал кулаки, но сдерживал себя. Желание ударить в лицо этой блаженной было очень велико, казалось, что так он избавится от боли. Гнев затмевал разум.
А Ярину продолжала нести какая-то неведомая сила, не давала остановиться. Слова сами складывались в невидимый огромный кулак и ударяли в самое болезненное место:
— Правильно, веселись, пока время есть. Потому что Бажена к тебе первому придёт за ответом. Не спи, жди.
Где-то на задворках сознания Ярина ощущала всеобщее оцепенение и звенящую тишину. И удивилась, что у неё вырвались такие слова. Она же так не думает на самом деле. Или думает? От злости совсем ничего не соображает. Потом поняла, что Ярослав уже не может сдержать свой гнев и сейчас её ударит. Но Глеб в последнюю секунду закрыл собой свою невесту. Хмурый, он стал между двумя противниками и мрачно посмотрел на Ярослава. Ярины никто не посмеет коснуться, пока он жив. В напряжённом долгом молчании все ждали… Наконец, Ярослав опустил кулаки, отошёл в сторону.
— Пойдём, — тихо сказал Глеб, взял Ярину за руку. Девушка молча повиновалась.
Как только позади остались освещённые огнём участки, Ярина почувствовала, что напряжение сменяется рыданиями. Она горько-горько заплакала. А Глеб, словно не слышал, всю дорогу шёл молча. И Ярине, на смену горю о погибшей подруге, пришёл страх за себя и своего жениха. Что с Глебом? Почему она его не чувствует? Почему он стал чужой?
…А у костра сидел Ярослав, обхватив голову руками.
— Не-е, так говорила, словно ведьма. Словно порчу насылала, — раздался чей-то перепуганный голос, — у меня прям волосы дыбом.
— А ведь на прошлую Купалу, как будто Ярина не смогла прыгнуть через костёр? Обожглась вся? — голос Агнии был тих и полон раздумья, но его услышали все.
— Ведьма, — кто-то тихо ахнул.
Ведьма. Как это раньше никто не догадался?
И никому в голову не пришло, что в этом году через костёр выше всех прыгнула как раз Бажена. А это сулило долгую жизнь.
О том, как печально и страшно, что Бажена уже не вернётся в родной Берёзовый Кут, как удивительно, что не знала она, не догадывалась, что дорога на покос будет в один конец, об этом с горечью рассуждали Лан и Маниша, когда лунная дорожка привела их к обрыву над рекой. Здесь и просидели весь вечер, пролетевший так быстро, что долго грустить было никак нельзя. Поэтому о погибшей девушке вскоре забыли, наслаждаясь летней светлой ночью, которая была такой стремительной, что едва успели вглядеться в любимое лицо, запутаться нежно в пальцах друг друга и слегка коснуться сухими, чуть шершавыми губами, как пора по домам. По шалашам. Отец Маниши сердитый, хоть и спит непробудно с раннего вечера, а ну как узнает, что дочь в поздний час ещё не вернулась — худо будет.
Пошли по той же тропинке обратно. И вновь не заметили, как дошли, словно их дороги стали удивительно короткими. От шалаша выскочила сердитая Манишина мать, зашептала, озираясь назад:
— Где вы так бродите долго? Уже отец просыпался, спрашивал про тебя, гулёну. Я сказала, что на двор вышла. Бегом спать.
Так и пришлось расстаться, даже не прощаясь. Даже не успели напоследок что-то важное сказать, в глаза как следует не заглянули, лишь руками встретились жадно. Как же это так?
Хорошо, что завтра можно постараться успеть всё, на что сегодня времени не хватило. Эх, скорей бы завтра.
Лан ночевал в стогу недалеко от шалашей. Там, на волюшке, под открытым небом, в ароматном сене благодать. Скорым шагом направился к своей копне, и дорога вновь обрела свои длинные сажени, как ей и полагалось.
Луг, залитый голубоватым лунным светом, был весь словно на ладони, если постараться, можно разглядеть каждую торчащую былину. А человека он и не заметил поначалу. Уже и прошёл мимо, но что-то насторожило, заставило голову повернуть в сторону.
И сердце Лана перепугано дрогнуло. От неожиданности, или от неестественности. Человек неподвижно сидел в ночи, опираясь руками на торчащие колени и смотрел вдаль. На проходящего мимо Лана он даже не посмотрел.
— Эй, ты чего тут расселся? — Лан постарался, чтобы его голос прозвучал по-мужски грубо, но получилось не очень. Скорее по-детски перепугано.
Человек медленно обернулся и удивлённый Лан узнал Глеба.
— Ты что тут сидишь? — в голосе Лана звучало облегчение.
— Вот, сижу, — после паузы неохотно ответил Глеб.
— А где Ярина?
Глеб невесело усмехнулся.
— Надеюсь, спит у себя.
— Ну, если она не с тобой, значит — спит, — в отличие от уверенных слов, в голосе слышалась растерянность.
Глеб на это промолчал. Лан потоптался на месте, потом решительно направился к сидящему парню.
— Рассказывай! Что случилось?
— Лан, иди себе.
— Никуда я не пойду.
— Ладно, тогда я уйду.
Но Глеб замешкался на какое-то время, а потом почувствовал, что сил подняться и идти куда-то не было. Ноги налились тяжестью.
— Ай, ладно, может, и хорошо, что ты мимо шёл. Может, и надо кому-то сказать… — Глеб замолчал.
Лан от такого начала не ждал доброго продолжения. Мысленно он попытался поискать причины, по которым на Глеба могла напасть непонятная беда, но толком ничего в голову не пришло.
— Сегодня ходил к бабке Лещихе…
— Заболел никак? Или по какой-нибудь другой надобности?
Бабка Лещиха была захудалой лекаршей, знала кое-какие травы, могла полечить нехитрые болезни, что-то отшептать и нашептать.
— По какой ещё другой надобности я пойду к Лещихе? Нет у меня другой надобности.
Лан ничего не понимал. Глеб не выглядел больным. Но и здоровым его никак не назовёшь. Такой тяжёлый и неповоротливый разговор выматывал. Но Лан понимал, что лучше набраться терпения. Поэтому молча ждал.
— Да, заболел получается. Сначала по ногам пошли. Я особого внимания не обратил, думаю, мало ли что, само пройдёт. А теперь и везде. Вот посмотри, если увидишь, конечно.
Глеб задрал рубаху и Лан увидел чёрные пятна на животе и груди Глеба.
— На лице пока нет.
Лан промолчал. Потому что только сейчас понял, что на лице Глеба не ночные непонятные тени, а такие же пятна, как и на теле. Тот ещё об этом не знал. Лан едва сдержал себя, чтобы не отодвинуться подальше от больного парня.
— А Лещиха что сказала?
— Не знает она что это. Что-то там пошептала, какую-то гадость дала выпить, вот и всё лечение. Сказала, что кабы беды я не принёс всем.
— Какой беды? — но Лан и сам догадался. Мор.
— Ну, Лан, мне, значит, пора.
— Что пора? — голос Лана дрогнул.
— Надо уходить.
— Куда?
— Куда подальше. В лес, куда же ещё?
— А Ярина знает?
— Не смог ей сказать. Она и так горюет по Бажене. Да и не знал я тогда, что новая беда приключилась. К бабке Лещихе я потом ходил, как Ярину проводил. И теперь уж не скажу. Ты, получается, последний, с кем я говорю. И с тобой пора прощаться. Да сил нет…
Глеб с трудом поднялся, постоял немного, посмотрел на Лана.
— Прощай, брат. Думал, ты мне братом будешь, так позволь мне сейчас тебя так назвать. И просьба у меня к тебе будет… Дойди до отца моего, расскажи ему всё, что слышал сейчас от меня. Да передай, что, если я жив буду, весточку пришлю. Ну, а если от меня не будет никаких вестей, значит меня уже нет. Пусть шибко не печалится.
При дележе сена всегда весёлый шум и гам, но только не сегодня. Сегодня общество напугано и не громогласно. От кучки к кучке народа распространяются тревожные слухи.
— Слыхали про Глеба?
— Да, Лещиха сказала. Непонятно пока что.
— Это, по всему видать, Бажена злобствует, попомните моё слово, ещё не то будет.
— А сказали, что вроде Ярина…
— Что Ярина? Да ты что!?
— Вот уж правда, в тихом омуте…
— Гляньте, гляньте, Прокопий идёт…
— Лица на нём нет. Во, жену год назад схоронил, а теперь и сын пропадает.
С приближением отца Прокопия все замолчали, посторонились, ждали, что он скажет. Такие вещи от общества скрывать не следует.
— Вот такие дела, значит, — казалось, отец Прокопий постарел за одну ночь. Покрасневшие глаза от вытирал рукавом. Глядя на его горе, многие бабы прослезились. — Не знаю, не ведаю, что случилось, какая такая внезапная хвороба напала на сына. Бабка Лещиха видела, сказала, что ничего хорошего… Ушёл, значит, он куда подальше, чтобы на общество не перекинулась эта зараза. Не поминайте лихом моего сына, люди добрые, — Прокопий поклонился в пояс и повернул назад. Тут уж сердца и у многих мужиков защемили, а про баб и говорить нечего. Вслед сутулой спине Прокопия понеслись причитания самых голосистых. Как водится, стали ещё тщательнее искать виновных. По всему выходило: либо Бажена, либо Ярина. Больше, вроде, некому.
— А, может, надо к волхву? Тот разобрался бы, что за хворь…
…Возле шалашей тихо, людей нет, одна семья Видборичей в полном составе. Не пошли на всеобщий делёж сена, не до того. Пока переживали одну беду, не ведали, что другая притаилась у порога. Тревожно поглядывают на бледную Ярину. Та сидит оглушённая новостью. Глаза огромные.
— Куда он ушёл? — спрасила в который раз у Лана. — Он ведь должен был хоть что-то сказать.
— Сказал, в лес. Если жив будет, даст весточку отцу, — послушно повторил не в первый раз Лан.
— А про меня? Про меня что-нибудь сказал?
— Сказал, что надеется, что ты у себя в шалаше спишь, — наконец выдавил из себя Лан фразу, которая смутила его ещё ночью.
Ярина замерла, в лице ни кровинки. Домна с тревогой поглядела на дочь. Наконец, не выдержала:
— Ну давай, теперь и ты беги из дома! В тёмный лес. Только вот что, доченька. На этот раз я поумнее буду. Хватит! Крепко много воли вам отец дал. И вот чем эта воля кончается — побегами. Только, милая, у тебя это не получится. Глаз с тебя не спущу. Под замок посажу, спать со мной будешь, но ты-то уж не убегишь.
Ярина с недоумением поглядела на мать. Казалось, она не понимает, о чём та толкует. Домна сама побледнела, вспомнив недавнюю болезнь Ярины, когда мысленно уже навек прощалась с ней.
— Яринушка, доченька, да не переживай ты так. Всё наладится. Выздоровеет, вернётся.
— Выздоровеет, вернётся? — Ярина покачала головой. — Ты не понимаешь.
— Что? Чего я не понимаю?
Но Ярина на это ничего не ответила. Да и как матери объяснить, что оставила она в последнее время Глеба, совсем забросила. Думала, что беда с Баженой, а беда и за её женихом ходила по пятам.
Ещё вчера на Глеба обижалась, что он её мало замечает, а оказалось, что его она не видела совсем.
…Пыря наблюдала за дочерью. Агния, не торопясь, ходила от одной кучки народа к другой. Там скажет что-то, словно невзначай, там кивнёт головой. После повернула к шалашу. Пыря поколебалась: то ли подождать делёж, посмотреть, какое им сено выделят, в какой скирде, то ли идти за дочерью. Не выдержала, пошла к шалашу. Агнию застала, когда та заканчивала седлать коня. Свою чёрную кобылку Агния поменяла у односельчанина на гнедого.
— Ты куда это собралась?
— Домой. Тут уже делать нечего, — Агния легко вскочила в седло и поскакала.
— Постой, — закричала Пыря, но дочка словно не слышала.
Пыря почувствовала, как её переполняет гнев. «Да сколько ж можно? Да я для тебя совсем пустое место? Ну нет, доченька, на этот раз по-моему будет. Хватит, кончилось моё терпение!»
Когда на востоке зародился новый солнечный день, Ярина спала, держась за руку уже мёртвой подруги.
Глава 84
На берегу Русы горел одинокий костёр. А вот народ собрался вокруг него весьма многочисленный. Но только молодёжь. Старые мужики и бабы спали, утомившись после покоса. Оно и не удивительно, почти месяц жили в шалашах, работали не жалея себя. Но всё, закончили. Не сегодня — завтра домой. Ну может, дня через два. Обычно оставались на пару дней, пока общество поделит заготовленное сено по дворам, по работникам, позаботится-распределит сиротам и вдовым, тогда уж и со спокойной душой в Берёзовый Кут.
Погода в этот покос была как никогда, самая что надо. Ни одного ливня, всё высушили на славу. Но суставы стариков стали подсказывать, что скоро Перун нагонит туч. А, пусть гонит, теперь не страшно.
Словом, всё бы хорошо, если бы не гибель Бажены. Все последние дни Ярина сильно горевала по подруге. А то, что Бажена стала «заложенной», только усиливало её печаль. Но вместе с печалью было и другое чувство, близкое к недоумению. О чём они с Баженой думали? О каких звёздах? Как они могли забыть, что заложенных покойников не принимает мать-земля, что бродят они неприкаянные и злобные среди живых людей, в услужении нечистой силы.
Вот молодые парни и девки и стараются сбиться в кучи с наступлением темноты. Страшно стало на покосе.
Днём о Бажене почти не говорят, по вечерам тем более, но думки вертятся тревожные.
Накануне вылили в овраг, где она теперь лежала, заложенная брёвнами и ветками, несколько бочек воды из Русы. Потому как если её начнёт мучить жажда, не видать им в следующем году высокой травы на лугах, всё иссушит.
И страх вытеснял из памяти добродушную, весёлую девушку. А на её смену приходила другая Бажена, злобная и мстительная, какой она никогда не была.
Ярина никогда ещё не чувствовала себя такой одинокой среди множества односельчан. Их страхи она не разделяла. Чуть ли не всеобщий гнев на девушку усиливал её жалость к ней. Да, в последнее время с ней было сложно. Но ведь она в отчаянии была. Да, чуть не огрела Ярину граблями. Но ведь не огрела же. Это всё её беда творила, а не Бажена. А общество? Сколько людей, сколько умных голов, вон как сено справедливо делят, не забывают ни вдов, ни сирот, а Бажена на их глазах пропадала. И что? Пропала.
И Глеб её не понимал. Молча выслушивал, но той поддержки, которую она всегда ощущала, теперь не было.
Сегодня они с Глебом тоже пришли к костру. Ноги сами привели. Сели у огня. Но спустя несколько минут Ярина об этом пожалела.
Ярослав. Хохочет, девок задирает. Особенно прицепился к красавице Досаде. Та хоть и смеётся, принимает заигрыши, но как-то с опаской. Ярина с возмущением повернулась к Глебу, ну как так можно? И осеклась. Да что это с ним? Вот уж дня два молчит, слова не вытянешь, думает о чём-то. И сейчас смотрит в огонь не мигая. И нет ему дела ни до Бажены, ни до Ярослава с Досадой, ни до Ярины.
Девушка почувствовала, как тяжёлая тоска нашла лазейку в её сердце, и теперь тёмной струйкой заполняет его.
— Глеб, — окликнула она.
Услышав своё имя, он обернулся, несколько мгновений смотрел на неё равнодушно, словно не узнавая, потом вновь повернулся к огню.
В это время разыгравшийся Ярослав случайно задел Ярину, пребольно ударил её сзади в спину. И вместо того, чтобы хоть как-то загладить свою оплошность, продолжил веселиться с Досадой.
Ярина на какой-то волне гнева вскочила на ноги, повернулась к парню и яростно, чётко разделяя слова, не думая, словно кто-то говорил за неё, произнесла:
— Веселишься? Забыл уже Бажену? И ребёнка своего нерождённого забыл?
На минуту парень растерялся, но потом безумная ярость охватила и его. Все последние дни он старался вернуть себе былое расположение духа, смерть девушки, в которой была и его огромная вина, немилосердно терзала душу. Но ведь как-то надо продолжать жить. И лучше сделать вид, что ничего не произошло. Лучше сказать во всеуслышание, мол, дура эта Бажена и поставить невидимую преградой между тем, что случилось и собой. Но эта тихоня при всём честном народе посмела обвинить его, разрушая эту преграду. Ярослав сжал кулаки, но сдерживал себя. Желание ударить в лицо этой блаженной было очень велико, казалось, что так он избавится от боли. Гнев затмевал разум.
А Ярину продолжала нести какая-то неведомая сила, не давала остановиться. Слова сами складывались в невидимый огромный кулак и ударяли в самое болезненное место:
— Правильно, веселись, пока время есть. Потому что Бажена к тебе первому придёт за ответом. Не спи, жди.
Где-то на задворках сознания Ярина ощущала всеобщее оцепенение и звенящую тишину. И удивилась, что у неё вырвались такие слова. Она же так не думает на самом деле. Или думает? От злости совсем ничего не соображает. Потом поняла, что Ярослав уже не может сдержать свой гнев и сейчас её ударит. Но Глеб в последнюю секунду закрыл собой свою невесту. Хмурый, он стал между двумя противниками и мрачно посмотрел на Ярослава. Ярины никто не посмеет коснуться, пока он жив. В напряжённом долгом молчании все ждали… Наконец, Ярослав опустил кулаки, отошёл в сторону.
— Пойдём, — тихо сказал Глеб, взял Ярину за руку. Девушка молча повиновалась.
Как только позади остались освещённые огнём участки, Ярина почувствовала, что напряжение сменяется рыданиями. Она горько-горько заплакала. А Глеб, словно не слышал, всю дорогу шёл молча. И Ярине, на смену горю о погибшей подруге, пришёл страх за себя и своего жениха. Что с Глебом? Почему она его не чувствует? Почему он стал чужой?
…А у костра сидел Ярослав, обхватив голову руками.
— Не-е, так говорила, словно ведьма. Словно порчу насылала, — раздался чей-то перепуганный голос, — у меня прям волосы дыбом.
— А ведь на прошлую Купалу, как будто Ярина не смогла прыгнуть через костёр? Обожглась вся? — голос Агнии был тих и полон раздумья, но его услышали все.
— Ведьма, — кто-то тихо ахнул.
Ведьма. Как это раньше никто не догадался?
И никому в голову не пришло, что в этом году через костёр выше всех прыгнула как раз Бажена. А это сулило долгую жизнь.
Глава 85
О том, как печально и страшно, что Бажена уже не вернётся в родной Берёзовый Кут, как удивительно, что не знала она, не догадывалась, что дорога на покос будет в один конец, об этом с горечью рассуждали Лан и Маниша, когда лунная дорожка привела их к обрыву над рекой. Здесь и просидели весь вечер, пролетевший так быстро, что долго грустить было никак нельзя. Поэтому о погибшей девушке вскоре забыли, наслаждаясь летней светлой ночью, которая была такой стремительной, что едва успели вглядеться в любимое лицо, запутаться нежно в пальцах друг друга и слегка коснуться сухими, чуть шершавыми губами, как пора по домам. По шалашам. Отец Маниши сердитый, хоть и спит непробудно с раннего вечера, а ну как узнает, что дочь в поздний час ещё не вернулась — худо будет.
Пошли по той же тропинке обратно. И вновь не заметили, как дошли, словно их дороги стали удивительно короткими. От шалаша выскочила сердитая Манишина мать, зашептала, озираясь назад:
— Где вы так бродите долго? Уже отец просыпался, спрашивал про тебя, гулёну. Я сказала, что на двор вышла. Бегом спать.
Так и пришлось расстаться, даже не прощаясь. Даже не успели напоследок что-то важное сказать, в глаза как следует не заглянули, лишь руками встретились жадно. Как же это так?
Хорошо, что завтра можно постараться успеть всё, на что сегодня времени не хватило. Эх, скорей бы завтра.
Лан ночевал в стогу недалеко от шалашей. Там, на волюшке, под открытым небом, в ароматном сене благодать. Скорым шагом направился к своей копне, и дорога вновь обрела свои длинные сажени, как ей и полагалось.
Луг, залитый голубоватым лунным светом, был весь словно на ладони, если постараться, можно разглядеть каждую торчащую былину. А человека он и не заметил поначалу. Уже и прошёл мимо, но что-то насторожило, заставило голову повернуть в сторону.
И сердце Лана перепугано дрогнуло. От неожиданности, или от неестественности. Человек неподвижно сидел в ночи, опираясь руками на торчащие колени и смотрел вдаль. На проходящего мимо Лана он даже не посмотрел.
— Эй, ты чего тут расселся? — Лан постарался, чтобы его голос прозвучал по-мужски грубо, но получилось не очень. Скорее по-детски перепугано.
Человек медленно обернулся и удивлённый Лан узнал Глеба.
— Ты что тут сидишь? — в голосе Лана звучало облегчение.
— Вот, сижу, — после паузы неохотно ответил Глеб.
— А где Ярина?
Глеб невесело усмехнулся.
— Надеюсь, спит у себя.
— Ну, если она не с тобой, значит — спит, — в отличие от уверенных слов, в голосе слышалась растерянность.
Глеб на это промолчал. Лан потоптался на месте, потом решительно направился к сидящему парню.
— Рассказывай! Что случилось?
— Лан, иди себе.
— Никуда я не пойду.
— Ладно, тогда я уйду.
Но Глеб замешкался на какое-то время, а потом почувствовал, что сил подняться и идти куда-то не было. Ноги налились тяжестью.
— Ай, ладно, может, и хорошо, что ты мимо шёл. Может, и надо кому-то сказать… — Глеб замолчал.
Лан от такого начала не ждал доброго продолжения. Мысленно он попытался поискать причины, по которым на Глеба могла напасть непонятная беда, но толком ничего в голову не пришло.
— Сегодня ходил к бабке Лещихе…
— Заболел никак? Или по какой-нибудь другой надобности?
Бабка Лещиха была захудалой лекаршей, знала кое-какие травы, могла полечить нехитрые болезни, что-то отшептать и нашептать.
— По какой ещё другой надобности я пойду к Лещихе? Нет у меня другой надобности.
Лан ничего не понимал. Глеб не выглядел больным. Но и здоровым его никак не назовёшь. Такой тяжёлый и неповоротливый разговор выматывал. Но Лан понимал, что лучше набраться терпения. Поэтому молча ждал.
— Да, заболел получается. Сначала по ногам пошли. Я особого внимания не обратил, думаю, мало ли что, само пройдёт. А теперь и везде. Вот посмотри, если увидишь, конечно.
Глеб задрал рубаху и Лан увидел чёрные пятна на животе и груди Глеба.
— На лице пока нет.
Лан промолчал. Потому что только сейчас понял, что на лице Глеба не ночные непонятные тени, а такие же пятна, как и на теле. Тот ещё об этом не знал. Лан едва сдержал себя, чтобы не отодвинуться подальше от больного парня.
— А Лещиха что сказала?
— Не знает она что это. Что-то там пошептала, какую-то гадость дала выпить, вот и всё лечение. Сказала, что кабы беды я не принёс всем.
— Какой беды? — но Лан и сам догадался. Мор.
— Ну, Лан, мне, значит, пора.
— Что пора? — голос Лана дрогнул.
— Надо уходить.
— Куда?
— Куда подальше. В лес, куда же ещё?
— А Ярина знает?
— Не смог ей сказать. Она и так горюет по Бажене. Да и не знал я тогда, что новая беда приключилась. К бабке Лещихе я потом ходил, как Ярину проводил. И теперь уж не скажу. Ты, получается, последний, с кем я говорю. И с тобой пора прощаться. Да сил нет…
Глеб с трудом поднялся, постоял немного, посмотрел на Лана.
— Прощай, брат. Думал, ты мне братом будешь, так позволь мне сейчас тебя так назвать. И просьба у меня к тебе будет… Дойди до отца моего, расскажи ему всё, что слышал сейчас от меня. Да передай, что, если я жив буду, весточку пришлю. Ну, а если от меня не будет никаких вестей, значит меня уже нет. Пусть шибко не печалится.
Глава 86
При дележе сена всегда весёлый шум и гам, но только не сегодня. Сегодня общество напугано и не громогласно. От кучки к кучке народа распространяются тревожные слухи.
— Слыхали про Глеба?
— Да, Лещиха сказала. Непонятно пока что.
— Это, по всему видать, Бажена злобствует, попомните моё слово, ещё не то будет.
— А сказали, что вроде Ярина…
— Что Ярина? Да ты что!?
— Вот уж правда, в тихом омуте…
— Гляньте, гляньте, Прокопий идёт…
— Лица на нём нет. Во, жену год назад схоронил, а теперь и сын пропадает.
С приближением отца Прокопия все замолчали, посторонились, ждали, что он скажет. Такие вещи от общества скрывать не следует.
— Вот такие дела, значит, — казалось, отец Прокопий постарел за одну ночь. Покрасневшие глаза от вытирал рукавом. Глядя на его горе, многие бабы прослезились. — Не знаю, не ведаю, что случилось, какая такая внезапная хвороба напала на сына. Бабка Лещиха видела, сказала, что ничего хорошего… Ушёл, значит, он куда подальше, чтобы на общество не перекинулась эта зараза. Не поминайте лихом моего сына, люди добрые, — Прокопий поклонился в пояс и повернул назад. Тут уж сердца и у многих мужиков защемили, а про баб и говорить нечего. Вслед сутулой спине Прокопия понеслись причитания самых голосистых. Как водится, стали ещё тщательнее искать виновных. По всему выходило: либо Бажена, либо Ярина. Больше, вроде, некому.
— А, может, надо к волхву? Тот разобрался бы, что за хворь…
…Возле шалашей тихо, людей нет, одна семья Видборичей в полном составе. Не пошли на всеобщий делёж сена, не до того. Пока переживали одну беду, не ведали, что другая притаилась у порога. Тревожно поглядывают на бледную Ярину. Та сидит оглушённая новостью. Глаза огромные.
— Куда он ушёл? — спрасила в который раз у Лана. — Он ведь должен был хоть что-то сказать.
— Сказал, в лес. Если жив будет, даст весточку отцу, — послушно повторил не в первый раз Лан.
— А про меня? Про меня что-нибудь сказал?
— Сказал, что надеется, что ты у себя в шалаше спишь, — наконец выдавил из себя Лан фразу, которая смутила его ещё ночью.
Ярина замерла, в лице ни кровинки. Домна с тревогой поглядела на дочь. Наконец, не выдержала:
— Ну давай, теперь и ты беги из дома! В тёмный лес. Только вот что, доченька. На этот раз я поумнее буду. Хватит! Крепко много воли вам отец дал. И вот чем эта воля кончается — побегами. Только, милая, у тебя это не получится. Глаз с тебя не спущу. Под замок посажу, спать со мной будешь, но ты-то уж не убегишь.
Ярина с недоумением поглядела на мать. Казалось, она не понимает, о чём та толкует. Домна сама побледнела, вспомнив недавнюю болезнь Ярины, когда мысленно уже навек прощалась с ней.
— Яринушка, доченька, да не переживай ты так. Всё наладится. Выздоровеет, вернётся.
— Выздоровеет, вернётся? — Ярина покачала головой. — Ты не понимаешь.
— Что? Чего я не понимаю?
Но Ярина на это ничего не ответила. Да и как матери объяснить, что оставила она в последнее время Глеба, совсем забросила. Думала, что беда с Баженой, а беда и за её женихом ходила по пятам.
Ещё вчера на Глеба обижалась, что он её мало замечает, а оказалось, что его она не видела совсем.
…Пыря наблюдала за дочерью. Агния, не торопясь, ходила от одной кучки народа к другой. Там скажет что-то, словно невзначай, там кивнёт головой. После повернула к шалашу. Пыря поколебалась: то ли подождать делёж, посмотреть, какое им сено выделят, в какой скирде, то ли идти за дочерью. Не выдержала, пошла к шалашу. Агнию застала, когда та заканчивала седлать коня. Свою чёрную кобылку Агния поменяла у односельчанина на гнедого.
— Ты куда это собралась?
— Домой. Тут уже делать нечего, — Агния легко вскочила в седло и поскакала.
— Постой, — закричала Пыря, но дочка словно не слышала.
Пыря почувствовала, как её переполняет гнев. «Да сколько ж можно? Да я для тебя совсем пустое место? Ну нет, доченька, на этот раз по-моему будет. Хватит, кончилось моё терпение!»
